Новый пакет санкций в США приняли после ввода советских войск в Афганистан.

— Просто осуждения недостаточно, — возмущался президент США Джимми Картер. — Советский Союз должен заплатить цену за то, что он сделал. Мы обязаны показать Советам, что они не имеют права вторгаться в соседние страны.

Картер запретил продажу Советскому Союзу современных технологий и провел через конгресс закон об увеличении военных расходов на 5 % в год. Так началось большое американское перевооружение. Картер и его министр обороны Гарольд Браун с их интересом к новейшим технологиям начали оснащение армии высокоточным оружием.

В 1982 году в сфере стратегических технологий Соединенные Штаты опережали Советский Союз по десяти позициям. СССР отставал в создании быстродействующих компьютеров, высокоточного оружия и систем наведения ракет, в обнаружении подводных лодок, в технологии создания невидимых для радаров самолетов «Стеле»… По пяти позициям СССР и США были равны. В создании обычных боеголовок и силовых установок СССР опережал США.

К 1985 году, когда генеральным секретарем стал Михаил Сергеевич Горбачев, Советский Союз уже ни в чем не опережал Соединенные Штаты. Хотя на военные разработки тратилось три четверти всех денег, которые выделялись на научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы в стране.

Сотрудники сверхсекретного Института прикладной математики, занимавшиеся разработкой ракетно-ядерного оружия, требовали от своего директора (и президента Академии наук СССР) Мстислава Всеволодовича Келдыша новой вычислительной техники. Наивно полагали, будто президент академии может все. А он видел регресс отечественной вычислительной техники, колоссальное отставание от западных стран и ничего не способен был изменить и, как говорят его сотрудники, глубоко переживал свое бессилие. Хотя прежде в ответ на слова сотрудников о том, как трудно соревноваться с американцами, которые считают на мощных компьютерах, повторял:

— Ничего, обойдемся серым веществом.

Мстислав Всеволодович считал, что советские математики все равно считают быстрее американцев. Но отставание в электронике с каждым годом становилось все очевиднее.

СССР создавал все более мощные ракеты, США — все более точные. Сменивший Келдыша на посту президента Академии наук Анатолий Петрович Александров после размещения в Западной Европе американских «Томагавков» и «Першингов-2» (это был ответ на наши новые ракеты среднего радиуса) обреченно заметил:

— Время подлета таких ракет пять минут. Никто не успеет осознанно нажать ответную кнопку. Это должен сделать автомат, а вы знаете, какая у нас автоматика…

Президент Академии наук решил строить на даче (сорок километров от Москвы) небольшое самодельное бомбоубежище с запасом еды, чтобы, если кто-то из семьи уцелеет, мог бы добраться туда и выжить.

— Наша наука потерпела поражение в холодной войне, — констатировал директор Института нефтегазовой геологии и геофизики имени А.А. Трофимука, заместитель председателя президиума Сибирского отделения Российской Академии наук Михаил Иванович Эпов.

Как это произошло?

В прежние времена новые разработки держали в секрете. А в процессе создания компьютерной техники США ничего не пытались скрыть, но обогнали нашу страну, возможно, навсегда. Американцам и не надо было таиться. Не они, а советское руководство отрезало отечественную науку от мировой. Сначала ученым запретили печататься на иностранных языках, затем запретили получать мировую научную литературу. Советская наука оказалась в изоляции. А ученым необходим свободный обмен информацией, идеями. Так что много хуже западных санкций были антисанкции — сознательное отгораживание от внешнего мира.

«Наукой у нас руководят слесари, плотники, столяры, — горевал академик Лев Давидович Ландау, Герой Социалистического Труда и лауреат Нобелевской премии. — Нет простора научной индивидуальности. Направления в работе диктуются сверху».

Проблемой была интеллектуальная косность и руководства страны, и генералитета.

«На одном из учений министр обороны Малиновский попросил главкома группы войск в Германии И.И. Якубовского рассказать о государстве Люксембург, — вспоминал генерал-лейтенант Евгений Иванович Малашенко. — Тот ответил, что это крупное агрессивное государство, имеющее большую армию. Малиновский улыбнулся: «В составе одного батальона».

Почему научно-технический прогресс фактически обходил Советский Союз стороной?

Конечно, санкции мешали приобретать важные новинки. Но запреты распространялись только на технологии военного назначения, а отстала экономика в целом. Главная беда состояла в том, что политико-экономическое устройство страны не было нацелено на инновации.

«Вспоминаю поездку в Японию, — писал председатель Госплана Николай Константинович Байбаков. — На каждом заводе совет, в состав которого входят директора и рабочие, обсуждает любую новинку, способную принести прибыль. Они дерутся за каждую новинку.

Неужели только меня одного волнует, что старые способы хранения продукции уже не годятся? При уборке, заготовке, хранении и переработке потери картофеля и овощей составляли 25–30 %, принося убытки на сотни миллионов рублей. Потери сахарной свеклы достигли 8-10 %. Зерна мы теряли десятки миллионов тонн».

Отсутствовал механизм, который стимулировал бы новые разработки. Административно-плановая система не воспринимала технические и технологические новшества, поскольку была ориентирована на простое воспроизводство. Предприятиям было невыгодно внедрять новую технику, модернизировать оборудование, повышать производительность труда, экономить материалы и снижать себестоимость.

Отсутствие иностранной техники и технологии, то есть отсутствие конкуренции, для многих ведомств было лишь благом! Министерство среднего машиностроения, вспоминал секретарь ЦК Валентин Фалин, безапелляционно утверждало, что атомные реакторы у нас лучшие: и конструкция, и материалы, и системы управления. И до аварии в Чернобыле оборудование сходило за пуп мирового опыта — в отсутствие конкуренции.

Руководители страны сами плохо разбирались в реальной экономике, и помощники были столь же мало осведомлены. Впрочем, как им это поставить в вину, если в высших учебных заведениях преподавали и изучали политэкономию социализма. А такой науки просто не существует! Иностранных языков в аппарате, как правило, не знали, читать современные исследования по экономической тематике могли немногие. Попытки модернизировать экономику вызывали отчаянное сопротивление и раздражение.

«В Госплане говорили: пережили хрущевские перестройки и эту реформу переживем, — вспоминал Василий Иванченко, руководитель Отдела новых методов планирования и экономического стимулирования Госплана. — Меня и моих коллег по отделу именовали «рыночниками», «нэповцами», «душителями плановой системы» и в лицо отпускали такие шутки: «Как, Василий Матвеевич, ты еще работаешь? А слух был, что тебя арестовали!»