23

У матери Мехмеда был такой чувственный взгляд, что Ладе стало не по себе.

В этой наполненной ароматами и устланной подушками комнате Ладу не покидало чувство неловкости. Валиде-султан занимала здесь слишком много места, со своими шелками, вуалью и колышущимися украшениями. С заботливым выражением лица и расчетливой улыбкой она возлежала на нескольких подушках с такой искусностью, какой бы позавидовала любая янычарская сабля.

Если Халиме и Мара были разными сезонами, то Хюма была самой природой.

– Садитесь. – Голос ее звучал мягко, но по тому, как сузились ее глаза, стало ясно, что возражений она не потерпит. Мехмед перестал расхаживать по комнате и сел напротив нее. Судя по всему, он чувствовал себя так же неловко, как и Лада. Он никогда по-настоящему не знал свою мать и теперь пришел к ней просить защиты. Это был не идеальный вариант развития их отношений.

Лада вспомнила ощущение, когда кинжал встретил сопротивление плоти, неподатливой кости, заставившей его сменить курс, – кинжал, который всегда ищет большего и стремится проникнуть все глубже и глубже.

Не идеально. Ничто вокруг не было идеальным. Она приняла ванну, и ее волосы еще не успели высохнуть, но руки казались липкими, и она никак не могла избавиться от яркого металлического привкуса во рту.

Однако Раду, казалось, был очарован валиде-султан и рад возможности ее увидеть. Он сидел рядом с ней с выражением восхищения и почтения на лице. Как будто почувствовав его восторг, валиде-султан повернулась к нему. Ее губы, такие же, как у Мехмеда, растянулись в улыбке, напомнившей улыбку их няни. Мехмеду она так не улыбалась.

– Ты поступил очень мудро, приведя их сюда. Ты Раду, правильно? – Она села, наклонилась вперед и рукой приподняла его подбородок. – Красивый, – пробормотала она. Ее взгляд скользнул в сторону Лады, которая гордо выпрямила спину и вызывающе вскинула голову. Она знала, что проиграет это сравнение. В улыбке валиде-султан стало меньше материнской нежности, и что заняло ее место, Лада не знала.

– Валиде-султан, – сказала Лада, нахмурившись при мысли о шоу, которое им предстояло выдержать, – нам нужно…

– Можете называть меня Хюма. Вы оба. – Она повернулась к Мехмеду, снова удобно устроилась на подушках и подперла ладонью очаровательную щечку. – А ты можешь называть меня мамой. – Легкий звенящий смех слетел с ее губ, как будто монетки упали в колодец.

– У нас нет времени…

Хюма подняла руку, отяжелевшую от золотых украшений, и прервала Мехмеда.

– У нас нет времени паниковать и проявлять слабость. У нас есть все время этого мира, чтобы позволить вам насладиться столь заслуженным отпуском, используя все удовольствия гарема. Если новый султан решит всю неделю развлекаться со своими женщинами, никто его за это не осудит. И никто ему не помешает. И никто к нему не придет. И никто никогда не узнает, насколько слабая и хрупкая на самом деле его власть и что его лишь чудом не убили в самом начале правления.

– Но убийца…

– Его не существует. Убийства не произошло. Никто и пытаться не станет отнять жизнь у султана, поскольку, признав, что покушение имело место и едва не увенчалось успехом, мы подтвердим возможность того, что Османская империя просуществует и без тебя в ее главе. – Ее глаза, подведенные черным, прищурились. – Понимаешь? Ты здесь не прячешься. Ты гуляешь и упиваешься женщинами. Ты наслаждаешься своей властью.

Мехмед кивнул.

На лицо Хюмы вернулась радостная и милая маска.

– Я уже отправила главного евнуха, чтобы он сообщил пашам и визирям о ваших занятиях. Молва распространится. У нас есть столько времени, сколько нужно.

Это была хорошая ложь. А чтобы быть хорошей, лжи следовало быть правдоподобной. Ладе не хотелось размышлять о том, почему в эту ложь так легко поверят, о том, сколько времени Мехмед уже провел здесь, о том, сколько женщин дожидались своей очереди. Ни о чем таком ей думать не хотелось.

Это отрицание реальности делало ее слабой. И все же она отступала, когда ее разум пытался в это вникнуть.

Хюма встала, окутав себя шорохом шелков и сладким облаком аромата. Но у этого аромата был резкий оттенок, привкус, от которого в глазах у Лады защипало, а голова закружилась.

– А теперь идите в свои комнаты. Скоро к вам заглянут слуги.

Мехмед раскрыл рот, будто собираясь возразить. Хюма подняла одну идеально очерченную бровь.

– Позволь своей матери об этом позаботиться, мой драгоценный сын. – Эти мягкие и утешительные слова были произнесены тоном, который пронзал, как игла.

С притворным безразличием Мехмед прошел мимо нее. За ним последовал Раду. Лада тоже встала, чтобы идти, но Хюма уверенно подняла руку и преградила ей путь.

– Поешь со мной.

– Я бы предпочла вернуться в свою комнату.

Хюма провела пальцем вниз по линии бедра, лениво разглаживая материю платья.

– Это не предложение.

Лада сделала шаг вперед, но Хюма сжала ее запястье. Хюма рассмеялась, и в ее смехе Лада услышала все секреты, которые были ей недоступны.

– Ладислава Драгвлия, дочь Влада, отправившего все свои силы, в том числе своего сына, на войну в Варну, тем самым лишив законной силы свой договор с османами и сделав жизни своих детей крайне уязвимыми. Ладислава, до которой в целом мире нет никому дела, кроме ее красавца-брата и бессильного султана. Маленькая Лада, которая находится в моем доме под моей защитой, сядь.

Лада вспомнила ощущение кожи и сухожилий между зубами, сопротивление, наткнувшееся на решимость ее челюсти. На одно короткое, головокружительное мгновение она подумала, не броситься ли ей на Хюму и не искусать так же, как обидчика Мехмеда.

Но вместо этого она села.

– Хорошая девочка. – Хюма хлопнула в ладоши, и три восхитительных цветка в девичьем обличье вошли в комнату, расставили перед ними еду и напитки и молча выплыли прочь. Лада смотрела на девушек и думала: Это девушки Мехмеда? Он был здесь? Сорвал ли он эти цветы?

Глядя на выставленные перед ней яства, Хюма высунула заостренный красный язык и облизнула зубы. Ладе она напомнила змею, и Лада смутилась. Женщины были садом, а мужчины были змеями. Няня объяснила ей, как мужчина и женщина встречаются в брачной постели, когда она была еще совсем маленькой, как раз в то время, когда ее религиозные наставники повторяли ей историю об Адаме и Еве. Обе эти версии перемешались в ее голове, ведь именно мужчины и их змеи убедили Еву потерять ее красивый, идеальный сад.

Никакой сад не переживет вторжения змеи. Все будет потеряно и отныне будет принадлежать змее всегда.

Теперь, конечно, Лада знала больше, почерпнув знания из грубых шуток и выразительных историй янычар. Но они лишь подтвердили то, что ее интерпретация все это время была верной.

Но вот перед ней Хюма, и она не была садом. Она была змеей.

– Мурад любил, чтобы девочки были совсем юными. Я несколько лет почти ничего не ела, чтобы оставаться маленькой и недоразвитой. – Она подняла куриную ножку, поджаренную и сдобренную молотым перцем. Впившись в нее зубами, она закатила глаза и замурлыкала от удовольствия. – Я думала, что умру от голода прежде, чем смогу забеременеть наследником. Но потом драгоценный Мехмед завелся у меня во чреве, и я снова смогла питаться.

Лада отломила кусок хрустящей лепешки и крошила ее на мелкие кусочки, глядя, как Хюма наслаждается едой. Юные цветы еще несколько раз приносили еду, подливали Хюме вино и даже вытирали ей рот.

– Тебе понравились девочки, – сказала Хюма. Лада снова сосредоточила свое внимание на женщине. Она-то думала, что Хюма так занята поглощением пищи, что ее мысли и взгляд могут блуждать где угодно.

– Зачем они закрывают лица? Неужели вашему богу ненавистен даже сам вид женщин?

Хюма рассмеялась.

– Ты неправильно поняла. Женщины должны скрывать свое тело, да. А сокрытие лица – это символ статуса. Только женщины, которые настолько хорошо обеспечены, что могут позволить себе не заниматься низкооплачиваемой работой, имеют право носить паранджу. Эти девочки ее заслужили. Это признак привилегии.

– Привилегии? Они рабыни!

Хюма рассмеялась.

– Как и я, дорогая. Меня продали маленькой девочкой и привели в гарем в качестве прислуги.

Лада нахмурилась.

– Вы должны были бороться с ними. Вам следовало бежать.

– Куда? Я злилась, много лет подряд. И боялась. Но существует много способов быть могущественной. Есть власть в спокойствии. Есть сила в том, чтобы наблюдать, ждать, говорить нужные вещи в нужном месте нужному человеку. Есть сила в том, чтобы быть женщиной – и, да, есть сила в этих телах, на которые ты так насмешливо смотришь. – Хюма провела одной рукой по своим пышным грудям, по животу и остановилась на бедре. – Когда у тебя есть то, что хочет кто-то другой, в этом всегда скрыт элемент власти.

– Но ее можно у вас отнять. – Лада достаточно повидала мужчин и мир, чтобы знать, что женское тело – не источник силы.

– Или ее могут дать в обмен на более важные вещи. Эти девочки, мои служанки, это понимают. Они неглупы. Они потратят годы на движение вверх, пытаясь добраться до положения, которое даст им хоть какую-то власть. Умные добьются большего, чем просто красивые.

Под ее внимательным взглядом Лада покраснела. Кусочки лепешки посыпались в тарелку. Она чувствовала себя неловкой, неуклюжей и более безобразной, чем когда-либо. Она всегда знала, что она не красавица и что никто не испытает восхищения от одного только взгляда на нее, но это никогда ее не огорчало. Но Хюма использовала свое лицо в качестве оружия и инструмента так, как Лада никогда не умела. Лада никогда не думала о том, что, родись она более привлекательной, она бы заполучила больше нитей власти.

Лада вызывающе вскинула голову.

– Я могу быть сильной, ни от чего не отказываясь. Я спасла Мехмеда.

Хюма взяла с тарелки финик и откусила кусочек.

– Ммм. Да, ты его спасла. И это была отличная работа. Но ты ведь не думаешь, что ты – единственная женщина, которой пришлось убить, чтобы его защитить, правда?

Лада в замешательстве нахмурилась и тут же об этом пожалела. Хюма, судя по всему, получала информацию отовсюду. Длинными пальцами она копалась в душе Лады, просто глядя на ее лицо.

Хюма откинулась на подушки и поднесла ладонь ко лбу. Рукав задрался, обнажив длинный белый изгиб руки.

– Это была такая трагедия, когда старший брат Мехмеда заболел и умер столь внезапно. Погиб в расцвете сил! А потом второго брата Мехмеда и его двоих сыновей убили неизвестные. О, какое горе. У Мурада остался лишь один сын подходящего возраста, чтобы унаследовать империю, если вдруг Мурад погибнет в бою! – Выражение поддельной печали Хюмы переросло во что-то более мрачное и злое. – Или если вдруг он решит освободить трон и просто бросить своего единственного оставшегося наследника на съедение волкам. Мурад поставил под угрозу все, над чем я работала.

Лада пыталась напряженно соображать.

– Но вы не можете покинуть гарем! Как вам удалось это провернуть?

– Ты заметила мужчин, которые здесь работают?

Лада покачала головой.

– Так оно и должно быть. Мои драгоценные евнухи, от них всем становится не по себе. Мужчины не могут находиться рядом с ними, не представляя себе, что им пришлось претерпеть, чтобы стать такими, какие они есть. Евнухи – рабы, такие же, как и я, но они тоже принесли себя в жертву. У них забрали что-то ценное и невосполнимое и, таким образом, создали для них источник силы. В этой стране они повсюду, в каждом зажиточном хозяйстве. Они – клерки, стражники, они – мои. – Хюма села, и это движение оказалось таким резким и внезапным на фоне ее ленивых, сладострастных поз, что Лада отпрянула назад.

– Тебе вот это, – Хюма указала на комнату, на здание и, наконец, на себя, – кажется тюрьмой. Но ты ошибаешься. Это мой двор. Это мой трон. Мое королевство. А ценой стали моя свобода и тело. – Ее тонкие брови поднялись, на губах заиграла улыбка, но глаза оставались жесткими. – Так что возникает вопрос, Дочь Дракона: чем пожертвуешь ты? Что ты позволишь у себя отнять в обмен на то, чтобы у тебя тоже появилась власть?

Это были совсем не те разговоры, которые вела с ней Мара. Тут речь шла не о том, чтобы пожертвовать собой ради общей цели, а о том, чтобы пожертвовать частью себя для достижения личных целей.

– Я – ничего. Я… я… – заикнулась она.

– Ты готова принести в жертву моего сына?

– Что? Нет! Я защитила его! Я…

– Готова ли ты пожертвовать тем, какой, по твоему мнению, должна быть твоя жизнь, ради того, какой она могла бы быть? Готова ли ты править на стороне моего сына? – Хюма замолчала, затем, увидев мученическое выражение на лице Лады, рассмеялась. – Значит, это не твоя цель. Отлично. Ты можешь идти. Но я хочу, чтобы ты подумала, чем можно пожертвовать ради будущего, в котором никто не посмеет тебя тронуть? Я хочу, чтобы ты подумала о Мехмеде и о его будущем. – Она пренебрежительно махнула рукой, и Лада выбежала прочь.