15
В то утро я явился на еженедельное собрание в беззаботном настроении, не ведая о том, что мне предстоит пережить худшие в жизни часы, зато эти часы станут отправной точкой для самых благодатных перемен. Такова жизнь. Хоть и редко, но так случается, что самые тяжелые минуты таят в себе скрытое предназначение нас возвысить. Ангелы рядятся в колдунов и преподносят нам волшебные дары, тщательно запрятанные в мерзейших упаковках.
И поскольку дело обычно касается болезни, неудач или каких-нибудь житейских неурядиц, то люди не выказывают желания ни получить такой «подарок», ни его распаковать, чтобы открылось скрытое в нем послание. А может, надо просто набраться мужества и проявить волю? И бросить то, что не важно? Не требует ли от меня жизнь прислушаться к собственным желаниям и скрытым ожиданиям? Решиться наконец дать ход тем талантам, которыми она меня наделила? И отказаться от того, что не соответствует моим ценностям? Чему должна меня научить такая ситуация?
Когда нам выпадает испытание, мы зачастую встречаем его с гневом и отчаянием, возмущаясь несправедливостью происходящего. Но гнев делает нас глухими, а отчаяние слепыми. И мы упускаем возможность подняться и вырасти. И удары и поражения начинают сыпаться на нас со всех сторон. Это не означает, что судьба на нас ополчилась, это означает, что жизнь снова и снова пытается пробиться к нам со своим посланием.
Зал был набит битком. Осталось всего одно свободное место рядом с Алисой. Она наверняка заняла его для меня. Нас было намного больше, чем на еженедельных собраниях. Раз в месяц назначалось общее собрание всего департамента службы занятости, не только нашего подразделения. Я бросил «Клозе» на столик и спокойно уселся на место. В конце концов, не так уж неприятно являться последним: все тебя ждут.
— Посмотри на Тома, — шепнула мне на ухо Алиса.
Я нашел его глазами.
— А что такое?
— Посмотри получше.
Я наклонился вперед, чтобы разглядеть, но ничего не заметил, кроме обычного надутого и отстраненного вида. И тут я увидел. И не поверил своим глазам. Она лежала на столике чуть поодаль, но всем было ясно, что она принадлежит ему. Новая сияющая авторучка. «Дюпон». Алиса рядом со мной зажала рот и нос ладошкой, чтобы не расхохотаться.
— Приветствую всех.
Мощный, раскатистый голос заставил меня вздрогнуть. На собрание был приглашен Марк Дюнкер, наш президент, он же генеральный директор. Я не заметил, как он вошел. В зале наступила тишина.
— Я не хочу надолго вмешиваться в ваш распорядок дня, — сказал он, — но я бы хотел, чтобы вы ознакомились с новым оценочным тестом, который я привез из одного из австрийских предприятий. Мы открываем в Австрии наше восемнадцатое бюро. Мне известно, что в вашем распоряжении уже около десяти тестов, но этот отличается от остальных, и я хочу его вам представить лично.
Нас разбирало любопытство: что он там еще откопал?
— Мы все хорошо знаем, — продолжал он, — что гораздо труднее определить характер кандидата, чем его квалификацию. Все вы специалисты в той области, куда производите набор, и умеете задавать нужные вопросы, чтобы выяснить, обладает ли кандидат нужными навыками. А вот действительно ли он может все, что декларирует, выяснить трудно. Я уже не говорю о том, что девяносто процентов кандидатов в числе своих недостатков называют перфекционизм и постоянное переутомление. За воображаемыми достоинствами и призрачными недостатками бывает трудно разглядеть истинный облик кандидата и его реальные способности. Тест-вопросник поможет оценить, обладает ли кандидат главной чертой характера, необходимой для большинства ответственных постов, а в особенности для руководящих. Я говорю о вере в себя. Эту черту чрезвычайно трудно выявить на собеседовании. Я знаю людей, прошедших все этапы собеседований и показавших себя весьма уверенными в себе, но как только они оказывались на предприятии, то пасовали перед первым же, кто над ними подтрунивал. Можно строить из себя супермена на собеседовании и чувствовать себя не в своей тарелке, оказавшись лицом к лицу с группой, которой тебе предстоит руководить.
— Все, что ты говоришь, верно, но, как правило, те, кто не уверен в себе, держатся неуверенно и на собеседовании.
По аудитории прошел шепот. Это высказался один из молодых консультантов, только что пришедших в фирму. Конечно, все консультанты между собой называли друг друга на «ты», однако наш патрон никогда не опускался до такой фамильярности. Но был порядочным лицемером. Другое дело Марк Дюнкер: тот требовал респекта от подчиненных.
— Мы с вами вроде бы коров вместе не пасли, месье.
В подобных обстоятельствах он всегда отпускал такие реплики. Я наклонился к Алисе:
— Он знает, что говорит…
Она фыркнула. Фостери одарил нас ледяным взглядом.
Не дав себе труда ответить на реплику консультанта, Дюнкер продолжал:
— Тест, который я предлагаю вам, призван расставлять людей по местам, ибо для него требуются по крайней мере три человека. Но это необязательно должны быть консультанты. Вы вольны пригласить кого угодно, — добавил он с ухмылкой.
У нас разыгралось любопытство. Мы задались вопросом, что бы все это значило. А он продолжал:
— Тест основан на том положении, что истинная уверенность в себе не зависит от мнения окружающих. Это свойство личности, укорененное в человеке. Оно обычно связано с непобедимой верой в личность, в ее ценность и возможности, и никакие критические высказывания со стороны не в состоянии его поколебать. Напротив, необоснованная или наигранная уверенность в себе не выстоит в условиях враждебной среды, и человек утратит изрядную часть возможностей… Но я слишком долго говорю. Наглядная демонстрация лучше любых разговоров. Мне нужен доброволец…
С едва уловимой усмешкой на губах он обвел взглядом зал. Все глаза сразу же либо опустились в пол, либо с отсутствующим видом уставились в пространство.
— Идеальным был бы кто-нибудь из подразделения бухгалтеров, поскольку мне нужен человек, владеющий математикой.
Половина аудитории расслабилась, половина еще больше напряглась. Мы чувствовали себя как в тисках. Он выдержал долгую паузу, и мне почудилось, что в его глазах мелькнуло садистское удовлетворение.
— Кто вызовется?
Ясное дело, никто из присутствующих не вызвался, не зная, что его ждет.
— Ну что ж, значит, придется выбирать самому.
Думаю, так поступали нацисты, заставляя всю деревню отвечать за то, в чем обвиняли кого-либо из жителей.
— Так-так…
Я принял по возможности отсутствующий вид и полностью сосредоточился на обложке моего «Клозе». А что, у Анджелины Джоли действительно настолько испорчена грудь, что она не в состоянии кормить ребенка?
Трогательный сюжет… В зале стояла такая тишина, что слышно было, как муха пролетит. Атмосфера сгущалась. Я почувствовал, как тяжелый взгляд Дюнкера скользнул в моем направлении.
— Месье Гринмор.
Значит, жребий выпал мне… Сердце тревожно стукнуло. Не спасовать! Не дать слабины… По всей видимости, он заставит меня при всех пройти этот дурацкий тест. Мстит, что ли? Ларше, конечно, доложил о стычке на прошлом собрании. Может, хочет ввести меня в рамки, поставить на место и отбить охоту возражать? Спокойно… Не сдаваться, не доставлять ему удовольствие своей капитуляцией.
— Прошу вас, Алан.
Надо же, назвал меня по имени… Хочет задобрить, не иначе… Усыпить бдительность… А мы ее удвоим… Я встал и подошел к нему. Все взгляды устремились на меня. Дурные предчувствия аудитории, несколько секунд назад почти осязаемые, уступили место любопытству. Для людей это был театр. А может, Колизей… Я взглянул на Дюнкера. Ave Caesar, morituri te salutant. Нет, не обладаю я душой гладиатора.
Он указал мне на стул в двух метрах от себя, повернутый так, что я сидел лицом к группе. Я уселся, стараясь казаться безразличным и уверенным в себе. Не так-то это легко…
— Вот как мы поступим, — сказал он, адресуясь к группе. — Прежде всего, надо объяснить кандидату, что все происходящее — игра и все, что мы будем ему говорить, никакого отношения к реальности не имеет. Так нужно для теста. Предупредить необходимо, поскольку тест не должен вызывать недовольства. Пресса уже нападала на нас за это…
Интересно, что мне предстоит? Надеюсь, это будет не очень печально… Не сдаваться любой ценой…
— Моя задача — задавать месье Гринмору несложные примеры устного счета, — продолжал Дюнкер.
Устного счета? Ладно, я ожидал худшего. Как-нибудь выпутаюсь.
— А вы в это время будете критиковать его, стараться вывести из себя, словом — говорить любые гадости, какие только придут в голову. Я знаю, что многие из вас и вовсе незнакомы с Аланом Гринмором. Это значения не имеет.
И повторяю еще раз: не старайтесь говорить правду, старайтесь его максимально вывести из равновесия.
Что означает весь этот бред? А не окажусь ли я выставленным на публичное линчевание?
— Мне этот тест неинтересен, — возразил я.
— Это и очевидно: кандидата, по-настоящему уверенного в себе, неоправданными обвинениями не смутишь.
Я понял, что Дюнкер видит во мне идеальный объект для оценочных манипуляций. Видимо, почувствовал, что меня легко вывести из равновесия, и потому уверен в успехе демонстрации. Он собирается поразить всех за мой счет. Ни в коем случае не принимать в этом участия… Я ничего не выгадываю, но ничего и не теряю. Быстро, любым способом отказаться…
— Господин Дюнкер, это тестирование трудновыполнимо при приеме на работу. И оно не очень… этично.
— Там, где со всей очевидностью выявляется надувательство, чувство меры значения не имеет. В конце концов, кандидат волен соглашаться или не соглашаться.
— Конечно, никто соглашаться не будет.
— Месье Гринмор, вы ведь консультант, не так ли?
Терпеть не могу, когда задают вопросы с заранее известным ответом, намеренно заставляя вас подтверждать сказанное.
Я ограничился тем, что посмотрел ему прямо в глаза.
— Вам должно быть известно, что кандидаты пойдут на что угодно, лишь бы получить должность повыше.
Хватит, больше я не выдержу. У него на все есть ответы. Быстро. Надо найти что-то другое… Или сказать правду.
— У меня нет ни малейшего желания принимать участие в этой затее, — сказал я, поднимаясь.
По залу пробежал шепоток. Я был горд, что нашел в себе мужество отказаться. Несколько недель тому назад я бы не смог.
Я уже сделал несколько шагов к своему месту, как он меня остановил:
— А известно ли вам, месье Гринмор, определение тяжкого преступления во французском законодательстве?
Я остановился, не поворачиваясь и все время оставаясь к нему спиной, и ничего не ответил. В зале повисло тяжелое молчание. Я сглотнул.
— Тяжким преступлением считается, когда служащий наносит вред своему нанимателю. Ваш отказ препятствует демонстрации теста коллективу, собранному специально ради этого, а следовательно, наносит мне вред. Ведь ваше намерение не таково, господин Гринмор?
У меня возникло впечатление, что мое тело превратилось в бетонный блок, привинченный к полу. В голове было пусто.
— Решайтесь, Гринмор.
А у меня есть выбор? Все это ужасно… В конце концов, не надо было отказываться с первого раза. И не оказался бы в таком унизительном положении. Теперь у меня один выход: пройти этот идиотский тест. Надо себя пересилить. Наступить на собственную гордость. Давай, давай же… Я сделал нечеловеческое усилие и… вернулся. И тут же ощутил тяжесть направленных на меня взглядов. Не глядя на Дюнкера, я сел на стул и стал смотреть в пол. По телу прошла горячая волна, в ушах звенело. Надо себя преодолеть. Забыть стыд. Собраться с мыслями. Восстановить энергию. Направить ее в нужное русло. Глубоко дышать. Вот так… Дышать… Успокоиться.
Он выждал долгую паузу и начал перебирать задания по устному счету.
— Девятью двенадцать?
Не торопиться с ответом. Я ему не ученик.
— Сто восемь.
— Четырнадцать плюс семнадцать?
— Тридцать один.
— Двадцать три минус восемь?
Я старался не отвечать слишком быстро. Надо было собраться с силами. Это необходимо. Цзен.
— Пятнадцать.
Он широким жестом обвел аудиторию, призывая начать критику. Я старался избегать взглядов. Послышались смешки, кашель и… ни единого слова. Дюнкер рывком вскочил.
— Ну, теперь вы! Вы должны высказать все плохое о месье Гринморе, что придет вам в голову.
Ага, я снова стал «месье».
— Будьте спокойны, — обратился он к аудитории. — Напоминаю, что вы не должны пытаться сказать правду. Всем известно, что Алан обладает только достоинствами. Это всего лишь игра, так нужно для тестирования. Давайте!
Ну вот, я уже опять Алан, иными словами — его приятель. И у меня одни сплошные достоинства. Вот манипулятор… Негодяй ничтожный…
— Ты плохой!
Первое ружье выстрелило.
— Восемью девять?
— Семьдесят два.
— Сорок семь на два?
— Девяносто четыре.
— Давайте, давайте, — подталкивал он группу, увлеченно жестикулируя.
Он бранился, как генерал, выгоняющий солдат из траншеи под огонь неприятеля.
— Ты не умеешь считать!
Выстрел номер два.
— Тридцать восемь разделить на два?
Я помедлил, чтобы отдышаться и сбить бешеный ритм, который он задал.
— Давайте, давайте!
Можно было подумать, что он подхлестывает команду, толкающую заглохший автомобиль: надо, чтобы он достиг определенной скорости, иначе не заведется.
— Ты плохой!
Критика оставляла меня равнодушным: уж очень неестественно она звучала. Мои коллеги чувствовали себя еще более неловко, чем я…
— Тринадцать на четыре?
— Пятьдесят два.
— Дилетант!
— Тридцать семь плюс двадцать восемь?
— Увалень!
— Шестьдесят пять.
— Шевелитесь, давайте, давайте! — крикнул Дюнкер.
— Нерасторопный!
— Девятнадцать на три?
— Вечно нога за ногу!
— Еле двигаешься!
— Пятьдесят семь.
— Полный нуль в бухгалтерии!
На лице Дюнкера нарисовалась довольная улыбка.
— Шестьдесят четыре минус восемнадцать?
— Противный!
— Считать не умеешь!
— Плохой!
Стрельба пошла со всех сторон.
Надо сосредоточиться на вопросах Дюнкера. Забыть об остальных. Не слушать их.
— Сорок шесть.
— Посредственность!
— Слабак!
— Ты до двух считаешь целый час!
— Копуша!
Машина заработала в перегрузочном режиме. Все наперебой мне что-то кричали. Дюнкер выиграл.
— Двадцать три плюс восемнадцать?
— Да ни за что не сосчитаешь!
Не слушать. Представить себе цифры зрительно. Ничего, кроме цифр. Двадцать три, восемнадцать.
— Все равно не сможешь!
— Больно копаешься!
Приглушенный смех в зале…
— Эй, замедленная съемка!
— Бестолочь!
— Считать не умеешь!
— Нуль в математике!
— У тебя никаких шансов! Пропало дело!
— Все, тю-тю!
Они настолько вошли в раж, что стали как сумасшедшие.
— Двадцать три плюс восемнадцать? — повторил Дюнкер.
— Сорок… нет…
Он снова ухмыльнулся.
— Запутался!
— Считать не умеешь!
— Сорок один.
— Двенадцать плюс четырнадцать?
— Ничего у тебя не выйдет!
— Ты даже на это не способен!
— Вот жалость-то!
Двенадцать плюс четырнадцать. Двенадцать. Четырнадцать.
— Двадцать четыре… Двадцать шесть!
— Восемью девять?
— Ты скверный!
— Шестьдесят два… Восемью девять, семьдесят два!
— Не знаешь таблицу умножения, да ты хуже всех!
Я растерялся. Почва ушла из-под ног. Сосредоточиться, отрезать все отрицательные эмоции.
— Четырежды семь?
— Ничтожество!
— Ничего у тебя не выйдет!
— Ты не знаешь!
— Провалился!
— Четырежды семь? — повторил Дюнкер.
— Бестолочь!
— Двадцать… четыре.
— Ну, полный провал!
— Полный нуль!
— Провал по всем статьям!
— Жирное пятно на твою репутацию!
— Трижды два?
— Ах, ах, ах! Да ему не сосчитать!
— Да он ничего не умеет!
— Пустой балласт!
— Трижды два!
Смех, улюлюканье…
— Два плюс два?
— Он не знает таблицу на два!
— Полное ничтожество!
— Тупица!
— Два плюс два? — в эйфории повторял Дюнкер.
— Да он никуда не годится!
Дюнкер резко всех оборвал и рывком встал с места:
— О’кей, достаточно. Хватит!
— Руки-крюки!
— Стоп, достаточно, хватит!
Я был измотан, опустошен и чувствовал себя очень скверно. Дюнкер это быстро понял и внезапно стал очень серьезен. Ситуация явно вышла из-под контроля, он за это отвечал и понимал, на какой риск пошел.
— Тест окончен, — сказал он. — Мы зашли немного дальше, чем нужно… На практике это пользы не приносит… Но зато мы имели дело с сильной личностью… Он смог себе позволить… разве не так? Предлагаю приветствовать Алана аплодисментами за мужество. Испытание ему выпало нелегкое!
Группа, резко выведенная из транса, со смущенным видом зааплодировала. Я увидел полные слез глаза Алисы.
— Браво, мой друг! Ты круто с этим справился, — сказал Дюнкер, хлопнув меня по спине, когда я выходил из зала.
