46

В тот вечер Игорь Дубровский был один в своей огромной гостиной с мягким освещением, подобранным так, чтобы создавать обволакивающую атмосферу. Он сидел за фортепиано, и звуки сонаты Рахманинова под его сильными и властными пальцами слетали с клавиш, и чистый звук «Стейнвея» заполнял пространство.

За его спиной кто-то рывком открыл дверь. Не прерывая игры, он быстро взглянул через плечо. Ага, Катрин. Врываться таким образом было не в ее привычках.

— Влади оказался прав! — бросила она в явном возбуждении.

Игорь снял руки с клавиатуры, но последний аккорд остался вибрировать, задержанный правой педалью.

— Влади, — продолжала она, — утверждает, что Алан готовится к тому, чтобы представить свою кандидатуру в качестве президента «Дюнкер Консалтинг» на ближайшей генеральной ассамблее!

Игорь сглотнул. Он ожидал чего угодно, но не этого.

Он снял ногу с педали, и звук аккорда медленно растаял. Воцарилась гнетущая тишина. Катрин, обычно спокойная, сейчас говорила взволнованно, на ходу меряя шагами гостиную.

— Похоже, он записался на курсы красноречия. Но только на одно занятие. И вот уже три недели, как он встречается с какими-то непонятными людьми, видимо агитируя за себя голосовать. Он на пути к грандиозному провалу, и это будет катастрофа!

Игорь повернулся к ней, глубоко взволнованный.

— Это верно, — пробормотал он.

— Но это же его погубит! Ты понимаешь? Для него нет ничего хуже, чем публичное унижение. Он окажется в ужасном положении. А потом его просто сотрут в порошок. Весь прогресс пойдет насмарку, и он станет еще более уязвим, чем был…

Игорь не ответил, только покачал головой. По всей видимости, она была права.

— И какого черта ты дал ему это задание?

Игорь вздохнул и ответил бесцветным голосом, рассеянно глядя в пространство:

— Я был уверен, что он откажется.

— Но… тогда зачем было давать?

— Потому и дал, чтобы заставить его отказаться…

Снова долгое молчание.

— Я перестаю тебя понимать, Игорь.

Он посмотрел на нее:

— Мне хотелось заставить его взбунтоваться. Против меня. Я хотел поставить его в такое невыносимое положение, из какого был бы только один выход: пойти против меня и вынудить меня разорвать наше соглашение.

Пришел момент ученику освободиться от учителя. Ты ведь хорошо понимаешь, Катрин, в чем состоит парадокс рулить чужой жизнью и посреди дороги ожидать, что подопечный вот-вот оторвется… Поначалу жесткий контроль необходим, ибо он должен строго следовать твоим указаниям, но потом он просто обязан сбросить груз опеки и стать по-настоящему свободным… Но не я должен его освободить. Это должно исходить от него самого, иначе… получится, что он свою свободу не заслужил…

Игорь взял с фортепиано стакан с бурбоном. Лед уже растаял. Он отпил глоток. Катрин не сводила с него глаз.

— Я понимаю.

— Дав ему задание, пусть невыполнимое, стать президентом, я тем самым дал ему разрешение пустить в ход власть. Это было метафорическое послание, касающееся наших с ним отношений.

Он поставил стакан. На него давил тяжелый, полный упрека взгляд Катрин.

— И, несмотря ни на что, он не взбунтовался, — сказала она. — Он продолжает…

— Да.

— Ему надо помочь. Надо что-то сделать. Мы сами поставили его в такое положение, и нельзя его оставлять одного!

Наступило долгое молчание, потом Игорь грустно вздохнул:

— К несчастью, на этот раз я действительно не вижу, что можно сделать…

— Ну а если ты ему просто скажешь, что понимаешь чрезмерную трудность задания и чтобы он остановился…

— Ни в коем случае! Это будет хуже всего. Это будет означать, что я, его наставник, не верю в его способности. Это будет сокрушительный удар по его достоинству. Не говоря уже о том, что это надолго продлит его зависимость, которую я, напротив, хочу оборвать!

— Хорошо, но надо же что-нибудь придумать! Нельзя же так вот взять и отправить его на гильотину! Если уж изменить ход событий невозможно, то нужно что-то сделать, чтобы поражение не сразило его наповал. Любой ценой избавить его от публичного унижения. Пусть у него останется хотя бы иллюзия, пусть он не ощутит себя ничтожеством, хуже всех, пусть…

— У меня нет мыслей на этот счет. Я выхода не вижу. Оставь меня одного, пожалуйста…

Катрин сдержалась, никак не отреагировав на его слова, молча поднялась и пошла к выходу. Ее шаги гулко раздавались в холле, потом все тише, потом совсем затихли.

Опять наступила давящая тишина. Игорь остался один на один со своей крупнейшей, непростительной педагогической ошибкой, которая может иметь очень тяжелые последствия.

Он медленно положил руки на клавиши, и соната Рахманинова снова заметалась в своих мучительных грезах.