44

Аман отделился от стены за постоялым двором. Лицо высокого молодого человека было таким бледным, а глаза такими безжизненными, что Раду вздрогнул.

– Раду, – сказал мужчина. Это было больше похоже на утверждение, чем на вопрос.

Раду кивнул. Амала он с собой не взял, чтобы оградить мальчика от любой дальнейшей опасности.

– По-моему, за мной следят. – Хотя тропа, по которой он шел, была извилистой, и он шел своей обычной, беззаботной походкой, эхо шагов – и порхание плаща – преследовали его всю дорогу.

Мужчина указал на дорогой шерстяной плащ Раду, который тот натянул вместе с капюшоном, укрываясь от вечернего холода. Раду развязал его и передал Аману. Постучав два раза в неприметную дверь, мужчина накинул на плечи плащ, выровнял осанку и походку, чтобы быть похожим на Раду, и направился в конец аллеи. Дверь открылась, и Раду нырнул вовнутрь. Николае притянул его к себе и поспешно обнял, улыбаясь немного более напряженно, чем обычно, но все же с облегчением после утомительного путешествия.

– Заходи, у нас есть комната. – По шаткой лестнице вдоль задней части здания он проводил Раду наверх. Они миновали кухню, и яркая вспышка очага и звуки готовящейся пищи сначала усилились, затем стихли. – Мы поставили одного человека в главном коридоре, чтобы следить за входом.

– Вы выбрали хорошее время. – Раду хотел сказать что-нибудь еще, чтобы прогнать болезненный ком, нараставший в горле, и трепетание в груди, от которого становилось трудно дышать, но не смог вымолвить ни слова.

Сейчас он встретится с Мехмедом.

И Ладой.

Николае открыл дверь в гостиную на втором этаже, в которой было так много мужчин, как деревьев в лесу. Они все, как один, повернулись в его сторону и взялись за оружие. Увидев Николае, мужчины расслабились. Раду видел их как в тумане, страстно желая разглядеть среди них лишь одного…

Мехмед. Он стоял, склонившись над грубым деревянным столом. Свет от лампы падал на его лицо, зажигая его глаза теплым и мягким светом. Он указывал на фрагмент пергамента, и его длинные пальцы рисовали в воздухе над картой интриги и заговоры.

Рядом с ним была Лада. Она стояла, насупившись, и хотя была в этой комнате самой низкой, ей каким-то непостижимым образом удавалось занимать здесь больше всего места. На ней была женская одежда, что выглядело нелепо и неуместно.

Она подняла глаза первой. Что-то пробежало по ее лицу, и Раду инстинктивно вжал голову в плечи, готовясь принять удар. Только после того как она опустила взгляд и более не обращала на него внимания, он осознал, что вначале на ее лице отразилась ярость, а затем – печаль.

Мехмед выпрямился и заметил его, и Раду тут же забыл обо всем. Мехмед облегченно вздохнул, улыбнулся, подошел к Раду и обнял его. Раду закрыл глаза и на мгновение обнял Мехмеда в ответ. Он боялся, что, задержавшись дольше, выдаст себя. Он отступил назад, держа руки на плечах Мехмеда, чтобы между ними сохранялась дистанция.

– Ты в порядке?

Мехмед кивнул, указывая на низкую скамью вдоль стены комнаты. Он сел, и Раду присел рядом, развернувшись к нему.

– Мой отец? – спросил Мехмед.

– Я очень удивлюсь, если он доживет до завтрашнего вечера. Он уже третий день без сознания.

– А наш противник? – спросила стоявшая рядом Лада. Ее руки были плотно прижаты к груди, и она, обращаясь к Раду, смотрела поверх его головы.

– Силы Халил-паши разбросаны по всему городу, они караулят все входы. Дворец охраняется, как обычно. Провести Мехмеда внутрь незамеченным будет очень нелегко.

Лада нахмурилась еще больше.

– Что этот Халил замышляет? Он не может претендовать на престол. Даже если люди и настороженно относятся к Мехмеду как наследнику, они не передадут трон паше.

– У него есть брат, – напомнил Раду.

– Он еще ребенок!

– Если со мной что-то случится, – сказал Мехмед, – Халил-паша назначит себя великим визирем и станет править как регент на стороне моего брата, пока тот не повзрослеет. А вероятнее всего, и после того, как тот повзрослеет. Я не очень хорошо знаю маму мальчика, но у нее недостаточно власти, чтобы стать его регентшей.

– Но если Халил-паша тебя не убьет, у него не появится такой возможности, – заметила Лада.

Раду покачал головой.

– Нет. Он найдет иной способ. – Он откинулся назад, закрыл глаза и стал рыться в памяти в поисках малейшего намека на грандиозные планы Халил-паши. Он вспомнил ту ночь, ту жуткую ночь с Салихом. Там было письмо из Константинополя. В нем упоминалось какое-то имя. Но какое? Раду приложил ладонь ко лбу, пытаясь воссоздать текст письма, но единственное, о чем он мог думать – так это о поцелуе, которого он хотел, но не получил, и поцелуе, которого не хотел, но все же отдал.

Затем он вспомнил.

– Орхан! Имя Орхан тебе о чем-нибудь говорит? Я видел его в письме от Константина Халил-паше.

Взгляд Мехмеда стал напряженным.

– Он – самозванец, якобы претендент на мой трон по другой линии. Мы подозреваем, что он нам даже не родственник, но Константин уже много лет выдвигает его против нас. Мой отец каждый год платит налог за его содержание, чтобы Константин не отправил его сюда и не случилась беда. Халил-паша намеревается настроить город против меня и ввести сюда Орхана в качестве султана. Если ему удастся сохранять положение неустойчивым, он сможет удержать Эдирне, начать гражданскую войну и уберечь Константинополь. Интересно, сколько они заплатили этой змее.

Раду побледнел.

– Погибнет множество османцев. Как он может не думать о том, какой ценой достанется ему эта гражданская война?

Лада взяла со стола кинжал.

– Все просто. Сегодня ночью мы убьем Халил-пашу. Ильяш с янычарами прибудет сюда через два-три дня, и город будет наш.

– Это не просто, – возразил Раду.

Лада насмешливо фыркнула, но Мехмед отвернулся от нее и посмотрел на Раду. Лада отпрянула, как от удара, ее лицо помрачнело.

– Тогда скажи мне, – попросил Мехмед. – Что мы должны сделать?

Раду просветлел:

– У меня есть идея.

– Я всегда считал, что красный идет мне куда больше, чем голубой, – сказал Николае. Его рот и нос скрывала вуаль, а руками он придерживал струящиеся юбки.

– Мы никому об этом не скажем, – прорычал Мехмед. Если кто-нибудь станет слишком внимательно разглядывать новых наложниц, то, конечно, будет напуган, увидев их лица.

Лада молча ждала, когда последние из ее мужчин поднимутся по стене и спрыгнут в освещаемые снегом сады гаремного комплекса. В общей сложности она привела сюда четверых воинов: Матея, Николая, Штефана и Петру. Раду не смог достать больше женской одежды, да и чем меньше был их отряд, тем меньше была вероятность привлечь к себе внимание. Другие солдаты вышли из города ожидать прибытия Ильяша.

Когда все перебрались через стену, Лада затащила веревку обратно, свернула ее в кольцо и засунула себе под пояс. Раду нехотя наблюдал за тем, как Мехмед ловит каждое ее движение, не сводя с нее глаз.

– Они будут смотреть на Хюму, – сказал Раду. Чтобы пробраться в гарем, он солгал насчет встречи с больной Хюмой, но на самом деле они ее в свой план не включали. Она была слишком непостоянной, непредсказуемой, и слишком очевидным вариантом. – Самый короткий путь отсюда до дворца пролегает через покои султана. Для нас это лучшая исходная точка. – Раду потер подбородок и улыбнулся. – Всем известно, что я – фаворит Мурада. Следуйте за мной. И старайтесь выглядеть как женщины.

– И как мне это сделать? – пробормотал Петру.

– Брать пример с Лады? – предложил Матей. К счастью, едва сдерживаемый смех воинов скрыли вуали, а Лада сделала вид, что ничего не заметила. Но по тому, как она поджала губы, Раду понял, что ей это становилось в тягость.

– Идите короткими шагами, – объяснила Лада. – Изогните тело, насколько это возможно. Скруглите плечи, вертите бедрами. Идите так, будто у вас между ног ничего нет, что для Николая и Петру не составит труда.

Раздался взрыв грубого хохота.

– И перестаньте смеяться и разговаривать, – добавил Раду, качая головой. Он двинулся вперед, уверенно возглавляя процессию. Когда они подошли к решетке ворот, он кивнул стражнику.

Евнух оглянулся и поднял брови.

– Врачи посоветовали нам пробудить чувства Мурада, чтобы помочь ему прийти в себя. Я подумал, ну… – Раду застенчиво улыбнулся, указав на стоявших позади него женщин.

Евнух открыл ворота, и они прошли. Раду молча молился о том, чтобы евнух не стал разглядывать «женщин» или их ноги. Найти для янычар башмаков он не смог, а их кожаные сапоги вряд ли могли сойти за повседневную обувь женщин, всю свою жизнь проводивших в одном здании и в окружающих его садах.

Следующая дверь была входом в приватные покои Мурада, в которых несли дежурство несколько янычар. Обливаясь под одеждой потом, Раду дал им такое же объяснение, снабдив его такой же понимающе-смущенной улыбкой. В ответ они лишь пожали плечами. Судя по всему, янычарам надоело охранять едва живого султана.

И вот они оказались внутри.

– Хочешь на него взглянуть? – спросил Раду, остановившись перед дверью в спальню Мурада. Он нервно посмотрел в коридор, уверенный, что с минуты на минуту янычары осознают свою ошибку и ворвутся сюда с саблями. Или придет врач и забьет тревогу. Или тут окажется сам Халил-паша.

Но пока они были одни.

Мехмед посмотрел на комнату своего отца и покачал головой.

– У меня нет для этого повода.

У Раду возникло странное желание подойти к Мураду и отдать ему дань уважения. Каким бы он ни был и что бы он ни сделал, Мурад был причиной, по которой они здесь находились. А этого Раду ни за что бы не изменил. Мурад забрал очень многое, зато подарил ему Мехмеда и ислам.

Раду положил ладонь на плечо Мехмеда и крепко его сжал. Затем провел группу через роскошную комнату в боковое помещение, которым пользовались очень редко. Оно было слишком тесным, чтобы здесь можно было развлекаться, а поскольку Мурад умирал, посетителей было мало, и они жались к главным комнатам.

Тихо закрыв за собой дверь, мужчины стали избавляться от маскировки, некоторые с большим рвением, чем другие.

– Ты симпатичнее, когда твое лицо скрывает вуаль, – признался Николае Петру, когда молодой человек сорвал с себя верхнюю одежду.

– А ты симпатичнее, когда держишь рот на замке, – парировал Петру.

Их отношения были пропитаны легкостью и абсолютным доверием, поскольку они знали друг о друге все. Возможно, они даже не нравились друг другу, но не сомневались, что, если придется, они защитят другого ценой своей жизни.

Раду подумал, каково это – просто дружить: без страхов, без запутанных и нежеланных эмоций. Кумал был для него больше наставником, нежели другом: он был старше и не мог считаться ему ровней. Раду доверял Лазарю, но в последнее время чувствовал себя рядом с ним неуютно и вынужден был постоянно защищаться. Остальных своих солдат он держал на расстоянии из страха, что они разглядят в нем то, что разглядел в нем Лазарь, Хюма и Лада. И чего до сих пор не разглядел Мехмед.

Раду не знал, радоваться ему или страдать от острой, как нож в сердце, боли, вызванной тем, что Мехмед был не в состоянии догадаться о чувствах Раду по одним только его глазам.

– И что теперь? – Мехмед посмотрел на Раду.

Раду почувствовал, как его грудь наполнилась гордостью, а плечи выпрямились, завоевывая себе больше пространства.

– А теперь я пошлю за командиром янычар.

Лада покачала головой.

– Слишком рискованно.

– Да. Но еще более рискованно оставлять городских янычар за пазухой у Халил-паши. Если он увидит нас сегодня, он может нас предать. Но если мы не убедим его поддержать Мехмеда, нам придется сражаться с ним на улицах города.

– Я согласен, – сказал Мехмед.

Заманить командира янычар в покои Мурада оказалось проще простого. Раду не сказал слуге, кто просит его присутствия. Казанци Догану не терпелось увидеть Раду, поскольку во время осады он общался с ним так много, что они стали близки. Раду улыбнулся и махнул рукой, приглашая следовать за ним.

К его чести, Казанци Доган умело справился с шоком, когда открыл дверь и увидел Мехмеда, сидящего на искусно позолоченном стуле, в темно-бордовой одежде и темно-красном тюрбане. Он держал саблю так же непринужденно, как дышал.

– Заходи, – сказал Мехмед.

В знак признательности Казанци Доган наклонил голову и вошел в комнату. Его глаза бегали туда-сюда, осматривая мрачные лица стоявших вдоль стен воинов. Лада сидела в углу, закинув одну ногу на скамью, а другой свободно покачивая. Она завязала плотный узел и уронила аркан, позволив ему небрежно свисать над полом, как будто позабыв о нем.

Раду ощутил к ней прилив нежности, который перекрыл даже гнев. Порой она была действительно великолепна.

– Я не знал, что вы прибыли в город, – сказал Мехмеду Казанци Доган.

– Да. Удивительно, что никто не счел нужным сообщить мне о том, что мой отец при смерти. Но поскольку все мы стоим на пороге больших перемен, нам с вами необходимо прийти к соглашению.

Казанци Доган ничего не ответил.

– Во время моего прошлого правления у ваших людей были проблемы с дисциплиной. Вам удалось взять их под контроль?

Лицо Казанци Догана предательски покраснело.

– Мои янычары делают для империи больше, чем любые другие солдаты. Это моя работа – следить за тем, чтобы они были под контролем.

– Разумеется. Напомните мне о структуре войск.

Нахмурившись, Казанци Доган объяснил, что он – главнокомандующий и что ему докладывают командиры каждой дивизии и гарнизона. Мехмед задумчиво кивал.

– И ты предан султану и никому больше?

Казанци Доган с легкостью ответил:

– Да.

– Но султан не командир. Командир – ты.

– Да.

Мехмед кивнул.

– Это хорошо, что ты действуешь отдельно от сипахов и их бесконечных политических интриг. Своих янычар я ценю превыше всего. Так скажи мне: что я могу сделать, чтобы помочь тебе руководить твоими людьми?

На лице Казанци Догана появилось хитрое выражение.

– Мы устали, сир. Осада против Скандербега была долгой и утомительной. Многие мои люди переболели и лишь недавно пришли в норму. Существует опасение, что… – Он остановился, осторожнее подбирая слова, – …что, когда вы взойдете на престол, их тут же бросят в очередную затяжную осаду.

Мехмед удивленно наклонил голову.

– У меня нет никакого желания идти против Скандербега. Это были раздоры моего отца, а не мои.

– Не Скандербега.

Наигранное смущение на лице Мехмеда едва не заставило Раду улыбнуться.

– А кого мне еще осаждать? У меня уже есть империя, которой нужно уделять внимание, а мне потребуется время, чтобы научиться лучше ею управлять. И в этом я буду зависеть от янычар, ведь они – мои руки. Это мой единственный план на будущее.

Казанци Доган непроизвольно хмыкнул.

– Как ты думаешь, мой отец хорошо управлял империей? – Мехмед улыбнулся, увидев тревогу на лице Казанци Догана. – Ну же. Он умирает. Это не предательство – обсудить, что мы сможем сделать лучше. Например, что твои люди думают по поводу жалованья?

Казанци Доган прочистил горло.

– Было несколько жалоб. Мы в поте лица стараемся во благо империи и знаем, что других оплачивают более щедро.

– Согласен. Первым делом я решу финансовые вопросы, определю, где неправильно используются налоги, и все возможные резервы направлю на повышение янычарского жалованья. Я бы хотел, чтобы вы подумали над тем, какая сумма будет справедливой, но щедрой. Для меня важно, чтобы твои солдаты – и ты – знали, что никто не ценит вас и не сможет заботиться о вас так, как я. – Улыбка исчезла с лица Мехмеда, и его глаза стали такими же острыми, как и его тон. – Никто не сможет предложить вам того, что предложу я. А если кто-нибудь попробует это сделать, это будет измена.

Казанци Доган наклонился ниже в знак уважения. – Я с нетерпением жду возможности послужить вам, когда вы станете нашим султаном.

– Вашим отцом.

– Да. Нашим отцом.

Мехмед кивнул.

– Я доверяю вам и прошу сохранить нашу встречу в тайне. Я пока не готов заявить о своем присутствии здесь. Я бы хотел иметь в своем распоряжении больше времени, чтобы в одиночестве оплакивать надвигающуюся кончину моего отца. Если кто-нибудь меня обнаружит, я буду знать, кто меня предал.

Казанци Догана нервно сглотнул.

– Да, мой отец.

Мехмед улыбнулся и великодушно раскрыл объятия.

– Не могу дождаться, чтобы посмотреть, как вы возглавляете армию. Как только мой отец скончается, мы с вами договоримся об условиях повышения жалованья, и вы объявите об этом своим людям.

Казанци Доган поклонился еще раз и ушел в сопровождении Матея.

– Думаешь, сработало? – спросил Мехмед, озабоченно сдвинув брови.

Раду рухнул в кресло, устав от напряжения, сковавшего его тело сразу после прибытия предводителя янычар. – Он не глуп. Он знает, что ты можешь предложить ему больше, чем Халил-паша. И он говорил искренне, когда упомянул об усталости своих солдат. Ему хочется избежать мятежей и затяжной гражданской войны. Сейчас союз с тобой принесет ему большую выгоду.

– Согласен, – сказал Мехмед, встал и потянулся. – Как только я уверенно займу трон, мы его убьем.

Раду метнул на него потрясенный взгляд, а Лада невозмутимо кивнула, затягивая петлю.

– И что теперь? – спросил Петру.

– Теперь будем ждать, когда прибудет Ильяш, а мой отец умрет.

Оба события произошли на следующий день. Амал принес известие со стены о том, что Ильяш прибыл со своим войском и легко прошел через ворота, когда стражники пытались преградить им путь. Мехмед наблюдал за ними с башни над комнатой отца. Процессия белых шапок на улицах города представляла собой невиданное зрелище.

– Все кончено? – спросил он.

Раду не понял, о чем он говорит, а Петру кивнул.

– Ваш отец умер.

– Тогда я выйду навстречу своим людям. – Мехмед отвернулся от окна. Его тюрбан, расшитый металлическими нитями, поблескивал в лучах света. На нем было темно-бордовое одеяние, традиционный цвет римских императоров, а на груди висело тяжелое золотое ожерелье, украшенное сверкающими рубинами.

Они выехали из дворца. Их встретили янычары Казанци Догана, а по мере того, как они подъезжали к большой площади в центре города, чтобы встретиться там с Ильяшем, янычар вокруг становилось все больше. Мехмед скакал спереди, подняв саблю. Колокола трезвонили, распространяя весть о смерти его отца. Проехав с парадом вокруг всего города, он вернулся во дворец.

Халил-паша ожидал в тронном зале. Его лицо искажала гримаса ненависти. Мехмед уверенно подошел к нему и сжал его плечи. Лада стояла прямо за спиной Мехмеда, опустив саблю. Злоба на лице Халил-паши мгновенно сменилась неприкрытым ужасом. Это была идея Раду, великий план, стоявший за всеми их тайными маневрами.

– Халил-паша, советник моего отца, которому он доверял больше всех, самый мудрый человек в нашей великой империи. – Мехмед повернулся к собравшейся толпе знати, в которой кто-то еще продолжал спешно оправлять свои наряды. – Халил-паша будет служить мне великим визирем и поможет мне вступить в новую эру мира и процветания ради славы османцев!

Толпа возликовала. На смену ужасу на лице Халил-паши пришел скепсис, а затем его губы скривила лукавая, победоносная улыбка лисы, укравшей добычу у другого хищника. Но лиса не заметила окруживших ее псов Раду, которые вели лису туда, куда им было нужно.

Бедная лиса, подумал Раду.