21

Воскресенье, шесть утра. Звонок выдернул меня из глубокого сна. Нет ничего хуже, когда ты так хорошо разоспался, а тебя будят. На меня навалилась страшная усталость. Уже третья эсэмэска за ночь… Пощадите! Я больше не могу! У меня больше нет сил вставать. Я полежал немного, силясь разлепить глаза и не заснуть. Вся эта затея — сплошной кошмар!

Встать сейчас с постели — хуже смертной казни. Сон сковал меня. Я не могу курить каждый час денно и нощно. Это просто Голгофа какая-то. Раздосадованный, я повернул голову и взглянул на ночной столик.

Нет большей гадости, чем эта красно-белая пачка. Она так мерзко воняет…

Я протянул руку, порылся в пачке и вытащил сигарету. Встать и подойти к окну не было сил. Черт с ним, с дымом. Заверну окурок и пепел в носовой платок, чтобы, засыпая снова, не чувствовать мерзкого запаха остывшего табака.

Я достал коробок спичек. У меня очень красивый коробок, с Эйфелевой башней. Первая спичка сломалась пополам в моих занемевших пальцах. Вторая с треском загорелась, распространяя характерный запах. Это был единственный миг радости перед отбыванием наряда вне очереди. Спичка поднесена к сигарете, огонек коснулся ее кончика… Я потянул дым в себя, чтобы ее раскурить. Нёбо, гортань и язык как огнем обожгло. Табак оказался терпким и крепким. Слишком крепким. Я постарался скорее выдохнуть ядовитый дым. Но противное ощущение вязкости во рту осталось. Фу, какая гадость!

Я затянулся во второй раз. Дым обжег трахею, за ней жаром вспыхнули легкие. Я закашлялся, и сухой кашель только усилил противный привкус на языке. Мне захотелось плакать. Я так больше не могу, это выше моих сил. Хватит. Пощадите…

Я растерянно огляделся, ища глазами, что могло бы облегчить мои страдания, и взгляд мой упал на мобильник. Вот он, вестник всей этой мерзости, проклятых эсэмэсок от Дюбре… Дюбре! Я нервно протянул руку и схватил мобильник. Быстро пробежавшись по кнопкам, перелистал журнал входящих сообщений… Глаза слезились, и я с трудом различал буквы. Наконец номер, с которого посылали эсэмэски, нашелся. Несколько секунд поколебавшись, я нажал на зеленую кнопку, поднес телефон к уху и с бьющимся сердцем стал ждать. Два гудка, три… Трубку сняли.

— Здравствуйте.

Голос Дюбре.

— Это я, Алан.

— Знаю.

— Я… я больше не могу. Перестаньте все время посылать мне эсэмэски. Я сдаюсь.

Молчание. Он не отвечает.

— Умоляю вас. Дайте мне передышку. Я не могу столько курить, слышите? Я видеть не могу ваши сигареты. Позвольте мне не курить…

Снова молчание. Он хоть понимает, что со мной творится?

— Умоляю вас…

Он наконец произнес очень спокойно:

— Хорошо. Если ты сам этого хочешь, я разрешаю тебе бросить курить.

Я не успел даже спасибо сказать, как он отсоединился.

У меня вырвался вздох облегчения, я был счастлив. Теперь можно было дышать полной грудью, и воздух казался мне сладким и легким. И я улыбался ангелам, один, в шесть утра, лежа в постели. И сердце мое наполнилось радостью, когда я загасил последнюю в жизни сигарету прямо о журнальный столик.