29

Золото было везде.

На пальцах, толстых и тонких, в носах, длинных и коротких, в ушах, на лбах, на шеях и запястьях, золото на руках, золото на щиколотках. Больше всего золота было на паре хрупких щиколоток, которые виднелись из-под вышитых золотом шелков, на паре слабых щиколоток, которые никогда бы не удержали свою владелицу в сражении и не спасли бы в погоне.

У Ситти-хатун, невесты Мехмеда, были отвратительные щиколотки.

Прошло всего два дня свадебной церемонии, которой предстояло продлиться месяц, а у Лады уже разболелась голова от резких духов, жирной пищи и громкой музыки. Ей хотелось взять у музыканта арфу и, как из лука, выстрелить из нее в бьющиеся золотые сердца всех присутствующих.

У нее не было ни минуты, чтобы поговорить с Мехмедом, она ни разу не оставалась с ним наедине после того случая в омуте, с тех пор, как они поцеловались, с тех пор, как все перепуталось и перевернулось с ног на голову. А Мехмед улыбался, смеялся и сидел со своей невестой с тощими щиколотками, рядом со своей до боли красивой невестой, оставляя обуглившееся дупло там, где он воспламенил что-то глубоко в Ладе.

Молодой человек, изогнутый и сверкающий, как сабля янычар, стоял на помосте и читал стихи. Его голос был текуч, как река. Он утягивал Ладу за собой, вовлекал в свое течение и кружил ее, пока его истории о доблести, любви и победе не наполнили ее легкие настолько, что она не смогла больше дышать.

Чтобы смыть этот вкус поэтической страсти, Лада взяла кубок с красным вином у слуги с кротким взглядом и разом осушила его. Ее удивило, что на свадьбе подавали вино, ведь религиозный Мехмед совсем не пил. Но она была очень, очень рада, что вино все же подавали.

В другом конце комнаты, похожей на пещеру, под мерцающим шелковым пологом, облокотившись на бархатные подушки, возлежали Мехмед и его невеста. Это было живое сердце империи, ее пульсирующая основа, питаемая любовью и восхищением подвыпивших гостей.

Лада скорее бы истекла кровью, чем порадовалась за него.

– Лада! – лицо Раду было таким же ясным, как лампы над ее головой. – Можно с тобой потанцевать? Нам нужно поговорить!

– Скорее уж я позволю главному садовнику вывести меня прогуляться во двор, – огрызнулась она.

Раду изменился в лице.

– Но мне нужно кое о чем тебя спросить.

Молодая женщина нарочно прошла рядом с ними, глядя на Раду сквозь густые ресницы и улыбаясь с такой притворной застенчивостью, что это выглядело почти неприличным. Лада заметила, что Раду успел потанцевать почти с каждой присутствующей здесь женщиной. В Амасье он ни за кем не ухаживал, но там и возможности такой не было. Ладу замутило от выпитого на пустой желудок вина.

Если Раду требовался ее совет касательно того, как ухаживать за османскими женщинами, он мог бы найти советчика получше.

– Я уверена, что ты и сам отлично справишься, – насмешливо произнесла она.

Раду скорчил обиженную гримасу, но потом овладел собой и ушел. Расстроенная из-за него, расстроенная из-за себя, Лада повернулась, чтобы бежать, и нос к носу столкнулась с Хюмой. Ее губы были накрашены ярко-красным цветом, который идеально сочетался с оттенком ее платья. Она выглядела как сверкающая рана.

– Пойдем со мной, – сказала Хюма, протянув руку.

Нахмурившись, Лада позволила Хюме взять себя под локоть и отвести в дальний угол комнаты, в который меньше всего проникал свет со свисающих канделябров. Свечей горело так много, что потолок потемнел от копоти, и эти узоры двигались и переплетаясь, оставляя после себя грязь.

А может быть, просто Лада слишком много выпила.

– Ты выглядишь расстроенной, детка.

Лада горько рассмеялась, теребя свою одежду. Каждый день на этой неделе ее одевали служанки. Хотя она пыталась отвоевать себе право носить такую же одежду, как у янычар, ее снабдили драпированными платьями и шелковыми туфлями. Сегодня вечером ее платье было таким темно-красным, что казалось черным, с более глубоким вырезом, чем ей бы хотелось, и белым поясом. Ее волосы были причесаны и убраны назад; косы и локоны спускались вниз по спине. Но, по крайней мере, на ней были ее сапоги.

Хюма провела пальцем по ее ключице.

– Здесь не хватает ожерелья, чтобы привлечь внимание. – Она указала на груди Лады.

Лада мысленно запустила в Хюму стрелу из ладана.

Но взглянув в лицо женщины, Лада поняла, что Хюма тоже не рада здесь очутиться. Лада полагала, что Хюма будет испытывать восторг от своей роли матери жениха, будет гордиться собой и радоваться новой власти. Она не хотела, чтобы Мехмед женился на Ладе – и вот, он женится на другой.

Но вместо этого Хюма оглядела комнату, прищурившись и поджав губы.

– Примите мои поздравления, – сказала Лада.

Хюма фыркнула и резко махнула рукой.

– Давай не будем притворяться. Со мной никто по этому поводу не советовался. Это политический союз, выбранный Мурадом для обеспечения безопасности на восточных границах. Странный поступок, учитывая то, что вскоре он собирался снова отказаться от трона – теперь, когда Мехмед повзрослел.

Лада взглянула на комнату свежим взглядом. Здесь не было ни одного учителя Мехмеда, ни одного из его любимых святых. Ни одного, с кем он успел поработать в тот короткий срок, когда был султаном. Однако Казанци Доган, возглавивший мятеж, был здесь. Мехмед бы его точно не пригласил. Нити власти исходили не из бьющихся сердец новобрачных, как она прежде считала. Они исходили от… Мурада.

– Но я думала, что с этим браком… и что у Мехмеда наследник…

Хюма мрачно рассмеялась.

– Ребенка от наложницы вряд ли можно считать гарантией. А брак с туркменским кланом, с которым мы уже заключили союз? Это поступок рассчитан на укрепление, а не на созидание. Не на то, чтобы расширяться или создавать власть и связи для Мехмеда. Это укрепит Мурада и не даст никаких преимуществ Мехмеду. Ребенок и невеста не играют никакой роли. Они ничего не меняют.

Что-то в груди Лады расслабилось. В душной комнате стало легче дышать.

Хюма посмотрела туда, где отец Ситти-хатун, слегка опьяневший, возбужденно беседовал с несколькими пашами, которые смотрели через его плечо туда, где бы им гораздо больше хотелось оказаться в этот момент.

– Ты знаешь, что два месяца назад у Мурада родился сын? – спросила Хюма. – Это такое счастье, что он произвел на свет еще одного мальчика. – Хюма замолчала, и Лада услышал жуткий скрежет, который, как она предполагала, исходил от зубов Хюмы. – Он нарочно устроил эту свадьбу так скоро, чтобы все узнали о новом наследнике от самого Мурада. Разве не похоже, что, пользуясь мощной поддержкой верного ему Халил-паши, Мурад решил подождать еще пару десятков лет в пользу более уступчивого наследника?

– Все это не для Мехмеда. – Лада устало прислонилась к стене, увидев, наконец, что на самом деле представлял собой этот праздник. Она знала, что должна чувствовать боль, должна беспокоиться за Мехмеда, злиться на него, но она не ощущала ничего, кроме огромного облегчения. Этот мир, эта сверкающая поэма могущества и власти, в которой для нее не нашлось слов – все это было не его. Знал ли он об этом сам?

– Нет. Мурад напоминает всем нам о том, что он по-прежнему силен, в том числе и как мужчина, и что он никуда не уходит. Что Мехмед принадлежит ему и что… – Хюма остановилась и закашлялась. Внутри нее что-то заклокотало. Это был тот же кашель, что и во время ее приезда к ним в Амасью, только еще более сильный.

Хюма достала из рукава платок и вытерла лицо. Слой пудры стерся, обнажив темные круги под глазами и впадины там, где прежде красовались полные щеки. Ее губы растянулись над зубами, и вся их чувственная полнота исчезла в гримасе ненависти.

– Меня лишили всего, что я построила, всего, к чему я стремилась. Я не могу с этим смириться. Я взяла от него все, что могла, и все же он взял больше. – Она следила взглядом за Мурадом, как будто выслеживала добычу, которая находилась слишком далеко, чтобы ее можно было убить.

В этот момент Хюма перестала представлять для Лады угрозу. Она стала ее сестрой. Мурад взял их обеих, принудил жить в стране, в которой они не хотели, жизнью, какой они не хотели.

– Мы его убьем, – прошептала Лада.

– Я пыталась.

– Я это сделаю.

Хюма задумчиво наклонила голову и вздохнула.

– Нет. Я не сомневаюсь в том, что ты смогла бы вонзить нож ему меж ребер, но тебе потом не остаться в живых. Для тебя это не победа. Останься с Мехмедом. Он – наша самая большая надежда. Нужно защитить нашу инвестицию. – Она приложила сухую и холодную ладонь к щеке Лады, ее лицо стало почти нежным. – Выходи за него замуж тоже, если хочешь. Я была неправа, когда отговорила тебя. Добивайся для себя жизни, какой хочешь, любыми способами. Никто за тебя этого не сделает.

Она кивнула в сторону молодых людей в тюрбанах и плащах, которые стояли толпой возле шатра Мехмеда. Раду стоял в центре этой группы и смеялся, резко выделяясь даже сквозь дымку от ладана.

– Взгляни на своего брата. Люди готовы вырвать собственные сердца, чтобы освободить место для него. Ему никогда не придется марать руки.

Она вытянула руки перед Ладой и улыбнулась.

– Но руки, окрашенные в красный цвет, делают то, что нужно. – Она выпрямилась, вернув совему лицу привычное выражение игривой чувственности, хотя эта маска смотрелась на ней уже не так гармонично, как в последний раз, когда Лада ее видела. Затем багряным облаком уплыла прочь.

Время бежало незаметно. К Мехмеду было по-прежнему не подобраться. Шла четвертая неделя свадебных гуляний, и Лада не знала, как они все еще не умерли от чрезмерной радости. Даже Раду сейчас мог бы послужить для нее подходящим отвлечением, но он всегда был либо окружен людьми, либо его просто не было видно. Она не знала, куда он исчезал. Возможно, на празднования по поводу этого празднества, где еще более нарядные люди старались оказаться поближе к нему и к его сладкой лести.

Лада все продолжала думать о том, что сказала Хюма. Еще никогда положение Мехмеда не было столь опасным. Лада отчетливо помнила, что произошло, когда они были в Эдирне в последний раз. Она до сих пор порой просыпалась с привкусом крови во рту, чувствуя кость на зубах, а ее рука судорожно нащупывала кинжал и не находила его.

Николае, только что освободившийся от дежурства, вздохнул. Он шел рядом с ней. В казармах было темно, и они остановились перед входом, прислонившись к стене. В ночи тяжело висел аромат цветов, но здесь Лада хотя бы могла дышать. Темнота нравилась ей куда больше, чем весь этот искусственный, вымученный свет свадебной бессмыслицы.

Николае снял белую янычарскую шапку и протер взмокшие от пота волосы.

– Я понимаю, почему тебя тревожит безопасность Мехмеда. Я с тобой согласен. Но есть разница между тем, когда Мехмед был здесь в последний раз, и сегодняшним днем.

– И в чем же разница?

– Прежде он находился под охраной старых янычарских войск. У них была постоянная дислокация в городе. У них была своя собственная политика, собственное верноподданство, и ни одно из них к нему не относилось, что делало его уязвимым. Теперь он под нашей защитой. Мы с ним уже долгие годы. И он уже не ненавистный зилот, не щенок, которого мы не уважали и не стремились защитить. Мы боролись под его началом, а теперь будем бороться за него. В наши рядах нет места предателю. Ты же это знаешь, Лада. – Он хлопнул ее по плечу. – Пусть Мехмед лучше волнуется о том, как порадовать свою юную невесту. А мы будем беспокоиться о том, как его защитить.

– А о чем беспокоиться мне?

– Ни о чем! Отправляйся спать, маленький дракон. Это приказ. – Он вошел в казармы, присоединился к своим товарищам-солдатам и оставил Ладу одну наедине с ее тревогами. Они были плохими спутниками: изводили ее придирками, тянули за волосы и нашептывали ей в уши страшные вещи.

Мехмед умер. Мехмед влюбился. Мехмед забыл о ее существовании. Все забыли о ее существовании. Она продолжает жить в мире, которого ни чуточку не беспокоит, жива она или нет. Продолжает существовать в мире, в котором ее больше никто никогда не поцелует.

Лада беспокоилась о том, будет ли она поцелована снова! Вот что сделал с ней Мехмед, его проклятые губы и язык!

Ей нужна была работа, что-то настоящее, что-то, на чем она могла бы сосредоточиться, куда могла бы направить свою энергию. Николае не думает, что Мехмеду угрожает опасность, потому что не понимает, какую угрозу Мехмед представляет для некоторых людей. Мурад вернулся, в стране воцарилась стабильность, все счастливы. Но пока Мехмед жив, существует вероятность того, что он взойдет на престол. Кому это угрожает в первую очередь?

Халил-паше.

Халил-паша! Лада примерилась к нему как к новой цели. Он всегда был угрозой и, вероятно, стоял за первым покушением на убийство. Конечно, он до сих пор был опасен. Лада последовала бы за ним, ходила бы за ним по пятам, разглядела бы любую угрозу прежде, чем она бы успела настигнуть Мехмеда. Ей, вдохновленной своим новым предназначением, больше нельзя было терять ни минуты. Она остановилась у здания гарема, освещенного как костер в ночи, и попросила у евнуха, охранявшего ворота, разрешения поговорить с Хюмой. Лада не видела ее на празднованиях в тот день, а все многочисленные гости, должно быть, уже разошлись по домам и улеглись в постели.

Евнух нахмурился, разглядывая ее:

– Хюме нездоровится.

– Она будет рада меня видеть.

Он покачал головой, его бледная кожа тускло выделялась в полоске света, выливающейся из окон.

– Она никого не принимает. Я могу ей что-нибудь передать.

Лада поникла. Она опоздала. Но нет. Ей не нужно разрешение Хюмы или ее советы.

– Не подскажете, где живет Халил-паша?

За долгие годы службы евнух научился не выказывать никаких эмоций на любую просьбу, и теперь с безразличным видом объяснил, как пройти к большому поместью Халил-паши.

Лада вылетела с территории дворца как тень и помчалась в ближайший квартал, где жили самые богатые и самые влиятельные паши и визири. Дом Халил-паши был массивным и высоким, как свидетельство его влияния и того, каким уважением он пользовался во время правления Мурада. Пройдя мимо ворот, Лада нашла узкую аллею между стеной Халил-паши и следующей огороженной территорией, а на аллее – место, в котором ей удалось взобраться по камням и перелезть в поместье Халил-паши. Спрыгнув вниз, она тихо поползла вперед. Каменная плитка под ней все еще пахла разогретой солнцем пылью.

С задней стороны здания доносились громкие голоса. Скользя вдоль стены, Лада свернула за угол и увидела внутренний дворик. Лампы, развешанные, как бусины, раскачивались над толпой людей, все еще многочисленной и плотной, несмотря на поздний час. Это была не такая масштабная вечеринка, как свадьба – скорее всего, какое-то более интимное мероприятие. Лада не знала, что делать дальше. Она напрасно тратила время. Она посмотрела в сторону главного дома, который, вероятнее всего, был сейчас почти пуст.

Вернувшись обратно к стене здания, она обнаружила маленькую дверцу, возле которой были небрежно расставлены корзины с грудами кожуры от овощей и мусорными отходами. Внутрь шел узкий коридор, который выводил в суетливую, заполненную паром кухню, в глубине ночи выжимавшей из себя последние силы. Справа находилась узкая лестница. Лада поднялась по ней на следующий этаж и открыла дверь. Здесь коридор был широким, с высокими потолками и толстыми коврами. Лада пошла по нему, не зная, чего ищет, но отчаянно желая что-то найти.

Тут чей-то низкий смех сообщил ей о том, что она не одна. Она остановилась, как вкопанная, когда двое мужчин, один из которых смотрел на нее, а другой – в сторону, вышли из комнаты.

Она встретилась взглядом с Раду.

Его лицо окаменело от ужаса, но тут же расслабилось, и Раду улыбнулся. Он положил руку на спину своего спутника и указал на что-то в противоположном от Лады направлении.

– Ты когда-нибудь замечал этот портрет паши? Он выглядит так, будто его нарисовал слон. Очень старый и больной слон.

Другой мужчина рассмеялся, не оборачиваясь, и Раду в панике взглянул на Ладу, указывая ей на лестницу для прислуги.

Она сбежала по ней прежде, чем Раду и его друг дошли до портрета, и покинула территорию Халил-паши прежде, чем на нее обрушилась волна унижения. Она ничего не нашла. Хуже того – ее застигли врасплох. Раду. Что он там делал? Почему вел себя так, будто хорошо знал этот дом? Как будто был там частым гостем?

Она вернулась во дворец. Вместо того чтобы пойти в свою комнату, она пошла в комнату Раду и стала по ней расхаживать, как зверь в клетке. Наплывы ярости и замешательства сменяли друг друга, боролись в ней, то разжигая подозрение, то подавляя его. Наконец, когда она уже думала, что сойдет с ума, вернулся Раду. Он закрыл за собой дверь и прислонился к ней, устало потирая голову. Лада раскрыла рот, чтобы отругать его, но он ее опередил.

– О чем ты думала, Лада?

– Что значит – о чем я думала? Я думала о том, что Халил-паша уже напал на Мехмеда однажды в прошлом и способен сделать это еще раз!

– Да! Но чего ты пыталась добиться, рыская ночью в его доме?

– Я… я подумала, что если смогу поймать его прежде… если смогу что-нибудь обнаружить, чтобы мы узнали… – Она остановилась. Она не знала, чего надеялась добиться. Ей просто хотелось действовать, хотелось что-то делать. Хотелось чем-то заниматься, а не стоять в комнате, наполненной сияющими незнакомцами, и глядеть на Мехмеда рядом с другой женщиной.

– Ты заметила, кто входит в ближайший круг Халил-паши? – Раду поднял брови и стал ходить вокруг нее. – Кто был на мероприятии, кто с кем разговаривал, кто подолгу беседовал с Халил-пашой?

Лада усмехнулась.

– Из засады ничего не было видно.

– Конечно, не видно. Чтобы все разузнать, нужно приглашение. Нужно подружиться со всеми пашазадасами, особенно с сыном Халил-паши, Салихом. Нужно сделать так, чтобы тебя любили и доверяли настолько, чтобы позволили войти в реки влияния, окружающие Халил-пашу.

– Значит, теперь ты его друг, так? Ты забыл, что он пытался сделать?

Раду вскинул руки и тяжело сел на кровать.

– Он никогда со мной не говорил. Сомневаюсь, что он даже знает, кто я такой. Но благодаря его сыну меня пускают в его дом. Приглашают на собрания. Я могу вертеться вокруг Халила, могу слушать, смотреть, выдавать ложные секреты за настоящие, следить за жизнью и планами этого негодяя. Ты кралась по его коридорам как вор, а я сидел в его личном кабинете как любимый друг его среднего сына, о котором так часто забывают.

– Ты никогда мне об этом не рассказывал.

– Я пытался. Ты мне не позволяла.

Это правда. Лада была так погружена в свою печаль, охвачена такой ревностью из-за того, что Раду выглядел таким счастливым, что оттолкнула его в ту ночь, когда он хотел потанцевать с ней и поговорить. Но это случилось месяц назад. Откуда ей было знать, что он затевает такое?

– Ты… Это так не похоже на тебя. Я никогда не думала, что ты на такое способен.

Раду фыркнул.

– В прошлый раз ты остановила кинжал, а я узнаю о нем до того, как он доберется до Мехмеда.

Лада покачала головой, не в силах до конца поверить в его слова. Раду пришел к тому же выводу, что и она: Халил-паша все еще представляет угрозу Мехмеду, и вместо того чтобы бегать по ночам, карабкаться по стенам, бесцельно шататься по дому, он придумал свой способ защитить Мехмеда. Способ, которым Лада, несмотря на все свои тренировки и всю свою ярость, не смогла бы овладеть. Не удивительно, что он не посвятил ее в свои планы.

– Я могу чем-то помочь? – прошептала она.

Раду ответил устало:

– Не стой у меня на пути.

Лада, спотыкаясь, вышла за дверь. Раду поспешно выкрикнул извинение, но она не обернулась. Она прошла по коридорам, которые, к счастью, оказались пустыми, в свою комнату, закрыла за собой дверь и свернулась калачиком в постели.

Ей захотелось увидеть сон про Валахию.

Но даже это ей не удалось.