У подхода Албахари есть и другой плюс: он помогает разрешить головоломку, появившуюся в одном из первых буддистских текстов. В первой сутре после просветления, Проповеди в Оленьем парке, Будда говорит, что ключ к освобождению от дуккхи лежит в преодолении танхи. Но уже во второй сутре, сутре о бессамости, оказывается, что для освобождения достаточно осознать, что «я» не существует. Все монахи, слушавшие эту проповедь, немедленно обрели просветление. Так что же верно? Что нужно, чтобы достигнуть нирваны: победить танху или осознать, что наша самость – всего лишь иллюзия?

На самом деле, возможно, это одно и то же. И даже не нужно читать труды Албахари, чтобы прийти к этой мысли. В конце концов, внутренняя версия опыта бес-самости включает в себя отказ от чувств и связанных с ними мыслей. А чувства обычно появляются сразу же окрашенными позитивно или негативно, включающими в себя элемент, соответственно, влечения или отвращения. Другими словами, чувства несут в себе танху[23]. То есть внутренний опыт бессамости по умолчанию включает в себя избавление от части танхи. (Действительно, Будда сказал то же самое, когда подчеркнул, что бессамость включает в себя отказ от привязанности – «избавление от страсти» – к мыслям, чувствам и прочему.) Албахари в свою очередь добавляет новое измерение к утверждению о равенстве между первой и второй проповедями Будды, соединяя внешний опыт бессамости с отказом от танхи.

Если немного поразмыслить, становится ясно, что танха привязана к нашим внешним границам не меньше, чем к нашей внутренней сути. С дарвинистской точки зрения танха встроена в нас для того, чтобы мы о себе заботились, – то есть на самом деле, чтобы каждый из нас заботился о машине, которая несет в себе наши гены. И эта машина заключена в нашей коже и ограничена нашим телом. Так что не удивительно, что танха усиливает ощущение важности этих границ, ведь именно они определяют зону ее интересов, очерченную в ходе естественного отбора.

Связь между танхой и нашим ощущением себя красиво подчеркивается и рефреном, снова и снова появляющимся во множестве буддистских текстов. В них людей предостерегают от «трех ядов», которые зовутся рага, двеша и моха – это обычно переводят как «алчность, ненависть и иллюзия». Большинству практиков медитации будет знакома эта фраза, часто звучащая из уст наших учителей, иногда и во время дхарма-бесед на ретритах. Однако такой перевод на самом деле неточен. Значение слова «рага», «алчность», включает в себя не только жажду материальных благ, но и жажду в более общем смысле – любое влечение к чему-либо. А слово «двеша», «ненависть», означает не только злость на окружающих, но любое чувство отвращения к чему угодно. Другими словами, два первых яда – это две стороны танхи: стремление к удовольствию и отторжение неприятного. Ну что ж, если танха действительно крепко связана с ощущением самости, то вполне логично, что два первых яда крепко связаны с третьим – иллюзией. В конце концов, одной из самых известных иллюзий в буддизме является именно иллюзия «я». Так что можно сказать, что два первых яда вместе составляют третий. Рага плюс двеша равно моха[24].

Это уравнение обретает еще больше смысла, если прибавить к нему другое известное заблуждение – иллюзию сущности – и великое озарение при избавлении от этой иллюзии, пустоту. Как я убеждал вас в предыдущих главах, наше интуитивное ощущение, что все вокруг обладает некоей внутренней сущностью, сформировано чувствами, которые отфильтровывают наше восприятие. При ближайшем рассмотрении эти чувства оказываются позитивными или негативными, то есть включающими в себя жажду или отвращение. Другими словами, эти чувства включают в себя рагу или двеш у. Так что и в этом случае – заблуждения из-за сущности – третий яд, иллюзия, вновь складывается из первых двух.

В свете всего сказанного весьма логично, что в некоторых древних текстах освобождение включает в себя избавление от всех трех ядов. Подобное избавление означало бы завершение танхи, великой причины страданий, определенной в первой проповеди Будды, и конец иллюзии о самости, великого препятствия на пути к освобождению, определенного во второй проповеди Будды. Не говоря уже об избавлении от иллюзии сущности, которая также рассматривается как важное препятствие на пути к освобождению, особенно в буддизме махаянской традиции.

Однажды, пытаясь описать состояние своего сознания, включающее в себя очень малое (а то и вовсе никакое) ощущение личности или сущности, Вебер сказал мне: «Это пространство, где тебе и в голову не приходит привнести или убрать что-то, чтобы его улучшить». Фактически он описывал полную противоположность танхе. В конце концов, танха происходит из предположения, что всегда можно сделать жизнь лучше, заполучив что-то или избавившись от чего-то. В «должностной инструкции» танхи есть пункт «никогда не быть удовлетворенной».

Вебер не называет свое состояние нирваной, а себя – просветленным. Но то, как он говорит о себе – или об отсутствии себя, – заставляет думать, что он не так уж далек от соответствия критериям просветленности, которые Будда описал в своей второй сутре, сутре о бес-самости. В любом случае Вебер к ним куда ближе, чем я.

Однако в тот момент, когда пение птицы казалось мне не меньшей и не большей частью меня, чем покалывание в стопе, я, кажется, понял, каково было бы пройти по пути медитации куда дальше, чем я пока успел. И там, вдалеке, мне было бы очень, очень хорошо.

В этом отношении отказ от танхи, подпитывавшей мою растущую неприязнь к храпящему во время медитации, тоже заставил меня чувствовать себя гораздо лучше, чем до того. А то, что это сделало меня еще и лучшим человеком, пусть ненадолго, – приятный бонус.