В качестве показательного примера я приведу вам историю о том, как Гэри Вебер пробовал вино. Гэри – миниатюрный и энергичный седой мужчина, посвятивший несколько десятилетий своей жизни многочасовым сеансам медитации. Он утверждает, что теперь, после столь долгой практики, его сознание значительно отличается о того, каким было прежде, и уж подавно – от сознания людей вроде меня. По его словам, он почти не испытывает давления саморефлексии, которому подвержены все мы, у него не бывает мыслей вроде: «Ну зачем я вчера сморозил эту глупость?», «Как завтра произвести впечатление на этих людей?» или «Ух, скорей бы съесть шоколадку!». Сам Гэри называет такие мысли «эмоционально нагруженными» или «я-мне-мое».

Что касается субъективных ощущений, нам остается только принять слова Гэри Вебера на веру, однако тот факт, что он действительно пребывает в весьма необычном состоянии сознания, в определенном смысле подтвержден наукой. Вместе с прочими признанными и знаменитыми адептами медитации он участвовал в громком исследовании, предпринятом учеными Йельской школы медицины. Я уже упоминал это исследование в четвертой главе: именно в ходе него было обнаружено, что пассивный режим работы мозга отключается в ходе глубокой медитации. Но в случае Вебера ученые столкнулись с еще более удивительным феноменом: его сеть пассивного режима была практически неактивна еще до того, как он начал медитировать.

Пусть я и использую Вебера в качестве иллюстрации буддистской идеи пустоты, должен признать, что он не совсем подходящий пример. Гэри активно изучал традиции не только дзен-буддизма, но и индуизма. Кроме того, он отрицает некоторые постулаты буддизма, в том числе, что для нас очень важно, самое понятие пустоты. По мнению Вебера, подобный термин вводит нас в заблуждение. Он утверждает, что никогда не встречал людей, достигших великих глубин созерцания и сказавших после что-нибудь вроде: «Ну знаете, это огромная бездна». Его собственное восприятие мира слишком насыщенное, чтобы его можно было описать единственным словом «пустота». «Я скорее назвал бы это „пустая наполненность“ или „наполненная пустота“», – говорит Вебер.

Но как ни назови восприятие Гэри, трудно не заметить сходства с тем, что говорил Родни Смит: он живет в мире, где вещи не обладают исходной сущностью, резко отделяющей их друг от друга. Пусть Вебер, как и Смит, легко сможет отличить стул, стол и лампу и соответствующим образом отреагировать на каждый из этих предметов, сами по себе эти вещи не воспринимаются ими как разные предметы так отчетливо, как раньше. В вещах словно присутствует преемственность по отношению друг к другу. «Между ними и их происхождением нет никакой разницы, – говорит Вебер. – Это все одно и то же». Иногда он описывает то «одно», из которого сделаны все объекты, как некий вид энергии, но «но нет никакой разницы между энергиями разных предметов или вашими чувствами в их отношении».

Однажды я попробовал заставить Вебера порассуждать о том, чем отличается природа его наслаждения жизнью от моей. Я сказал:

– Я так понимаю, что с твоей точки зрения существует некое удовольствие, которое ты можешь получить через ощущения безо всякой эмоциональной нагрузки?

– Так и есть, – ответил Гэри, но поспешил добавить: – Ты ведь не теряешь нервные окончания… Зеленый чай на вкус остается зеленым чаем, красное вино – красным вином. Все это остается. Исчезает лишь связка: какое потрясающее вино – какой хороший был год.

Но некоторые люди, заметил я, сказали бы, что если не оценивать бокал вина по меньшей мере как нечто хорошее, то есть если не вовлекаться эмоционально даже настолько, чтобы говорить себе: «Мне нравится это вино», то зачем вообще жить?

Вебер ответил:

– Но такое восприятие куда яснее. Если я пробую вино и пытаюсь впечатлить ресторанных критиков или приятеля – знатока вина, за всем этим появляется определенная история, у меня возникает ожидание того, каким вино должно быть и какой вкус мне от него ожидать, – и все это вместе по-настоящему затуманивает мое ясное и простое восприятие… Поэтому, избавившись от таких мыслей, избавившись от эмоциональной их составляющей, я куда лучше могу распробовать вино, испытать это ощущение, каким бы оно ни было.

Как ни странно, но я вроде бы понимаю, о чем он. На медитационных ретритах, оказываясь в столовой и поглощая пищу, я порой оказывался настолько поглощен ее ароматом и текстурой, что не осознавал, ем ли я фрукты, овощи или что-то другое. Не припомню ни одной истории, даже самой элементарной, которая сопутствовала бы моим ощущениям. Зато помню, что ощущение было очень приятное.

Порой мне кажется, что «невидимая сущность» может затруднять восприятие двумя способами. В первом случае – в ситуации с «потрясающим вином» – ощущение сущности чрезвычайно сильное и пробуждает чувства, которых не было бы в ее отсутствие. Но порой это ощущение слабое – настолько слабое, что вы как будто ничего не испытываете. Когда на ретрите я вдруг с головой погружаюсь в любование веткой дерева, причиной этого может быть то, что я не испытываю привычного мне чувства «сущности дерева». Чувства, настолько вкрадчивого, что оно словно бы говорит мне: «Это всего лишь еще одно дерево, ничего интересного, идем дальше». Ощущение сущности как бы приклеивает ко всему вокруг ярлыки, которые в том числе позволяют отсортировать «неважное», чтобы не тратить на него время.

Возможно, причина, по которой формы и текстуры так увлекают младенцев, заключается в том, что у них еще нет подобной «системы сортировки» и ощущения сущности. Другими словами, они пока «не знают», что представляют собой окружающие их вещи, а потому мир для них – страна чудес. Возможно, этим же объясняются слова Вебера о «наполненной пустоте»: порой способность не видеть сущность позволяет погрузиться в яркость окружающего мира.

Грубо говоря, в некоторых случаях история, порожденная «скрытой сущностью» вещи, преуменьшает ее значение: это просто дерево или просто кусочек сельдерея. Но в других ситуациях – например, когда мы говорим о потрясающем вине или о рулетке Кеннеди, – история, напротив, преувеличивает значение вещи настолько, что пересиливает внутренний опыт.

В любом случае то, что Вебер связывает сильную эмоциональную реакцию на какой-то объект со стоящей за ним «историей», с моей точки зрения, вполне логично. Как и идея о том, что, избавившись от истории и эмоций, мы перестанем наделять вещи теми или иными неповторимыми сущностями. Но возможно ли на самом деле избавиться от этой истории, от подспудного знания, стоящего за чувственным опытом? И если да, то что происходит в головном мозге, когда это случается?