32

– Ты уверен, что все в порядке? – Салих настороженно наклонился вперед. В его глазах с опущенными уголками, из-за чего он вечно казался печальным, мелькнуло беспокойство. Ему было восемнадцать – всего на два года больше, чем Раду. Он был добр, заботлив и всегда рад провести время в компании Раду.

Раду кивнул, не в силах очнуться от своих грез.

Губы Мехмеда.

Руки Мехмеда.

Сердце Мехмеда.

Отданные Ладе, а не ему. Ладе, которая не могла любить другого, если от этого зависела ее жизнь. Ладе, которая забирала себе все внимание отца и предпочитала Богдана собственному брату. Ладе, которая всю его жизнь обрекала Раду на побои и одиночество. Ладе, холодной, жестокой и преданной лишь самой себе.

Ладе, которая даже не была красивой.

– Разве я не красивый? – отчаянно выпалил Раду.

Салих поднял брови, и выражение его лица с этой смесью удивления и грусти стало почти комичным.

– Ты… ты – красивый.

– Разве я не заслуживаю любви?

Удивление на лице Салиха переросло в страх.

– Заслуживаешь.

Раду опустил голову. Что он знал о любви? Это была не та любовь, о которой он слышал, не любовь, воспеваемая поэтами и прославляемая в рассказах. Это было что-то… другое. Что-то, для чего у него не было слов. Да и с кем ему было говорить? Кто мог рассказать ему, как любить другого мужчину?

Или как перестать любить?

Дрожащими пальцами Салих легко коснулся плеча Раду.

– Раду, я…

Их прервал слуга, постучавший в дверь. Раду устало взглянул на худого, смазливого мальчика, которому он вчера заплатил. Вчера, когда его еще волновала интрига. Когда он еще считал себя защитником Мехмеда.

Вчера, до того, как мир рухнул.

– Салих, к вам кое-то пришел, – слуга склонился в ожидании.

Салих поморщился от досады.

– Прости, я…

– Иди, – сказал Раду, глядя в пол. Их тарелки с едой (к своей он почти не притронулся) стояли остывшие и забытые. – Буду ждать тебя в кабинете твоего отца. У него есть книга о Пророке, мир праху его, и я хочу на нее взглянуть.

– Я быстро.

Салих вышел из комнаты, а Раду поплелся по коридору к кабинету Халил-паши. Его шаги были такими же тяжелыми и медленными, как удары его сердца. Он не чувствовал себя ни отважным, ни умным. Все его усилия оказывались совершенно напрасными. Как и его любовь к Мехмеду. Как и его жизнь.

Он не потрудился закрыть за собой дверь. Он медленно вытащил стул из-под массивного деревянного письменного стола, инкрустированого тонкими узорами и жемчужными завитками. Что он надеялся найти? Все это не имело значения. Лучше просто взять книгу о Пророке, мир праху его. Бог – единственное, что оставалось у Раду. Единственное, что он не мог потерять.

Единственное, чего Лада не могла его лишить.

Его колени неуклюже дернулись под столом и громко стукнулись об него. Проклятие застыло на его губах: он что-то сломал. Раду опустился на пол и посмотрел на стол снизу. Фальш-панель, сдвинутая его коленом, скрывала что-то интересное.

Раду вытащил ее и достал толстую стопку пергаментов. Они были исписаны текстами на латыни, плотный почерк аккуратно заполнял все страницы. Он пробежал их глазами так быстро, как только мог, позабыв об отчаянии. Первые письма касались мужчины по имени Орхан – это были какие-то требования и разрешения. Раду не знал, кто это такой, но на всякий случай запомнил информацию. Он перелистывал страницы и резко остановился в самом конце, увидев короткое послание. Оно было подписано Константином XI.

Императором Константинополя.

Из коридора донеслись шаги. Охваченный паникой, Раду засунул письма обратно в потайное отделение и быстро задвинул панель. Она легла неровно, но у него не было времени ее поправлять. Он бросился в другой конец комнаты и встал напротив книжной полки, стараясь стереть с лица виноватое выражение.

Тяжелая дверь с грохотом захлопнулась, но он не осмеливался обернуться. Если он никогда не обернется, то никогда не увидит, что его засекли.

На его плечо легла чья-то рука. Не тяжелая и властная, а мягкая.

– Раду, – сказал Салих, и его голос был таким же неуверенным, как и его прикосновение.

Раду обернулся. Его дыхание было прерывистым, губы растянулись в притворной улыбке. Салих стоял близко, очень близко, на расстоянии одного неровного вздоха.

Не успел Раду сформулировать вопрос, как его губы накрыли губы Салиха.

Раду вздрогнул, ошарашенный и смущенный этим натиском. Салих обхватил руками его талию и притянул к себе, отчаянно и жадно целуя. Наконец, Раду сообразил, что происходит. Он поднял руки, не зная, что с ними делать. Он положил их на плечи Салиха и оттолкнул его.

Салих посмотрел на него с таким отчаянием, что оно пронзило Раду до глубины души. Желание и страсть были такими первобытными и грубыми и такими очевидными, что причиняли боль.

Вот что увидел Лазарь во взгляде Раду, когда он смотрел на Мехмеда. Раду накрыла волна унижения и отчаяния. Должно быть, все уже знали. Если это было так заметно, то и Мехмед наверняка понимал, что он чувствует, знал, какой он, даже когда сам Раду этого не знал.

Лада, наверное, тоже обо всем догадалась.

Вспыхнувший гнев поглотил стыд. Раду прищурил глаза и посмотрел прямо на Салиха. Грустного, одинокого Салиха. Салиха, который хотел его.

Он прильнул к губам Салиха с такой яростью, что его губы больно вжались в зубы Салиха. Салих выдохнул и раскрыл рот, а Раду схватил его за затылок, подсунул пальцы под тюрбан и впился ими в его волосы. Салих шарил руками по тунике Раду, развязывая пояс на талии. Он приподнял тунику Раду и провел ладонью от его живота до груди.

Раду не знал, было ли это желание, злость или брезгливость или все сразу. Он ненавидел Салиха за то, что тот его хочет, ненавидел себя за то, что ему это нравилось, ненавидел Мехмеда и больше всего – Ладу.

Он поцеловал Салиха еще глубже, еще отчаяннее.

Ручка на двери щелкнула, и Салих отскочил от Раду с выражением ужаса на лице. Раду отвернулся к книжной полке, наугад достал какую-то книгу и раскрыл ее посередине. Перед ним оказалась страница с арабской вязью и позолоченными краями.

– Салих? – послышался недовольный низкий голос. – Что ты здесь делаешь?

Раду обернулся и увидел Халил-пашу. Пожилой мужчина вспотел и задыхался. Он инстинктивно взглянул сначала на стол, затем снова на сына.

– Мы искали книгу, – сказал Сатих.

Халил-паша, наконец, заметил Раду. Он все понял.

Тень изумления медленно прошлась по его лицу, а губы скривились в гримасе отвращения. Смятая туника Раду. Раскрасневшиеся губы Салиха. Еще никогда в жизни Раду не чувствовал себя таким грязным. Их с Салихом внешний вид не оставлял никаких сомнений в том, чем они только что занимались.

– Это мой личный кабинет! – взревел Халил-паша.

– Я знаю! Мне очень жаль. Я думал, что вы на садовой вечеринке. Она так быстро закончилась?

Халил-паша пренебрежительно махнул рукой, но в его голосе чувствовалось напряжение.

– Произошло убийство. Мехмедова шлюха убила одного из гостей.

Раду громко захлопнул книгу. Халил-паша перевел взгляд на него, но Раду не мог вести себя подобающе. Там была лишь одна женщина, способная кого-то убить. Только Лада.

– Подожди-ка. Я тебя знаю. – Халил-паша прищурился и наконец-то всмотрелся в лицо Раду. – Ты вырос. Ты дружил с Мехмедом, когда тот был султаном. – Наконец, он понял все. – Твоя сестра… Теперь я ее вспомнил.

Раду с трудом сглотнул.

– Мне нужно идти. Простите, что прервал ваш вечер. – Раду наклонил голову и, не глядя на Салиха, вышел из кабинета.

Вначале он пошел в комнату Лады, но там было пусто. Широкие коридоры дворца тоже пугали своей зловещей пустотой. Раду свернул за угол и направился к покоям Мехмеда, когда едва не врезался в Лазаря.

Он схватил солдата за руку.

– Где Лада? Что случилось?

Лазарь нахмурился.

– Она в большой беде. Не вмешивайся в это.

– Где?

Он вздохнул.

– Идем со мной.

Они поспешили по коридорам и вошли в какую-то комнату, которая два дня назад была заполнена яствами, напитками и светом.

Теперь в ней шел суд.

Лада, прямая и непреклонная, стояла в одном углу. Мурад в окружении нескольких стражников стоял в другом конце комнаты и кивал, а разъяренный мужчина в итальянском наряде кричал и указывал на Ладу.

Мехмед стоял в центре залы и смотрел на отца. В его взгляде Раду заметил и бурлящий гнев, и с трудом скрываемый страх. Тот, кто его совсем не знал, решил бы, что ему скучно. Но Раду понимал каждое выражение, каждое изменение в его лице.

Раду скрестил руки на груди, как будто мог защитить свое сердце и не дать ему разорваться от горечи и ненависти. Лазарь положил руку ему на плечо.

– Пойдем отсюда, – прошептал он. – Привлекать к себе внимание опасно.

– Не сейчас. – Раду проскользнул вдоль стены и скрылся в толпе перешептывающихся людей. Создавалось впечатление, будто все гости свадебного торжества перекочевали сюда, чтобы увидеть, чем закончится вечеринка, принявшая столь неожиданный оборот.

Лада была одна. Ее юбки покрывали темно-коричневые ржавые пятна. Одна ее рука тоже несла на себе доказательство ее вины. Она не старалась спрятать ее или стереть засохшую кровь. Она открыто смотрела перед собой, как будто ей не терпелось как можно скорее вернуться к своей работе убийцы.

Раду знал, что на ее месте он бы рыдал и представлял собой самое жалкое зрелище. Он видел Ладу, когда она убила в первый раз – видел, какой подавленной и потрясенной она была. Сейчас она смотрела в пустоту, но по выражению ее глаз, как и в случае с Мехмедом, никто бы не догадался, как она расстроена.

Раду ее знал. Он понимал.

Он все еще ее ненавидел.

– Довольно. – Мурад махнул рукой и остановил нескончаемый поток громких итальянских слов. – Мехмед, скажи мне, что произошло.

Мехмед ответил сквозь зубы:

– Я не знаю, отец.

– Что ты делал в той части сада?

– Мне нужен был глоток свежего воздуха. От духов Ситти-хатун меня тошнит.

По толпе зрителей прошла волна: многих возмутили жестокие слова Мехмеда в отношении своей невесты. Брови Мурада опустились еще ниже.

– А что делала она в той части сада?

Губы Мехмеда дернулись, и он вызывающе поднял брови. Все в зале одновременно вдохнули, придя к одному и тому же заключению.

Лицо Мурада побагровело от гнева. Он, пошатываясь, прошел через весь зал и встал перед Ладой. На несколько дюймов выше, он угрожающе навис над нею. Она не пошевелилась.

– Что вы делали так глубоко в саду?

Раду было непонятно, почему Мурад направил свою злость на Ладу, а не на Мехмеда, ведь это сын поставил его в затруднительное положение.

Раду с болью в душе желал узнать правду, хотя ему отчаянно хотелось другого. Лада ответила просто:

– Я пошла за Мехмедом.

– Зачем вы это сделали?

– Чтобы его защитить.

– На его собственном свадебном торжестве? Какая опасность ему, по-вашему, грозила?

Каменное выражение на лице Лады сменила гримаса отвращения. Лада подняла одну бровь.

– Нож в темноте. Вот какое несчастье я предотвратила.

– У убитого вами мужчины мы не нашли никакого ножа.

– К моменту прибытия янычарской охраны к телу успели подойти несколько человек. Любой мог забрать оружие, – заметил Мехмед.

Мурад повернулся к Мехмеду.

– Этот мужчина на тебя напал?

– Он меня искал.

– Думаешь, тебя не могли разыскивать на твоем собственном празднике, кроме как с целью убить?

– Я не настолько популярен, – сухо ответил Мехмед.

Лицо Мурада потемнело. Он указал пальцем на Ладу:

– Зачем вы убили этого мужчину?

– Я увидела, как он крадется к Мехмеду. Увидела блеск металла в темноте. Я без колебаний сделала все, чтобы защитить Мехмеда, как я уже делала прежде.

Мурад наклонил голову.

– Что вы имеете в виду?

Раду съежился от ужаса и увидел, как побледнела Лада. Покушение на убийство Мехмеда во время его султанства было тайной. Ей нельзя было упоминать о нем сейчас. Она потрясла головой и пробормотала:

– То есть… как меня учили во время тренировок.

– Тренировок?

– Я – яны… – она осеклась, так же шокированная тем, что собиралась произнести, как и все присутствующие. Все тренировки этого мира не сделают из нее янычара. Она никак не смогла бы объяснить, зачем убила мужчину.

– Вы не янычар. Кто вы?

Лада взглянула на Мурада с холодной яростью и дрожащим голосом произнесла:

– Вы не помните?

Раду тяжело прислонился к стене и рассмеялся беззвучным, горьким смехом. Человек, укравший их, человек, в страхе перед которым они прожили все эти годы, человек, разрушивший их жизни, их даже не помнил. Вот и стало ясно, благодаря чему им удалось выжить: не благодаря Мехмеду, не благодаря милости Божьей, а благодаря оплошности человека, у которого было слишком много других дел, чтобы за ними следить.

– Я знаю, кто она такая. – Толпа расступилась, пропуская Халил-пашу. Он осмотрелся, и Раду понял, кого он искал. Он отступил назад, и Лазарь встал перед ним, заслонив его от взгляда Халил-паши. – Это Ладислава Драгвлия, дочь Влада, коварного воеводы Валахии. Предателя и нарушителя закона. Разве условия его княжения не подразумевали преданность вам? В обмен на жизни его детей?

Мехмед выступил вперед.

– Сейчас речь не об этом! Мы говорим о покушении на мою…

Халил-паша пренебрежительно махнул рукой и продолжил:

– Сколько раз к настоящему времени Валахия шла против наших интересов? Может быть, нам стоит воспользоваться этой возможностью и напомнить Владу о последствиях его неверности?

Холодное озарение опустилось на Раду как первый осенний иней. Халил-паша не хотел, чтобы инцидент в саду продолжили расследовать. Он отвлекал Мурада, вынеся на обсуждения более глобальную тему – тему предательства их отца. Он стремился устранить девочку, которая уже дважды успела ему помешать, предотвратив то, что, по мнению Раду, было попытками Халил-паши не допустить восхождения Мехмеда на трон.

Сегодня ночью Лада умрет.

Мурад изучающе смотрел на нее, и в его памяти снова всплыла битва на Косовом поле. Теперь, несомненно, это воспоминание было наполнено валашскими солдатами, которые бросили ему вызов – и вот перед ним стояла Лада, представлявшая всю страну.

Раду шагнул к двери. У него были подарки от Мехмеда и от других людей, вещи, которые можно было продать. У него был конь и одежда для странствий. Он мог незаметно выскользнуть в ночь и исчезнуть. Он посмотрел на Мехмеда, который смотрел на Ладу.

Только на Ладу.

Невыносимая горечь, такая тяжелая, что он ощутил ее вкус, накрыла Раду волной, и он повернулся, чтобы уйти. Но, уходя, взглянул на Ладу. И увидел в ней не девушку, которую выбрал Мехмед, и не девушку, которая каждый раз отказывалась быть для него утешением и опорой. Он увидел на ее лице то же выражение, какое было у нее много лет назад, когда она выползла на лед, чтобы его спасти. Тогда он решил, что это была ярость. Теперь он понял, что это – ужас и неповиновение перед лицом собственного всепоглощающего страха.

Он повесил голову. Назло смерти она вышла ради него на лед. И он знал, что она без промедления сделает это снова.

– Как я мог о тебе забыть? – спросил Мурад у Лады тоном, балансирующим между злобой и весельем.

Раду выступил вперед, стряхнув с себя руку Лазаря, и рассмеялся, будто все это было лишь забавной дружеской игрой. Он сделал это как раз вовремя: все обернулись, посмотрели на него и не услышали, как зарычала Лада, из последних сил сдерживая смертоносную злобу.

Раду лучезарно улыбнулся и поклонился.

– Мой султан, жемчужина Анатолии, сосуд власти, избранный и любимый Богом, это такая честь! Заверяю вас, мы о вас никогда не забывали. – Он выпрямился, и великодушная улыбка осветила его лицо. – Простите мне мою наглость, но я перенял у янычар традицию считать вас отцом. И много лет ждал возможности вас поблагодарить.

Брови Мурада поднялись и спрятались под тюрбан.

– Поблагодарить меня?

– За то, что вы спасли нас. Дали нам образование, вывели из тьмы и – самое главное – привели нас к Господу.

– О чем ты говоришь? – выпалил Халил-паша.

– Несколько лет назад мы с сестрой перешли в ислам. В моей жизни эта религия стала величайшим источником света и радости. Без щедрости нашего отца, султана, я бы так и остался в тени. Разумеется, я говорю за нас обоих.

Лицо Лады побагровело от ярости. Раду улыбнулся ей и незаметно подмигнул. Если она сейчас все испортит, они оба погибнут.

Мурад повернулся к Ладе, и на протяжении одного жуткого мгновения она стояла молча и неподвижно. Затем, напрягая каждый мускул, утвердительно кивнула.

– Но что с их отцом? – Голос Хахил-паши напоминал голос капризного ребенка, готового впасть в истерику.

Раду улыбнулся.

– Вы не общались с ним с тех пор, как три года назад он совершил предательство?

Мурад покачал головой, все еще с настороженным выражением лица.

На этот раз Раду рассмеялся так громко, что его смех разлился по всему залу, демонстрируя всем присутствующим его радость.

– Значит, все это время он считал, что мы уже умерли! Какое подходящее наказание для столь коварного неверного! Надеюсь, каждый его день был агонией, а каждая ночь – мучением. Может быть, теперь вы сообщите ему, что мы живы, счастливы и хорошо устроены у нас дома? Представьте, как заноет его сердце. Сообщите ему о нашем обращении в ислам – и вы убьете его одним махом. – Раду радостно хлопнул в ладоши. – Простите. Я перегнул палку. Конечно, это ваше дело, Ваше Великолепие, как обращаться с этим мужчиной. Просто я так благодарен судьбе, что получил возможность поблагодарить вас лично за все, что вы нам дали. Моя жизнь наполнена вашей милостью и щедростью. – Он поклонился, на этот раз еще ниже, и с благоговением поднял глаза.

Мурад улыбался. Мехмед перехватил взгляд Раду, и Раду прочел в нем облегчение и благодарность. Смотреть на Ладу Раду не решался, боясь снова привлечь к ней всеобщее внимание. Это было его показательное выступление, и все должны были смотреть только на него.

Разыгрывать это представление было легко, ведь, несмотря на ненависть к Мураду, он считал эту страну своим домом. И он действительно обратился в ислам, свидетелем чему был мулла Гюрани. Благодаря исламу он приобрел дом, место, которому мог принадлежать, и мир – в тот момент, когда ничто не могло его дать.

Ну, почти ничто. Он отвел взгляд от Мехмеда. У него все еще оставался Бог.

Мурад задумчиво улыбнулся.

– Тебя я больше не забуду.

– Это самая великая честь из всех, что можно себе представить – остаться в вашей памяти навсегда, – Раду поклонился снова. Мурад прошествовал мимо него, прикоснулся ладонью к его голове и вышел из комнаты. Раду выпрямился и встретил хитрый взгляд Халил-паши.

– Может показаться, – сказал Халил-паша, так тихо, что его слышал только Раду, – что султан совершенно забыл о том, что твоя сестра убила на вечеринке гостя.

Раду понимающе улыбнулся, как будто он и Халил-паша тревожились об одном и том же. Он знал о Халил-паше лишь немногое, но это он собирался использовать в своей игре без остатка.

– Возможно, это и к лучшему, что никто не собирается глубже вникать в произошедшее.

Голос Халил-паши стал настороженным:

– Что ты имеешь в виду?

– Это – свадьба. Это праздник. Нужно как можно скорее миновать этот инцидент, помолиться о душе несчастного мужчины и жить в ожидании того дня, когда Мехмед снова вернется в провинцию, далекую и забытую.

С ворчанием, похожим на согласие, Халил-паша вышел из зала. За ним последовали остальные присутствующие, которые уже поняли, что дальше не произойдет ничего интересного. Если кого-то из них и беспокоило отсутствие наказания за убийство человека, никто в этом не признался.

Лада окликнула Раду. Она стояла, наморщив лоб и вытянув к нему руки. Мехмед смотрел на Раду, ожидая, что он подойдет к ним обсудить случившееся.

Раду развернулся и вышел.