27

Через две недели после неприятной встречи с Хюмой и ее скорого отъезда в столицу, целый месяц спустя после того, как янычары вернулись, а Мехмед – нет, Лада снова находила любые отговорки, чтобы не тренироваться с солдатами Николае. Все изменилось. Прежде она прилагала все усилия, чтобы доказать, что она самая быстрая, самая умная, самая беспощадная. Но после развратного нападения Ивана и защиты Николае она увидела, что все это не имело смысла. Она никогда не станет лучшим янычаром, потому что она никогда не станет янычаром. Она никогда не станет могущественной сама по себе, потому что навсегда останется женщиной.

Она думала, что возвращение солдат положит конец безделью и меланхолии, мучавшей ее в течение полугодовалого отсутствия Мехмеда, но оно только усугубило ее. Даже Раду стал рассеянным и раздраженным. Он боялся, что Мехмед никогда не вернется, боялся, что Хюма сообщит ему то, что еще долго будет удерживать его вдали от них.

Солнце нещадно палило, и Лада разделась до нижнего белья. Она привыкла носить длинные туники, подвязанные поясом, надевая под них свободные шаровары. Хюма этого не одобряла, но если это и шокировало кого-то в крепости или в деревне, никто не утруждался – или не осмеливался – в этом признаться. Еще у нее были новые кожаные манжеты, которые она носила на запястьях, и в каждой из них был спрятан кинжал. Она расстегнула застежки и положила манжеты поверх одежды, рядом с сапогами. Наконец, она развязала белый шарф, который стягивал ее безнадежно спутанные волосы. Она расправила шарф перед собой и посмотрела на него. И задумалась, не потому ли она всегда выбирает белый цвет, что он напоминает ей шапку янычар.

Но ни один шарф не мог выглядеть в точности так, как их шапка.

Сделав глубокий вдох, она скользнула в омут, притаившийся между камней и спрятанный за деревьями. Вода была темно-зеленой и такой ледяной, что у нее перехватило дыхание, а пальцы онемели.

Эта заводь по-прежнему оставалась их тайной, местом, которое они ощущали полностью своим. Когда они вернулись в Амасью, Мехмед был таким печальным, таким разочарованным. Он не хотел упускать трон. Поэтому Лада и Раду предприняли все возможные усилия, чтобы его развлечь. Они придумали игру: нужно было улизнуть от охранников Мехмеда и добежать до заводи. Эта затея шла на пользу им всем. Но после отъезда Мехмеда Раду отказался посещать это место. Лада здесь с тех пор тоже не была, боясь здешнего покоя и одиночества.

До сегодняшнего дня. Куда бы она ни шла, сколько бы людей ее ни окружало, она теперь всегда знала, что она одна. Точно так же она была одна и в прекрасном дворце.

Она закрыла глаза и поплыла на спине. Она держалась на воде так, что снаружи оставалось лишь ее лицо, а жаркие лучи солнца казались еще более горячими в сравнении с ледяной водой. Ее груди колыхались под прилипшей нижней рубахой. Она находила их и забавными, и неудобными. Лада почти не вытянулась вверх, зато стала плотнее и крепче, а ее груди стали мягкими и пышными. Они мешали ей сражаться, и из-за них она была вынуждена заново учиться метать кинжал и стрелять из лука. Но ей от них было никуда не деться – вот и сейчас они свободно колыхались на воде.

Порой они ее пугали.

Соски как будто жили своей, отдельной жизнью. Иногда они были плоскими и маленькими. Иногда набухали и становились выпуклыми. Она подозревала, что теперь это случилось из-за холодной воды, хотя подобное происходило и при других обстоятельствах. Няня бы ей это объяснила.

Или Хюма. Но она скорее отрезала бы себе грудь, чем спросила у Хюмы совета касательно своего тела.

Иногда она думала, каково это было бы – иметь маму. Помогла бы она пережить Ладе мучительное первое кровотечение, успокоила бы и убедила, что нет, она не умирает? Помогла бы скрывать улики дольше, чем это получилось у нее одной?

Нет. Ее мама в ужасе отползла бы прочь или переложила эти обязанности на няню.

Лада погрузила лицо в воду. Мама. Няня. Даже подруга. Возможно, если бы в ее жизни было больше женщин, физические и социальные ограничения в жизни женщины не приводили бы ее в такую ярость.

Она подумала о вышивании. О тяжелых, многослойных юбках, о тесных туфлях. Об опущенных глазах и жеманных улыбках. О своей матери. О Хюме, Халиме и Маре. О бесчисленных способах быть женой, бесчисленных способах быть женщиной.

Нет, будь рядом с ней женщины – это ничего бы не изменило.

И она все еще могла научиться стрелять из лука лучше всех, да будут прокляты ее груди. Она положила на них ладони и сжала так сильно, что стало больно, пытаясь понять, чего хотел Иван. Что привлекательного в этих бугорках из плоти? Тут Лада вскрикнула: сверху на нее упало тело, увлекая ее под воду. Она резко вынырнула на поверхность, откашливаясь.

И увидела улыбающееся лицо Мехмеда в сантиметрах от своего лица.

Ярость от того, что на нее напали, улетучилась – ее унес ручей, смыв с лица и волос. Мехмед изменился. За месяцы своего отсутствия он резко повзрослел. И если Раду, возмужав, стал еще красивее, то Мехмед стал более жестким на вид. Недоступным. Это был уже не плачущий у фонтана мальчик, а султан – такой, каким он должен был быть.

Но сейчас, рядом с ней, жесткие черты его лица смягчились и стали близкими и знакомыми, особенно когда он улыбнулся так, как улыбался мальчишкой. Его губы были мягкими, пухлыми и зовущими, но в глазах сквозило лукавство.

Лада смотрела на его рот и не могла отвести взгляд.

– Скучала по мне? – поддразнил он ее.

Ее шепот слетел с губ прежде, чем она успела обуздать свои чувства.

– Да.

Он обхватил руками ее талию, как делал прошлым летом, когда играл с нею, возился и таскал ее. Но на этот раз он оставил руки там. Сквозь тонкую материю рубахи она ощущала их тепло. Его голос стал сиплым и более низким, чем прежде.

– Я тоже по тебе скучал.

Он притянул ее к себе, и внутри Лады началась война. По привычке она хотела оттолкнуть его, осадить остроумной, резкой фразой, придумать, что делать со своими бесполезными руками, которые беспомощно висели на воде по обеим сторонам от нее.

Слова Хюмы эхом раздались в ее голове. Отпусти его. Действительно ли она его держала?

Хотела ли она этого?

Как будто в ответ на ее отчаяние, ее руки сами поднялись и обхватили голову Мехмеда, запутавшись в его мокрых волосах. Ее губы, с которых никогда не капало ничего, кроме яда, нашли его губы и заполыхали сладким огнем, ставшим началом чего-то нового и дикого. Его губы ответили на поцелуй и раскрылись, его зубы нашли ее, его язык встретил ее.

Это было похоже на борьбу.

На падение.

На смерть.

– Мехмед? – позвал Раду. Его голос звучал приглушенно и размыто, как будто голова Лады все еще находилась под водой. Лада с Мехмедом прекратили свое сладкое сражение, и она вдруг заметила, что ее ноги обхватывают его талию, его ладони сжимают ее бедра, а их тела плотно прижаты друг к другу.

Она оттолкнула его, погрузилась в воду и уплыла на другую сторону бассейна как раз в тот момент, когда Раду возник из-за деревьев и прыгнул в омут между ними. Он отряхнулся. Вода стекала с его волос, в них сверкали капельки солнца. Он радостно рассмеялся. Смех Мехмеда получился не таким искренним. Его взгляд пронзал глаза Лады. Его брови приподнялись, то ли спрашивая, то ли обещая – она точно не знала.

– Мехмед вернулся! – закричал Раду.

– Думаю, она заметила, – сказал Мехмед.

– Лада, – Раду подплыл к ней и играючи толкнул в плечо. – Вода не такая уж холодная. Почему ты дрожишь?

Лада оторвала свой взгляд от Мехмеда.

– Просто так.