28

Раду засмеялся и бросил свою деревянную учебную саблю.

– Я закончил.

Лазарь улыбался озорной улыбкой, хотя на его лбу и над верхней губой выступили капли пота.

– У тебя неплохо получается. – Он поправил свою длинную белую шапку, из-под которой выбилось несколько прядей темных волос.

Лазарь был частью одного из самых счастливых фрагментов в жизни Раду, и радость, которую он приносил, могла посоперничать разве только с радостью от того, что месяц назад вернулся Мехмед. Хотя по предложению Мехмеда Раду тренировался с янычарами уже несколько лет, именно появление среди них знакомого лица сделало эту обязанность такой приятной. Лазарь всегда вызывался добровольцем, когда Раду приходил в казармы в поисках партнера. Ловкий в бою и щедрый на шутки, Лазарь и тут оставался таким же ярким пятном, каким был в Тырговиште. Теперь десятилетняя разница в возрасте была совсем не так заметна, чем когда Раду был мальчиком.

Лазарь положил свою саблю рядом с саблей Раду.

– Скоро ты даже сестренку свою превзойдешь.

Раду прислонился к стене и покачал головой.

– Только постарайся сделать так, чтобы она этого не услышала, иначе она начнет тренироваться еще больше. Я и так ее почти не вижу.

Лазарь поднял смоляную бровь.

– Это плохо?

– Она – моя семья.

– Да, несчастное ты создание.

Раду рассмеялся и потянулся к ведру с водой. Он глотнул немного и смочил водой шею. Лазарь наклонился, взял ведро, снял шапку и опрокинул его себе на голову.

Раду отпрыгнул, но все же успел промокнуть.

– Безрукий недотепа!

Лазарь улыбнулся, и его лицо стало по-мальчишечьи озорным. Он прятал ведро за спиной.

– Тогда подойди и возьми его.

Что-то в его голосе заставило Раду остановиться, и где-то внутри него, между сердцем и ребрами, возникла странная гудящая пустота. Но вдруг кто-то выкрикнул его имя, он обернулся и у дальней стены тренировочного корпуса увидел Мехмеда.

– Мехмед! – отозвался Раду, сияя. После столь долгого расставания он теперь радовался Мехмеду каждый раз. Лицо Мехмеда всегда удивляло его, как вопрос, на который Раду все никак не мог найти ответ.

Мехмед взволнованно размахивал руками.

– Сегодня за ужином мы примем дервиша, аскета, который прибыл сюда из Индии. Вот ты удивишься, когда увидишь его ноги! И его лицо – он и правда святой! Иди, помойся и приходи в мои покои.

Раду кивнул, заразившись восторгом Мехмеда. С тех пор как в прошлом году умер мулла Гюрани, Мехмед все больше искал носителей особых форм религиозного самовыражения: дервишей, которые давали обет бедности и странствовали по миру, учеников, которые постигали науки, стремясь лучше понять слова Пророка, и даже наставников, которых считали еретиками. Мехмед никогда не довольствовался слепым следованием ритуалам ислама. Это была одна из черт, которая так нравилась Раду. Учеба рядом с ним всегда превращалась в приключение.

Попрощавшись с Мехмедом, Раду повернулся к Лазарю и, охваченный радостным предвкушением, пошел в его сторону. Лазарь прищурился и натянуто улыбнулся.

– Будь осторожен, братик.

Раду остановился, прекратив собирать раскиданное оружие.

– Что ты имеешь в виду?

– Есть некоторые вещи, которых желать не принято. Но всегда находятся люди, которые обходят это правило и смотрят в другую сторону. А еще есть вещи, которых хотеть невозможно. Даже само желание, если его заметят не те люди, приведет тебя к гибели. – Он многозначительным и тяжелым взглядом посмотрел на то место, где только что стоял Мехмед. – Будь осторожнее.

Раду стало трудно дышать, а сердце заколотилось так часто, что он подумал, что умрет. Что видел Лазарь? О чем он подозревал? Мог ли он, просто глядя на Раду, заметить, что с ним что-то не так, даже если сам Раду не понимал, что именно в нем не так? Все, что он знал, так это то, что в Мехмеде есть свет, притяжение, огонь, и что Раду чувствовал себя по-настоящему живым лишь тогда, когда находился рядом с ним.

Так что же было не так?

Лазарь прикоснулся длинными пальцами к спине Раду и оставил их там на несколько невыносимо долгих мгновений. Кровь бешено стучала в висках Раду.

– Дай мне знать, если вдруг захочешь… поговорить.

Раду посмотрел ему вслед, на пропитанную потом тунику, прилипшую к его широким плечам, и понял, что больше никогда, никогда не будет искать компании Лазаря. Потому что каким бы ни был этот секрет, каким бы ни был этот вопрос, который, как теперь знал Раду, он не понимал, что бы ни означала эта ноющая, непонятная пустота внутри него, ответ казался куда более пугающим, чем вопрос.

Два дня спустя воспоминание о разговоре с Лазарем доставляло такое же неудобство, как если бы кто-то сыпал песок на обгоревшую на солнце кожу. Раду сидел в саду, забившись в самый дальний угол крепости и спрятавшись в прохладной, густой тени плакучего дерева. Может быть, стоит попросить Мехмеда отправить Лазаря в другой регион? Он знал, что Мехмед выполнит его просьбу. Но что если Мехмед спросит о причинах? Что он ответит? Он ведь уже признался Мехмеду, как рад снова видеть своего бывшего янычарского защитника.

Нужно успокоиться. Мехмед – его друг. Его дорогой друг, единственный. Возможно, у Лазаря никогда не было такого друга, как Мехмед. Возможно, он не понимал, что чувствует Раду. Было очень глупо со стороны Лазаря предположить, что есть что-то неправильное, что-то опасное в том, чтобы любить Мехмеда больше всех на свете. Мехмед был наследником престола! Всем следовало его любить.

Мехмед привнес в его жизнь спокойствие и надежду, помог вскормить божье семя, зароненное добротой Кумала в тот момент, когда Раду столь отчаянно в этом нуждался. Конечно, Раду ценил Мехмеда больше всех остальных. Он даже любил его больше, чем Ладу, что наполняло его чувством вины. Но Лада позволяла причинять ему боль по ее вине – давно, во времена их первого османского наставника. Раду никак не мог забыть, как она сидела, откинувшись на спинку стула, с бесстрастным выражением лица, когда его били за то, что она отказывалась отвечать. Мехмед такого бы не допустил.

Его любовь к Мехмеду была осмысленной.

Почему тогда взгляд Лазаря до сих пор заставляет его чувствовать, что с ним что-то не так?

Его отвлек звук шагов, громко скрипящих на засыпанной гравием тропинке. Хорошо укрытый в своем убежище, он стал смотреть сквозь завесу листвы. Лада металась из стороны в сторону, поворачивала то туда, то сюда, как будто ее тело было вовлечено в спор, и ни одной из сторон никак не удавалось одержать верх. Спустя несколько минут яростных колебаний, в течение которых было безжалостно обезглавлено целая клумба цветов, Лада резко остановилась. Но не так, как делала это всегда, чтобы замереть и понаблюдать. На этот раз она, остановившись, стала задумчивой и безмятежной. Ее рука, обычно такая напряженная, мягко и плавно коснулась ее губ. Лада с наслаждением закрыла глаза.

Раду затаил дыхание, глядя на нее и не понимая, что происходит в ее голове. Прошло очень много времени с тех пор, когда ему в последний раз хотелось узнать, о чем она думает. В большинстве случаев ему этого не хотелось. Но в это мгновение она превратилась из решительной и жестокой сестры в…

Девушку.

Вот в чем дело. Лада выглядела как девушка.

Он резко выдохнул, сдержав удивленный смех. Его сестра в мгновение ока превратилась из девушки обратно в хищницу. Ее глаза нашли источник звука, и в обеих руках сверкнули кинжалы.

– Кто здесь? – спросила она, широко расставив ноги и найдя баланс.

– Пожалуйста, не убивай меня. – Раду раздвинул листву и сложил руки в насмешливой мольбе.

– Ты за мной следишь? – В ее резком тоне звучала паника, как будто ее застали за чем-то плохим.

Но нет – дело было не в этом. В детстве Раду приходилось заставить ее за самыми ужасными занятиями. Однажды он увидел ее в конюшне, когда она душила Влада Данешти, невыносимого сынка бояр-соперников. Когда Раду вскрикнул от неожиданности, Лада просто подняла на него глаза и спокойно сообщила, что Влад сказал ей, что она стоит меньше, чем внебрачный сын их отца. Она наказывала его, и ей было интересно узнать, сколько времени придется его душить, пока он не потеряет сознание.

Застигнутая врасплох, она отпустила побагровевшего и кашляющего мальчишку. Он убежал, рыдая, и больше никогда с ними не играл. Но вспоминая сосредоточенное, задумчивое выражение на лице Лады, Раду время от времени задумывался о том, что было бы, если бы он там не появился? Продолжила бы она душить мальчишку с целью узнать, через какое время он умрет?

Но сейчас Лада была в ярости, и любопытство Раду возросло. Он замаскировал его умиротворенным выражением, в котором смешивались страх и смущение.

– Я не знал, что ты здесь, пока ты не закричала, – сказал он. Большие глаза, пухлые губы, поднятые вверх руки. Это было выражение, которое бессчетное число раз спасало его от беды. Его глаза и без того были огромными, а когда он невинно их распахивал, никто не верил, что он способен на обман. Что бы он ни делал – воровал еду из кухни, попадался за подслушиванием, нарушал протокол янычар: огромные глаза и смущенные извинения работали всегда.

Лада должна была об этом знать и не позволить обвести себя вокруг пальца, но ее плечи расслабились, и она убрала кинжалы.

– Что ты здесь шатаешься без дела?

Он придержал для нее ветки. Она постояла в нерешительности, затем залезла к нему под дерево. Было тесно, но они оба поместились, прижавшись спинами к стволу. Здесь было свежо и пахло зеленью.

– Здесь уютно, – сказал он.

Лада кивнула, неохотно соглашаясь.

– Это место такое… скрытое. Безопасное. – Она говорила по-валашски, играя с кожаным мешочком, который всегда висел у нее на шее. Раду слышал, что она разговаривает на их языке с Николае, но после того как много лет назад она позволила их первому османскому учителю его избить, он отказывался говорить с ней на валашском. Теперь язык их общего детства наполнил Раду необычным и потрясающим чувством близости.

– Я никогда не бывала в этом саду, – призналась она.

Раду осторожно постучал по кинжалу у нее на запястье, стараясь не спугнуть это драгоценное и хрупкое мгновение.

– Хорошо, что ты пришла подготовленной, потому что в этих садах часто встречаются убийцы и воры.

Лада резко ткнула его локтем в ребра. Зная ее, это было почти объятие. За месяцы отсутствия Мехмеда они сблизились. Теперь они сидели, спрятавшись в листве и разговаривая на языке их детства, и Раду подумал, как они могли допустить, чтобы между ними возникла такая дистанция, и возможно ли ее, наконец, сократить.

С тропинки донесся чей-то голос.

– Мехмед, – прошептал Раду.

Лада раздраженно перешла на турецкий язык. Драгоценное мгновение растаяло.

– Конечно, это Мехмед. Но куда он идет? Он сказал мне, что сегодня у него совет по налогам для провинций.

Раду нахмурился.

– А мне он сказал, что встречается с предводителями янычар, чтобы обсудить бюджет.

Они ждали, напряженно вглядываясь, высматривая объект своих желаний. Он прошел мимо в компании незнакомого мужчины. Но Раду узнал свободную белую одежду и бритую голову. Евнух. Поравнявшись с деревом, Мехмед рассмеялся, и на секунду Раду даже решил, что он их заметил и смеется над тем, какое странное место они себе выбрали. Но он продолжал идти рядом с евнухом. Их расслабленная походка и отсутствие церемонности между ними свидетельствовали о том, что они общаются довольно близко.

Когда мужчины вышли из сада, Лада выбралась из-под дерева и поспешила за ними. Раду старался не отставать. Он никогда не выходил через калитку в дальней стороне сада. Лада остановилась, осторожно огляделась и открыла калитку. Тропа извивалась вдоль задней части крепости, все еще огороженная стеной, узкая и необычайно интимная.

Они свернули за угол, и Лада остановилась так резко, что Раду в нее врезался. Перед ними стояло здание, какого Раду прежде никогда не видел. Судя по лицу Лады, она тоже удивилась его существованию. Стены вокруг него были высокими и обвиты плющом, но входные ворота были широко распахнуты. За ними они увидели часть роскошного сада, полнившегося всем, что только можно представить, в котором на деревьях наливались спелостью фрукты, а цветы окрашивали каждый кусочек буйством красок.

Раду ощутил негодование и обиду за то, что Мехмед скрывал от них лучшую часть сада, пока не увидел, что в саду ожидают несколько женщин. Они и сами были как цветы – нарядные, яркие и прекрасные такой же преходящей красотой. У одной из них, у той, что стояла в центре, на руках был ребенок.

Пока Раду пытался осознать, что это Мехмед уверенно подходит к женщине и берет на руки ребенка, что это Мехмед смеется и подкидывает малыша, как будто взвешивает на руке поросенка на рынке, Мехмед запечатлел восхищенный поцелуй на лбу малыша, ворота закрылись и отрезали их от яркой мечты. Раду не знал точно, то ли лязгнули ворота, то ли зазвенело у него внутри.

– Ты знал? – Голос Лады донесся издалека, как будто из-под воды, из пещеры, глубины которой никогда не увидят света.

– Нет.

Прошла целая вечность, прежде чем Раду заметил, что солнце садится, а он по-прежнему стоит один и глядит на ворота и на тайну Мехмеда, которую рассмотрел за ними. Мехмеда, оставившего его по эту сторону ворот.

В ту ночь Раду и Лада сидели одни в покоях Мехмеда. Они ждали его, хотя уже давно миновал тот час, когда они обычно собирались на поздний ужин. Они не разговаривали и не смотрели друг на друга. Раду завернулся в удушливое одеяло страдания и боли. Как мог Мехмед так поступить? Как он мог стать отцом?

Ужаснее всего для Раду было то, что Мехмед не рассказал ему об этом. Вот что вызвало это ужасное, царапающее чувство.

Дверь открылась, и Раду издал возглас облегчения. Мехмед пришел, он все объяснит, все вернется на свои места и станет так, как прежде. Раду поймет, что ему чувствовать.

Лада тоже встала и подалась вперед. Ее лицо было непроницаемой маской.

Лицо Мехмеда напоминало пустыню во время песчаной бури. Все его черты смыло выражение дикой ярости. Он бросил тяжелый лист пергамента к их ногам.

Лада подобрала его, нахмурилась, и ее лицо тоже исказил гнев.

– Что это такое? Ты что, смеешься надо мной?

Мехмед покачал головой.

– Уверяю тебя, я поражен не меньше остальных. – Он поднял руку и дотронулся до Лады, как будто успокаивал испуганную лошадь. Раду переводил взгляд с одного на другого. В этой сцене было что-то необычное, что-то новое. Что-то, что он упустил, погрязнув в волнах своего замешательства. Что это было? Что произошло?

В панике Раду попробовал вырвать пергамент у Лады, но она его крепко держала.

Мехмед криво усмехнулся и добавил тем же тоном:

– Это от моего отца. Судя по всему, меня приглашают на собственную свадьбу.