Глава 39

Обыскивая каждую комнатку от пола до потолка, разбивая всякое найденное зеркало, царапая каждую блестящую поверхность так, чтобы в ней ничего не могло отразиться, Беспокойство наконец добрался до самого чрева древней церкви. Он понятия не имел, каким богам здесь прежде поклонялись и служители каких культов некогда шагали по этим залам, он иногда ощущал, что его преследуют призраки мертвых верований. Сегодня был как раз такой день. На самой периферии его зрения плясали тени, но как бы быстро он ни оборачивался, возле него никого не оказывалось. Он бы заподозрил, что сходит с ума, не будь он полностью уверен в том, что его сознание наполняют бредовые иллюзии.

Единственный вопрос был в том, достаточно ли он верит в то, что видит, чтобы это стало реальностью?

Мысль о том, что его бред воплотился, пугала его меньше, чем преследовавшие его в темных залах мертвые боги. По крайней мере он так себе говорил.

– Если вы разгневаны оттого, что мы создали собственного бога, – сказал он кравшимся за ним духам, – разбирайтесь с Кёнигом. Оставьте меня в покое.

Ответа, конечно, не последовало.

В дальней нише самого глубокого подвала Беспокойство нашел вход в какую-то комнату. Толстая дубовая дверь, окованная ржавым железом, громко заскрипела от возмущения, когда он открыл ее.

Полчаса он стоял в ожидании, держа в руке почти развалившийся фонарь. Никто не пришел выяснить, что случилось.

Осмелится ли он надеяться?

Нет. Его страх никогда не позволит ему решиться на такую безнадежную глупость, как надежда. И все же именно страх сохранит его в живых. Это было единственное разумное чувство в безумном мире.

Беспокойство раскрыл ставни на фонаре и осветил зал. У одной из стен были в беспорядке свалены деревянные скамейки и кресла, относившиеся не менее чем к трем разным эпохам. Наполовину скрытая под горой гниющих гобеленов, сломанных стульев и причудливых по форме идолов, внизу затаилась огромная статуя, вырезанная из какого-то темного дерева. Когда Беспокойство набрался храбрости и поднял фонарь так, чтобы разглядеть фигуру получше, освещенное дерево оказалось красным, как подсыхающая кровь. Статуя, изображавшая женщину, у которой из всех мест, из каждой конечности, каждого сустава торчали кривые лезвия, уставилась на него пустыми глазницами.

«Наверное, прежде в глазницах были драгоценные камни», – подумал он. Сейчас она казалась слепой, но ее взгляд так впивался в него, что он засомневался в ее слепоте.

– Я здесь не для того, чтобы еще более осквернить вас, – пообещал он. – Возможно, когда Кёниг окажется мертв, а я стану править, я смогу снова поднять вас в верхние залы, где вы будете на свету. Мне пригодился бы бог, даже такой старый и мертвый, как вы.

Это ее, похоже, устроило, и она оставила его в покое.

Беспокойство проглотил свой страх и вытащил из-под рясы сверток из ткани, немногим больше собственной ладони. Он осторожно развернул материю, и показалось маленькое зеркальце.

Неужели Приятие действительно думает, что Беспокойство спокойно согласится с тем, что единственное зеркало находится у Приятия? Он что, думает, что Беспокойство будет просто ему доверять? «Если это так, то как же он глуп». Беспокойство не доверял никому.

Медленно поворачивая зеркало, Беспокойство заглянул в него, не уверенный в том, что увидит, и готовый разбить его об пол, если что-то покажется ему опасным.

На него смотрело в упор его собственное лицо. Но это было не его лицо. Отсутствовал один глаз, щеки покрывали синяки, а от зубов оставались обломки. Приятие.

«Нет, – понял он, – отражение Приятия; это совсем не одно и то же».

Беспокойство растерянно моргнул, глядя в зеркало. «Разве я могу увидеть отражение Приятия? Если только…»

– Ты стремишься его предать, – сказал он, обращаясь к зеркалу. Отражение кивнуло. – Потому что он разбил зеркало Кёнига и разобьет и это, как только одержит победу. – Отражение снова кивнуло. – Он убьет нас обоих, верно? – Отражение опять кивнуло.

Беспокойство молча сидел и думал. Отражение наблюдало за ним и ожидало.

– Ты знаешь, что я тебе не доверяю, – сказал он зеркалу, и отражение беззвучно засмеялось. – Хорошо. Так что же ты предлагаешь мне сделать? – спросил он.

Отражение показало ему. Он наблюдал, охваченный ужасом.

– Это слишком опасно, – сказал он зеркалу.

Отражение смотрело на него, не мигая.

– Что делать, если не получится?

Оно все так же в упор смотрело на него.

«Какой у меня есть выбор?» Приятие никогда не поделится своей властью, не отдаст даже малейшей ее частицы.

Отражение усмехнулось, обнажив сломанные зубы.

«Да, правильно. Это я его бил». Приятие никогда не простит.

– А как на это отреагирует Кёниг?

Отражение показало ему.

Беспокойство завернул зеркало в тот же кусок ткани и спрятал его под своей рясой.