41

– Чего бы я только не отдал за бродячую банду варваров! – Николае вздохнул, лежа на спине в центре тренировочной площадки. Грязь под ним была утрамбована десятками ног. Из низких деревянных стен круга торчали колышки, на которых висело снаряжение тренировавшихся здесь мужчин.

Как и во все дни на протяжении последних шести месяцев, колышки были пусты.

Тохин уехала вскоре после того, как они взорвали каньон. Ей предстояло добраться до других сторожевых застав, научить других солдат. Лада по ней скучала. Особенно она скучала по взрывам. Но пороха было так мало, что они не могли себе позволить с ним тренироваться.

Лада изнывала от безделья. Сегодня Петру и Матей дежурили со Штефаном. Лада не знала, где находятся остальные солдаты, и ее это не волновало. За неимением сипахов и комендантов вали, им приходилось выполнять самую грязную работу. На прошлой неделе они расследовали кражу свиней с местной фермы. Вор, которого поймали с поличным, оказался дыркой в заборе и полянкой трюфелей в лесу.

Ее ненависть к Мехмеду за то, что он оставил ее здесь, угасла, потушенная страхом, принесенным вестями Тохин об осаде. Она все чаще ловила себя на том, что думает о нем с сочувствием. Даже с нежностью. Представляет себе, что бы она делала, будь он здесь. И тут же пыталась вырезать эти образы из своей головы самым острым кинжалом. Он может обходиться без нее – значит, и она может обходиться без него. У него все будет хорошо. Без нее.

Она стояла над Николае и смотрела на него сверху вниз.

– Тебе хочется меня поцеловать? – спросила она.

Николае издал странный звук, как будто вот-вот задохнется.

– Что?

– Тебе хочется меня поцеловать? – Она ничего не чувствовала, глядя на Николае, но и к Мехмеду до того, как они поцеловались, она не пылала страстью. Возможно, для того, чтобы вырвать его из ее сердца, нужно было найти ему замену. Николае она считала в общем и целом более чем сносным, и приказы он выполнял исправно.

– Пожалуйста, пойми, что я говорю это с самыми лучшими намерениями, – сказал он, встал и отошел от нее, не сводя взгляда с ножа, с которым она играла. – Но я скорее заведу отношения со своей лошадью. И, боюсь, лошади это понравится больше, чем тебе.

Лада задрала подбородок вверх.

– Твоя лошадь заслуживает лучшего.

– Мы оба с этим согласны. – Заметив, что в ближайшую минуту его точно не зарежут, Николае присел на стену рядом с ней. Его отказ Ладу не расстроил – значит, поцелуй с ним не решил бы ее проблем.

– Ты для меня как сестра, – сказал он. – Блистательная и вспыльчивая сестра, которая временами внушает мне ужас, и за которой я последую на край земли, отчасти из-за уважения, а отчасти потому, что я не знаю, что ты со мной сделаешь, если я не послушаюсь.

Она кивнула.

– Я способна на страшные вещи.

Николае рассмеялся.

– Самые ужасные.

– А потом украду твою любовницу-лошадь, чтобы тебе досадить.

– Твоя жестокость не знает границ.

Лада встала и потянулась, жалея, что некуда пойти. Она больше не уходила в лес, как прежде. Призрачный голос теперь преследовал ее, нашептывая в ухо шлюха, а запах грязи вызывал в памяти картины, которые она хотела бы позабыть навсегда.

– Пойду, осмотрю территорию, – сказала она.

Николае кивнул, но тут его радостное лицо посерьезнело.

– То есть ты поняла: я последую за тобой на край света.

Непривычное тепло наполнило душу Лады. Она отвернулась, пытаясь скрыть улыбку.

– Конечно, последуешь.

Она направилась к массивным парадным воротам крепости, впервые за несколько недель ощущая радость бытия. Что бы ни случилось, у нее оставались ее воины. Ее командование. А этого было не так уж и мало.

Посыльный, на плаще которого осела пыль многих миль и многих дорог, подъехал к воротам на уставшей лошади. Он снял с плеча сумку и протянул ее вперед.

– Письма из Албании.

– Я возьму. – Лада схватила сумку и позвала слугу. Они стали перебирать письма. Большинство из них были адресованы слугам, родственники которых обслуживали солдат. Несколько писем пришло ее воинам от друзей из осады. Они не получали вестей уже больше месяца, и Лада сдерживала себя изо всех сил, чтобы не вскрыть эти письма.

Затем она обнаружила письмо, адресованное ей. Ее сердце сжалось и взлетело так высоко, что стало трудно дышать. Неужели Мехмед, наконец, ей написал?

Не сказав слуге ни слова, она вернулась в свою комнату в казармах, положила письмо на стол и стала ходить вокруг него, глядя на него с подозрением, как будто оно вот-вот исчезнет. Что в нем написано? Что она хочет, чтобы в нем было написано? Что он мог ей сказать спустя столько времени, чтобы она его простила?

Ничего. Он не мог сказать ничего.

Она сломала печать, с силой оторвала край бумаги и раскрыла письмо, быстро пробежав глазами текст. Письмо было не от Мехмеда.

Почерк был незнакомым, но подпись внизу страницы принадлежала Раду.

Лада тяжело осела на кровать. В состоянии паники ей было трудно сосредоточиться на словах. Раду в осаде? Как? Почему? Он вместе с Мехмедом?

Странное чувство пронзило ее, разрывающая на части ревность к Раду за то, что он был там, куда ей был запрещен доступ, с Мехмедом. Наверное, Мехмед взял его с собой из Эдирне. Скрежеща зубами, Лада принялась читать. Письмо было коротким, всего несколько строк. Он приветствовал ее без вступления и без объяснения, а просто сообщал, что осада – это сущий ад и что скоро все закончится. Затем…

Лада остановилась и уронила письмо на пол. Потом подняла его и внимательно перечитала каждое слово, будто это могло изменить смысл написанного.

«Болезнь сжирает всех вокруг. Пусть это останется между нами, но Мехмед тоже заболел. Не думаю, что он поправится или переживет дорогу домой. Когда его не станет, ты окажешься в милости Мурада, который по-прежнему хочет видеть тебя мертвой. Без защиты Мехмеда ты окажешься в большой опасности. Мне страшно за тебя. Что бы ни случилось между нами, я не смогу жить, если не предупрежу тебя. Собирайся и беги, потому что сейчас этого никто не заметит».

А не если.

Лада посмотрела на дату – письмо было написано больше месяца назад. Это означало, что Мехмед, возможно, уже мертв, и был мертв все это время. Лада вспомнила весь яд, который в себе держала, всю горечь и злобу. Ее последние слова, обращенные к нему. Ее мысль о том, что когда он вернется, она все равно не признается ему в своих чувствах. Она согнулась пополам, держась за живот и едва сдерживая вопль, готовый вырваться из ее груди.

Она отправила Мехмеда на смерть, не сказав ему ничего, кроме грубых и обидных слов. Хуже того – это была смерть, которую даже она была бы не в силах предотвратить. Она не смогла бы одолеть чуму саблей, не смогла бы остановить убийственную болезнь кинжалом, каким бы ловким и острым он ни был.

Она упала на свою койку и свернулась калачиком, не в силах представить себе мир без Мехмеда. Раду был прав – в таком мире ей не найдется места. Самому Раду это не грозило, поскольку он нашел для себя другую роль, другое место.

И он это заслужил. Все, чем она владела на данный момент – ее дом, ее воины, сама ее жизнь – было у нее благодаря заботе Мехмеда. Все ее нити вели обратно к нему, а с его смертью все они оборвутся.

Скатившись с койки на пол, она подобрала письмо и стала перечитывать его снова и снова, страстно желая изменить его смысл. Потом положила пергамент на стол, громко хлопнув по нему ладонью, и воткнула в него кинжал так неистово, что лезвие вошло в деревянный стол по самую рукоятку.

Неделю спустя Лада была почти готова к отъезду. Она украдет лошадь. Собственной лошади у нее, как у янычара, не было, но несколько животных оставались в крепостных конюшнях. Еще два дня – и она отсюда уедет. Как было бы хорошо, если бы она принимала от Мехмеда дорогие подарки! А так у нее ничего не было, кроме янычарского жалованья. Она сходила к казначею, чтобы раньше срока забрать свою зарплату, но упрямый старый кретин не захотел нарушать план выплат. Если она украдет значительную сумму, это привлечет внимание, так что Лада была вынуждена ждать.

Ожидание было невыносимым.

Все ее воины замечали, как сильно изменилось ее поведение, но никто из них не понимал, почему. Николае нервничал больше остальных, и Лада боялась, что он узнал о смерти Мехмеда из своего письма или догадывался о ее намерении сбежать.

Пока она смотрела на солнце, умоляя его поскорее сесть, чтобы она смогла улизнуть, Николае осмелился положить руку на ее плечо. Остальные янычары ушли на ужин. Она не заметила, что он остался.

– Давай поговорим, – серьезно произнес он. – О том, что тебя беспокоит.

Она повернулась к нему, подозрительно прищурившись.

– Почему ты думаешь, что меня что-то беспокоит?

– Всю эту неделю ты была…

– Что? – Что он заметил? Рассказал ли другим мужчинам? Она не знала, кому доверять, и чем меньше людей знали о ее планах, тем лучше.

Он пожал плечами.

– На тренировке ты едва не сломала руку Петру. А вчера вообще пропустила все занятие. Ты либо не отвечаешь на наши вопросы, либо грубо огрызаешься. Прости. Я подумал – я не знал, что это серьезно. – Он переминался с ноги на ногу и теребил свой воротник. – Если хочешь, то есть если это для тебя важно, мы можем попробовать поцеловаться.

Лада посмотрела на него, не веря своим ушам. Затем, устав от напряжения прошедшей недели, закинула голову и расхохоталась. Смех изливался из нее горным потоком; она смеялась так, что упала на землю, больно ударившись животом.

Николае нахмурился и слегка подтолкнул ее ногой. – Это самый оскорбительный отказ от предложения наладить романтические отношения, который я когда-либо получал. А это кое-что значит, поскольку отказов я получал много.

– Ты идиот, – выдохнула она. – Ты невыносимый высокомерный осел. Думаешь, я так обезумела из-за тебя?

Он присел рядом с ней.

– Да, ты права. Пока во мне осталось хоть немного достоинства, не могла бы ты сказать, что произошло на самом деле?

Она вздохнула, вытерла слезы с глаз и села так, что их плечи соприкасались. Она знает Николае. Она может ему доверять.

– Я уезжаю. – И тут же поправилась, скорчив гримасу: – Убегаю.

– Почему?

– Раду написал из осады. Мехмед болеет… вернее, болел.

Она попыталась проглотить боль, которая разрослась в горле как раковая опухоль, но она не сдвинулась с места. Письмо было аккуратно сложено и спрятано под рубахой, возле свисавшего с шеи мешочка, у самого сердца.

– Он умирает. Или уже умер. Он – человек, благодаря которому у меня есть хоть какая-то свобода и власть. Если он умрет, я это потеряю. – Она указала на площадку для тренировок и на маленькое здание, которое ей разрешалось использовать в качестве личной казармы. – Мурад любит Раду, но все равно хочет моей смерти, и никто его не остановит. Никому не будет до меня никакого дела. Поэтому я уезжаю.

– Ну, наконец-то!

Лада повернулась к нему, удивленная.

– Что ты имеешь в виду?

– Удивительно, что тебе понадобилось столько времени, чтобы решиться на побег! Я никогда не понимал, что тебя здесь держит, ведь у тебя есть ум и способности, которые бы позволили тебе сбежать много лет назад!

– Я… не могла. Если бы я могла, я бы попыталась…

Николае поднял брови, и шрам на его лбу съежился.

– Ты имеешь доступ к деньгам и лошадям. Ты умеешь охотиться, выслеживать, сражаться. Приложив немного усилий и разработав план, ты могла бы пересечь границу и отправиться домой в любое время!

Лада прислонилась к стене. У нее закружилась голова. Николае был прав. Сегодняшний день ничем не отличался от любого другого за последние два или три года. Разве что…

Мехмед.

Она оставалась здесь из-за него.

– У меня нет дома, в который я могла бы вернуться, – сказала она, стараясь не смотреть в глаза Николае, чтобы он ненароком не догадался о ее истинных мотивах. – Наш отец дважды предал и бросил Раду и меня. Первый раз – когда оставил нас здесь, а второй – когда подписал наш смертный приговор, нарушив свой контракт. Он был… – Она закрыла глаза, и ей стало больно при воспоминании о том, как она жаждала его внимания, как старалась заработать его одобрение. – Он никогда не был великим человеком, и теперь я это понимаю. Если я к нему вернусь, он найдет другой способ обменять меня на крохи власти, которые тут же промотает. – Это была правда. Если она вернется домой в Валахию, ее выдадут замуж прежде, чем она успеет показать отцу, что выросла и стала такой, какой он и не мечтал ее видеть.

– Тогда поедем куда-нибудь еще.

Лада вытаращила глаза.

– Поедем?

– Это место не было веселым до твоего появления, и станет еще менее веселым после твоего ухода. Я же сказал: я последую за тобой на край света. Хотя я бы предпочел, чтобы край света находился скорее ближе, чем дальше, поскольку верховая езда больно натирает одно мое драгоценное место.

– Я не могу просить тебя поехать со мной.

– Ты не можешь просить меня остаться.

– У тебя здесь работа. Деньги. Уважение.

– Я – раб, получающий жалованье. Мы оба это знаем.

Лада кивнула, и волна облегчения согрела ее как камин в вечернее время. Как же будет хорошо, если Николае поедет с ней!

– Тебе следует спросить у других солдат, – сказал Николае.

Она покачала головой.

– Чем больше людей мы с собой возьмем, тем выше шансы, что нас раскроют. Я не стану рисковать их жизнями. И я сомневаюсь, что они согласятся бежать.

– Думаю, ты удивишься. Ты умеешь выбирать солдат.

– Я подумаю. У нас есть два дня. Приготовь все необходимое.

Он встал, протянул ей руку и помог подняться, а потом надолго сжал ее ладонь в своей.

– На край света, – сказал он.

– На край света. – Сдержанно улыбнувшись, она повернулась, чтобы уйти.

– Лада? Что касается Мехмеда – мне очень жаль. Я знаю, как он тебе был дорог.

Она споткнулась и едва не упала.

– Это так странно, – сказала она, и ее глаза заблестели. – Потому что я сама этого не знаю. – У нее были лишь ее чувства, то есть смесь злости, горечи, ревности, желания и сочувствия, и она понимала, что ей никогда не удастся распутать эту смесь и узнать, что находится в ее центре.

Она пошла в свою бывшую комнату в крепости посмотреть, не осталось ли там чего-нибудь ценного. В комнате все было по-прежнему, так, как в тот день, когда она отсюда ушла. На всем лежал ровный слой пыли. Здесь было пусто. Пустое прошлое, пустое будущее, и не осталось никого, кому она была бы небезразлична.

– Отправляйся ко всем чертям, Мехмед! – вскричала она, обезумев от горя и ярости. Это он во всем виноват. Она осталась ради него, позволила ему усыпить ее разум и наполнить ее чувством, будто у нее есть опора, безопасность и будущее. Но, как обычно, ее жизнь зависела от мужчин. И Мехмед покинул ее, как и отец.

– И куда же это мне отправиться?

Лада резко развернулась. Ее сердце заколотилось барабанной дробью. Мехмед стоял, опершись о дверной проем, и его новое, незнакомое, утомленное осадой лицо освещала радость. Он выглядел изможденным, осунувшимся, его щеки впали, а темные круги под глазами свидетельствовали о долгих неделях почти без сна. Он подошел к ней, раскрыв объятия.

– Ты умер! – Она оттолкнула его, всматриваясь в его лицо. Он изменился, но это был он. Живой. Здоровый.

– Да неужели? Какая жалость. Мне так хотелось выжить, чтобы снова быть с тобой. Хотя я и боялся, что ты меня убьешь.

Она притянула его к себе и позволила себя обнять, дрожа и не веря своему счастью.

– Я получила письмо. В нем говорилось… я думала, что ты умер. – Она вытащила письмо и протянула его Мехмеду. Нахмурившись, Мехмед прочел его, и линия между бровями стала еще глубже.

Ей нравилась эта линия. Она думала, что потеряла ее навсегда. Облегчение и радость боролись в ней с яростью. Когда он уехал, она осталась ни с чем и больше не могла делать вид, что у нее здесь своя жизнь. Но теперь он вернулся. И это… поставило ее в тупик.

– Почерк не Раду, но подпись его. Кто бы это ни написал, это был точно не он. Кто-то хотел, чтобы ты ушла. – Мехмед продолжал озабоченно смотреть на письмо, будто оно могло раскрыть свои секреты. – Кому это было на руку?

Несколько мрачных мгновений – самых мрачных в ее жизни, даже худших, чем когда она считала Мехмеда погибшим – Лада размышляла, не затеял ли это все сам Раду. У нее было то, чего хотел он. Это был идеальный способ избавиться от нее, не убивая.

Но нет. Это не мог быть он. Что бы между ними ни произошло, Раду не мог ей так навредить. Сама она никогда бы так с ним не поступила, а Раду не мог быть более жестоким, чем она.

Мехмед продолжал.

– Это должен быть человек из его ближайшего окружения. Кто-то с доступом к его подписи. – Он посмотрел на нее, будто ожидая ответа.

– Тебе лучше знать, – огрызнулась она, выпрыснув весь яд, оставшийся от долгих месяцев ожидания и одной недели скорби. – Я находилась здесь, где ты меня и оставил. В то время как Раду был с тобой.

Мехмед покачал головой.

– Он с моим отцом. Я видел его всего однажды. Он командует небольшим отрядом подчиняясь напрямую султану.

– Тогда это мог быть кто угодно. Я не являюсь фавориткой ни твоего отца, ни Халил-паши, ни кого-либо еще. Мое отсутствие никого бы не расстроило.

– Меня бы расстроило. Каждую минуту каждого дня.

– Правда?

Взгляд Мехмеда стал тяжелым от страстного желания.

– Правда.

Она отвернулась.

– Я собиралась уходить.

Он притянул ее ближе и зарылся лицом в ее волосы.

– Я запрещаю.

– Ты ничего не можешь мне запретить. – Но это прозвучало глухо и принужденно. За прошлую неделю она поняла, какая жизнь ждет ее без него: жизнь, в которой нет ничего, кроме украденной лошади, единственного верного друга и мрачного и холодного будущего.

От ее волос он перешел на ее ухо, пройдясь по нему губами и обдав жаром своего дыхания. Ее тело ответило, несмотря на ее решение наказать его и быть злой.

Он все еще хотел ее, а теперь она знала, каким мимолетным и драгоценным даром это было для женщины – быть желанной и получать за это власть. Потеряв это, она была готова бежать, но теперь…

Она бы никогда не призналась в этом Николае, и едва бы призналась себе, но она бы осталась ради Мехмеда. Она бы осталась, чтобы и дальше испытывать эти чувства, которые испытывала, когда он смотрел на нее или прикасался к ней губами. Она бы осталась ради власти, которую получала за это.

Его губы нашли ее, и она страстно ответила на поцелуй. Она трогала его лицо, волосы, плечи, руки, потому что он был здесь, живой, и это был первый раз, когда мужчина, которого она любила, к ней вернулся. Она не потеряла жизнь, которую здесь построила, не потеряла нитей безопасности и власти, которыми обладала. Она не потеряла его.

– Скажи, что ты моя. – Он прошелся губами по ее шее. Она изогнулась дугой, вонзив пальцы в его спину.

– Я твоя, – прошептала она, и эти слова пронзили ее, как кинжал. Не успели они слететь с ее губ, как Мехмед украл их, накрыв своими губами.