37
Лада и Николае лежали на животе, выглядывая из-за живой изгороди на расстилавшийся под ними город. Деревянные домики над рекой теснились и толкались вдоль берегов, выраставших прямо из воды. Амасья относительно недавно вошла в состав Османской империи, а ее длинная, запечатленная в рассказах история оставила на память о себе римские могилы, бросавшие тень на ноги Лады. Последний раз здесь, наверху, она была с Мехмедом и Раду. Они смотрели на небо и мечтали о звездах.
А сейчас она смотрела вниз и видела огни.
– Мы можем использовать реку, – размышлял Николае на валашском языке, как того требовала Лада. – Ночью поплыть вниз на лодке, поджигая дома. Это отвлечет всех местных жителей и многих солдат.
– Кто здесь управляет сипахами?
За ее спиной Петру, молодой валашец, лишь недавно прошедший подготовку, насмешливо фыркнул:
– Сипахи! Ленивые и жирные свиньи! Зачем о них вообще беспокоиться?
Лада выбрала его потому, что его привезли из Валахии в относительно позднем возрасте – к тому времени, когда он попал к османцам, ему исполнилось четырнадцать. Но он был заносчивым и тупоголовым, с подлой прожилкой, чем напоминал Ладе ее брата Мирчу. Иногда из-за этого он нравился ей еще больше.
Но большую часть времени ей хотелось столкнуть его с обрыва.
– А кто тебе сказал, что сипахи – ленивые, толстые свиньи? Ты с ними сражался?
– Зачем мне с ними сражаться? Мы с ними на одной стороне.
Лада и Николае переглянулись. Возможно, Петру придется уволить из ее отряда.
– А сипахам запрещается отращивать бороды?
Петру усмехнулся.
– Нет.
– А все же тебе разрешают носить только усы.
– Если ему когда-нибудь удастся ими обзавестись, – сказал Матей, жилистый мужчина с постоянно голодным взглядом, которого Лада завербовала из воинской части в Эдирне. Петру запустил в него камнем. В общей сложности у Лады было десять мужчин в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти лет. Выбор валахов был невелик: османцы предпочитали брать рекрутов других национальностей, потому что из них выходили более покладистые и умные солдаты.
Глупцы. Лада оглянулась, размышляя, какие дома можно было бы взорвать запасами янычарского пороха, чтобы эффективнее всего заблокировать подъезд к крепости.
– Сипахам разрешено жениться и заводить детей?
– Нет.
– Еще одно условие, с которым наш Петру никак не справится, – весело заметил Николае.
Лада подождала, пока стихнет хохот.
– Являются ли сипахи рабами, которых вырвали из родной земли и привели сюда, чтобы они служили другому хозяину и другому богу?
Ответом ей было молчание.
– Сипахи злятся, что мы становимся сильнее. Они злятся, что мы хорошо организованы, умеем сражаться, что мы близки к султану и его наследникам. Даже не думай, что ты на их стороне, потому что они – не на твоей. Они воюют, стремясь завоевать земли, престиж и богатство. Мы воюем потому, что нам не остается ничего другого.
Помолчав несколько мгновений, она продолжила.
– Кто организовывал оборону города?
– За оборону города отвечают сипахи, – сосредоточенно ответил Петру, который подполз ближе к ней, чтобы лучше взглянуть на город.
Лада проследила за змеевидной линией реки.
– Отрежь голову сопернику в бою – и перед тобой останется лишь беспомощное тело.
Матей, сидя на упавшем надгробном камне, продолжал затачивать кинжал о точильный камень.
– Буду рад отрезать головы нескольким сипахам, но не уверен, что у меня хватит времени поджечь ночью город.
– Планировать воображаемые атаки – моя любимая учебная игра. – Николае потянулся и перевернулся на спину. – Это так расслабляет.
Лада поднялась на ноги, стряхнула пыль с туники и поправила белую шапку, которую теперь носила.
– Ильяш-бей на дежурстве?
Штефан, спокойный мужчина, лицо которого напоминало безоблачное небо – лишенное всяческих эмоций и непригодное для прочтения – кивнул. Говорил он мало, но Лада заметила, что его разум напоминает муравейник, который постоянно добывает фрагменты информации и питается ими.
Она кивнула в ответ.
– Хорошо. Пора убить Мехмеда.
Николае тяжело вздохнул.
– Вот это уже не так расслабляет. – Но остальные мужчины начали собираться, на их лицах отражалось радостное предвкушение. Спускаясь вниз по склону горы к крепости, они составляли план действий. Штефан побежал вперед узнать, внутри Мехмед или снаружи. Об этом он всегда мог заключить лишь по присутствию стражи на определенных участках.
Если Мехмед снаружи, они подкрадутся и под прикрытием стрел возьмут штурмом стену. Если он внутри, Матей и трое других воинов подойдут как можно ближе, надеясь, что никто не заметит, что они не на службе, а Николае в это время вычислит местоположение Мехмеда и подаст сигнал с орудийной башни, на которой он находился. Это позволит Ладе, Петру и четырем другим солдатам легко и достаточно быстро вскарабкаться по внешним стенам крепости.
Чтобы подойти на нужное расстояние, им требовался всего один человек. Один выстрел, один удар кинжала, один шанс – вот и все, что было нужно, чтобы убить наследника.
Штефан встретил их у кривой сосны, которая росла в стороне на камнях. Лада всегда назначала своим воинам встречу возле этой сосны, хотя она и отравляла ее сердце воспоминаниями о недавнем счастье.
Лицо Штефана было непроницаемым, как обычно. Но в его позе было что-то настолько вызывающее, что у Лады по коже побежали мурашки. Он еще не заговорил, а она уже знала, что он скажет. Но хуже всего было то, что он догадывался, что это ее расстроит.
– Янычары у ворот гарема, два евнуха на посту у дверей.
Ее мужчины разом выдохнули, то ли от облегчения, то ли от разочарования. Голос Николае звучал нарочито весело.
– Значит, на сегодня игра закончилась. Нападать на гарем мы не будем.
– Почему нет? – челюсть Лады свело так, что стало больно. Она сосредоточилась на этой особенной, конкретной боли. С тех пор как она начала тренировать мужчин, она почти не виделась с Мехмедом. А когда они встречались – это всегда были темные углы, тайные поцелуи, отчаянные объятия.
– Потому что… – сказал Николае, повесив это слово в воздухе как приманку, надеясь, что Лада, как рыба, заглотит ее и избавит его от необходимости объяснять. Она приманку не заглотила. – Потому что, – повторил он со вздохом, – стены слишком высокие, на окнах толстые решетки, а двери охраняют стражники. Мы уже продумывали это прежде, Лада, и всегда получалось, что единственный способ – ждать, пока он выйдет. Войти внутрь мы не можем.
– Ты не можешь войти внутрь, – сказала Лада. – Штефан, ты узнаешь эту стражу?
Он покачал головой.
– Отлично. Значит, они тебя не узнают. Мне нужны юбки, энтари и вуаль.
Петру разинул рот от удивления и стал похож на рыбу, которую так надеялся поймать Николае.
– Юбки? Зачем?
Лада жестом предложила им следовать за ней.
– Потому что в юбках можно спрятать огромное количество оружия и потому что Штефан скоро преподнесет подарок от султана.
Николае догнал ее на пути к зданию, которое выделили ей для гарнизона. Это была еще одна помеха для их с Мехмедом встреч: Лада жила во временных казармах вместе со своими воинами. Она никогда не оставалась в одиночестве. Потому что если бы она оказалась одна, не осталось бы никаких преград, никаких препятствий, ничего, что могло бы им помешать…
Он был в гареме.
– Лада, – Николае говорил так тихо, что другие их не слышали. – Это не очень хорошая идея. Думаю, нам стоит подождать. Можно поймать его на выходе. На этот случай у нас есть план действий.
– Это хороший, а значит, очевидный план действий. Следовательно Ильяш уже мог о нем догадаться. Мой план куда лучше.
Он схватил ее за руку.
– Лада, остановись.
Она развернулась и посмотрела в его лицо. Она полыхала гневом, из-за чего казалась выше и сильнее.
– Не говори мне, что мне делать.
Он вскинул руки в воздух.
– Не уверен, что гарем – лучшее место для тебя.
На его лице было написано такое беспокойство, что ей захотелось рвать на себе волосы. А потом задушить волосами его. Она презрительно усмехнулась.
– Думаешь, я не знаю, что там происходит? Боишься, это ранит мои чувства?
– Нет! Клянусь, я не считаю тебя слишком чувствительной. – Он ухмыльнулся, и его шрам сморщился. – Но я беспокоюсь о твоей… репутации. Женщины, которые входят в гарем, оттуда не выходят. Они остаются там навсегда.
Взмахнув рукой, она как будто поймала витавший в воздухе намек. Она знала, что он старается сказать ей что-то более важное, и что она с этим не согласится.
– Я собираюсь туда войти не как женщина. А как убийца. Так что нам нечего бояться.
Спустя несколько минут она была с ног до головы укрыта нарядами со свадьбы Мехмеда. Она не успела надеть и половины вещей, приготовленных для нее по случаю празднования свадьбы, но прилежный слуга упаковал все эти вещи и отправил их с ней назад. И хотя наряды были сильно измяты, она все же выглядела как женщина. А в вуали совсем не была похожа на себя.
Было решено, что с ней пойдет только Штефан. Если стражников будет больше, это вызовет подозрения. Поэтому он без церемоний сопроводил Ладу к воротам гарема и передал ее ближайшему евнуху.
– Подарок от матери Мехмеда, – сказал он.
Евнух равнодушно кивнул и провел Ладу прямо мимо двух стражников-янычар в гарем.
Дверь захлопнулась за ее спиной, и Лада подпрыгнула от неожиданности. Звук был таким формальным, таким окончательным. Ее сердце бешено колотилось, а дыхание было поверхностным и неравномерным. Она следовала за евнухом по извилистым коридорам, стараясь их запомнить. Всюду было чисто и светло. Сверкающая кафельная плитка с замысловатыми узорами заманивала их все дальше.
Евнух открыл дверь в маленькую комнату для ожидания.
– В течение часа к вам подойдут, помогут разместиться и введут в курс дела. – Он вышел, не сказав больше ни слова, и закрыл за собой дверь.
Он ее не запер.
И это вроде бы не имело значения, но Лада пришла в ярость. Это всего лишь дверь, твердила она себе. И полная неспособность евнуха увидеть в женщине потенциальную угрозу.
Она взяла один из своих кинжалов и вонзила его в диван. Проведя им вдоль, она сделала неровный разрез. Затем убрала кинжал в чехол, закрепила вуаль и вышла в коридор. Она отлично справилась бы с этой миссией, не позволяя тому факту, что она внутри гарема Мехмеда, отвлечь ее.
Ей захотелось пройти дальше. Она взяла большую вазу с ароматным букетом и пошла, вытянув ее аккуратно перед собой, как будто у нее была цель. Нести куда-то букет цветов казалось вполне логичным занятием в этой позолоченной птичьей клетке.
Пройдя мимо нескольких закрытых дверей и свернув в три отдельных коридора, Ладу испытала прилив отчаяния. Наверное, Мехмед завершит здесь свои дела и уйдет прежде, чем она даже успеет его найти. И что она потом скажет своим мужчинам?
До ее слуха донесся плач младенца. Она свернула в сторону, пошла на резкий, похожий на ослиный, крик, пока не дошла до комнаты с широко распахнутыми резными деревянными дверями.
Она проскользнула внутрь и шмыгнула влево, где напротив большого, раскрытого окна стояла красивая ширма. Она умудрилась протиснуться между ширмой и стеной: звуки ее шагов заглушал плач ребенка.
Смех Мехмеда пронесся по комнате, непосильной тяжестью упав на плечи Лады.
– Я что – неправильно его держу? Я ему не нравлюсь.
– Конечно, нравишься! – Голос женщины был приторно-сладким. Лада почувствовала, как он застрял у нее в ушах. Она знала, что сколько бы она их ни терла и ни мыла, ей не избавиться от него никогда. – Он сильный, видишь?
– Мой маленький Бейязит. Будь сильным во время моего отсутствия. Я скоро вернусь.
Слова Мехмеда были пропитаны нежностью, и Ладе захотелось, чтобы все было не так. Она думала, что самое худшее, что может произойти – это обнаружить его с другой женщиной, но это…
Она не знала, как злиться на ребенка.
Но все же ей это удалось.
– Ты надолго уезжаешь? – спросила женщина.
– До тех пор, пока мы не разгромим Скандербега. Тебе что-нибудь нужно?
– Нет! О нас очень хорошо заботятся. Будь осторожен!
– Прощай, мой мальчик!
Лада с удовлетворением отметила, что с наложницей Мехмед разговаривал таким же тоном, как и с любым слугой. Но он совершенно точно испытывал какие-то чувства к ребенку. А его ему подарила наложница.
Младенческий крик стих в коридоре. Лада услышала, как кто-то встал. Она вышла из-за ширмы, все еще держа в руках вазу.
Мехмед скользнул по ней взглядом, направляясь к двери. Она запустила вазу ему в голову. Он увернулся, ваза врезалась в стену, острые осколки застекленной керамики рассыпались по полу, залитые водой и рассыпанными цветами.
Побагровев от гнева, он взглянул на нее.
– Да что ради всего…
Она сорвала с себя вуаль. Через мгновение ярость на его лице сменилась улыбкой. Он рассмеялся и покачал головой.
– Что ты здесь делаешь, Лада?
Она закрыла дверь. Его глаза вспыхнули надеждой, и он шагнул к ней.
Она увернулась от его рук.
– Я могла тебя убить.
– Во что бы то ни стало – убей меня. – Он снова потянулся к ней, и его улыбка была абсолютно безмятежной. Прошло уже несколько дней с тех пор, как им ненадолго удалось остаться наедине.
Только не здесь, подумала она. Где угодно, только не здесь.
– Скандербег? – спросила она, сменив тему. Искандер-бей был одним из любимых янычар Мурада, а теперь стал одним из любимых янычар Лады. Уже несколько лет он был колючкой в боку империи, и, используя то, чему научился у них, продолжал держать их в безвыходном положении.
Лада изучила все его сражения с такой же страстью, с какой Мехмед изучал ислам.
Лицо Мехмеда стало непроницаемым.
– Да, мой отец объявил о начале новой кампании. Я поеду вместе с ним и буду командовать флангом в осаде.
Грудь Лады взорвалась от радости. Она могла бы проявить себя, показать своих мужчин, и… она могла поехать, наконец-то увидеть что-то еще, пусть даже и не свой дом.
– Когда мы выезжаем?
Мехмед избегал смотреть ей в глаза. Он наклонился и поднял несколько цветов, осторожно, чтобы не порезаться об острые края разбитой вазы. – Я выезжаю сегодня вечером.
Лад поспешила к двери.
– Мы будем готовы через час, я…
Мехмед схватил ее за руку и притянул к себе.
– Ты не едешь.
– Я… что? Мы готовы. Мои мужчины готовы. Нас мало, но мы можем осуществлять разведку, а я могу…
– Ты остаешься здесь!
Лада убрала его руку и отступила на шаг назад.
– Почему?
Он с неожиданной нежностью посмотрел на сломанные цветы в своей руке.
– Мне нужно оставить в городе кого-то, кому я доверяю.
– С этим справится кто угодно! В городе ничего ценного не останется!
Взгляд Мехмеда стал тяжелым. Наконец, он посмотрел ей в глаза.
– Ничего ценного?
Лада все поняла. Она вырвала цветы у него из рук и швырнула их на пол.
– Я не собираюсь оставаться здесь, чтобы присматривать за твоим щенком! Я тебе не няня!
Мехмед обескураженно заморгал, потом покачал головой.
– Лада, я говорил не о моем сыне. Думаешь, он здесь единственная ценность, которой я дорожу?
– Тогда кто?
– Ты! Я не возьму тебя на войну! Ты понятия не имеешь, какие там условия и как легко там погибнуть.
– Я умею за себя постоять.
– А я? Что я буду делать, если с тобой что-то случится? Я должен тебя охранять!
Она толкнула его в грудь. Он зашатался, и осколки вазы захрустели под его ботинками.
– Меня не нужно охранять! А потом ты скажешь, что хочешь держать меня за этими стенами, в надушенных и набитых подушками комнатах, держать меня здесь. Я не твоя наложница, Мехмед!
– Я прошу не этого! – Он вскинул руки, нервно шагая по кругу. – Ты мне дорога. Что плохого в том, что я хочу тебя защитить?
– Если бы я нуждалась в защите или если бы мне хотелось, чтобы меня защищали, я была бы такой же женщиной, как и все в этом доме! А я не такая, как они.
– Нет, не такая! Я люблю тебя, Лада! – Он закрыл глаза и заговорил тише, пытаясь овладеть собой. – Пожалуйста, позволь мне любить тебя. Ты – самый дорогой человек в моей жизни. Ты и твой брат – единственные люди, которые знают меня по-настоящему.
Лада вздрогнула, и Мехмед, уловив ее реакцию, вопросительно поднял брови. Он не понимал, о чем она говорит. Лада не рассказывала ему о своей последней ссоре с Раду и о том, что с тех пор, как они расстались, она ничего о нем не слышала. Мехмед не замечал истинной природы любви Раду – и того, как сильно Лада скучала по брату.
– Пожалуйста, – сказал Мехмед. – Я уже потерял Раду, отпустив его к моему отцу. Он редко пишет, а когда пишет, то так, будто обращается к незнакомцу. Я не могу потерять и тебя.
– Ты не можешь потерять то, чем не обладаешь. Возьми меня с собой.
С разочарованным рычанием он сорвал с ее волос вуаль и бросил на землю.
– Ты выглядишь смешно. Доспехи идут тебе куда больше, чем шелка.
Лада прикоснулась ладонью к его щеке. Его кожа была мягкой и горячей, как всегда, как будто он горел ярче остальных.
– Возьми меня с собой, и я буду носить доспехи все время, – промурлыкала Лада так нежно, что ее голос стал так похож на голос Хюмы, и Лада испугалась саму себя. Она притянула его голову вниз и поцеловала его, воспламеняясь от огня, пылающего внутри него.
Он обхватил ее за талию и прижал к себе, разделяя ее страсть. Она коснулась бедром его паха и почувствовала, что он стал твердым. Это и испугало ее, и возбудило: позволить этому случиться было в ее власти. Он застонал. Его поцелуй становился все более глубоким и неистовым.
– Лада, – повторял он, целуя ее шею, ухо, волосы. – Лада, Лада…
– Возьми меня с собой, – шепнула она ему на ухо.
Он зарылся лицом в ее волосы и обнял так крепко, что она поняла, что выиграла. Затем покачал головой.
– Нет.
Она вскрикнула и оттолкнула его. Он упал, и его туфли промокли в воде. Она достала кинжал, нагнулась и разрезала его пояс. Сминая шелк в ладони, она смотрела на него сверху вниз.
– Тебе нужно меня защищать? А кто будет защищать тебя? Я снова убила тебя под носом у твоей стражи.
Несмотря на грозный вид Лады Мехмед лег на спину и расхохотался.
– Лада, ни один человек в мире не будет столь упорно и изобретательно пытаться меня убить, как ты! – Он протянул к ней руки, в его черных глазах пылала мольба. – Давай, проведи эти несколько часов со мной. Я соскучился по тебе.
Она нагнулась вперед, не даваясь ему в руки.
– Тебе стоило бы привыкнуть к этому чувству.
Выйти оказалось проще, чем войти, хотя для остальных женщин, попавших в гарем, все было наоборот. На улице она прошла мимо перепуганного Ильяша и бросила кушак Мехмеда к его ногам.
– Мы снова его убили. Вы проиграли. Постарайся привезти его обратно живым из Албании.
Она кивнула ждущему Штефану, показывая, что и последняя их игра увенчалась успехом. Она вспомнила свои грубые слова, сказанные напоследок Мехмеду, и ее сердце больно сжалось. Если Мехмед погибнет, то получится, что в их последнюю встречу он признался ей в любви, а она ответила жестокостью. Он никогда не узнает, что она чувствовала к нему – что он мучил ее, что был яркой звездой на темном небосклоне ее жизни.
Но он заслуживал умереть в незнании, ведь он оставил ее здесь.
А себя она простить никогда не сможет.
