Книга: Разоблаченная Изида. С комментариями. Том 2
Назад: Век философии не создавал атеистов
Дальше: Христианская доктрина Искупления нелогична
Легенды о трех Спасителях
Пока что, до того как это очищение [религий] будет завершено честной наукой и будущими поколениями, давайте взглянем на нынешний аспект легендарных трех религий.
Таково нынешнее соотношение этих трех великих религий, каждая из которых в свою очередь отражена в последующей. Если бы христианские догматики остановились на этом [то есть на отражении предыдущей], то результаты не были бы столь плачевны, потому что трудно было бы, в самом деле, сделать плохую веру из возвышенных учений Гаутамы, или Кришны, как Бхагавада. Но они пошли дальше и добавили к чистому первоначальному христианству басни о Геркулесе, Орфее и Вакхе. Так же как мусульмане не хотят признать, что их Коран построен на субстрате еврейской Библии, так же христиане не хотят сознаться, что они почти всем обязаны индусским религиям. Но у индусов есть хронология, чтобы доказать им это. Мы видим, что самые лучшие и наиболее ученые из наших писателей безуспешно стремятся доказать, что чрезвычайные сходства – доходящие до идентичности – между Кришной и Христом обязаны тому, что поддельные «Евангелие о детстве» и «[Евангелие] святого Фомы» «вероятно, были распространены на Малабарском побережье и придали колорит повествованиям о Кришне». Почему бы не принять истину со всей искренностью и, переменив политику, не признать, что святой Фома, верный той политике прозелитизма, которую проводили ранние христиане, обнаружив в Малабаре оригинал мифического Христа в образе Кришны, попытался слить вместе этих двух персонажей; и, присвоив своему Евангелию (с которого все другие были скопированы) наиболее значительные детали истории индусского аватара, привил христианскую ересь на первоначальной религии Кришны. Для любого человека, знакомого с духом брахманизма, идея, что брахманы примут что-либо от чужого, в особенности от иностранца, – просто смешна. Чтобы они, наиболее фанатичные в религиозных делах люди, которых в течение веков не могли принудить принять наиболее простые европейские обычаи, могли дойти до того, чтобы внести в свои священные книги непроверенные легенды об иностранном Боге, – это нечто настолько нелогичное, что будет поистине напрасной тратой времени возражать против такой идеи!
Мы не будем останавливаться, чтобы рассмотреть хорошо известное сходство между внешней формой буддийского поклонения, в особенности ламаизма, и римским католицизмом, [сходство,] за указание на которое бедняга Хак дорого заплатил, – но продолжим сопоставление наиболее важных пунктов. Из всех оригинальных рукописей, которые были переведены с различных языков, на которых излагается буддизм, наиболее необычными и интересными являются «Дхаммапада» Будды, или «Тропа Добродетели», переведенная с пали полковником Роджерсом, и «Колесо Закона», содержащее воззрения сиамского государственного министра на свою собственную и другие религии, переведенное Генри Алабастером. Чтение этих двух книг и обнаруживание в них подобий мыслей и доктрин, часто доходящих до идентичности, заставило д-ра Инмана написать много глубоко правдивых строк, вошедших в один из его последних трудов «Древнее язычество и современность».
«Я говорю с трезвой серьезностью, – пишет этот добросердечный искренний ученый, – когда утверждаю, что после сорокалетнего опыта среди тех, кто исповедует христианство, и тех, кто более или менее спокойно заявляет… о своем несогласии с ним, – я обнаружил больше достойной добродетели и нравственности среди последних, чем среди первых… Я лично знаю многих набожных, добрых христиан, которых я уважаю, которыми восхищаюсь и, может быть, был бы рад подражать им или сравняться, но они заслуживают такую похвалу вследствие своего здравого ума, игнорируя в значительной степени свое вероучение и культивируя практику добрых дел… По моему суждению, наиболее достойные похвалы христиане, которых я знаю, суть видоизмененные буддисты, хотя, вероятно, ни один из них никогда не слышал о Сиддхарте».
Между ламаистско-буддийскими и римско-католическими догматами веры и церемониями имеется пятьдесят один пункт, представляющий совершенное и поразительное сходство, и четыре – диаметрально противоположные.
Так как бесполезно будет перечислять эти «сходства», ибо читатель найдет их тщательно отмеченными в труде Инмана «Древнее язычество и современность», то мы процитируем только четыре расхождения и предоставим каждому самому делать выводы из них:
Которая из этих теологий более привлекательна для искреннего исследователя, это вопрос, который смело может быть предоставлен здравому суждению читателя. Одна предлагает свет, другая – тьму.
В «Колесе Закона» сказано следующее:
«Буддисты верят, что каждое деяние, слово или мысль имеет свое следствие, которое раньше или позже проявится в настоящем или в будущем состояниях. Злые деяния создадут плохие последствия; добрые деяния создадут добрые последствия; преуспевание в этом мире или рождение в небесах… в каком-то будущем состоянии».
Это строгая и беспристрастная справедливость. Это идея о Верховной Власти, которая безошибочна, и поэтому не может иметь ни гнева, ни пощады, но предоставляет каждой причине, большой или малой, вырабатывать свои неизбежные следствия. «Какою мерою мерите, такою и вам будут мерить» [Матфей, VII, 2], – ни по выражению, ни по подтексту не указывает на какую-либо надежду на будущее помилование или спасение по доверенности. Жестокость и милосердие являются чувствами конечными. Верховное божество бесконечно, следовательно, оно может быть только СПРАВЕДЛИВЫМ, и справедливость должна быть слепой. Древние язычники придерживались по этому вопросу гораздо более философских взглядов, чем современные христиане, ибо изображали свою Фемиду с завязанными глазами. И сиамский автор труда, о котором идет речь, опять-таки обладает более почтительной концепцией о божестве, чем христиане, когда выражает следующую мысль:
«Буддист мог бы поверить в существование Бога, возвышающегося над всеми человеческими качествами и атрибутами, – совершенного Бога, выше любви, и ненависти, и зависти, спокойно пребывающего в мирном счастии, которое ничто не может нарушить; и о таком Боге он говорил бы без пренебрежения, и не потому, что он хотел бы угодить Ему, или боялся бы оскорбить Его, но в силу естественного почитания. Но он не в состоянии понять Бога с атрибутами и качествами людей – Бога, который любит и ненавидит, и выказывает гнев; Бога, который – описан ли он ему христианскими миссионерами, или магометанами, или брахманами, или евреями – не выдерживает его стандарта даже обычного хорошего человека».
