39

Через три месяца после ухода янычар у солдат Лады наконец-то появилась цель ожидания. Они ожидали прибытия партии пороха на корабле. Обычно они с ним дела не имели, но поскольку остальные янычары находились на осаде Круи, им предстояло решить, как им воспользоваться. Можно было разместить его на складе и ждать возвращения Ильяша. Несомненно, у него на примете были специальные люди, которых бы обучили стратегиям и правилам применения пороха.

Но Ильяша здесь не было.

Раду был далеко и пытался укрепить свои позиции в политике, от Мехмеда не пришло ни одного письма, и Ладе хотелось сжечь все вокруг.

Она ждала у ворот в крепость, когда перед ней остановилась повозка. С нее слезла хмурая и сутулая женщина.

– Где командир?

– Я командир.

Спину женщина так и не распрямила, зато ее брови поползли вверх. – Ты. – Она взглянула на военный костюм Лады, но ее взгляд вопросительно задержался на ее груди.

Лада подавила желание скрестить руки на груди, чтобы ее прикрыть.

– Да.

– Вот уж не ожидала такого увидеть.

Пожав плечами, Лада ответила:

– Могу сказать то же самое.

Женщина улыбнулась, обнажив прорехи между зубов. – Мы на войне. Снова. Моего мужа и сыновей призвали воевать наши лидеры сипахи. У нас есть уникальные способности.

– У нас?

– Я знаю о порохе столько же, сколько и мой муж.

– Однако же на войну вас не взяли, – нахмурилась Лада, прошла вперед и стала осматривать бочки в телеге. – Вас это злит?

– Конечно же, злит. Теперь мне приходится одной выполнять работу, которую прежде выполняли муж и трое сыновей.

– Нет, я имею в виду другое: вы можете сражаться, как и они. Они не должны были вас оставлять, как будто от вас нет никакой пользы.

– Уф. Мы, как и мужчины, взвалили на свои плечи ношу ради нашей империи. Кто еще будет следить за порядком, пока солдаты обмениваются непристойностями и соревнуются, кто дальше пописает?

Лада рассмеялась, удивившись сама себе.

– Вы бы не сказали этого в моем присутствии, будь я мужчиной.

– Я перевожу порох и учу дураков, как на нем не подорваться. Я говорю что угодно в присутствии кого угодно.

Тут к ним подбежал Николае, едва сдерживая радостную дрожь.

– Что мы взорвем в первую очередь? – Его глаза светились так, что могли бы поджечь порох и без огня.

Женщина вздохнула.

– Меня зовут Тохин. Давайте уже начнем наш вводный курс. Судя по всему, на этот раз мне понадобится больше времени, чем обычно, чтобы научить вас, дураков, как не убить самих себя.

– Тохин, я так рада, что вы у нас есть! – Лада удивилась, насколько искренне она это сказала.

Тохин напоминала Ладе няню, только у нее в отличие от няни Лады кончики пальцев были обожжены и представляли собой толстые мозоли, и она была специалистом по использованию пороха в боевых целях. В ней присутствовала прямолинейность, граничащая с неприкрытой враждебностью, что напоминало Ладе, как ее няня ворчала себе под нос, когда думала, что ее никто не слышит. Глаза Тохин порой одобрительно блестели, когда она видела, как Лада командует своими мужчинами, и этот блеск переносил Ладу в те времена, когда она сидела у камина, и ей расчесывали волосы.

Если бы только эта женщина пришла с Богданом.

Или с Раду.

Потренировавшись несколько дней с небольшим количеством пороха, воины Лады научились его паковать, устанавливать фитиль таким образом, чтобы осталось достаточно времени убежать прежде, чем он взорвется, и ухаживать за ним. Теперь они были готовы к настоящему уроку. Они пешком поднялись по склону горы и спустились в узкий каньон, подальше от жилых домов. Каждый мужчина нес порцию пороха, и они по очереди, потея и выкрикивая проклятия, тащили чрезвычайно тяжелую маленькую пушку.

Лада представляла себе, что поднимается к Мехмеду, чтобы сражаться вместе с ним. А потом она представила, как целится пушкой прямо в его сердце.

Она не знала, что из этого доставит ей большее удовольствие.

Добравшись, наконец, до нужной точки, они установили пушку. – Арбалеты мне нравятся больше, – сказал Петру, надувшись и растирая руки.

Тохин шлепнула его по затылку.

– Мысли шире, дурачок.

Сценарий был очень прост: вражеская армия наступает на них через ущелье. Им нужно произвести из пушки как можно больше залпов, чтобы подорвать воображаемых солдат.

Лада знала, что воздействие пушки будет скорее психологическим. Артиллерия, достаточно легкая для того, чтобы ее можно было легко транспортировать, не нанесет ущерба больше, чем любимый Петру арбалет, но грохот пушки можно использовать в качестве запугивания, чтобы разорвать строй не привыкших к ней солдат и вызвать отступление.

Но все же пушка требовала огромных усилий, а отдача была относительно невелика. Лада стояла сзади, когда Матей и Штефан устанавливали угол ствола пушки под руководством Тохин. Ущелье было узким, а его склоны – крутыми и почти голыми. Если по ним станет спускаться армия, ей не останется другого пути, кроме как вперед, к ним, или обратно – но только чтобы попытаться снова.

Лада взглянула на верхушку каньона с каждой стороны, отметив для себя выступающие камни. А что, если там вообще некуда идти?

– Остановитесь, – сказала Лада. – Я могу уничтожить целую армию всего двумя взрывами.

Тохин разочарованно вздохнула.

– Вы, солдаты, всегда преувеличиваете ущерб. Пороха недостаточно, и вы погибнете, если останетесь близко, желая подпалить пушку под приближающейся армией.

– Не под армией. – Луч солнца ослепил Ладу, упав на нее сквозь щель между камнями у нее над головой. – А над армией.

Тохин и Лада сидели на дне каньона на куче камней, скатившихся сюда сверху.

Если бы сражение было настоящим, все было бы гораздо сложнее. Пришлось бы рассчитывать время до секунды и долго ждать, пока в ущелье зайдет вся армия противника. Главное было как следует спрятаться – ведь если бы противник сумел одним выстрелом убрать солдат, оставшихся, чтобы запалить фитиль, это уничтожило бы весь замысел.

Но план сработал. С помощью пороха они вызвали лавину на обоих склонах ущелья, полностью заблокировав из него выход. Склоны были крутыми, спрятаться на них было негде – поэтому даже малочисленный отряд Лады легко уничтожил бы, одного за другим, несколько сотен оказавшихся в ловушке солдат.

– У тебя светлая голова, – сказала Тохин. Янычары Лады уже приступили к долгому и тяжкому процессу спуска пушки, с которой они еще ни разу не воевали на горе.

– Чтобы все получилось, нужны особые условия.

– Да, но все же. Ты придумала использовать окружающий ландшафт в качестве оружия, а большинству людей это и в голову бы не пришло. Ты же слышала, что сказал тот дурачок, у которого голова тверже камня. Он не способен мыслить ни о каком другом оружии, кроме того, что держит в руках.

– И все же, какой бы умной я ни была, я воюю с воображаемым противником в ущелье за крепостью, которую никто и никогда не станет брать штурмом.

– Ты бы предпочла оказаться на поле в Круе? Бросать своих солдат на стену, которая все никак не сдвинется с места? Смотреть, как они заболевают один за другим и заживо сгнивают?

Ладе стало не по себе. Из осады вестей не приходило, и она думала, что там все в порядке.

– Там болезни?

– В таком громадном лагере? Конечно. Там всегда все болеют.

– У вас есть от них известия?

Тохин кивнула.

– Муж и один из сыновей мне написали. С начала осады они так и не продвинулись. А болезнь опустошает лагерь гораздо быстрее, чем они предполагали.

– А что с… – Лада заставила себя замолчать. Вопреки своей воле она представила себе Мехмеда, как он лежит на койке, чахнет и уходит в себя. Все это время она думала, что он воюет с саблей в руке, командует людьми, творит великие дела и даже не хочет – и не нуждается – в том, чтобы она была рядом. Но она не ожидала, что помимо противника у него есть еще один враг – болезнь.

Лада прокашлялась, пытаясь избавиться от комка в горле.

– Еще новости есть?

– Нет. Они будут долбить стену до тех пор, пока она не разрушится или пока не наступит зима, и тогда вернутся домой. С победой или поражением – результат будет один и тот же. Мужчины возратятся, и у меня станет меньше работы, зато больше ртов, которые нужно кормить.

– Зачем они так себя мучают? Чем так ценна Круя? Неужели она так важна для империи, что стоит такого риска? – Лада встала и начала расхаживать туда-сюда. Страх за Мехмеда она использовала как фитиль, чтобы разжечь свою ярость. – Проклятые идиоты!

– Дело не в Круе, – сказала Тохин.

– Конечно, нет. Все дело в гордыне Мурада! Он не может смириться с тем, что его протеже его предал, и поэтому рискует жизнью Мехмеда… – Лада остановилась и глубоко вздохнула. – Он рискует жизнью тысяч людей, чтобы отомстить одному человеку.

– Дело и не в Скандербеге, – Тохин подняла руку, отрезав аргумент, который вертелся у Лады на языке. – Да, он хочет сделать Скандербега примером, наказать его. Но что, по твоему мнению, произойдет в других приграничных городах, если Мурад не возьмет Крую?

– Они вернутся к своим законным правителям! Но он обманывает самого себя. Ему там нечего делать.

– А что, если он отпустит Крую? Если даст свободу всем вассальным государствам и вернется к границам Османской империи, какими они были до того, как мы начали вторгаться в Европу, – что тогда?

– Я не понимаю вопроса.

– На чем нам остановиться? Может, нам тогда бросить все города и уйти обратно в пустыни на востоке? И продолжать бесцельно скитаться там верхом, как делали наши предки?

– Конечно, нет.

– Значит, мы не уходим. Ты оставляешь нам первые завоеванные нами территории – какая щедрость с твоей стороны. Думаешь, Хуньяди будет удовлетворен? Думаешь, Византия скажет нам спасибо и станет счастливо жить на своем клочке земли? Думаешь, папа римский перестанет призывать к крестовым походам?

– Я не думаю…

– Когда в истории границы оставались неподвижными? Нашли люди пришли с востока, убегая от разорения. Они увидели города и стены и захотели ими обладать. Поэтому они их взяли. Если бы они их не взяли, они бы погибли. Тогда пришел бы кто-то другой и завладел бы этими городами вместо них.

– Так защищай то, что тебе принадлежит! Зачем это отдавать?

– Круя наша. Скандербег наш. Если мы не будет двигаться вперед, сражаться, защищать свое и пытаться овладеть чужим – это сделают за нас другие. Так устроен мир. Ты можешь быть агрессором и бороться с крестоносцами на их собственной земле, или можешь сидеть дома и ждать, когда они придут к тебе. И они придут. Они придут с огнем, болезнями, с саблями, кровью и смертью. Слабость – непростительная роскошь.

Лада вспомнила, как Хуньяди въехал в столицу ее отца, как в свою. Ее отец был слабым, он пытался просто сохранить то, что имел и избегал войны. Из-за этого страдала вся Валахия.

Тохин продолжала.

– Мурад затевает войны с другими странами для того, чтобы здесь, в империи, мы продолжали жить. Мы расширяемся, потому что если мы этого не будем делать – мы умрем. А за нашу жизнь отвечает Мурад.

Лада смотрела на сломанную пушку.

– За право жить слишком часто приходится платить смертью.

Тохин встала, и ее суставы громко хрустнули.

– Вот почему ты стала поставщиком смерти. Ты скармливаешь смерти как можно больше людей, чтобы она была сыта и довольна и больше на тебя не смотрела.

Поставщик смерти. Эта фраза вертелась у Лады в голове по пути к крепости. Границы и нападения, осады и болезни. Поставщики смерти.

Она молилась о том, чтобы Мехмед не стал одним из тех, кого скормят смерти, чтобы удерживать ее подальше от сердца Османской империи.