40

Язид, заметив в своей груди торчащее древко стрелы, удивился этому больше, чем кто-либо другой.

Он посмотрел на Раду с полуулыбкой, как будто стрела положила конец шутке, которую он успел рассказать лишь до середины. Он упал с коня и запутался под колесами телеги с провизией, ехавшей позади него.

– Засада! – крикнул Лазарь.

Это должен был выкрикнуть Раду. Но он продолжал смотреть на то место на спине лошади, где только что сидел Язид. На пустое место.

Рядом с его лицом пролетела стрела, так близко, что он ощутил движение ветра. Вслед за ней последовали две другие, огненные, предназначенные явно не для него. Они нашли свою более крупную цель в дереве и парусине телеги.

Спереди и сзади кортежа из двадцати телег послышались крики, и Раду понял, что нападению подвергся весь караван. Деревья росли близко от дороги и давили на них как гигантские пальцы, готовые утащить их в глубины леса и душить там в мрачной зелени и приглушенном пении птиц, пока снова не наступит тишина.

Криков было очень много.

На Раду обрушился поток воды. Кто-то выплеснул на телегу ведро с водой, но промахнулся, попав в Раду. Тут его внимание привлекло какое-то движение среди деревьев, и он спрыгнул с лошади, с криком обнажил саблю и ринулся на врага.

Противник махнул рукой, вскрикнул, закатил глаза и…

И Раду увидел у своих ног тело и свою саблю, красную от крови. Раду запрокинул голову и издал победоносный рев. Он видел, как среди деревьев мужчины убегают прочь от него, прочь от каравана из телег. Они победили.

Он победил.

На этот раз рядом не было никого, чтобы его защитить, и все же он…

Он посмотрел вниз.

Врагом, страшной угрозой, с которой он покончил одним махом, оказался мальчик. У него были шишковатые запястья и острые локти. Его глаза, широко раскрытые и удивленные при виде смерти, занимали половину изможденного лица, свидетельствуя о голоде и отчаянии. И о том, как мало лет было прожито.

Раду опустился на колени и протянул руку. Его ладонь зависла над отверстием, которое он проделал, чтобы лишить этого мальчика жизни. Ему уже приходилось запускать во врагов стрелы и, возможно, убивать, но такое произошло впервые. Еще никогда он не видел перед собой столь спокойного и холодного лица, на котором застыл вопрос зачем.

– Раду?

На его плечо опустилась ладонь.

– Раду, ты не ранен?

Раду дернул плечом и скинул ладонь.

– Я пойду вперед с разведкой.

Он неверной походкой вернулся к лошади, галопом обогнал караван, обогнал строй, обогнал последних разведчиков, стоящих на коленях возле одного из своих погибших. Все они остались далеко позади, а он все глотал и глотал воздух и все никак не мог надышаться.

Впервые его жизнь оказалась в опасности, и рядом не было никого, чтобы его спасти. Он спас себя сам.

Но никто не спас того мальчика в лесу, и Раду горько плакал о нем, желая, чтобы его спасли.

Раду бросил карты и устало потер лицо.

– Мы можем сжечь деревья.

– Какие деревья? – Лазарь откинулся назад, вытянул длинные ноги и задорно улыбнулся. В шатре Раду он проводил больше времени, чем в своем собственном. Осаде не было конца, и границы между чинами стерлись. Они были здесь уже пять месяцев.

– Все деревья. Все деревья отсюда до Италии. Все деревья, в которых может спрятаться Скандербег и его проклятые люди вдоль всех дорог, по которым ездят наши караваны с провизией.

– Ты разве не слышал? Венецианцы объявили, что больше не будут поставлять нам съестные припасы.

Раду вздохнул и прислонился к толстому столбу посреди палатки.

– По крайней мере, это решит проблему охраны телег. Если у нас нет провизии, люди Скандербега не смогут напасть и украсть припасы.

– Зима почти наступила. Мы замерзнем прежде, чем умрем от голода, если тебе от этого легче.

– Ты опоздаешь к женщинам в лагере, – напомнил Раду. Большую часть свободного времени Лазарь проводил с проститутками, сопровождавшими солдат. Вначале Раду делал вид, что ничего не замечает, но теперь не церемонился в этом вопросе, как и во многих остальных.

– Иногда мне хочется, чтобы они по мне соскучались. Я очень щедр на любовь. У меня ее хватит на всех. – Он забрался на койку Раду и разлегся на ней с притворно невинным видом. Он становился все более дерзким и открыто подшучивал над Раду, когда они оставались наедине, и Раду не знал, что делать. Лазарь ему нравился, он ценил его дружбу и советы, но…

Сегодня ему не хотелось об этом думать. Чтобы не смотреть на Лазаря, он вышел на улицу в ночь. В воздухе тяжело пахло дымом, и Раду вдохнул его полной грудью. Он был уверен, что дым заполнил все его существо, и он уже никогда не учует другие запахи.

Аккуратные ряды палаток, которые они расставили пять месяцев назад, распались и представляли собой хаотичный лабиринт вперемешку с грязными трясинами и мусорными кучами. Раду старался не заходить в самые грязные части лагеря и обходил стороной костры, вокруг которых сидели мужчины, прищурившись и сжав кулаки.

Шатер Кумала возвышался посреди лагеря как больной гриб. Раду зашел внутрь, кивнув помрачневшим слугам. Воздух в шатре был спертым и пропитан едва уловимым кисловатым запахом болезни. Оказывается, он все же способен ощущать что-то кроме дыма.

Раду тихо подошел к кровати Кумала и присел на ковер рядом с ним. Лицо Кумала осунулось, а веки над глазами стали такими тонкими, что Раду мог разглядеть каждую тонкую вену. В таком тесном лагере болезнь распространялась стремительно, каждый день поражая все новых солдат. Кумал, по крайней мере, мог позволить себе умирать вдали от посторонних глаз.

Кумал поднял горячую, сухую руку, и Раду взял ее в свою.

– Как ты сегодня, друг мой?

Губы Кумала с трудом раскрылись. Он попытался улыбнуться.

– Хорошо, – отрывисто произнес он.

Раду вымученно улыбнулся в ответ.

– Тебе что-нибудь нужно? Воды?

Кумал покачал головой.

– Мне нужно обещание.

Раду щелкнул языком.

– Прости, но тележка с провизией, которая везла обещания, была перехвачена по пути Скандербегом на прошлой неделе. Так что обещаний у нас совсем нет.

В груди Кумала зарокотал хохот.

– Я серьезно. Пообещай мне кое-что.

– Все, что угодно.

– Позаботься о Назире.

Раду моргнул и посмотрел вверх на суконный потолок шатра, теперь почерневший от дыма, перепачканный и истерзанный, как и все вокруг.

– Она очень расстроится, когда мы вернемся, если узнает, что ты пытался от нее избавиться.

Кумал сжал руку Раду так крепко, что Раду удивился: он не думал, что в его друге оставалось еще столько силы.

– Обещаю, – сказал Раду. – Я о ней позабочусь.

Кумал облегченно вздохнул, и его расслабленное тело под одеялом стало почти плоским и совсем не похожим на тело взрослого человека. Раду посидел с ним еще час, но они больше не разговаривали.

Выйдя от Кумала, Раду решил пройтись. Погруженный в свои мысли, он подходил все ближе и ближе к краю лагеря. Он встал с внешней стороны последнего ряда беспорядочных палаток и стал смотреть на темную линию стены. Этой проклятой стены.

Три раза они штурмовали ее напрямую, и всякий раз получали отпор.

Им так и не удалось обнаружить источник питьевой воды города.

Они даже пытались снова подкупить городскую управу, но тщетно.

Послышался громкий грохот, и земля под его ногами содрогнулась. Завиток пыли поднялся к небу, заслонив звезды. Раздались крики, но не было ни привычного звона металла, ни лошадиного ржания, что говорило бы о внезапной атаке диверсионной группы. Случилось что-то необычое, что-то плохое.

Раду побежал вперед, на ходу обнажая саблю. Он спотыкался в темноте и закрыл нос рукой, чтобы не вдыхать пыль, которая, как смерть, висела в воздухе, готовая забрать их всех.

Слева к нему присоединился другой мужчина.

– Нет, нет, нет! – кричал он.

Раду споткнулся и больно ударился о холодную землю, едва не пронзив себя собственной саблей. Он знал этот голос. И руку, которая вытянулась вперед, чтобы его поднять.

– Идем, мы должны помочь! Тоннели обрушились!

В темноте Мехмед его не узнал. Но Раду узнал бы его везде. Он взял руку и сжал ее, будто она была его якорем в этом мире. Но уже через мгновение Мехмед растворился в ночи впереди него.

Раду не знал, как поступить. Если он сейчас вернется в лагерь, Мехмед никогда не узнает, что он здесь был. Они не поговорят. Раду погрузится в привычную монотонность дней с привкусом крови. Но нет: даже когда Мехмед не присутствовал в его жизни, он оставался солнцем в центре его вселенной. Раду по-прежнему вращался вокруг Мехмеда, даже когда его не было рядом.

Раду побежал вперед и догнал Мехмеда, который остановился на краю провалившейся линии в земле. Обрыв простирался от того места, где они стояли, до центральных пролетов стены.

Мехмед встал на колени и в отчаянии опустил голову. Несколько человек бегали вдоль линии и отчаянно взывали, но было очевидно, что, кто бы ни находился внутри тоннеля, он уже никогда не выйдет наружу.

Раду опустился на колени рядом с Мехмедом и положил руку на его плечо. Мехмед удивленно поднял глаза, но что бы он ни собирался сказать, слова замерли у него на устах, как только он искоса взглянул на Раду. Не сказав ни слова, он порывисто обнял Раду и зарылся лицом в его плечо. Земля снова зашаталась под Раду, или внутри Раду, под грохот обрушившихся обещаний, данных самому себе.

Мехмед.

Его Мехмед.

Он положил ладонь на шею Мехмеда, удерживая его рядом с собой.

– Я потерпел неудачу. Они все погибли, а я проиграл.

Раду покачал головой и прижался щекой к макушке Мехмеда.

– Мы все потерпели неудачу. Это не твоя вина.

– Но это был мой план. Моя идея спасти осаду.

– Никто не может ее спасти. Не бери на себя ответственность за безрассудство твоего отца. Учись на его ошибках.

Мехмед закивал в его плечо, затем выпрямился. Он крепко стиснул плечи Раду, как будто боялся, что Раду исчезнет. Разве он мог исчезнуть? Мехмед был его солнцем. Он всегда будет к нему возвращаться.

– Как ты здесь?

– Я пришел с твоим отцом. Я был здесь все время.

Удивление на лице Мехмеда сменилось болью. Даже в темноте он выглядел бледным и измученным. Он или выздоравливал, или заболевал. Раду захотелось провести пальцами по его щекам, прикоснуться к нему, вылечить его.

– Почему ты не нашел меня раньше? – спросил Мехмед.

– Я… – Потому что я люблю тебя. Потому что не могу быть рядом из страха, что ты, наконец, увидишь, что написано в моем сердце. Потому что я не в силах вынести твою боль. – Я не мог искать тебя, не выдав своих истинных целей пребывания в ближайшем окружении твоего отца. Они должны думать, что я к тебе равнодушен.

– Я не понимаю.

– Я шпионю для тебя, Мехмед. Изучаю, как все устроено в городе, прослеживаю линии взяток, выявляю заговоры и раскрываю подкупы. Когда ты снова взойдешь на престол, я смогу обеспечить тебя тем, чего у тебя не было прежде. Союзниками. Информацией. Планами.

Мехмед опустил руки.

– Поэтому ты ушел?

Раду кивнул, вздрогнув от горького холода, охватившего его без прикосновений Мехмеда.

– Ты ушел, чтобы мне помочь. А не потому, что ненавидишь меня.

Голос Раду задрожал – так сильно ему хотелось, чтобы Мехмед услышал и понял его слова:

– Я бы никогда не возненавидел тебя.

Мехмед притянул его ближе к себе, их лбы соприкоснулись. Лоб Мехмеда был горячим от лихорадки.

– Тоска по тебе разбила мне сердце, Раду.

Закрыв глаза, Раду задрожал и выдохнул:

– Мне тоже.

– Ты – мой лучший, мой самый верный друг. Ты вернешься со мной? Пойдем домой!

Раду почти сказал да, когда Мехмед добавил:

– Ладе ты тоже нужен.

Раду опустил голову и плотнее прижался к голове Мехмеда, затем выпрямился и отпрянул назад.

– Как поживает моя сестра?

– Она дышит огнем и писает уксусом.

– Как всегда.

Мехмед мрачно рассмеялся.

– Как всегда. Боюсь, она никогда не простит меня за то, что я не взял ее с собой. Но тут не место для женщины.

– Лада не женщина.

– Как бы то ни было, я не мог подвергнуть ее такой опасности. Но ты! Все это время ты мог бы быть рядом!

Раду слегка отодвинулся, увеличив расстояние между ними. Он не знал, радоваться ему тому, что Мехмед взял бы его с собой, в отличие от Лады, или прийти в отчаяние от того, что Лада была ему слишком дорога, чтобы ею рисковать, в отличие от Раду. С тех пор, как он оказался здесь, Раду пережил слишком многое. Он никогда не станет прежним. Он слишком многое потерял. Но Мехмед этого не понимал.

– Я должен оставаться с твоим отцом. – Раду поднялся, и колени едва не подвели его, подкосившись так, что он едва не упал на землю, к Мехмеду. Он сделал над собой усилие и встал так же прямо и высоко, как неприступный город за их спинами. – Иначе… – Иначе он не сможет восстановить брешь, которую предательский валун пробил в стене вокруг его сердца. – Иначе весь мой труд окажется напрасным, а я намереваюсь быть для тебя самым полезным Драгвлией. – Он заставил себя улыбнуться. – Лада уже опередила меня на два покушения на убийство. Мне нужно постараться ее догнать, – добавил он нарочито легким тоном.

Мехмед тоже поднялся на ноги.

– Ты говоришь, что должен все это сделать. Но чего ты хочешь?

Раду протянул руку и дотронулся до Мехмеда, до кромки его туники. За спиной Мехмеда он увидел бегущую к ним группу янычар.

Раду улыбнулся своей самой лучшей, самой невинной улыбкой. Улыбкой без коварства, улыбкой, которая говорила: Поведай мне свои тайны, ничего плохого не случится, улыбкой, которая говорила: Для меня не существует ничего, кроме того, что ты видишь, поверь мне, поверь мне. – То, чего мне хочется, не имеет значения. Важно подготовить для тебя путь, который позволит тебе стать таким султаном, которым, как мы оба знаем, ты можешь быть. Ты будешь рукой Господа на Земле, а я сделаю все, чтобы это сбылось.

Раду вернулся в лагерь один, думая о том, что Скандербега, в конечном счете, можно было понять. Потому что не существовало ничего, чем бы он не пожертвовал ради Мехмеда.

Включая себя самого.

Лазарь встал, когда Раду вошел в шатер. Раду не ожидал увидеть его снова этой ночью.

– Что стряслось? Ты выглядишь так, будто увидел дьявола, – встревоженно сказал Лазарь.

Раду покачал головой и сел, желая остаться, наконец, в одиночестве, чтобы подумать о Мехмеде и предаться своей изысканной боли.

– Не дьявола. Мехмеда.

Лазарь горько улыбнулся.

– По-моему, разницы нет. Как он?

– Он выглядит больным. Осада выкачала из него все соки.

– Как и следовало ожидать.

Раду свернулся калачиком на кровати и отвернулся, а Лазарь мягко прикоснулся к его плечу. Его ладонь не горела и не жгла так, как ладонь Мехмеда.

– Ты его все еще любишь?

– Всегда буду.

– А твоя сестра?

Раду вздрогнул, вспомнив, как старался Мехмед защитить Ладу. И пожалел, что рассказал Лазарю о том, что между Мехмедом и Ладой есть нечто, чего он так страстно желает.

– Пожалуйста, Лазарь, замолчи.

Лазарь убрал руку, и Раду услышал, как он роется в его ящиках рядом с маленьким письменным столом.

– Я пишу за тебя отчеты. Это займет некоторое время. Ты не против?

Раду что-то проворчал и махнул рукой. Ему хотелось остаться одному, но не хотелось самому писать отчеты. Лазарь часто делал это для него, собирая информацию, а Раду лишь ставил свою подпись. Через несколько минут Лазарь опустился на колени рядом с Раду, держа стопку бумаг так, чтобы Раду было видно лишь то место, в самом низу, где нужно поставить подпись.

Раду не колеблясь подписал все отчеты. После этого Лазарь, наконец, ушел, а Раду зарылся лицом в одеяло. Его сердце билось, охваченное печалью, радостью и тоской по Мехмеду, Мехмеду, Мехмеду.