Глава XIV.

Эпоха Ивана Грозного.

Часть I. Внутренняя политика

В 1545 г. Ивану IV исполнилось 15 лет, и вскоре он обратился к митрополиту Макарию и Боярской думе с просьбой о вступлении в брак. В специальном обращении к митрополиту и боярам царь сказал: «…Помышлял ecи жениться в иных царствах, и яз… тое мысль отложил, в иных государствах не хочю женитися для того, что яз отца своего… и своей матери остался мал, привести мне за себя жену из иного государства, и у нас нечто норовы будут разные, ино межу нами тщета будет; и яз… умыслил и хочю жениться в своем государстве…». Насколько можно судить по дальнейшим действиям слушателей этой сановной речи, идея царского брака не встретила каких-либо возражений. В основу будущего брачного союза княжича был положен тот же церемониал выбора царской невесты, о котором мы с вами подробно говорили на одной из прошлых лекций. Поэтому я не буду опять возвращаться к этому сюжету. Хочу отметить только то, что Иван дважды рассматривал представленные ему кандидатуры и отобрал сначала шестерых девиц, а из них – трех. Знаком царского расположения были шелковые платки, украшенные жемчугом. Наконец из оставшихся трех претенденток государь выбрал свою избранницу. Ею стала юная Анастасия Романова-Юрьева, дочь покойного окольничего Романа Юрьевича Захарьина-Кошкина, представителя влиятельного боярского рода. Свадьба Ивана IV и Анастасии Романовой состоялась 13 февраля 1547 г.

Еще до свадьбы по инициативе Ивана Грозного был проведен обряд венчания на царство. Подобный обряд не был чем-то неизвестным в русском придворном церемониале. До Ивана Грозного его провел Иван III над своим внуком и соправителем Дмитрием Ивановичем. Однако идеологическая и символическая нагрузка той церемонии, которая была проведена в торжественной обстановке над Иваном Васильевичем в стенах Успенского собора Московского Кремля, превосходила предыдущие опыты. И вот почему.

В Византии обряд миропомазания вошел в чин поставления на трон с XII столетия, хотя возникновение этой церемонии относят к более отдаленным временам, когда коронация была не столько церковно-государственным, сколько военным обрядом признания войсками своего главнокомандующего.

История Византии, откуда в Россию пришла традиция венчания на царство, очень богата разнообразными ритуалами и церемониями. Они служили формальным выражением определенной идеологии, тех или иных концепций власти. Однако в Россию они приходят уже в готовом виде – вне этого контекста. Таким образом, ритуалы в данном случае не отражают, а формируют определенную идеологию. Общий смысл обряда в византийской традиции заключается в делегировании императору – как первому среди равных христиан – от лица божественной власти полномочий власти светской. Оговоримся, что империя ромеев в соответствии с теорией римского универсализма отрицала право сопредельных ей христианских государственных образований иметь собственных «царей». То есть император ромеев в этой картине мира должен был отвечать перед Богом за все христианские народы, а не только за свой. Из этого следует еще одно существенное замечание. В Византии священной считалась не личность императора, а императорская власть как таковая – священная и богохранимая. Византийские историки и мыслители часто оправдывали теми или иными причинами мятеж против василевса, нарушившего «законы божеские и человеческие», при этом оскорбление императорской чести считалось недопустимым. Иными словами, в ритуале венчания на царство наряду с презентацией всеобъемности императорской власти четко просматривается и ее ответственность перед Богом за вверенные христианские жизни.

А что мы имеем в России? Я не буду повторять здесь то, как и при каких обстоятельствах концепция «Москвы – Третьего Рима» стала официальной государственной идеологией России. Добавлю лишь, что термин «царь» на Руси довольно долго отождествлялся не с византийской имперской властью, а с властью золотоордынского хана. Отсюда острые споры всегда вызывал вопрос о том, кому хотел уподобить свою власть Иван Грозный: византийскому императору или золотоордынскому хану? Известно, например, что в дипломатической переписке с английской королевой, объясняя свои претензии на царский титул, Иван Грозный ссылался не на то, что его предки являются византийскими царями, а на то, что он завоевал Казань, а ведь казанский хан раньше именовался царем. Сегодня это несколько обидно для русской державной гордости, но именно так выглядела легитимация власти первого русского самодержца перед внешним миром.

Известно также, что перед венчанием Иван Грозный затребовал себе русский перевод византийского обряда и внес в него существенные коррективы. То, как этот текст был воплощен в жизнь довольно рельефно характеризует, что воспринималось, а что не воспринималось при московском дворе из образа Византии. Византийский император являлся верховным чиновником. Он каждую секунду должен был ощущать свою тленность, свою преходящесть. Он на парадных выходах нес в руках мешочек с прахом. Рядом с ним шел человек, который произносил официальную формулу: «Помни о смерти!». Если верить описанию обряда венчания на царство, данную в труде Константина Багрянородного «Об управлении империей», то после коронации императору должны были показать горшок с человеческими костями и предложить выбрать мрамор для своего будущего саркофага. Это делалось для смирения гордыни. Поэтому византийский император (по крайней мере в теории) должен был постоянно осознавать, что его власть – это странная, окказиональная вещь, которая в принципе принадлежит не ему, а Богу.

Когда Грозный все это прочел, он отказался венчаться на таких условиях. Ни одна из перечисленных выше частей византийского обряда в его русскую реинкарнацию не вошла. Потому что московский царь – совсем не то, что василевс. Он вырастает из «земли» и своей «отчины». И правит по завету отеческому и дедовскому, а уж потом – по Божественному закону. В этом его основание. Эта разница была сущностной. Ее нельзя было игнорировать, потому что эти два государства складывались абсолютно по-разному. Таким образом, отредактированный Иваном, этот церемониал на русской почве гораздо в большей степени подчеркивал освященную Богом безусловную власть царя над подданными, нежели демонстрировал ответственность за их жизнь перед Всевышним.

Сегодня вы можете посмотреть на реконструкцию данного церемониала в двух известных советских художественных фильмах: в первой части знаменитого фильма С. Эйзенштейна «Иван Грозный» и в фильме С. Бондарчука «Борис Годунов», снятому по одноименной поэме А. С. Пушкина. Причем ценителям исторической достоверности я бы рекомендовал в большей степени обратить внимание на творение С. Бондарчука. При всем уважении к С. Эйзенштейну съемки его фильма проводились во времена сложных отношений между государством и церковью. Поэтому в этом произведении пропущено гораздо больше элементов церемониала. «Борис Годунов» снимался в более спокойные, с точки зрения идеологических кампаний, времена и к тому же в реальных интерьерах Успенского собора Московского Кремля – традиционного места коронации русских монархов.

Обряд венчания был проведен над Иваном IV 16 января 1547 г., после чего на плечи нового государя были возложены знаки монаршего достоинства: бармы, Шапка Мономаха и вручены символы державной власти: скипетр и «державное яблоко». Впервые в русской истории Иван Васильевич официально принял титул царя, сохранив при этом титул Великого князя московского. Подтверждая законность проведенного обряда, в 1561 г. Вселенский патриарх Иоасаф специальной грамотой утвердил Ивана Грозного в его новом титуле.

Напомню, что Ивану тогда шел семнадцатый год. Причем официальные документы утверждают, что все наиболее серьезные вопросы (о женитьбе и о венчании на царство) Иван IV решал исключительно самостоятельно. Это не могло не вызвать у ряда историков подозрений, что у молодого царя уже тогда были советники, а его поступки были полной неожиданностью для старобоярской аристократии. И ее представители решили осадить зарвавшегося монарха.

12 апреля 1547 г. в Москве начался пожар. Загорелась церковь Вознесения на Арбате. При сильном ветре занялся весь западный посад до Москвы-реки, потом огонь перекинулся на Кремль и Китай-город, а там и на большой посад вдоль Покровки. От высокой температуры сдетонировал запас пороха, хранившийся в Арсенальной башне Кремля. Ужасный взрыв самой башня и части стены обрушил груды битого кирпича в Москва-реку. Унять огонь не было никакой возможности. Царь с молодой женой был с большими предосторожностями вывезен в село Воробьево, откуда в бессильном гневе наблюдал за происходящим.

Разрушения в городе были настолько ужасны, а положение погорельцев настолько отчаянным, что в Москве поднялся стихийный мятеж. Многочисленные погорельцы обвиняли в поджоге бояр Глинских. Довольно быстро к пожарам добавились погромы уцелевших боярских усадеб и убийства «государевых людей». Очевидцы утверждают, что в те дни Иван плохо контролировал себя. Его состояние переходило от истерики к ярости, и окружение царя, опасаясь его гнева, избегало обращаться к нему. Единственным человеком, который не оставлял попыток вселить в юного царя силу духа и указать ему на необходимость взять себя в руки в этих чрезвычайных обстоятельствах, был священник Благовещенского собора Московского Кремля (и по совместительству духовник царя, ведь этот собор был домовой церковью царской семьи) Сильвестр.

Прямые и нелицеприятные речи до того безвестного священника сделали свое дело: Иван взял себя в руки, встретился с делегацией восставшего московского люда и обещал учинить розыск и справедливый суд над виновными в поджоге Москвы. Затем он отдавал приказы, направленные на борьбу с пожаром. С этого момента огонь пошел на убыль.

Запомнил Иван и Сильвестра. За то, что он помог царю осознать себя и свое поведение в критические минуты, Сильвестр был включен в «ближний круг» царя. Утверждают также, что именно благодаря Сильвестру в окружении Ивана IV оказался еще один человек – незнатный, малоизвестный служилый дворянин Алексей Адашев. Вскоре он получил придворную должность спальника и вместе с Сильвестром оказал сильное влияние на молодого царя.

Вслед за тем вокруг Ивана Грозного образовался кружок приближенных лиц, который с легкой руки упоминавшегося выше одного из членов этого кружка князя Андрея Курбского, принято называть «Избранной Радой». Следует иметь в виду, что сами участники этих собраний так себя не называли. Этот термин Курбский изобрел много позже, когда в статусе первого русского политического эмигранта пребывал в Речи Посполитой. Обращаясь к польским и литовским читателям (надежд на то, что его литературное творчество когда-либо будет опубликовано в России он не питал), автор пытался этим «вестернизированным» названием донести до них природу данного неформального объединения.

В формировании этого кружка не играли большой роли отношения местничества или родства. В разное время состав активных участников Избранной Рады менялся. В разные периоды туда, помимо перечисленных трех лиц, входили митрополит Макарий, боярин И. Ф. Морозов, князья В. И. Воротынский и Д. И. Курлятаев, дьяк Посольского приказа И. М. Висковатый, печатник Никита Фуников и ряд других лиц. В течение 13-ти лет эти люди, не входя в состав официальных структур управления страной, фактически представляли собой правительство России. Ни одного серьезного государственного решения в течение этих лет Иван IV не принимал, не посоветовавшись с членами Рады. Некоторые историки сравнивают Избранную Раду с Ближней Боярской думой (вполне официальный орган, также объединявший доверенных лиц царя, исполнявших в XV—XVI вв. функции правительства). Но кардинальным отличием обоих объединений был тот факт, что в Избранную Раду допускались люди разного происхождения, а члены Ближней думы подчинялись правилам местничества и являлись боярами, т. е. членами Большой Боярской думы.

Вместе с Избранной Радой Россия вступила в период преобразований. Программа этих реформ была обнародована молодым царем 27 февраля 1549 г. в речи перед специально собранными для утверждения этих реформ выборными представителями со всей страны. Этот новый для России представительный орган получил название Земского собора. Впоследствии созыв подобных собраний практиковался высшими властями в России на протяжении XVI и XVII вв., когда требовалось принять решение важнейших внутри- или внешнеполитических вопросов: объявления войны, заключения мира, принятия в подданство тех или иных территорий и пр. Всего до начала XVIII в. в России по разным поводам было собрано около пятидесяти подобных соборов.

Принципы отбора «выборных» от народа для участия в первом соборе нам неизвестны, но, очевидно, они имели сословный характер. Также достоверно неизвестно и число собравшихся на этот собор делегатов. Помимо выборных «от Всея Земли», в нем принимали участие весь высший клир православной церкви и Боярская дума в полном составе. Собор 1549 г. продлился всего два дня.

Я уже говорил, что необычным для подданных был сам факт первого в русской истории публичного обращения царя к подданным. Царь не просто произнес речь, но, как показывают пометы на полях черновых вариантов текста его речи, похоже, что он участвовал в ее редактировании. В речи Ивана, которая была протоколирована во время произнесения одним из делегатов – черниговским воеводой Лукой Хрущевым, четко прослеживается основная мысль царя, обращенная к народу. Она заключалась в следующих словах: «…нельзя исправить минувшего зла: могу только спасти вас от подобных притеснений и грабительств в будущем. Забудьте, чего уж нет и не будет! Оставьте ненависть и вражду! Соединимся любовью христианскою! Отныне я ваш судья и заступник». Эта речь имела большой резонанс в обществе и стала причиной того, что Земский собор 1549 г. вошел в историю под названием «Собора примирения».

Появление такой формы народного представительства, как Земский собор, знаменовало собой новый этап развития русской государственности – складывания сословно-представительной монархии. Однако не стоит его отождествлять с «предпарламентом» в современном его понимании. Этот орган несмотря на то, что собирался нерегулярно, тем не менее занял важное место в складывающейся системе власти. В периоды междуцарствий при определении стратегических направлений развития внутренней и внешней политики соборы играли важную роль в поддержке тех или иных решений власти. За все время своего существования в системе русских государственных институтов Земские соборы никогда не ограничивали власть царя, а поддерживали ее авторитетом представителей сословий. Поэтому, за исключением ряда чрезвычайных обстоятельств (когда в 1599 г. и 1613 г. они собирались для избрания на престол новой династии), эти представительные учреждения всегда носили не законодательный, а в большей степени законосовещательный характер и помогали самодержавной власти в проведении в жизнь ее решений. В этой связи я хотел бы упомянуть и еще одну важную для власти прерогативу Земских соборов – фискальную. Давая добро на объявление войны, выкуп пленных или строительство новых крепостей, соборы подписывались «всем миром» под порядком сбора и суммами расходов, которые должна была нести «земля» в обеспечении этих решений.

Нововведения не заставили себя ждать. Наиболее значительным из них по праву считается создание нового свода законов, вошедшего в историю под названием «Судебника Ивана Грозного». Он был принят на Земском соборе 1550 г. и, повторяя структуру предыдущего Судебника 1497 г., содержал 101 главу.

Среди важнейших положений нового законодательства было ограничение полномочий кормленцев в уездах, как в области суда и следствия, так и в сфере сбора налогов. Новый Судебник существенно ужесточил финансовый контроль за местными властями. Теперь его должны были осуществлять специальные царские чиновники, которые учитывали суммы доходов и расходов по податным спискам. Были ужесточены наказания за взяточничество при судопроизводстве и расширены полномочия губных старост при проведении следствия, а практика кормлений была вовсе упразднена.

Местный суд становился образцом отношений государственной власти с выборными от сословий. Губные и земские старосты, осуществлявшие суд, следствие и сбор налогов на местах, опирались на избираемых нижестоящих выборных должностных лиц: сотских и десятских. Сменяемость местной власти сокращала масштабы злоупотреблений и произвола. Этим же чиновникам вменялось в обязанность следить за тем, чтобы судьи не брали взяток («посулов») при вынесении приговоров. Таким образом, центральная власть на деле поступалась частью своих широких прерогатив в пользу «лучших людей» на местах.

В ключе этих нововведений лежала и отмена торговых привилегий монастырям и крупным феодалам. Право сбора таможенных пошлин переходило в руки исключительно царской администрации.

Мало в чем изменилось положение крестьянства. Переход крестьян от помещика к помещику, как и в предыдущем Судебнике, ограничивался Юрьевым днем. Однако новые законы увеличивали плату за «пожилое». Кроме того, действие этих законов теперь распространялось на все вновь присоединенные к России территории, что косвенно стимулировало побеги крестьян от своих хозяев все дальше и дальше от центра страны.

В 1556 г. начались преобразования в военной сфере. Согласно изданному тогда Уложению о службе, они развивались в нескольких направлениях. Во-первых, начать военную службу можно было с 15-ти лет. Служба была пожизненной и переходила по наследству. Со стороны государства она обеспечивалась «материальным довольствием» в лице «поместных дач» – поместий – формы условного землевладения, о котором я уже писал в предыдущих главах. В среднем такие поместья составляли от 150 до 540 десятин земли. Допускалась и выплата денежного содержания от 4 до 7 рублей в год. Эти выплаты могли быть увеличены в случае, если помещик приводил с собой дополнительных бойцов (вооруженных крестьян, боевых холопов и пр.). В случае военной опасности каждый дворянин обязан был «конно, пешно, оружно» явиться под знамена царских воевод. Такая форма военной службы именовалась «службой по Отечеству» и знаменовала собой появление в русской армии нового вида войск – дворянского конного ополчения, которое составило ядро русской армии во второй половине XVI и в XVII вв.

Во-вторых, военная реформа предполагала существенное расширение вооруженных сил за счет «охочих людей», желающих приступить к военной службе и необремененных какими-либо обстоятельствами, этому препятствующими. Такая форма не подразумевала передачи службы по наследству и наделения поместными дачами, но при этом предполагала более широкое материальное и денежное обеспечение людей, в нее вступавших. Новобранцам выдавалось по три аршина красного сукна на пошив униформы и вооружение за государственный счет. Так появились первые отряды стрельцов. Они были одеты в длиннополые красные кафтаны, отороченные мехом, и вооружены бердышами и пищалями, аналогичными западноевропейским аркебузам и мушкетам. В арсенале стрельцов имелись также сабли и палаши. В качестве материального довольствия стрельцы получали так называемые «стрелецкие дачи» в пригородах населенных пунктов, где они несли службу, и возможность в свободное от службы время заниматься ремеслом и торговлей. Так в городах возникли стрелецкие слободы, о существовании которых ныне напоминают одноименные названия улиц.

Такой принцип комплектования и размещения стрелецких подразделений обусловил их применение преимущественно в городах, где стрельцы несли гарнизонную и комендантскую службу. К концу XVI в. общая численность этого рода войск в русской армии достигла 25 000 человек.

Позаботился Иван Грозный и о личной безопасности. В 1550 г. им была создана личная гвардия. Ее составила так называемая «избранная тысяча» провинциальных дворян, которым были розданы поместья в окрестностях Москвы и которые составили специальный отряд царских телохранителей. Они дали Ивану Грозному личную присягу в верности. Любопытны в этой связи два обстоятельства. С одной стороны, известно, что Иван принимал эту присягу лично. Cама присяга была клятвой, данной не Русскому государству, а лично царю. С другой стороны, любопытен текст присяги: дававшие ее дворяне присягали не только за себя, но и за своих родных и близких. То есть в случае нарушения присяги Иван получал не только полное право распоряжаться жизнями присягнувших ему, но и их жен, родителей и детей. С позиций XXI в. такую форму присяги иначе как заложничеством не назовешь. Впрочем, для своего и даже для более позднего времени такая практика была нормой.

Важное значение для обороны страны имело введение в 1571 г. Устава сторожевой и станичной службы. Разработанный князем М. И. Воротынским, регламент пограничной стражи определял строгий порядок несения порубежного караула. Дежурство пограничной стражи продолжалась с 1 апреля по 30 ноября. Устав повелевал воеводам приграничных городов отправлять для несения дозорной службы специально обученных людей. Впервые на государственном уровне к охране границ было привлечено казачество.

Важным в свете военных преобразований и государственного строительства в целом было решение об ограничении права местничества при занятии командных должностей в армии в военное время. Напомню, что в Московском княжестве сложилась традиция, согласно которой государственные должности занимались не в соответствии с компетенцией кандидатов, а в зависимости от степени их родства с царствующей фамилией. Это создавало множество проблем в управлении страной и особенно в таких чувствительных областях, как оборона. Иван Грозный попытался искоренить это зло. Несмотря на то, что благодаря данному решению во время войны к командованию войсками действительно получили доступ люди, более соответствующие своим должностям, нежели родовитые бояре, остальные сферы государственного управления продолжали жить по старинке еще более века.

В заслугу Ивану Грозному также можно поставить и создание отечественного военно-промышленного комплекса. Посещая сегодня Оружейную палату – один из музеев Московского Кремля, где хранятся реликвии русской государственности, мало кто отдает себе отчет, что изначально она возникла как учреждение, оправдывающее свое название. В 1547 г. в русских официальных документах она упоминается как хранилище оружия, а с 60-х гг. XVI в. – как мануфактура по его производству. Оружейная палата производила пищали, мушкеты, пистолеты и прочие «самопалы» (так тогда называлось огнестрельное оружие), мечи, сабли, палаши, а также кольчуги, панцири и другие виды холодного оружия и защитного вооружения. Более тяжелое оружие изготавливала учрежденная Иваном Грозным специальная мануфактура – Пушечный двор с плавильными печами, кузницами, литейными амбарами и другими предприятиями. Это было одно из передовых в техническом отношении производств своего времени. Там изготавливались артиллерийские орудия разного калибра и назначения (мортиры, бомбарды, единороги, пищали и пр.). Сейчас об этом предприятии напоминает разве что название Пушечной улицы в районе нынешней Лубянской площади. А в XVI—XVII вв. боевые возможности пушек, изготовленных там, хорошо знали как на Западе, так и на Востоке.

В связи с нехваткой собственных квалифицированных кадров Иван Грозный выписывал из Европы довольно много специалистов в разных областях ремесла, медицины и военного дела. В Москве пришлось даже учредить Немецкую слободу – место, где компактно проживали иностранцы. Она располагалась недалеко от устья Яузы в нынешнем районе Лефортово. Хочу оговориться в этой связи, что «немцами» в XVI—XVII вв. в России называли не выходцев из Германии, как сейчас, а всех иностранцев, потому что для русских людей того времени они были «немыми» – не говорящими по-русски. Оттого и иноземную слободу называли «немецкой».

Раз уж мы с вами затронули вопросы установления связей с внешним миром, не могу не отметить тот факт, что именно в правление Ивана Грозного Россия установила дипломатические отношения с Великобританией. Произошло это так. В 1553 г. английский король Эдуард VI направил морскую экспедицию в составе двух кораблей на поиск северо-восточного прохода в Китай и Индию. Ее возглавлял сэр Хью Уиллоби, а капитанами кораблей были Роберт Ченслер и Климент Адамс. Экспедиция благополучно достигла Белого моря. 24 августа 1553 г. флагман экспедиции «Эдуард Бонавентура» во главе с Ченслером вошел в бухту Св. Николая и пристал к берегу недалеко от Николо-Корельского монастыря. Англичане объявили, что имеют от английского короля письмо к царю и желают завести с русскими торговлю. Снабдив их съестными припасами, начальники Двинской земли немедленно отправили гонца к царю, который пригласил Ченслера в Москву и велел предоставить ему все возможные удобства в пути.

В Москве Ченслер подал Ивану грамоту Эдуарда и провел с ним переговоры. Стороны решили обменяться посольствами и установить торговые отношения. Известно, что Ченслер удостоился чести отобедать с Иваном Грозным, а затем провел переговоры с боярами. В феврале 1554 г. он был отпущен царем с ответом английскому королю. В Лондоне известие об открытии нового рынка было воспринято с воодушевлением, и в 1555 г. была образована Московская компания для торговли с Россией. В конце того же года Ченслер вновь прибыл в Россию во главе флотилии из четырех судов. Иван Грозный радушно принял старого знакомого, и в следующем году Ченслер отбыл из России с большим количеством товара и грамотой, дарующей англичанам право беспошлинной торговли на русском Севере. Вместе с ним в Англию прибыл первый русский посол Осип Непея. А в 1557 г. в Москве на Варварке напротив Кремля начало свою работу первое английское представительство. Это здание сохранилось до наших дней, и сейчас там находится музей, который так и называется – «Старый английский двор».

Однако вернемся к вопросам государственного строительства. До середины XVI в. высшая исполнительная и законодательная власти в стране концентрировались в Боярской думе. Но уже при отце Ивана Грозного Василии III стало очевидно, что Боярская дума не справляется с новыми велениями времени по мере роста территории и сложности новых задач управления. В связи с этим в России сложилась практика, когда великий князь или царь начал «давать в приказ» отдельным боярам ту или иную группу «государевых дел». Назначенным «в приказ» боярам, в свою очередь, требовались дьяки, подъячие, писари и т. д. Всех этих людей надо было где-то разместить, обеспечить чернилами, бумагой и перьями для письма. Так появились первые «съезжие» или приказные избы и было положено начало системе русской высшей исполнительной власти, получившей название «приказов».

Первыми из подобных учреждений были приказы, курирующие военную сферу: Разрядный, Поместный, Пушкарский, а также Оружейная палата. Вскоре появились ведомства, управлявшие другими сферами жизни. Появление приказной системы управления, которая окончательно сложилась в правление Ивана Грозного, было шагом вперед. С одной стороны, таким образом было положено начало разделению исполнительной и законодательной властей. Но с другой стороны, неразбериха в определении границ компетенции того или иного приказа приводила к тому, что их функции пересекались, дублировали друг друга или вовсе не охватывали какой-либо области управления. Так, например, Разбойный приказ, как я вам рассказывал на прошлой лекции, ведал довольно узкой сферой борьбы с резонансными преступлениями по стране и координацией деятельности губных старост. А приказ Большого Казанского дворца ведал абсолютно всем, что происходило на просторах бывшего Казанского ханства. Кроме того, эта система не предполагала постоянства в числе приказов. По мере возникновения новой сферы управления возникал и соответствующий приказ. Поэтому общее число приказов до их отмены Петром Великим составляло в разное время от 50 до 250. Вместе с ростом их числа стала усиливать свое влияние на принятие управленческих решений прослойка приказной бюрократии – думных и приказных дьяков и дворян.

Подобная модернизация целых отраслей государственной жизни требовала немалых средств. Это вызывало необходимость изменения налоговой системы. В 1550—1551 гг. была проведена отмена финансовых изъятий на оплату основных налогов и разнообразных проездных и торговых пошлин – основного источника дохода монастырей («тарханы»). Была установлена единая податная единица – «большая соха». Для различных категорий налогоплательщиков ее размер разнился. Например, «служилая соха» включала 800 четвертей земли, «церковная соха» – 600 четвертей, а «черная» – 400. Были введены новые налоги (например, «пищальные деньги», «полотняные деньги») и увеличены старые налоги (например, «ямские сборы»).

Говоря о податных нововведениях, не могу не рассказать о том, что Иван Грозный был одним из первых наших правителей, который обращал человеческие пороки в прибыль казне. Грозный считается родоначальником идеи государственной монополии на продажу водки в России. Мы как-то обсуждали с вами историю появления этого горячительного напитка в московских пределах. Уже с тех пор водку продавали в корчмах и трактирах, но ее качество никто не контролировал. После своего триумфального похода на Казань Иван распорядился запретить в Москве продавать водку, разрешив пить её одним опричникам, и для их попоек построил «на балчуге» (т. е. на болоте) особый дом, названный кабаком. Кабак «на балчуге» полюбился и самому царю. Поэтому с 1555 г. из Москвы начали предписывать наместникам прекращать везде свободную торговлю питьями в корчмах и заводить «царевы кабаки».

Судя по писцовым книгам, «пьяная деньга» собиралась специальными чиновниками – «целовальниками» ежевечерне и шла в доход государству. Чуть позже появилась и система откупа, когда за определенную плату кабаки могли открывать бояре или монастыри. Соответственно расширился и круг лиц, официально допущенных к посещению кабаков. Это были крестьяне, стрельцы, жители посадов. Купцам, духовенству и дворянам возбранялось посещение питейных мест, но разрешалось употреблять напитки дома. Нарушителей этого порядка ждала суровая и позорная казнь. Если судить по воспоминаниям беглого дъяка Посольского приказа Григория Котошихина, еще в середине XVII в. «самогонщиков», а также тех, кто пил водку в неположенном месте или поставщиков контрафактной продукции, сковывали цепью и водили взад-вперед по Москве с привязанными на груди флягами. Эту процессию сопровождали специальные чиновники, которые били по спинам приговоренных батогами.

Таким образом, налоговые изменения при Иване Грозном были направлены на увеличение доходов государства. В результате этих нововведений произошло резкое повышение налогового пресса, власти добились также единообразия в налоговой сфере.

Преобразования середины XVI в. затронули и церковную жизнь. В 1551 г. по инициативе митрополита Макария состоялся так называемый Стоглавый собор Русской Православной Церкви. Свое название он получил потому, что решения этого высокого собрания были сведены в 100 глав. Считается, что причиной созыва этого собора было одобрение предложенной Избранной Радой программы реформ, которая предусматривала утверждение нового Судебника и довольно кардинальную реформу внутрицерковной жизни. Если судить по перечню «царских вопросов», предложенных участникам собора, то реформа включала секуляризацию церковных земель и установление подсудности духовных лиц светскому суду. Эта часть правительственных предложений была категорически отклонена большинством Стоглавого собора.

Интересен тот факт, что Иван Грозный выступал с речью перед участниками собора, пытаясь обосновать пользу нововведений. Он обличал духовенство (и особенно монашествующих) в несоответствии их нравственного облика высокому призванию, порицая их за пьянство и дебоши в храмах. В соответствующей главе решений Стоглавого собора настоятелям монастырей вменялось в обязанность следить, чтобы братия не сквернословила, а монахи «в пияни в церковь и в святой алтарь не входили и до кровопролития не билися».

Стоглавый собор провозгласил неприкосновенность церковных имуществ и подсудность духовных лиц исключительно церковному суду. Члены Стоглавого собора пошли также навстречу правительству в таких вопросах, как запрещение монастырям основывать новые слободы в городах, заниматься ростовщичеством. Было выдвинуто требование согласовывать приобретение и продажу крупной земельной собственности с царской администрацией и пр. Решениями Стоглавого собора была осуществлена унификация ряда церковных обрядов на всей территории России, проведена регламентация норм внутрицерковной жизни. Отдельным постановлением этого собора был сформирован общерусский пантеон из более пятидесяти месточтимых святых. С целью повышения образовательного и улучшения нравственного уровня духовенства предполагалось открыть специальные учебные заведения, где, помимо прочего, духовенство должно было обучаться правильному исполнению своих обязанностей. Был установлен контроль церковных властей над деятельностью книжных пи цов, иконописцев и т. д. В целом решения Стоглавого собора более чем на столетие определили нормативную и правовую базу русской церковной жизни.

Вышеперечисленной совокупностью преобразований Иван Грозный заложил основы нового этапа в развитии русской государственности, именуемой сословно-представительной монархией. Теперь авторитет и власть царя опирались не только на божественное происхождение (что зримо демонстрировала подданным церемония венчания на царство), не только укреплялись авторитетом Боярской думы (состав которой при Иване Грозном был существенно расширен), но получили новую форму легализации через одобрение его действий со стороны всесословного народного представительства – Земского собора.

Исполнение принимаемых высшей властью решений возлагалось на новые органы управления – приказы. На местах же единая система власти пока не сложилась. Всесильные в прошлом кормленцы были заменены наместниками и воеводами, чьи права были сильно ограничены. Ряд властных функций и прерогатив был делегирован выборным губным и земским представителям в лице губных и земских старост, «лучших людей», «излюбленных голов» и пр.

Хочу еще раз особо подчеркнуть, что перечисленные выше преобразования государственного строя, способствующие созданию сословно-представительной монархии, завершены не были: созыв соборов проводился нерегулярно, не существовало одобренных царем и принятых на соборе единообразных правил избрания депутатов, не был законодательно определен круг вопросов, подлежащих соборному рассмотрению. Поэтому, не отрицая тех действий на пути к сословно-представительной монархии, которые предприняли Иван Грозный и Избранная Рада, надо признать, что их было явно недостаточно, чтобы из Земских соборов могло образ ваться подобие парламентской монархии западноевропейского типа. Я думаю к тому же, что Иван Грозный и члены Избранной Рады вряд ли ставили перед собой такую задачу или хотели бы этого.

Тем не менее те серьезные, как мы бы сегодня сказали, инфраструктурные изменения, которые привнесли в русскую жизнь эти реформы, не замедлили сказаться на укреплении прежде всего внешнеполитического положения России. Я имею в виду расширение территории страны на Восток, включение в состав России Казанского, Астраханского и начало присоединения Сибирского ханств. Однако об этом мы поговорим в отдельной главе. Здесь же я хотел бы рассказать о том глубоком мировоззренческом кризисе, который испытал Иван Грозный на вершине своей славы.

Начало этого кризиса связывается с неизвестной болезнью, которая поразила царя в марте 1553 г. Никто не мог поставить ему верный диагноз, все попытки лечения оказались тщетными. Царь угасал день ото дня и потребовал от бояр и своих соратников по Избранной Раде присягнуть малолетнему наследнику царевичу Дмитрию (умершему через три месяца после описываемых событий). Это требование привело к расколу в стане бояр и сподвижников Ивана. Царевичу было два месяца от рождения, поэтому многие приближенные отказались присягать, сказавшись больными. Кто-то колебался. Среди колеблющихся были духовник царя Сильвестр и Алексей Адашев. Последний, хотя и присягнул «пеленочнику», но, как можно судить по имеющимся свидетельствам его бесед с боярами, не считал царственного младенца истинным наследником престола. В этих условиях у части бояр возникла идея о том, что наиболее реальным кандидатом на трон в случае смерти Грозного мог бы стать Владимир Андреевич Старицкий – сын убитого Еленой Глинской брата Василия III Андрея.

Иван Грозный выздоровел так же неожиданно, как и заболел, однако впечатления, полученные им на смертном одре, оставили глубокие следы в памяти и повлияли на его сознание. Царь перестал доверять кому бы то ни было, кроме своей жены, часто беспричинно погружался в состояние крайней угнетенности и тревоги, плохо спал. Его мучила мнительность и подозрительность ко всем вокруг. Дело дошло до того, что он начал принимать еду только из рук жены.

По мере развития этих событий уменьшилось влияние Сильвестра и Адашева на Ивана. К 1559 г. отношения между ними настолько обострились, что Сильвестр попросил царя разрешить ему удалиться в монастырь. Эта просьба была удовлетворена, и Сильвестр принял постриг в Кирилло-Белозерском монастыре. В дальнейшем его следы теряются в Соловецком монастыре. Там, согласно официальным источникам, он и провел остаток своей жизни. Более печальной оказалась судьба Алексея Адашева. До 1560 г. он находился при Дворе, затем после начала Ливонской войны отправился на фронт 3-м воеводой большого полка, но по приказу Ивана Грозного был арестован, отправлен в тюрьму в Дерпт и там замучен. В довершение всего в том же году умерла царица Анастасия. При дворе распространились слухи о ее отравлении, но они до сих пор не находят своего подтверждения на документальном уровне.

Царь окружил себя новыми людьми. Среди них оказались и незнатный дворянин Григорий Лукьянович Малюта-Скуратов, Алексей Данилович Басманов и его сын Федор, а также будущий зять царя Борис Федорович Годунов. Прежние царские фавориты постарались стать как можно более незаметными. Многие из них, подобно Алексею Адашеву, воспользовались началом Ливонской войны, чтобы удалиться от Двора. Среди них был и князь Андрей Михайлович Курбский.

Герой штурма Казани, он находился в войсках с 1558 г., однако не в действующей армии в Ливонии, а на юге, прикрывая возможные нападения на Москву крымского хана. Когда в 1559 г. эта опасность миновала, а на Ливонском фронте начались неудачи, он в 1560 г. был направлен туда командовать войсками. Попав на Ливонский фронт, Курбский участвовал в битве под Эрмессом в августе 1560 г., которая завершила историю Ливонского ордена. В апреле 1563 г. он был назначен воеводой в столицу русской Ливонии – г. Юрьев (ныне г. Тарту в Эстонии). Это означало, что он фактически стал наместником всех захваченных русскими войсками земель в Прибалтике.

На фоне этого успеха 30 апреля 1564 г. Курбский сбежал к неприятелю, с которым вел тайную переписку с января 1563 г. Вопрос, который возник в связи с этим поступком, в исторической науке звучит так: «Курбский был предателем или политическим оппонентом Ивана Грозного?». Я бы ответил на этот вопрос утвердительно. Андрей Михайлович, будучи командующим армией, без ведома царя вел тайные переговоры с противником и перешел на его сторону, нарушив присягу. Такое поведение во все времена считалось изменой и предательством. И именно так расценил поступок своего бывшего главнокомандующего Иван Грозный.

Что им двигало? Как это ни прискорбно, он опасался прежде всего за свою жизнь. Можно предположить, что такие опасения имели под собой почву. Его предшественник в должности и коллега по Избранной Раде Алексей Адашев, как мы помним, кончил свои дни в застенках Юрьевского замка. Но, страшась за свою жизнь, Курбский как данность принял тот факт, что первым делом разгневанный царь выместит зло именно на его ближайших родственниках – матери, жене и сыне (что он и сделал, дав старт одному из самых чудовищных и беспрецедентных по количеству жертв периодов русской истории). Такое отношение к своим родным и близким гораздо лучше характеризует личность беглого князя, нежели все его последующие утверждения о политических разногласиях с царем.

Прибыв после некоторой заминки в ливонский город Вольмар, Курбский написал первое письмо Ивану Грозному. Из него проистекало, что его эмиграция вызвана непримиримыми идеологическими противоречиями с царем-деспотом.

Курбский обвинял государя в том, что он не чтит святых отцов и склонен к блуду, что он «ненастоящий», что «когда-то он был пресветлым в православии», но затем впал в ересь и стал слугой Сатаны. Это проявилось в антихристианском поведении Ивана и прежде всего в несправедливых гонениях на лучших людей государства. С этого началась знаменитая переписка Ивана Грозного с Курбским, состоявшая из трех посланий Курбского и двух Ивана.

Когда из XXI в. мы пытаемся отыскать в строках писем Курбского голос диссидента и демократа XVI в., следует помнить, что ни Курбский, ни кто-либо другой из окружения Ивана Грозного в то время не знал, что такое «демократия». Князь мыслил в терминах и понятиях своего времени. Его письма Ивану – это скорее манифест представителей региональных княжеских родов – князей Ростовских, Суздальских, Тверских и пр., которые в ходе строительства единого государства потеряли высокий статус удельных князей, земли, вотчины, а часто и жизнь. Взамен они стали «служебниками» московских государей, бессловесными исполнителями их воли. Курбский озвучил то, о чем думали другие «из бывших». Просто о других подобных протестах мы ничего не знаем. И еще одна ремарка. В своей книге про Ивана Грозного, о которой мы уже раньше упоминали, именно Курбский выдвинул концепцию «двух Иванов»: первого, «богоугодного» – в период, когда все свои действия он согласовывал с Избранной Радой, и второго – после того. Эта концепция была предана широкой гласности Н. М. Карамзиным и по сей день встречается в отдельных работах, посвященных эпохе Ивана Грозного. Но так ли это было на самом деле?

Бегство Курбского дало старт чреде массовых репрессий. Было разорено фамильное гнездо беглеца, убиты родные, родственники, челядь и дворовые люди. Начались поиски скрытых врагов. Спираль террора быстро начала раскручиваться, но конец наступил 3 декабря 1564 г. В тот день неожиданно для всех царь с детьми и новым окружением покинул столицу в неизвестном направлении, захватив с собой всю казну и наиболее ценные иконы из кремлевских соборов. Около двух недель он прожил в Коломенском, дожидаясь установления санного пути, а затем через Троице-Сергиев монастырь отправился в Александрову слободу.

Несколько недель в Москве никто не знал ни где государь, ни что думать. Нарастали панические настроения. Где-то через месяц он объявился сам, прислав в Москву два письма. Первое он адресовал боярам, другое – московскому «черному люду». В первом письме Иван описывал многочисленные примеры беззакония бояр и детей боярских, обличая их в пособничестве в измене государству. Второе предназначалось «посаду» и зачитывалось по городу «всегласно». В нем царь заверял москвичей, что на них он зла не держит и опалы никакой накладывать не собирается, но в сложившихся обстоятельствах предпочитает отречься от власти.

Эти события грозили Москве бунтом. Чтобы предотвратить погромы, в Александрову слободу боярами было снаряжено посольство во главе с митрополитом, чтобы «ударить царю челом и плакаться». Выслушав послов, Иван согласился вернуться на трон только при соблюдении ряда условий. Они заключались в том, что царь по своему усмотрению впредь будет «невозбранно казнить изменников опалою, смертию, лишением состояния без всякого стужения…».

Получив согласие на свой ультиматум, 2 февраля 1565 г. Иван Грозный возвратился в Москву и объявил об учреждении опричнины. Следует оговориться, что термин «опричнина» происходит от слова «опричь», что на древнерусском языке было синонимом слова «кроме». Поэтому опричников на Руси называли еще и «кромешниками». В Древней Руси этот термин применялся еще и как обозначение территории, выделявшейся вдове почившего князя для ее содержания. Но в новой редакции этот термин получил совершенно иное звучание.

Итак, изложенный Иваном Грозным боярам план борьбы с всепроникающей государственной изменой заключался в следующем: страна делилась на две неравные части – на «земщину» и «опричнину». В «земщине» продолжали действовать те же порядки и установления, которые сложились до введения «опричнины»: законодательная власть находилась в руках Боярской думы, опиравшейся на прежние приказы и земское войско. Там продолжали действовать прежние законы и правила. В церкви оставался прежний митрополит. Для полноты картины во главе «земли» Иван Грозный посадил в 1575 г. Саид-хана (? —1616) – внука хана Большой Орды Ахмата, перешедшего на службу к Грозному. В русской истории этот человек более известен под именем Симеона Бекбулатовича, которое он получил в крещении. Назначение крещеного татарина «Великим князем московским» подчеркивало уничижительное отношение Грозного к земщине. Причем над Симеоном был совершён обряд венчания на царство, он председательствовал в Думе земских бояр и издавал от своего имени правительственные указы. Жил Симеон в Москве, окружённый пышным двором, в то время как Грозный поселился в скромной обстановке на Петровке. В своих посланиях Симеону Иван Грозный соблюдал принятые уничижительные формулы обращения подданного к царю: «Государю великому князю Семиону Бекбулатовичю всеа Русии Иванец Васильев с своими детишками, с Иванцом да с Федорцом, челом бьют».

В выделенных в «государев удел» опричных землях формировалась параллельная структура управления со своей Боярской думой, приказами и церковными иерархами, во главе которых стоял опричный митрополит. В своих действиях Иван опирался на вновь созданное опричное войско, основу которого составляла его личная гвардия – Избранная тысяча. Отбор опричников Иван проводил лично. Прошедшие собеседование принимали присягу в торжественной обстановке. Они клялись в верности царю и его семье, обязывались искоренять крамолу и доносить обо всем подозрительном, что замышляет-я против царя. Присяга была построена таким образом, что, принимая ее, эти люди отрекались от своих родных и близких. Символами личной преданности царю и готовности «мести» крамолу из государства стали собачьи головы и метелки, притороченные к седлам опричников. Традиционной униформой опричного войска стало простое монашеское одеяние черного цвета, под которым, впрочем, часто угадывалось оружие и богатые одежды.

Граница между земщиной и опричниной была реальной. Принцип разделения страны, которым руководствовался Иван Грозный, до сих пор вызывает споры. Часто границы опричных земель проходили внутри земских. Больше всего таких мест отмечено на западе, юге и севере страны. В опричнину попали такие города, как Можайск, Суздаль, Шуя, Медынь, Галич, Юрьевец, Старая Русса, Вологда, Каргополь. В Москве граница земщины и опричнины прошла по слободам. Те части города, которые находились по левую сторону Большой Никитской улицы по направлению к современному Парку культуры им. Горького входили в опричнину. Части по правой стороне Большой Никитской улицы – в земщину. Все расходы на создание опричной системы составили астрономическую для своего времени сумму в 100 000 рублей.

Несмотря на разделение страны, во внешней политике Иван Грозный продолжал выступать как полномочный представитель своего государства и представляться как венчанный на царство Государь Всея Земли. Таким образом, очевидно, что политика опричнины должна была служить целям в большей степени внутренней, нежели внешней политики.

Сразу же после учреждения опричнины началась новая волна репрессий лиц, подозревавшихся самим государем или его окружением в измене. Наиболее мягким наказанием для тех, кто попал в жернова этой адской машины, служил постриг в монахи, надрезание языка или лишение ушей. К сожалению, наш сегодняшний мир тоже полон насилия, как и в XVI в. Сегодня оно окружает нас в силу всепроникающих информационных технологий, активно использующих образ и факты насилия в целях повышения рейтингов и увеличения аудитории СМИ. Поэтому, рассказывая по необходимости про опричные расправы, я отнюдь не испытываю горячего желания сообщать вам их детали. Я могу сравнить их только с саморекламой боевиков нынешнего ИГИЛ, все чаще мелькающей в выпусках новостей с Ближнего Востока. Созданная Иваном Грозным репрессивная машина тоже не делала поблажек ни боярам, ни крестьянам, ни детям, ни взрослым. Так, после казни казанского воеводы А. Горбатого, вся вина которого состояла в том, что он имел смелость высказаться за кандидатуру Андрея Старицкого как возможного преемника Ивана в случае его смерти, опричники истребили всю его семью, не пожалев малолетних детей. Практически полностью был истреблен род ростовских князей, вина которых состояла только в том, что к ним принадлежал С. В. Лобанов-Ростовский, впервые высказавший идею о возможной коронации Старицкого. Владимир Андреевич Старицкий был вызван осенью 1569 г. в Александрову слободу со всей семьей и убит то ли самим царем, то ли Малютой Скуратовым, заставившим его выпить отравленное вино. В то же время в Горицком монастыре была задушена его бабка – княгиня Ефросинья. Затем были убиты члены семьи, домочадцы и челядь князя.

Так как зачастую документальным оформлением этих расправ опричники пренебрегали, то и число жертв этого внесудебного насилия мы можем назвать весьма приблизительно. Своеобразным исключением из этой практики можно считать личный счет расправ самого Ивана Грозного. Дело в том, что временами на него находили приступы раскаяния. И тогда он проводил ночи напролет в истовых молитвах за упокой души тех, кого он безвинно лишил жизни. А чтобы поминать всех поименно, Иван вел специальный документ, получивший у исследователей название Синодик. В него он записывал имена всех, за чью смерть нес личную ответственность. Всего в этом Синодике содержится более 3200 имен.

Такой масштаб репрессий вот уже двести лет ставит перед исследователями вопрос об их причинах. Один из основоположников русской исторической науки Н. М. Карамзин видел в них «бессмысленную тиранию» как следствие «ужасной перемены в душе царя», произошедшей после смерти любимой жены. В. О. Ключевский писал об опричнине: «Если все это не простое сумасбродство, то очень похоже на политический маскарад, где всем государственным силам нарочно даны несвойственные им роли и поддельные физиономии». На рубеже XIX—XX вв. еще один замечательный русский историк, профессор С.-Петербургского университета С. Ф. Платонов попытался найти в опричной политике какое-то рациональное зерно. Он выдвинул гипотезу, что опричнина была средством борьбы центральной власти с потомками удельной аристократии и кормленческими группировками и привела к подрыву вотчинного землевладения потомственной аристократии.

Эта гипотеза была воспринята советской исторической наукой, поскольку она объясняла опричнину как механизм смены старой элиты (боярства) новой (дворянством) и позволяла представить эту террористическую практику как метод достижения «прогрессивных» политических целей. Благо реалии СССР 30-х гг. ХХ в. позволяли провести недвусмысленную аналогию борьбы с «врагами народа». Одним из элементов пропаганды этой концепции в народе был уже упоминавшийся нами киношедевр С. М. Эйзенштейна «Иван Грозный». Однако после ухода сталинского режима зашаталась и «прогрессистская» схема опричнины. В работах С. Б. Веселовского, А. А. Зимина, а затем и В. Б. Кобрина было убедительно показано, что в годы опричных репрессий боярство пострадало не больше других сословий, а ряды опричников пополнялись из тех же социальных слоев русского общества, на которые опричный террор и был направлен.

Таким образом, вышеизложенный дискурс вокруг природы опричного террора, который велся на протяжении последних двух веков, исходил из двух недоказанных предположений. Первое приписывает Грозному помутнение рассудка («сумасбродство», «перемена в душе» и пр.), второе – уповает на некий социальный проект, который царь самостоятельно сформулировал и добивался его реализации таким кровавым способом.

Можно посмотреть на политику опричнины и с религиозно-философской точки зрения. Недавнее исследование А. Л. Юрганова показывает, что религиозная подоплека опричнины заключалась в весьма рискованном даже с позиций XVI в. доведении Иваном Грозным до логического конца канонического утверждения о царе как наместнике Бога на земле. Согласно ему, если власть царя от Бога, то и все поступки царя имеют божественную, а не человеческую природу и угодны Богу. Поэтому творя «страшный суд» здесь и сейчас, царь верил, что исполняет божественную миссию, «ускоряя» божественный промысел. Разумеется, с церковной точки зрения, это чудовищное извращение Нового Завета. Но единственным человеком, который не боялся указать царю на его ошибку был митрополит Филипп. И он также канул в пучине репрессий.

Еще большую ясность в природу опричнины вносит изучение не отдельных эпизодов опричных вакханалий, насколько бы не были они показательны по своей бессмысленности, а «волн» опричного террора. Их было несколько. Первая волна относится к февралю 1565 г., когда были обвинены в измене и казнены пять московских бояр, а около десятка ростовских и ярославских княжат были сосланы в Казань. Но тогда Грозный, по всей видимости, лишь оттачивал свой опричный топор.

В 1566 г. начались более масштабные репрессии. Их жертвами стали члены Земского собора, собранного для утверждения чрезвычайных налогов для ведения войны в Ливонии. На соборе значительная часть делегатов потребовала отмены опричнины. Последовали новые казни. Следующий удар был нанесен в сентябре 1568 г. и был направлен против земской Боярской думы. Были казнены председатель Думы И. П. Челядин-Федоров, окольничие М. И. Колычев и М. М. Лыков, боярин А. И. Котырев-Ростовский, а вместе с ними около 150 дворян и приказных дьяков. Им вменялось в вину участие в заговоре с целью смещения Ивана Грозного. Так оппозиция в Думе была обезглавлена и ничто не мешало Грозному расправиться со строптивыми церковными иерархами.

После смерти митрополита Макария в 1563 г. на митрополичий престол был избран митрополит Афанасий, который 9 мая 1566 г. демонстративно сложил с себя сан и удалился в монастырь в силу своего несогласия с политикой опричнины. Грозный передал было митрополичий престол казанскому архиепископу Герману, но тот «тихими словами» пытался склонить царя к отмене опричнины, и опричная Дума настояла на его изгнании. Тогда в Москву был спешно вызван игумен Соловецкого монастыря Филипп (в миру Федор Степанович Колычев), но тот поставил условием своей интронизации отмену опричнины. Царь был в ярости и хотел отправить строптивого иерарха обратно, но боязнь вконец испортить отношения с церковью остановила его от опрометчивых поступков. В конце концов, Церковный собор 1566 г. уговорил Филиппа возглавить церковь и при этом «не вступаться» в опричнину и царский «домовый обиход». Взамен Филипп выторговал для себя право «советовать царю и Великому князю». Нечего говорить о том, что Грозный в советах не нуждался, и митрополит фактически не мог бы исполнить своей должности в глазах паствы, не имея возможности образумить царя. Филиппу это стало очевидно в марте 1568 г. после того, как царь все-таки его принял и выслушал. Их беседа длилась несколько часов. Убедившись в тщетности своих потуг, митрополит публично выступил с критикой царя. 22 марта во время богослужения в Успенском соборе при большом стечении народа он начал с царем публично «враждовати об опричнине».

Опричники тут же стали готовить расправу над иерархом. Для сбора компромата была направлена специальная комиссия на Соловки, и искомый материал был найден. Правда, дело было настолько фальсифицировано, что его отказался подписать епископ Пафнутий – единственный член следственной комиссии, пользующийся доверием паствы. Тем не менее 4 ноября 1568 г. на Земском соборе Филипп заочно был осужден и лишен сана. Не зная об этом (или не желая подчиняться ему), опальный иерарх 8 ноября 1568 г. произнес еще одну проповедь против опричнины. Он еще не успел закончить, как в собор ворвался любимец царя Алексей Басманов с опричниками. Они сорвали с митрополита его облачение и отправили в тверской Отрочь монастырь. Год спустя митрополит был там задушен Малютой Скуратовым.

Значение расправы над митрополитом Филиппом было гораздо глубже, нежели реализация на практике известного сталинского принципа «нет человека – нет проблемы», столь популярного во время массовых репрессий 30-х гг. ХХ в. Дело в том, что в XVI в. еще сохранялась неписанная, но от того живая и очень важная для регулирования всей властной системы России традиция «печалования» (заступничества) митрополита перед царем на неправедность действий светской власти по отношению к народу. Эта традиция шла из глубины веков и была одной из главных светских обязанностей церкви. Данный неписанный обычай запрещал царю не прислушиваться к митрополичьему слову и служил своего рода инструментом политической балансировки отношений власти и народа. Устранение строптивого митрополита, сопровождавшееся повальной сменой других иерархов православной церкви, положило конец этой практике. Царь освобождался от еще одного (и довольно эффективного) фактора, сдерживающего его произвол. Кроме того, начиная с этого времени церковная организация на Руси стала также приобретать черты служилого сословия, жестко контролировавшегося светской властью.

Освободившись от каких-либо сдерживающих факторов, Грозный закономерно перешел от репрессий, хотя бы и массовых, но все же формально направленных против тех или иных лиц или групп лиц, обвинявшихся в «измене», к подлинно массовым репрессиям. В 1569 г. обвинения в «изменном деле» были предъявлены населению уже целого региона. Новгородцам и псковичам было вменено в вину, что они будто бы хотели «Новгород и Псков отдать литовскому королю, а царя и Великого князя Ивана Васильевича злым умышленьем извести, а на государство посадить князя Владимира Андреевича».

Надуманность этих обвинений очевидна хотя бы потому, что большинство помнивших «новгородскую старину» и независимость людей было выселено из Новгорода по итогам розыска еще в 1478 г. Вместо них в город из центральных районов России было переселено около 15 000 человек, не имевших ни малейшего представления о прежних новгородских правах и обычаях. Так что репрессиям подвергались потомки этих переселенцев, а не сами носители духа новгородской независимости.

Тем не менее по направлению к Новгороду выступил 15-тысячный опричный отряд, который вел сам царь. По дороге опричники жгли, насиловали и грабили население Клина, Торжка, Твери, Вышнего Волочка и других городов, попадавшихся им на пути. 2 января 1570 г. передовой отряд карателей подошел к Новгороду и блокировал его. 6 января в город въехал царь, после чего начался пятинедельный погром и грабеж Новгорода.

Вопрос о числе погибших в этой резне до сих пор является дискуссионным. Еще с советских времен в литературе утвердилась цифра в 3 000 жертв. Однако если верить сообщениям непосредственных участников событий, например, Генриху Штадену (немцу, ступившему в опричнину), только в первый день было убито 2 770 человек (и это не считая 1 490 жертв, расправу над которыми организовал Малюта Скуратов). Если экстраполировать эту цифру на пять недель пребывания опричного войска в Новгороде, то мы получим около 40 000 человек. Я не могу настаивать именно на этой цифре, но приведу сообщения новгородской летописи, согласно которым количество жертв погрома было настолько велико, что протекавшая по городу река Волхов при впадении в Ладогу была запружена телами и членами убитых людей настолько плотно, что образовалась кровавая запруда. Зверства сопровождались мародерством и святотатством. Был обесчещен и убит архиепископ новгородский Пимен. Что касается грабежей, то если верить тому же Штадену, в Новгород он пришел, имея под седлом одного коня, а уходил с сорока девятью. При этом 22 из них были запряжены в сани, доверху набитые «всяким добром».

Вслед за Новгородом погром был учинен во Пскове. Жертв здесь оказалось меньше. И отнюдь не из-за царской милости. Дело в том, что за пару месяцев до описываемых событий несколько сотен представителей знатных псковских фамилий были высланы в Тверь, а после того, как они туда добрались вместе с домочадцами и скарбом, были перебиты встречавшими их опричниками. Но и это не было концом: уже вернувшись в Москву, Иван учинил показательную казнь 120 «изменников», в том числе многих из приказных людей московских приказов.

При таком взгляде на опричнину она оказывается не только осмысленным, но в высшей степени эффективным и циничным институтом утверждения самодержавия, и не как некоего института, а как системы личной власти царя. Только массовые репрессии и опора на привилегированный военизированный корпус, сформированный по принципу опричной преданности вождю, мог обеспечить поворот от строптивой, но все же сословно-представительной монархии к неограниченной диктатуре. Эти действия вели к архаизации русской политической жизни, ее откату к традициям монгольского периода двухвековой давности. Только роль хана теперь исполнял московский царь.

Летом 1571 г., пользуясь настроениями русской земли, хан Девлет-Гирей появился под стенами Москвы и осадил город. Опричное воинство не только не смогло дать крымцам достойный отпор, но и, как образно написал летописец, «показало спины». И хотя Кремль татарам взять не удалось, столицу они сожгли. Иван Грозный, естественно, тут же нашел «измену». Голов лишились основатели опричнины отец и сын Басмановы и князь А. И. Вяземский. Отпор Девлет-Гирею дало земское войско под Серпуховым в 1572 г. После этого пагубность опричнины стала понятна не только представителям элиты, но и рядовым подданным. В тот же год Иван официально распустил этот институт, а слово «опричнина» было запрещено произносить под страхом смерти.

Завершая наш разговор, я бы хотел сказать, что итоги опричной политики не исчерпываются списком ее жертв. Попытка Ивана Грозного насильственным образом изменить государственный строй в стране и создать «вертикаль власти» не укрепила, а, скорее, ослабила российскую государственность. Репрессии и опричные преобразования подорвали единство страны, государственного аппарата и армии, но значительно усилили личную власть царя. Это ухудшило экономическое, а вместе с ним и внешнеполитическое положение страны. Сопровождавшие репрессии убыль населения, голод и эпидемии привели к массовому разорению крестьян, их уходу в казаки и в новоосваиваемые районы Урала и Сибири. А это, в свою очередь, обусловило первые попытки властей ограничить уход крестьян от своих помещиков. В 1581 г. появляются свидетельства о том, что впервые после введения Судебника Ивана III властями вводились запреты на переход крестьян в Юрьев день. Пока они были локальными и длились год-два в зависимости от экономической конъюктуры. Впоследствии эта практика только расширилась. Все попытки обнаружить законодательные акты данного периода, которые подтверждали бы подобную практику какими-то нормативными документами пока не увенчались успехом. Поэтому этот наступающий этап закрепощения крестьян называют «безуказным».

Перечисленные экономические проблемы объективно сокращали налогооблагаемую базу и способствовали сокращению боеспособности действующей армии, ведущей Ливонскую войну. Последнее, в свою очередь, сказывалось на падении боевого духа войск и отсутствии желания воевать. Россия была обязана своим поражением в Ливонской войне в том числе и этим последствиям политики опричнины. Но об этом мы поговорим в следующей главе.

Литература

Веселовский С. Б. Очерки по истории опричнины. – М., 1963.

Зимин А. А. Опричнина. – М., 2001.

Зимин А. А. Реформы Ивана Грозного. – М., 1960.

Кобрин В. Б. Иван Грозный. – М., 1989.

Ковалевский П. И. Иоанн Грозный и его душевное состояние: психиатрические эскизы истории. – М., 2012.

Скрынников Р. Г. Иван Грозный. – М., 2001. Скрынников Р. Г. Царство террора. – СПб, 1992.

Флоря Б. Н. Иван Грозный. – М., 2009.

Юрганов А. Л. Опричнина и страшный суд // Отечественная история. – 1997. – №3. – С. 11—71.