26
Меня разбудили какие-то толчки. Я открыл глаза и рывком сел, не понимая, где нахожусь. «Мерседес» медленно полз по каменистой, очень ухабистой дороге. Влади даже не притормаживал перед кочками и выбоинами, и камни поблескивали в свете пляшущих фар.
Я изо всех сил пытался не заснуть, но долгий путь по ухабистой дороге меня доконал.
Во рту было сухо.
— Где мы? — с трудом выговорил я.
— Скоро приедем.
Автомобиль поднялся по сухому склону. Впереди не было видно никакого жилья. Только силуэты худосочных, скрюченных деревьев выделялись на фоне булыжника и пучков сухой травы. У меня возникло ощущение, что меня везут на каторгу.
Машина остановилась на площадке возле подножия холма. Дальше путь был усыпан камнями, свалившимися со щербатого дувала. Влади заглушил мотор, и все погрузилось в тишину. Какое-то время он сидел неподвижно, словно изучая местность вокруг, потом вышел. В открытую дверцу ворвался горячий воздух. У меня забилось сердце. Интересно, что нам надо в таком месте?
Он сделал несколько резких движений, разминая спину. Огромный, в темном костюме, он походил на какое-то ночное чудовище. Моя дверца открылась, и я вздрогнул.
— Выходите, пожалуйста.
Я вылез. Все тело болело. Его «пожалуйста» меня немного успокоило, но, когда я увидел, куда мы приехали, тревога возросла вдвое. Перед нами возвышались величественные и мрачные руины заброшенного замка. Полуразрушенные стены, освещенные снизу нашими фарами, тускло выделялись на черном небе. Зубчатая средневековая башня чудом держалась, не падая, на хрупком фундаменте с дырами от вылетевших камней. Мертвую тишину нарушали только мрачные крики ночных птиц.
— Пойдемте, — сказал Влади.
И мы пошли, лавируя среди разбросанных повсюду камней и кочек с сухой травой. Колючий кустарник цеплялся за одежду, не давая идти.
Настал мой последний час. Ясное дело, он собирается меня ликвидировать. Место безлюдное, никто ничего не увидит и не услышит. Не знаю, что меня пугало больше: мысль о скорой смерти или это жуткое место, достойное фильма ужасов.
Мы прошли несколько метров, и Влади обернулся:
— Поднимите руки.
— Что?
— Я вам говорю, поднимите руки, пожалуйста.
Этот гад хочет меня убить, как собаку, и еще при этом имеет наглость изысканно выражаться! В висках у меня застучало.
Я поднял руки.
Он подошел ко мне и обыскал, ощупав с головы до ног. Потом заставил вывернуть карманы и все из них вытащить. Он забрал бумажник со всеми документами, кошелек, чековую книжку, билетики метро, сунул все это в большой черный пакет и аккуратно застегнул пакет на молнию. Теперь уже никто не сможет опознать мой труп, а поскольку у меня нет семьи, то никто не заявит о моей пропаже. Видно, мне придется кончить свои дни в общей могиле.
Он огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что поблизости никого нет, и сунул руку в карман.
Я тоже бросил последний взгляд, чтобы унести с собой в небытие образ этого мира, но пейзаж был такой мрачный, что я предпочел закрыть глаза. Я изо всех сил старался забыть, что сейчас умру, и сосредоточил все внимание на том, что происходит внутри меня. Я вслушивался в свое дыхание, в биение сердца, ощущал мускулы, представлял себя со стороны, пытался охватить внутренним взором свое сознание… Снова пережить свою жизнь…
— Возьмите это…
Я приоткрыл веки. Он мне что-то протягивал. Во всяком случае, мне вроде бы не предлагали расстаться с жизнью…
— Держите же!
Я наклонился, чтобы в полутьме разглядеть, что он мне протягивает. Это была монета… Монета в один евро…
— Что это… что это такое… И что мне с этим делать?..
В этот момент какой-то гортанный писк заставил меня вздрогнуть. С башни, шурша крыльями, сорвалась стая летучих мышей.
А Влади невозмутимо продолжил:
— Возьмите, пожалуйста. Вы иметь на это право… Вот и все.
— Но я… я не понимаю…
— Месье Дюбре велел вам отдать генератор смелости наедине. Строго наедине. Это все. Евро… Месье Дюбре ждет вас сегодня в семь часов к обеду.
Вы быть вовремя. Месье Дюбре не любить опоздание обедать.
Завершив свою миссию, он повернулся ко мне спиной.
С меня свалился тяжкий груз. Внутри была пустота, ноги дрожали. Я поверить не мог… Если бы у меня были силы, я бросился бы ему на шею.
— Подождите!
Но он не обернулся, залез в машину и развернулся на площадке, подняв тучу пыли, которая вспыхнула в лучах фар. Черный «мерседес» умчался прочь, раскачиваясь во все стороны на ухабах. В воздухе снова повисла гнетущая тишина. Вокруг было темно — хоть глаз выколи. Я обернулся к замку и вздрогнул. В неверном свете заходящей луны он выглядел еще страшнее.
Только звезды, поблескивая в вышине, вносили в общую картину некоторое успокоение. От этого места веяло чем-то недобрым, и дело было не в том, что старые замки вообще вызывают тоскливое чувство. Я совершенно определенно знал, что эти развалины несут в себе мрачный заряд минувших страданий. Здесь происходили какие-то ужасные события, и камни хранят их следы. Я готов был поклясться.
Я устремился вниз по склону: хотелось скорее покинуть это место. Несколько раз я чуть не вывихнул ногу и, совсем запыхавшись, подбежал к последним жилым постройкам какого-то селения. Серые каменные дома были крыты круглой черепицей. Я замедлил бег, понемногу приходя в себя.
Ужасно захотелось есть. Не хватало еще об этом думать… Я не ел со вчерашнего утра, надеясь забежать домой пообедать. Жаль, что не забежал…
Я вошел в старую, еще спящую деревню. До восхода солнца делать тут было абсолютно нечего. Я уселся на каменную скамью и погладил руками ее шершавое сиденье, стараясь представить себе обитателей этих домов, мирно спящих на грубых простынях, впитавших в себя запах солнца. И оттого что я жив и снова нахожусь среди людей, меня охватило счастье.
День наконец занялся, и вместе с ним проснулись восхитительные запахи раннего утра. Передо мной медленно открывался вид, от красоты которого захватывало дух. Деревня нависала над пропастью на обрывистом склоне горы, покрытом деревьями и зелеными травянистыми террасами. Передо мной лежала долина, а напротив, в нескольких сотнях метров, высилась еще одна гора, гораздо выше той, на которой я стоял. На ее склоне виднелась деревня со старыми домами из серого камня. И повсюду сквозь деревья, кусты и колючки просвечивал двухслойный сине-зеленый камень.
Встало солнце, озарив необычную красоту этого места и разбудив острый аромат зонтичных сосен, под которыми я расположился.
Я оглядел деревню. Надо было как можно скорее собрать информацию, необходимую для того, чтобы вернуться. По склону горы сбегала всего одна главная улица. Я сразу подпал под очарование этого места, с его характерными домиками, с его возвращающим к истоку покоем, который особенно остро ощущался после парижской суеты. По дороге мне не попалось ни души, хотя из открытых окон то здесь, то там слышались голоса с гортанным горским выговором.
За крутым поворотом я увидел кафе, располагавшееся в первом, если считать с долины, или в последнем, если считать со склона, доме. С его террасы открывался головокружительный вид, двери были широко распахнуты. Я вошел.
За столиками, покрытыми пластиком, сидело человек десять. При моем появлении разговоры сразу стихли. Усатый бармен лет пятидесяти вытирал за стойкой стаканы. Я прошел по залу, бросив короткое «здравствуйте», которое осталось без ответа. Все сразу погрузились в свои мысли, склонившись над бокалами.
Дойдя до стойки, я поздоровался с барменом, который ограничился тем, что поднял голову.
— Будьте добры, могу я попросить стакан воды?
— Чего? — громко спросил он, обведя взглядом зал.
Я обернулся и успел заметить насмешливые улыбки на лицах посетителей.
— Стакан воды. У меня с собой нет денег… А я умираю от жажды…
Он ничего не ответил, но достал с полки стакан, наполнил его водой из-под крана и со стуком поставил на стойку.
Я отпил несколько глотков. Тишина начинала давить, надо было растопить лед.
— Хорошая погода сегодня, правда?
Ответа не последовало. Я продолжал:
— Я думаю, очень жарко не будет…
Он насмешливо взглянул на меня, не отрываясь от протирки стаканов.
— Вы сами-то откуда будете?
Чудо! Он заговорил…
— Я… я оттуда, из замка… сверху. Я сегодня утром спустился.
Он обвел глазами остальных посетителей.
— Послушай, малыш, думаешь, ты нездешний, так поэтому тебе можно нас дурачить? Здесь все знают, что там никто не живет.
— Нет… Но… меня привезли в замок ночью, а утром я спустился, я это хотел сказать. Я не шучу.
— Ты ведь из Парижа, а?
— Ну да, можно так сказать.
— Из Парижа или нет, какая разница, если можно так сказать.
Он говорил по-местному, нараспев, поэтому невозможно было определить, раздражен он или нет.
— А этот замок… он очень старый?
— Замок… — произнес он, еще больше растягивая слова, — замок принадлежал… маркизу де Саду.
— Маркизу де Саду?!!
Я не смог сдержать дрожи.
— Да.
— А… где мы?
— В каком смысле, где?
— Ну… где мы находимся?
— Слушай, парень, скажи-ка, что ты еще пил, кроме воды, а?
— Да… ну, в общем… это сложная история… Так где же я нахожусь?
Он хитро улыбнулся и обвел глазами зал:
— Лично я нахожусь в Лакосте, в Любероне, а ты, наверное, на другой планете, малыш…
По залу пробежал смешок. Бармен был очень доволен собой.
— Люберон… Но ведь это в Провансе?
— Ну вот, когда хочешь, так все понимаешь!
Значит, Прованс… Это не меньше восьмисот или девятисот километров от столицы…
— А где ближайший вокзал?
Он снова оглядел зал.
— Ближайший вокзал вон там, в Бонньё, — сказал он, показывая на деревню на другом склоне горы.
Я был спасен. Час-другой пешком — и дело сделано.
— А вы знаете, когда ближайший поезд на Париж?
Зал взорвался хохотом. Бармен торжествовал.
— А что тут смешного? Он что, уже ушел?
Он посмотрел на часы. В зале снова засмеялись.
— Но ведь еще очень рано, — сказал я, — наверное, будут еще поезда. Когда уходит последний?
— Последний поезд ушел… в тысяча девятьсот тридцать восьмом.
Снова взрыв хохота. Я сглотнул. Бармен смаковал свой успех, и по этому случаю налил всем по стаканчику за счет заведения. Посетители вернулись к своим разговорам.
— Слушай, малыш, я и тебя тоже угощаю.
Он поставил передо мной на стойку рюмку белого вина:
— Твое здоровье!
Мы чокнулись. Я не стал ему говорить, что не пью натощак: с меня на сегодня хватило насмешек.
— Видишь ли, вокзал в Бонньё закрылся семьдесят лет назад. Все поезда на Париж теперь ходят от Авиньона. Ближе не найдешь, парень.
— А до Авиньона… далеко?
Он отпил глоток и вытер усы тыльной стороной ладони:
— Сорок три километра.
Немало…
— А автобусы туда ходят?
— По будням ходят, но не по воскресеньям, малыш. По воскресеньям тут, кроме меня, никто не работает.
Он поднес свой бокал ко рту. У него был забавный акцент, он растягивал все «е» и вставлял их даже там, где их не было.
— А… вы не знаете, кто бы мог меня туда отвезти?
— Сегодня? Знаешь, сегодня все сидят по домам, очень жарко. Выходят разве что в церковь. Ты до завтра можешь подождать?
— Нет. Мне непременно надо быть в Париже сегодня вечером.
— Ох уж эти парижане, вечно им некогда, даже по воскресеньям!
Я решил, что лучше будет ретироваться, и вышел, попрощавшись со всей компанией и на этот раз получив ответное приветствие.
«На Авиньон — налево и вниз», — сказал бармен, и я пошел в этом направлении ловить попутку…
Узкая дорога спускалась по склону холма в долину, петляя среди благоухающих кустарников.
Я оказался в Провансе! Прованс… Я уже давно о нем слышал, но он оказался гораздо красивее, чем я себе представлял. Мне виделась прекрасная, но иссушенная земля, а передо мной, насколько хватало глаз, расстилались ковры пышной зелени неслыханного богатства и разнообразия. Дубы, сосны с красноватыми стволами, сверкающими на солнце, кедры, буки… Прямо к небу взлетали голубоватые кроны кипарисов, а внизу теснились цветы чертополоха, дрока, густые заросли розмарина и еще каких-то цветущих кустарников, один ярче другого. Я с изумлением находил все новые и новые растения, и все они словно соревновались в яркой, кричащей красоте.
Солнце, все еще низкое, уже изрядно припекало, и жара будила и усиливала запахи, окружившие меня в этом раю.
У подножия холма дорога запетляла по долине среди рощ и фруктовых садов. Я шагал уже больше часа, а мне не попалось ни одной машины. С попутками мне явно не везло… В желудке было пусто, чуть побаливала голова. Становилось действительно очень жарко. Надолго меня не хватит…
Прошло еще минут двадцать, и я услышал шум мотора. Сзади из-за поворота неспешно выехал маленький серый фургончик. Он был старенький, из тех ситроеновских малолитражек, которые я еще в детстве видел на картинках книг о Франции. Я бросился ему наперерез, раскинув руки. Взвизгнули тормоза, фургончик чихнул и остановился. На дорогу сразу опустилась тишина. Из машины вышел водитель, маленький, начавший полнеть человечек с седыми волосами и красным лицом. Он был явно раздражен, что его остановили, и в гневе напустился на меня:
— Разве так можно? Что вы себе думаете, черт возьми! У меня не такие тормоза, как у «феррари», я же мог вас задавить! И кто потом чинил бы мне машину, я вас спрашиваю? Давно мне не попадались такие безбашенные…
— Мне очень жаль… Послушайте, мне во что бы то ни стало надо попасть в Авиньон. Я уже часа два иду по жаре и со вчерашнего вечера ничего не ел. Я больше не могу… Вы, случайно, не в этом направлении едете?
— Авиньон? Нет, я точно не еду в Авиньон. Что я там забыл, в Авиньоне?
— Ну, может, место, куда вы едете, ближе к Авиньону?
— Вообще-то, я еду в Пюивер… Это в том направлении, но я буду все время останавливаться, у меня дела…
— Это ничего! Главное — что вы меня немного подбросите. А потом я найду еще попутку…
Я видел, что он готов согласиться.
— Ну, если хотите… Только садитесь назад, у меня спереди все занято пакетами, и я не собираюсь их ворошить ради вас. Я вас в первый раз вижу…
— Супер!
Пассажирское место и вправду было загромождено. Мы обошли машину сзади, и он открыл двустворчатую дверь фургона.
— Залезайте и садитесь, — сказал он, указывая мне на два деревянных ящика, занимавших все пространство.
Едва я оказался внутри, как он захлопнул дверцы, и я очутился в полной темноте. Я кое-как, на ощупь, разместился на ящиках.
Водитель дважды пытался завестись, наконец мотор прочихался, и фургончик побежал по дороге, на ходу весь трясясь. Вокруг меня сильно запахло дизельным выхлопом.
Ну и натерпелся я! Моя импровизированная скамейка была странным образом наклонена, и при каждом повороте, ускорении или тормозе я норовил упасть. В темноте я старался нащупать бок ящика, чтобы за него зацепиться, но цепляться было не за что. Тогда я оседлал ящик и уселся на него верхом, взяв его в шенкеля и пытаясь держать равновесие. Это было до того комично, что меня одолел сумасшедший смех, и я никак не мог остановиться, трясясь всем телом и нюхая запах солярки. Наверное, первый раз в жизни я так хохотал в компании с самим собой…
Фургон остановился. Мотор затих, и я услышал, как хлопнула водительская дверца. И тишина, ни звука. Он что, забыл, что я тут сижу?
— Эй! Эй!
Никакого ответа.
Вдруг я услышал глухое жужжание. Странно, но шло оно откуда-то из-под машины… Снаружи послышались голоса. Когда сидишь в темноте, все звуки кажутся громче, чем на самом деле. Жужжание усилилось, и… оно исходило из ящика, на котором я сидел… Не может быть… о господи… Пчелы! Пчелиный улей!
Я резко вскочил и ударился головой в потолок. В этот момент передняя дверца снова стукнула, мотор чихнул, и фургон рванул с места. Меня бросило на заднюю дверцу, и я упал, зажатый между нею и ульем с пчелами.
Должно быть, мы съехали на проселок, потому что машину затрясло во всех направлениях. Она нещадно скрипела. Самое лучшее, что я мог сделать, — это оставаться в той же позе. Забота у меня была одна: чтобы меня не атаковали попутчики, сидевшие в ящике. Интересно, могут они выбраться оттуда или нет?
Мы снова остановились, и машину сильно тряхнуло. Снова стукнула передняя дверца. Я ждал. Двустворчатую дверь разом распахнули, и я вывалился на землю, прямо под ноги своему спасителю.
— Я сразу заметил, что от тебя пахнет вином. Не ел-то не ел, а выпить чуток не забыл, а?
Я поднял на него ослепшие от яркого света глаза:
— Это не то, что вы думаете…
— Я думаю то, что вижу, как святой Фома… скорее, то, что чую носом.
Я поднялся, усиленно моргая, чтобы привыкнуть к яркому свету. Мне открылся пейзаж ослепительной красоты. У наших ног простирались поля лаванды, синими волнами омывая подножия фруктовых деревьев, растущих по краям ложбины, где мы стояли, и уходя дальше вверх по склону. Аромат, исходивший от этой красы, был такой, что я почти забыл, в каком щекотливом положении оказался. Но самым удивительным был оглушительный хор цикад. Такого я себе и представить не мог. В жарком воздухе, напоенном ароматами цветов, раздавался такой грохот, словно все цикады Прованса назначили тут свидание друг другу, чтобы меня приветствовать.
— Эй, отойди, у меня тут дело!
Он нырнул в кузов и вытащил оттуда один из ульев:
— Давай помогай, возьмем каждый по одному.
Я взял свой и понес его на вытянутых руках.
— Ставь вон там, — сказал он, указав место среди цветов.
— Так вы производите лавандовый мед?
— Черт возьми, ну ясное дело, не «Нутеллу»…
— Занятно… мне и в голову не приходило, что ульи снимают с места и переносят туда, где цветет лаванда.
— А ты что думал? Что им достаточно дать карту Мишлен и проинструктировать, чтоб не садились на другие цветы?
С этими словами он повернул обратно:
— А теперь давай выкладывай, чего это тебе так приспичило в Авиньон?
— Ну… это сложно объяснить. Скажем так, я принял вызов. У меня отобрали документы и деньги, и я должен любыми средствами добраться до Парижа. Чтобы пройти испытание, мне надо быть в Париже не позднее сегодняшнего вечера.
— Испытание? Это что, игра такая?
— В некотором роде…
Он искоса на меня взглянул, и в глазах у него загорелся огонек.
— Ага, я догадался, ты проходишь отборочный тур в телеигре «Ко-Ланта», да?
— Ну…
— Ясно! Когда я скажу Жозетте, она мне не поверит, черт возьми!
— Да нет…
— И если тебя отберут, то покажут по телику зимой!
— Подождите, я не…
— Она не поверит! Точно, не поверит!
— Послушайте…
— Погоди-ка, погоди-ка…
У него вдруг сделался вдохновенный вид.
— Слушай, а если я тебя отвезу в Авиньон, ты пройдешь отборочный тур?
— Да, но…
— Вот что я тебе скажу, малыш: я тебя отвезу прямо на вокзал, если взамен ты сделаешь несколько фото у меня в доме, для семьи. Что ты на это скажешь?
— Конечно сделаю, но…
— Всего несколько снимков — и едем на вокзал! Тебя выберут и потом покажут по телику!
— Не думайте, пожалуйста…
— Поехали! Поторопись, малыш!
Он снова открыл заднюю дверцу.
— Полезай назад, мне некогда перебирать пакеты на переднем сиденье, времени нет, ты принял вызов!
Я уселся на пол, довольный, что на этот раз поеду без попутчиков.
Фургон долго не заводился, потом задрожал и снова запрыгал на ухабах, отбивая мне бока.
Сквозь тонкую металлическую переборку до меня долетал голос: водитель разговаривал по мобильнику.
— Алло, Жозетта! Готовь аперитив, я везу кандидата на «Ко-Ланта». Да нет, говорю тебе, на «Ко-Ланта»! Алло? Его покажут зимой по телевизору. Ну да, правда! Найди фотоаппарат и проверь, есть ли в нем батарейки. Батарейки, говорю тебе, поняла? Предупреди Мишеля и позови Бабетту, пусть оторвет задницу от стула, если хочет попасть на фото. Давай, торопись. Алло?
О господи, он раззвонит сейчас по всему свету… И ведь все вранье… Что же я им скажу?
Примерно через четверть часа пути машина остановилась, и послышались оживленные голоса.
Дверца распахнулась, и, снова привыкнув к яркому свету, я увидел человек двенадцать, неподвижно стоящих кружком. Они выжидающе таращились на меня, а я чувствовал себя дурак дураком, сидя на грязном полу этой скотовозки.
— Эй, слушай, — спросил меня водитель, — а как тебя зовут?
— Алан.
— Алан? Так зовут знаменитого американского актера. Для телика — то, что надо.
— Алан… — вдохновенным шепотом повторила беременная женщина, стоявшая в кругу.
Меня пригласили в дом, потом все собрались в саду возле мангала, от которого плыл аппетитный запах жареных сосисок. Очень даже аппетитный… Фотосессия началась. Что же я им все-таки скажу? Я был зажат, как в тисках: с одной стороны, надо быть искренним, с другой — не хочется разочаровывать этих людей, уже поверивших в свою мечту… Не говоря уже о предписаниях Дюбре…
Наверное, за всю мою жизнь меня столько не фотографировали. Я уже представлял себе, как моя физиономия будет красоваться на великом множестве каминных полок, в ожидании начала телеигры. Водитель торжествовал. Он жил сегодняшним днем. От непрерывной дегустации аперитивов лицо его краснело все ярче и ярче. Он уже трижды отклонял мою просьбу все-таки ехать на вокзал: «Потом, попозже».
Мне никак не удавалось поесть, меня все время теребили и просили встать слева от такого-то или справа от такой-то…
— Послушайте, — наконец взмолился я, — мне действительно пора ехать, иначе вся затея провалится.
— Погоди, ну погоди… Какие вы все торопыги, парижане!
Он взял телефон:
— Мама? Поспеши, я тебе говорю. И папе скажи, иначе он мне не простит.
— Нет, послушайте, — встрял я в разговор. — Так нельзя. В конце концов, надо держать слово…
Он пропустил мое замечание мимо ушей, но из красного стал малиновым.
— Парень, я тебя не заставлял садиться ко мне в фургон, правда? Сдается мне, что все было как раз наоборот: ты сам попросился. Ну так не будь неблагодарным, иначе не то что в Авиньон, вообще никуда не поеду!
А ведь, пожалуй, не поедет, черт возьми…
Как же его выманить из дома? Время шло, а я даже не знал расписания поездов. Может, уже поздно выезжать, даже чтобы попасть к семи вечера к Дюбре… Дюбре… Он говорил, что в жизни очень важно понять, что движет другим человеком… Но каким образом это применить здесь? Стоп, как он там говорил?..
Ты оттолкнешь — и тебя оттолкнут…
Не отталкивай, притягивай…
Тут же в голову пришла хорошая мысль, но… что-то мешало. До настоящего момента мне удавалось балансировать на грани недоразумения, но на явную ложь идти все-таки не хотелось. Ладно, попробуем подойти с другой стороны…
— Знаете, если мне в один прекрасный день удастся попасть на экран телевизора, у меня будет право пригласить одного, может быть, двух человек.
Он поднял на меня глаза, и взгляд его сразу стал очень внимательным.
— Однако, — снова начал я, — не хочу вас напрасно обнадеживать…
— Малыш…
— Нет-нет, прошу вас, не настаивайте…
— Если я тебя сразу отвезу на вокзал, пригласишь меня на съемочную площадку?
Тон его был таким серьезным, словно он спрашивал разрешения поставить свои ульи на моем лавандовом поле.
— Да… но мне не хочется прерывать ваш праздник…
Он повернулся к компании и зычным голосом объявил:
— Друзья, продолжайте без нас. Я скоро вернусь, только отвезу Алана в Авиньон. Ему надо пройти испытание.
Через полчаса я сел в поезд на Париж, желудок мой был по-прежнему пуст, на дне кармана болтался единственный евро.
Я хорошо знал: езда без билета грозила штрафом, но вот без документов можно было запросто загреметь в полицию…
У меня был план, который, за неимением лучшего, я собирался осуществить. Значит, так: я стою и смотрю, не идет ли контролер. Если он показывается в другом конце вагона, я быстро захожу в туалет и пережидаю там, не запирая задвижки. Увидев, что туалет пуст, контролер идет дальше. Так я и сделал. Шли минуты, а я неподвижно стоял за дверью туалета, и ничего не происходило. Поезд покачивало, и держать равновесие было трудновато, да и запах…
Вдруг дверь распахнулась, и со мной, нос к носу, оказалась изумленная физиономия какого-то пассажира. А из-за его плеча выглядывала другая, усатая, несомненно, очень довольная. И принадлежала она человеку в форменной каскетке цвета морской волны.
