42

Караван шел медленнее, чем остальная часть армии, по грязным следам десятков тысяч солдат, проигравших эту войну.

Раду не торопился догонять армию.

Возмущенный своим поражением, Мурад позволил ему по дороге домой возглавить личный состав Кумала. Они все еще надеялись довезти его живым. Хотя Раду знал, что это назначение никак не поможет ему достичь своих целей и не ускорит восхождение Мехмеда на престол, он не мог бросить Кумала. Только не его. Кумал шел на поправку, но по-прежнему был настолько слаб, что Раду боялся, что он не перенесет столько длительного путешествия.

Кумал помог Раду разобраться в своей душе, и теперь он не бросит Кумала, не лишит его своей заботы.

Раду остановил лошадь и поднял руку, призывая следовавших за ним воинов остановиться. Он вел своих янычар, число которых сократилось до четырех несчастных душ, и сипахов Кумала. Он не знал, сколько солдат Кумала погибло, но не сомневался, что, задержись они здесь еще на какое-то время, никто из них бы не выжил.

Группа всадников, по численности примерно равная их группе, преградила им путь. Держа руку на эфесе сабли, Раду выехал им навстречу. Лазарь тронулся с места, чтобы последовать за ним, но Раду покачал головой. От группы всадников отделился один мужчина и поехал навстречу Раду. Издалека тот казался очень юным, но, когда он подъехал ближе, Раду заметил, что он просто гладко выбрит. Глубокие морщины вокруг глаз выдавали его возраст, и Раду стало интересно, кто же он такой и почему пошел против обычая и не стал отращивать усы или бороду как знак своего статуса.

Всадник мрачно улыбнулся и поднял руку в приветствии. Хотя на нем была одежда, напоминавшая местную, он заговорил на идеальном турецком:

– Здравствуй, пес султана. Ты потерял своего хозяина?

Раду прищурился. В лице мужчины было что-то знакомое. Он понял – он видел его портрет, только с годами его лицо сильно постарело.

Скандербег.

Раду оглянулся. Телега с Кумалом стояла посреди дороги, как жирный жук, громоздкая, неуклюжая и беззащитная. Хотя их силы были примерно равны, Раду знал, что караваном можно завладеть за несколько мгновений, поскольку преимущество всегда на стороне нападающего. Ему было, что защищать, а им было нечего терять.

Тяжело вздохнув, он повернулся обратно к Скандербегу.

– Мой друг болен.

Скандербег задумчиво посмотрел вдаль.

– Вся моя страна больна. – Его взгляд остановился на Раду, изучая его одежду, шапку, лошадь. – Как тебя зовут?

– Раду.

– Просто Раду? У тебя нет семьи?

Раду хмуро улыбнулся. – Отец продал меня в качестве залога за безопасность трона Валахии. Вот почему я на него не претендую.

Скандербег кивнул.

– Понимаю. Иногда нам нужно рассчитывать на самих себя, время от времени. Тебе нужно найти себе новое имя. – Имя Скандербег представляло собой искаженный вариант прозвища, которое ему дали османцы – Искандер – и титула бей, полученного им и отвергнутого.

Губы Скандербега скривились в игривой усмешке.

– Например, Раду Красивый.

– Я подумывал о том, чтобы назвать себя Раду Изможденный.

– Гм-м. Да. – Скандербег потер себе щеки, разглядывая мужчин за спиной Раду. – Кто тебя сопровождает?

– Его зовут Кумал. Он – вали провинциальной области в нескольких часах езды от Эдирне. Он не богат и не является особым фаворитом султана, а из родственников у него только младшая сестра, у которой в случае его смерти ничего не останется. А он, вероятнее всего, умрет прежде, чем будет предложен выкуп.

Скандербег рассмеялся.

– Понимаю. Зачем же ты рискуешь жизнью, сопровождая повозку с телом, которое не имеет никакой ценности?

– Он был добр ко мне тогда, когда это не могло принести ему никакой выгоды.

Удовлетворенно хмыкнув, Скандербег вытащил из седла помятую металлическую флягу, сделал глоток и вытер губы. Он выглядел расслабленным и явно не собирался бросаться в атаку. Глядя на мужчин Скандербега, Раду заметил, что они сидят, ссутулившись, и смотрят на опустошенные и сгоревшие поля. Раду подумал, не они ли все это подожгли.

– Кажется, победа вас не очень радует, – сказал Раду.

– Ах, да, моя победа. – Скандербег оскалил зубы и широко развел руки. – Я остаюсь хозяином истерзанной и сожженной земли, моя казна пуста, мои люди больны, а поля уничтожены. Но моя гордость осталась нетронутой! Моя проклятая гордость и свобода моего народа не наполнят их желудки этой долгой зимой. Некоторые победы – это скорее поражения, надевшие не тот наряд. – Он сплюнул на землю. – Как ты думаешь, сколько людей мы потеряем, если моя гордыня потребует совершить еще один акт неповиновения нашему султану?

– Я потеряю своего друга. Даже если вы не заберете Кумала, промедление и лишения приведут его к смерти. Мои мужчины очень устали и злятся из-за поражения, чувствуя себя униженными. Твои ожесточены ценой, которую пришлось заплатить за победу. Подозреваю, что ты уедешь прочь, как всегда, но не заработаешь при этом ничего кроме янычарской крови, перемешанной с кровью твоих собственных людей, чтобы оросить твои мертвые поля. Я тоже вряд ли выживу, и это меня огорчает.

Скандербег задумчиво кивнул.

– Ты говоришь, он добрый человек?

– Самый добрый из всех, кого я знаю.

– Тогда хорошо. Мы опаздываем на ужин. Передай от меня привет Мураду, Раду Красивый.

Раду сделал все, чтобы облегчение, разлившееся по его телу, не отразилось на лице. В знак уважения он слегка наклонил голову и направил лошадь вперед, в то время как Скандербег отъехал в сторону, приказав своим людям сделать то же самое.

Всю следующую милю Раду сидел напряженный, ожидая, что вот-вот в его спину вонзится стрела. Но стрела так и не прилетела. Он молча произнес благодарственную молитву доброте Кумала, которая в очередной раз спасла ему жизнь.

Мурад не перестал пить. Все с таким старанием избегали разговоров об этом, что не могли говорить ни о чем другом.

Однажды поздно ночью Раду шел по улицам Эдирне. Зимняя стужа глубоко проникла в камни города, излучая холод и вытягивая тепло из его костей. Люди были похожи на здания: они жались друг к другу, смотрели из-под полуприкрытых век, подозрительные и злые от холода.

Он останавливался везде, где собирался народ – в мечетях, постоялых дворах, на рынках. Тон пересудов был один и тот же. Казармы янычар, обычно неистово шумные во время трапезы, были такими же тихими, как скованные морозом деревья. Раду проскользнул в них в своей янычарской шапке и сел в конце стола, повесив голову над тарелкой.

– …собирается охранять свою землю и свой доход? После того, как сипахи потерпели неудачу в осаде? А наше жалованье остается прежним. Ему следовало бы пожить на свою заработную плату, чтобы дать нам часть того, что…

– …болен, моя девочка говорит, что ему недолго осталось. Что будет с нами? Если мы не смогли взять город Скандербега, только представь, что сделает с нашими рядами осада Константинополя. А я лучше уйду, чем буду служить под маленьким зилотом…

Ничего нового. Вздохнув, Раду отодвинул тарелку и вышел обратно в ночь, глядя на небо. Тяжелые облака давили на Эдирне, неясно вырисовываясь вдали и отрезая город от звезд. Возможно, и к лучшему. Раду сомневался, что в сегодняшних звездах можно было увидеть добрые предзнаменования.

Во дворце воздух был кислым и спертым, как в могиле. Раду старался не шуметь, прокрадываясь мимо дверей, где всегда жаждали его присутствия, к своей комнате.

Его сапоги тяжело упали на пол напротив камина. Пламя было невысоким, но достаточно сильным, чтобы прогревать комнату.

Он так устал.

Мурад призывал его к себе в любое время дня и ночи, часто требуя, чтобы они не ложились спать до рассвета. Раду читал свою поэму так много раз, что часто просыпался с головной болью и сухостью во рту от того, что повторял ее во сне.

Если в мире есть хоть какое-то милосердие, то сегодня ночью Мурад о нем не вспомнит.

На прикроватном столике лежала пачка писем. Он перебрал их, не обращая внимания на приглашения от разных знакомых, которые продолжали делать вид, будто его возвращение – повод устроить праздник. После Круи у него не осталось сил притворяться, будто ему нравятся вечеринки. Он видел, как погибают люди.

Он убивал людей.

А теперь он снова находился в исходной точке, ни на шаг не приблизившись к тому, чтобы помочь Мехмеду. А Мехмед был так же далек, как всегда.

Раду остановился, увидев письмо, написанное нетвердым почерком, и раскрыл его.

Письмо было от Кумала. Раду откинулся назад и радостно улыбнулся. Кумал выздоравливал и набирался сил. Но фраза в конце письма удивила и встревожила Раду.

Раду рассмеялся, не веря своим глазам. Вероятно, Кумал считал, что тот факт, что он выжил, не отменяет договора, заключенного на смертном одре. Но Раду не мог сразу же ответить Кумалу, что это невозможно. Он не хотел, чтобы разочарование подорвало слабое здоровье его друга.

Раду не знал, имел ли он право жениться. Янычарам жениться не позволялось, но он, несмотря на командирский чин, был не совсем янычаром. Он подозревал, что это зависело от прихоти султана. Брак с Назирой не давал никакого политического преимущества, поскольку положение Кумала зависело от милости столицы, и они не были богаты. Назира могла найти себе партию получше – пашазаде или другого вали. Почему Кумал захотел для нее именно этого?

Тут он все понял, и его пронзила горечь. Для своей сестры Кумал хотел самого лучшего, то есть он хотел для нее того, что, по его мнению, могло сделать ее счастливой. Ее милое внимание, застенчивые улыбки, радостный блеск в глазах, когда он заходил к ним в гости – Раду выбрал не Кумал. Его выбрала Назира.

Но разве он мог отдать свое сердце Назире, если оно было до краев наполнено Мехмедом? Она была чиста и открыта. Ему нужно убедить Кумала в том, что Назира заслуживала большего, чем он мог ей дать.

Раду вздрогнул, услышав легкий стук в дверь. Мальчик-слуга, широко раскрыв глаза, смущенно поклонился.

– Султан просит вашего присутствия.

Раду вздохнул.

– Конечно, просит. – Он улыбнулся слуге улыбкой осажденного, и лицо мальчишки просветлело. – Ты в последние дни хотя бы немного спал?

Мальчишка покачал головой.

– Никто из нас не спал. Он хочет, чтобы горели все свечи, чтобы все постоянно пели, требует еды и вина в любое время суток. – Он бросил взгляд через плечо, раздираемый радостью от того, что говорил о султане в таком тоне, и страхом от того, что его могут за этим поймать.

Раду улыбнулся, чтобы успокоить мальчика.

– Думаю, он боится темноты. Кто приходит к нему, когда меня здесь нет?

Мальчишка скорчил гримасу.

– Его часто навещает Халил-паша. На прошлой неделе он ударил меня за то, что я пролил каплю супа на его ботинок.

– О! Как я его ненавижу! Он ужасный человек. – Раду достал из кошелька монетку и протянул ее мальчику. – Как тебя зовут?

Мальчик поклонился и пропищал.

– Амал.

– Амал, мне очень жаль, что тебе приходится работать так много за столь низкое жалованье. Как только Халил-паша окажется здесь, найди меня, и я дам тебе еще одну монетку в качестве вознаграждения за ту боль, которую тебе причиняет его присутствие.

Мальчик закивал так энергично, что Раду испугался, как бы большая голова Амала не отвалилась от его тощей шеи.

Если Халил-паша уселся как птица-падальщик и ждет смерти Мурада, чтобы извлечь из нее максимальную выгоду, Раду должен его опередить.