45

Ну, предположим. Юный Франсуа Литтрек покончил с собой. Он лечился у двух психиатров, и одним из них был Игорь Дубровский. Жак Лакан, с его нездоровой завистью к Дубровскому, сделал все, чтобы виноватым оказался именно он. Он написал убийственную анонимную статью в «Монд», он явился к родителям Литтрека и, манипулируя ими, заставил написать жалобу. Его выдала маниакальная страсть к обуви… Для психиатра — куда уж дальше? Отдать коллегу под трибунал не вышло, однако удалось настроить против него совет медицинского сообщества и настоять на исключении. Это положило конец карьере молодого врача. Может, так оно и было. Почему бы и нет… Но если Игорь Дубровский действительно невиновен во всей этой истории, то как объяснить все темные места, которые в ней все еще остаются? Зачем ему было статьей о праве на самоубийство заманивать тех, кто страдает депрессией, на Эйфелеву башню, в свои владения, а потом в последний момент их отлавливать? Чтобы легче было ими манипулировать? Чтобы вынудить их заключить соглашение? Но с какой целью? Чего он хотел добиться? И как объяснить записи обо мне, сделанные задолго до моей попытки самоубийства?

И при чем тут Одри?

Погруженный в свои мысли, я совсем не следил за ходом очередного понедельничного собрания. Люк Фостери и Грегуар Ларше с некоторой нервозностью и даже злобой комментировали колонки цифр на экране видеопроектора. Цифры, цифры… потом пошли кривые, потом линейные и круговые диаграммы… Я был сыт по горло этой болтовней, и лишенные смысла результаты меня абсолютно не интересовали. Голоса доходили до меня словно издалека, смутным, неразличимым бормотанием. Двое смотрителей психушки горячо предлагали собравшимся психам отметить птичкой проигрышные номера в таблице лото. А мы оказались настолько слабы и некомпетентны, что были не в состоянии догадаться, какие же все-таки выигрышные. На экране нам демонстрировали орудия наказания: нас выпорют розгами графиков и палками линейных диаграмм, а потом лишат десерта: не дадут аппетитного камамбера круговых диаграмм. А потом… потом розги графиков вытянутся и превратятся в атакующих змей, палки линейных диаграмм станут толстыми и тяжелыми, а о камамбере и думать нечего… Психи аплодировали. Они уже давно стали мазохистами…

Собрание кончилось поздно, и все потянулись обедать. Все, кроме меня. Я вернулся в кабинет и дождался, пока на этаже никого не останется. Потом взял с верхней полки досье, вытащил из-под отказных резюме два листка бумаги и засунул их в карман рубашки.

Выйдя в коридор, я огляделся и прислушался. Все было спокойно. На верхней площадке лестницы я снова подождал. Никого. Я бесшумно сбежал по лестнице на первый этаж и еще раз остановился у выхода. Тишина. Во мне зашевелился страх. С бьющимся сердцем я подошел к двери помещения, где стоял факс, и вошел. Достав из кармана листки, я осторожно разместил их между направляющими аппарата: не дай бог, застрянут… Последний взгляд в коридор. Никого. Я открыл записную книжку и набрал первый номер. Пальцы дрожали. Аппарат пищал при каждом нажатии кнопки, и этот звук казался мне оглушительным. Наконец я нажал Start, и машина отправила первый факс.

Мне понадобилось минут двадцать, чтобы разослать факсы со сведениями о фальшивых вакансиях «Дюнкер Консалтинг» во все редакции. Во все, кроме «Эко».