Чрезвычайно странно, что, несмотря на тысячи путешественников и миллионы европейских поселенцев, которые были в Индии и пересекали ее по всем направлениям, так мало еще известно об этой стране и о землях, ее окружающих. Возможно, что некоторое читатели будут склонны не только подвергнуть сомнению правильность нашего утверждения, но даже открыто возразить ему. Несомненно, нам ответят, что все, что желательно знать об Индии, уже известно. Фактически, так нам однажды и ответили. То, что постоянно живущие в стране англо-индийцы не должны заниматься ознакомлением [с ней], – в этом нет ничего странного, ибо, как британский чиновник однажды нам сказал: «Общество не считает признаком хорошего воспитания, если человек интересуется индусами или их делами; или даже выказывает удивление или желает получить информацию насчет чего-либо, что может показаться из ряда вон выходящим в этой стране».

Но нас действительно удивляет, что даже путешественники не исследовали подробнее этот интересный мир. Каких-нибудь 50 лет тому назад, проникнув в джунгли Голубых, или Нильгирийских, холмов Южного Индустана во время охоты на тигров, два отважных британских офицера обнаружили странное племя, совершенно отличное и по внешности, и по языку от любого другого индийского народа. Было высказано много догадок, более или менее нелепых, и миссионеры, которые всегда настороже, чтобы всякую вещь увязать со своей Библией, зашли даже так далеко, что высказали мысль, что этот народ не что иное, как одно из утерянных колен Израилевых, подкрепляя свою смешную гипотезу их очень светлым цветом лица и «сильно заметными еврейскими чертами». Последнее – полнейшее заблуждение, так как тодды, как их называют, не имеют ни малейшего сходства с еврейским типом ни в чертах [лица], ни в телосложении, ни в поведении, ни в языке. Они очень похожи друг на друга, и, как один наш друг выразился, – самые красивые из тоддов напоминают собою по величию и красоте фигуры статую греческого Зевса более, чем кто-либо другой, кого ему приходилось видеть среди людей.

Со времени этого открытия прошло 50 лет, но хотя с тех пор на тех холмах были построены города и страна была наводнена европейцами, о тоддах узнали не больше того, что было известно в самом начале. Среди глупых слухов, распущенных по поводу этого племени, наиболее ошибочны мнения, касающиеся их численности и практикования полиандрии. О них [тоддах] сложилось общее мнение, что вследствие последней их количество уменьшилось до нескольких сотен семейств и что это племя быстро вымирает. Мы получили отличную возможность многое узнать о них и поэтому решительнейшим образом утверждаем, что тодды не практикуют полиандрию и не являются столь малочисленными, как предполагают. Мы готовы доказать, что никто никогда не видел их детей. Те дети, которых могли увидеть в их сообществе, принадлежали к бадагам, индийскому племени, совершенно отличному от тоддов и по происхождению, и по цвету кожи, и по языку; данное племя является наиболее преданными «поклонниками» этого необычного народа. Мы говорим поклонниками, поскольку бадаги одевают, кормят, обслуживают и вправду смотрят на каждого тодда как на божество. Они [тодды] гигантского роста, белокожи, как европейцы, с чрезвычайно длинными и обычно коричневыми волнистыми волосами и бородами, которых с детства никогда не касалась бритва. Прекрасные, как статуи Фидия или Праксителя, тодды целыми днями сидят бездеятельно, как утверждают некоторые путешественники, которым удалось взглянуть на них. Из многих противоречивых мнений и сообщений, которые мы услышали от самих жителей Утакамунда и других небольших новых очагов цивилизации, разбросанных вокруг Нильгирийских холмов, мы отобрали следующее:

Мы попытаемся исправить некоторые из этих мнений тем, что мы узнали от очень святой личности, брахмана-гуру, которого мы очень уважаем.

Никто не видел их [тоддов] в количестве больше пяти-шести человек за один раз; они не будут разговаривать с иностранцами, и ни один путешественник никогда не был внутри их своеобразных длинных и плоских хижин, которые, по-видимому, не имеют ни окон, ни дымовых труб, а только одну дверь; никто никогда не видел похорон тодда, так же как и старого человека среди них; также они не заболевают холерой, когда тысячи людей вокруг них умирают в течение таких периодических эпидемий; наконец, хотя вся страна кругом полна тигров и других диких зверей, никто никогда не слышал, чтобы тигр, змея или какие-нибудь другие животные, столь свирепые в тех краях, тронули тодда или его скот, хотя, как мы уже упомянули, они не пользуются даже палкой [для защиты].

Кроме того, тодды совсем не женятся. Кажется, что они малочисленны, ибо никто никогда не имел возможности их сосчитать; как только их уединенность была осквернена лавиной цивилизации, – что, возможно, произошло по их собственной беззаботности, – тодды начали перебираться в другие места, такие же неизвестные и еще более недоступные, чем до этого Нильгирийские холмы. Они не рождаются от матерей-тоддов или от родителей-тоддов; они – дети некой очень избранной секты, и отобраны с детства для особенных религиозных целей. Опознаваемое по своеобразному цвету кожи и по другим определенным признакам, такое дитя с рождения известно как то, что в народе называют тоддом. Каждый третий год любой из них должен удалиться в определенное место на определенное время, где все они должны встретиться. Их «грязь» – только маска, такая же, какую публично налагает санньяси во исполнение своего обета; их скот большей частью предназначен для сакрального использования; и хотя в места их богослужений никогда не ступала чужая нога, – эти места, тем не менее, существуют и, возможно, соперничают с самыми величественными пагодами – гопарами – известными европейцам. Бадаги – это их специальные вассалы и, как правильно уже было сказано, поклоняются им как полубогам, ибо их рождение и их таинственные силы дают им право на такое отличие.

Читатель может быть уверен, что любые заявления, касающиеся их, которые противоречат тому малому, что дано выше, – являются ложными. Ни один миссионер не поймает тодда на свою приманку, и ни один бадаг не предаст его, хотя бы его резали на куски. Это народ, выполняющий определенное высокое задание, и секреты его нерушимы.

Кроме того, тодды не единственное таинственное племя в Индии. Мы назвали несколько таких в одной из предыдущих глав, но сколько их имеется помимо этих указанных, которые останутся неназванными, непризнанными, но все же существующими!

Сегодня о шаманизме известно очень немного; и это искажено, как и остальное, касающееся нехристианских религий. Его называют «язычеством» Монголии и совсем необоснованно, ибо это одна из древнейших религий Индии. Это – поклонение духам, или вера в бессмертие душ и в то, что последние все еще остаются теми же людьми, какими они были на земле, несмотря на то, что их тела утеряли свою объективную форму и человек сменил свою физическую природу на духовную. В своем нынешнем виде он представляет собою боковую ветвь первоначальной теургии и слияние на практике видимого с невидимым миром. Каждый раз, когда обитатель земли желает вступить в общение со своими невидимыми братьями, он должен приспособиться к их природе, то есть он встречает эти существа на полпути и, получая от них долю духовной сущности, в свою очередь наделяет их частью своей физической природы, таким образом делая их способными иногда появляться в полуобъективной форме. Это временный обмен естествами, называемый теургией. Шаманов называют колдунами, потому что они, как поговаривают, вызывают духов умерших в целях некромантии. Об истинном шаманизме – поразительные черты которого преобладали в Индии в дни Мегасфена (300 лет до Р. X.) – можно судить по его выродившимся потомкам среди шаманов Сибири не более, чем о религии Гаутамы-Будды по фетишизму некоторых из его последователей в Сиаме и Бирме. Именно в главных ламасериях Монголии и Тибета он нашел себе прибежище; и там шаманизм, если так мы должны называть его, практикуется до самых крайних пределов общения, дозволенного между человеком и «духом». Религия лам верно сохранила первоначальную науку магии и производит теперь такие же великие явления, как в дни Кублай-хана и его вельмож.

Древняя мистическая формула царя Сронч-Цзанс-Гампо, «Аум мани падме хум» называет свои чудеса ныне так же, как и в VII веке. Авалокитешвара, высочайший из трех Бодхисаттв и святой покровитель Тибета, полностью отбрасывает свою тень, перед взором верных, в монастыре Дга-Г’Дан, им основанном; и сияющая форма Цзонхавы в виде огненного облачка, которое отделяется от переливающихся солнечных лучей, ведет беседу с большим собранием лам в несколько тысяч человек; голос спускается сверху подобно шепоту ветерка, проходящего по листьям. Вскоре, говорят тибетцы, прекрасное явление исчезает среди теней священных деревьев в парке ламасерия.

Говорят, что в Гарма-Хиан (матерь-монастырь) в определенные дни заставляют являться плохих и отсталых духов и отчитываться за свои злые деяния; ламаистские адепты принуждают их исправлять зло, причиненное ими смертным. Это есть то, что Хак наивно называет «исполнением роли злых духов», то есть чертей. Если бы скептикам различных стран Европы было позволено заглядывать в отчеты, ежедневно печатаемые в Мору и «в Городе Духов», по поводу деловых отношений лам с невидимым миром, они несомненно ощутили бы больше интереса к триумфально описываемым феноменам в спиритуалистических журналах. В Буддха-ла, или, вернее, в Фохт-ла (гора Будды), в наиболее значительном из многих тысяч ламасериев этой страны, можно увидеть скипетр Бодхисгата, плавающим без опоры в воздухе, и его движения регулируют деяния общины. Каждый раз, когда какого-либо ламу призывают к ответу в присутствии Главы монастыря, он уже заранее знает, что бесполезно говорить неправду; ибо «восстановитель справедливости (скипетр) находится там и своим машущим движением, одобряющим или порицающим, решает мгновенно и безошибочно вопрос его виновности». Мы не заявляем, что были свидетелями всему этому лично, – мы не желаем делать никаких претензий. Но достаточно, по отношению к любому из этих феноменов, что закономерности того, чего мы не видели собственными глазами, были настолько основательно доказаны нам, что мы полностью признаем их подлинность.