Что-то здесь не так. Странная какая-то эта книга. Начальная буква моей фамилии вновь и вновь появляется в комбинациях, бросающихся в глаза. Некоторые истории напоминают мне мои собственные переживания, которые Лютц совершенно не мог знать. Почему мне вообще подсунули эту книгу? Мужчина в книжном магазине смотрел на меня как-то странно. Не улыбался ли он при этом многозначительной улыбкой? Кто рекомендовал мне так настойчиво книгу, которую я сейчас читаю? И что это все, собственно, должно означать? Почему именно я должен читать книгу о психиатрии? Не хочет ли кто-то сделать из меня сумасшедшего? Не хотят ли меня отправить в сумасшедший дом? Вот я читаю эти предложения! Узнаю ли я, наконец, подлинную правду? Не войдет ли кто-то сейчас, когда я читаю об угрозе отправки в психиатрическую лечебницу, и не попросит ли меня елейным тоном сложить свои вещи и поехать в больницу? Я как раз чувствую легкое давление в животе. Откуда это все внезапно взялось? И комната, в которой я нахожусь, тоже какая-то странная. Оконная ручка указывает на меня. Почему? Картина на стене висит несколько косо. О чем это должно говорить? Все здесь как-то подстроено. Да и человек, которого я встретил до того как принялся за чтение, вел себя как-то странно. Правда, в его словах не было ничего особенного, но что-то при внимательном вслушивании в них резонировало. А сейчас я должен перевернуть страницу, почему именно сейчас?

Должен ли я непременно продолжать чтение? Что произойдет, если я закрою книгу? Приведет ли это к чему-то страшному? У меня уже давно было такое чувство… Случится ли это сейчас? В следующий момент? Все так зловеще. Как-то все нереально. Не так, как всегда. Но что, собственно, скрывается за этим? Кто замышляет что-то против меня? Почему не проявляет себя? К чему вся эта скрытность? Чем больше я размышляю над этим, тем чаще мне вспоминается тот книготорговец. Он улыбался так странно. Вероятно, это он скрывается за всем этим. Да, точно, он организовал все это! Он подсунул мне эту книгу со всеми манипуляциями и косвенными посланиями, он хочет свести меня с ума, унизить, доконать. Он создал здесь в комнате с помощью невидимых технических средств какую-то странную атмосферу. Вероятно, он облучает мой живот какими-то невидимыми лазерными лучами. Этот парень скрывается за всем! Теперь ясно! Но я не поддамся ему так быстро! Я не позволю. Меня нельзя терроризировать облучением! Я не позволю свести себя с ума! Я не сумасшедший! Мое безумное окружение создано этим мерзким книготорговцем.

Как вы чувствуете себя, дорогой читатель? Скорее всего, не очень хорошо. Так как то, что вы только что, возможно, на короткий момент испытали, является так называемым бредовым настроением, из которого развивается настоящий бред. Возможно, вы почувствовали, что бредовое состояние очень зловеще, и когда проявляется конкретный бред – что за всем скрывается книготорговец, – это прямо-таки облегчение. Теперь, вероятно, вы сможете понять, почему нельзя отговаривать больного от его убеждений. Ведь в то время, как его Я может раствориться в бредовом настроении, этот бред, что именно книготорговец скрывается за всем, придает ему некоторую уверенность. Больную уверенность, – но это все же лучше, чем исчезновение Я.

Неуверенность Я в самой своей сути, неспособность отличить важное от неважного, и отсюда чувство подчиненности потоку получаемых впечатлений – это основное нарушение при шизофрении. Таким образом, шизофрения – это не «расщепление личности», как иногда можно услышать, так как перевод с греческого языка означает «расщепление души». Это скорее означало бы «множественную личность». Шизофрения – кое-что другое: каждый знает обычно, что это значит, если он говорит «Я». Именно это приводит в сомнение шизофреника. Что есть он сам, а что лишь результат действия окружающей его среды? Реальны ли голоса, которые слышит он и только он, которые комментируют его действия, отдают ему команды или говорят друг с другом о нем, звучат эти голоса только в его голове или существуют на самом деле? Являются ли его мысли, которые иногда звучат громко, его собственными мыслями, или они в действительности пришли к нему извне? И могут ли его собственные мысли наоборот прослушиваться другими, или изыматься у него другими? Хозяин ли он еще в собственном доме или его воля на самом деле починена кому-то? Не созданы ли его физические ощущения снаружи – лучами или чем-то похожим – и поэтому все чувства не являются его собственными? Не охотятся ли какие-то люди за ним, и не предстоит ли ему верная смерть? Относятся ли вещи, которые он воспринимает, к нему? Для заболевшего шизофренией в острой форме все это не является вопросами. Это уверенность, которая даже более определена, чем ваше сравнительно слабое убеждение, что вы читаете в данный момент книгу, в которой описываются странные вещи. Такую не корректируемую аргументами уверенность называют бредом.

Острый шизофренический приступ тяжел для человека и сотрясает все его жизненные устои. Это заболевание затрагивает жизненно важные глубочайшие убеждения человека. Поэтому нередки и религиозные темы бреда. Это не значит, что религия может довести кого-то до шизофрении, – это означает только то, что заболевание ищет для себя такое содержание. Тот, кто никогда не имел ничего общего с церковью, начинает думать, что он – Бог или Христос, или Папа. Конечно, темой бреда шизофреника могут быть и далекие от религии вещи.

Сама болезнь абсолютно не зависит от этого содержания, а также от прочих общественных влияний. Установлено, что во всех культурах Европы и вплоть до Океании процент шизофреников приблизительно одинаков: примерно 1 % людей когда-либо в жизни болели шизофренией. Собственно, это довольно много. Думали ли вы, что статистически в группе из 100 человек, с которыми вы встречаетесь, один болел или будет болеть, а, может быть, болен в настоящее время шизофренией? Конечно, некоторые шизофреники находятся на стационарном лечении, но только очень немногие. Некоторые хронические шизофреники живут в интернатах или в других специализированных домах с обслуживанием. Но остальные живут в совершено обычном обществе, ездят в автобусах и поездах – их шизофрения не заметна. Однако, все еще существует широко распространенное заблуждение, что диагноз «шизофрения» означает «быть сумасшедшим» всю жизнь.

В этом общественном предубеждении психиатрия не совсем невиновна. «Dementia praecox» – раннее слабоумие, так Эмиль Крепелин назвал в 1893 году шизофрению. И выражение «шизофрения», изобретенное Евгением Блейлером в 1911 году, также было не особенно разумным. И то и другое с сегодняшней точки зрения – откровенное безобразие. Расщепление души, как уже отмечалось, вызывает недоразумение, и шизофрения не ведет к уменьшению интеллекта. Шизофреники – часто блестящие ученики, неожиданно застигнутые болезнью, люди с высшим образованием, нередко особенно тонко чувствующие, которые в силу наследственных особенностей заболели в большинстве случаев между 20-ым и 40-ым годами жизни. Раньше людей с низким интеллектом и психически больных запирали в психиатрических лечебницах. Это не принесло пользы обеим человеческим группам и только усилило предубеждения о «сумасшедших». Правда состоит в том, что средний коэффициент интеллекта в психиатрической клинике и в федеральном Министерстве здравоохранения примерно одинаков. Серьезно!

Однажды мне позвонил профессор теологии. Он попросил посмотреть одну его бывшую ученицу, уже преподавательницу, которая внезапно стала очень странной. Итак, однажды в мой офис вошла абсолютно не странно выглядящая, хорошо одетая девушка. Она сказала, что очень доверяет своему профессору теологии, и только потому, что он заставил ее приехать ко мне, она теперь здесь. У нее были за последнее время необычные переживания, но больной она себя не чувствует. Я узнал, что она замужем, имеет двух маленьких детей, брак стабилен. Уже несколько лет она преподает в гимназии. Ее деятельность доставляет ей радость. Беседа не выявила ничего необычного, пока я не заметил в ней какое-то беспокойство. И тогда я спросил ее, что побудило профессора теологии послать ее ко мне, психиатру. Она замолчала. Потом посмотрела на меня изучающе. Я напомнил еще раз о запрете разглашения медицинских данных. И тогда она сообщила, что в течение прошедших недель чувствовала себя чрезвычайно просветленной. Она, правда, не была уверена, является ли она Христом. В конце концов, она пришла к уверенности (она запнулась на мгновение, сообщая об этом), что она – пророк Илья.

Я был поражен. Она сказала это таким уверенным тоном, который не предполагал сомнений. Я осведомился, не сообщила ли она это уже кому-то другому. Нет, она только намекнула профессору теологии, однако, тот неправильно ее понял. А как же с преподаванием закона божьего, спросил я. Да, это трудно. Как раз о пророке Илье шла речь на старших курсах, но она не дала повода что-либо заметить. Я указал осторожно, что Илья – пророк Ветхого завета, и совершенно непонятно, как она в наши дни может быть этим пророком. Но благоразумные аргументы на пациентку не действовали. Каким-то образом ей было все же ясно, что, обнародовав свое убеждение, она столкнулась бы с профессиональными проблемами. Кроме того, последнее время она спит плохо. В итоге мне удалось убедить ее принимать нейролептики. Я предложил ей также госпитализацию, чтобы вызволить ее из явно напряженной ситуации. Но она не захотела. Ничего другого не оставалось, как после исключения физических причин попробовать амбулаторное лечение.

Уже при следующем посещении она сообщила мне о хорошем действии препарата. Рассказала, что стала лучше спать, а голос Бога, который в течение долгого времени давал ей указания и комментировал ее поведение, пропал. Правда, она все еще убеждена, что является пророком Ильей. И, конечно, преподавание закона божьего очень затруднительно. Однако, она не хотела бы получить освобождение по болезни, чтобы это не бросилось в глаза, и, кроме того, она ведь и не больна. Лечение проходило успешно, побочные действия препарата были в норме, у пациентки появились сомнения и, она начала освобождаться от своего бреда. Наконец, в какой-то момент он прошел полностью. Она вообще не могла понять, как пришла к этой бессмысленной идее. Но, слава Богу, все закончилось. Мы провели еще несколько встреч, чтобы убедиться в этом наверняка. Больные мысли более не возвращалась. Годы спустя я узнал, что пациентка и далее ведет успешную жизнь.

Имеются различные формы шизофрении. Наиболее распространенной является параноидно-галлюцинаторная форма, которой страдала эта преподавательница. В острых фазах у пациента бред, у него акустические галлюцинации, он слышит голоса. Эта форма хорошо лечится нейролептиками. Гебефреническая форма (с греческого ἥβη – юность, φρενός – ум, разум) в большинстве случаев начинается в очень ранней молодости, имеет затяжной характер, и слабо поддается лечению. Молодой пациент напыщенно разглагольствует о чем-то непонятном, логики нет ни в его монологах, ни в его жизни. Нет ясных указаний на галлюцинации или бред, но возбудимость и мир чувств затронуты. Как и при всех формах шизофрении, настроение и выражение лица пациента необязательно соответствуют тому, что он говорит. Проявленность эмоций в его разговорах незначительна.

Близкой является Schizophrenia Simplex, простой тип шизофрении. При ней обнаруживается только так называемый «излом в линии жизни», общее сокращение динамики, пациент как-то сникает. У него проявляются не «положительные симптомы», как галлюцинации и бред, а «отрицательные симптомы», как сглаживание реакций, ослабление жизненного стимула, нарушение концентрации и внимания. У шизофреников могут также участиться формальные умственные нарушения, которые сказываются, например, в затруднении правильно понимать пословицы. Если он должен объяснить, что означает выражение «Кто другому яму копает, сам в нее попадет», вероятно, он укажет на то, что имеются множественные случаи нападения, аварии, вторжения и т. д. Также и замечания с юмором могут иногда – далеко не всегда! – трактоваться им ошибочно. В дальнейшем нередко появляется выраженная нерешительность. В крайних психотических состояниях ход мысли пациента, страдающего шизофренией, может обрываться, рассеиваться или становиться, как говорится, абсолютной неразберихой. Тогда пациенты бессвязно скачут в мыслях от одной темы к другой: «Трижды три четверг, новый год падает на первый…», говаривал иногда наш не шизофреник преподаватель английского языка, демонстрируя тем самым классическую неразбериху. Иногда пациент выдумывает новые причудливые слова, однако, порой из речи получается просто словарный винегрет. Формальные умственные нарушения могут оказаться более или менее выраженными при всех формах шизофрении. При простом типе шизофрении они, во всяком случае, намечаются, и картину определяют «отрицательные симптомы», как при хроническом остаточном состоянии шизофрении. Старые нейролептики вряд ли могли бы тут чем-либо помочь, в то время как более новое поколение этих препаратов оказывает определенное воздействие.

Последнюю форму, кататоническую шизофрению, психиатры часто диагностировали еще 100 лет назад. Пациенты напряжены и часто часами стоят в помещении в неестественных позах. Сегодня едва ли встречается что-то в этом роде.

Одна треть шизофреников полностью выздоравливает. У одной трети упомянутых лиц сохраняются небольшие последствия, которые, однако, не мешают им заниматься профессиональной деятельностью. И еще одна треть остается больной хронически, причем одна треть этой группы позже испытывает так называемый «второй положительный излом». Чем острее начало такого психоза, тем лучше прогноз. Такие знания для родственников, сидящих в полном отчаянии рядом с полностью сумасшедшим, очень важны. Если же психотическое развитие наступает ползуче, без галлюцинаций и явного бреда, то его ход зачастую значительно тяжелее. Для хронического шизофреника сегодня существует настолько хорошая помощь, что он со своим заболеванием может вести чрезвычайно счастливый образ жизни. Часто такие люди мудрее, чем их «нормальные» друзья, поскольку они успешно преодолели тяжелые жизненные ситуации и получили в прямом смысле фантастический опыт, который был нередко мучительным, но, с другой стороны, придал жизни неповторимую окраску. Таким образом, слово «шизофрения» сегодня, к сожалению, понимается неправильно, поскольку все те картины ужаса, которые раньше связывались с ним, давно лишены всякой основы.

«Нормальные» используют слово «шизофрения» самым бессмысленным образом. Они злоупотребляют им как бранным словом и охотно называют «нормального» соперника шизофреником, если хотят сказать, что его поведение противоречиво или абсолютно бессмысленно. Но именно нормальные люди нередко ведут себя по малоприятным причинам противоречиво и абсолютно бессмысленно. Напротив, у настоящих шизофреников необычное поведение не связано с наличием злых намерений. Они абсолютно последовательны в своем бреде, и здание их бреда организовано максимально рационально и логично. Только сами бредовые основы ошибочны. По интеллекту и способности к стратегическому мышлению шизофреник, страдающий манией преследования, сравнится с любым офицером генерального штаба, правда, офицер генерального штаба, по меньшей мере, со своим непосредственным командиром сходится во мнении, что враг действительно существует. Убеждения шизофреника, напротив, не разделяет никто. Все же, бывают случаи, когда шизофренику удается убедить другого человека, например, супругу, если она обладает определенными личностными особенностями, в собственной иллюзии, так что психиатр сталкивается с так называемым случаем «Folie à deux» (помешательство вдвоем). Тогда оба супруга, например, усердно собирают фольгу для защиты от лазерных лучей, и сооружают из нее защиту вокруг своей двуспальной кровати. Жена пишет возмущенные письма во все возможные органы власти и отказывается пускать в квартиру господ из отдела здравоохранения, которые только хотят прислать человека для общения. В таких случаях несколько сбитый с толку отдел здравоохранения стоит у дверей квартиры. После того, как всем в какой-то степени удается договориться, остается разобраться, кто же здесь действительно «сумасшедший».

Впрочем, когда убеждения больного разделяют несколько человек, а психиатр твердо уверен, что пациент болен, проблема возникает уже у последнего, и он нуждается в дружелюбии коллег, которые профессионально и участливо ему помогут. Поэтому целесообразно при убедительных контраргументах решать проблему заранее. Однажды в нашу клинику поступил пациент, который с уверенностью утверждал, что в его палисаднике ночью выступал португальский ансамбль и нарушил его ночной покой. Так как речь шла об отдаленной деревне, мы обдумывали самые различные диагностические гипотезы. Когда же для постановки окончательного диагноза мы позвонили домашним, то к нашему удивлению выяснилось, что в этой заброшенной деревне недавно действительно выступал португальский ансамбль. Психиатры тоже могут ошибаться, и чем быстрее они это заметят, тем лучше для пациентов, – но также и для психиатров, ибо, как говорится, иначе за дело возьмутся те самые полные понимания коллеги…

Существуют также несколько других нарушений, которые связаны с бредом, но они не являются в полной мере шизофренией. Одно из таких заболеваний – паранойя. К ней относится и так называемый бред чувственных отношений. Этим нарушением нередко страдают нерешительные, легкоранимые женщины, при этом они настолько здоровы, что объект их бреда, какая-нибудь известная персона, часто доводится ими до края отчаяния. Мне пришлось наблюдать одну пациентку, которую даже постановлением суда нельзя было удержать от ежедневных посланий свидетельств любви евангелическому священнику. Она не слышала голосов и в остальном была жизнеспособна, не могла лишь избавиться от своего безнадежного любовного бреда.

Известные персоны могут играть большую роль и при прогрессирующей шизофрении. Одна хронически больная шизофренией пациентка, слышавшая комментирующие голоса и уже давно наблюдавшаяся нами, сообщила при приеме, что она непременно должна поехать к Папе в Рим. Она срочно должна поговорить с ним, и он уже установил с ней контакт. Он, якобы, дал ей определенный знак. Говоря это, она счастливо улыбалась. Естественно, она, не считала себя больной и согласилась лечь в больницу только по настоянию родных, однако, отказывалась принимать лекарства. Мы попытались установить с ней доверительный контакт, так как сначала она была очень недоверчива и пыталась скрыть, как многие опытные пациенты, тематику своего бреда, поскольку привыкла сталкиваться с непониманием. Когда она стала доверчивее, то сообщила, что должна убедить Папу непременно отменить целибат, и несколько позже сказала нам, что должна сочетаться браком именно с Папой. Собственно, все это звучало довольно последовательно (насколько это возможно с шизофреническим мышлением).

Пациенты, страдающие шизофренией, разрабатывают иногда целые системы бреда. Я вспоминаю о пациенте, которого я посетил в одной деревне. За 5 метров до указателя с названием поселка был установлен дорожный знак тупика, деревня лежала в тумане. Все выглядело довольно зловеще. Я знал, что пациент считает, будто его повсюду осаждают маленькие зеленые человечки, он видел их сидящими на заборах. Он был твердо убежден, что они хотят его уничтожить. С трудом пробирался я в этом тумане. И мы, пациент и я вздохнули с облегчением, когда, наконец, добрались до больницы. Бывают системы бреда совершенно фантастические, прямо-таки космических масштабов. Пациент регулярно одаривал меня целыми Вселенными, предостерегая от межгалактических угроз, и все же, сообщая обо всех этих теснящихся в его мозгу невероятных идеях, он всегда был вежлив и любезен. Почти сакральная аура окружает иногда пациентов, страдающих шизофренией. Они неосознанно держатся подальше от людей с их слишком тяжелыми эмоциями, чтобы не израсходовать впустую свою неустойчивую духовную защиту от окружающего мира. И поэтому к ним не следует приближаться по-настоящему близко, лучше оставаться на почтительном расстоянии, хотя эти пациенты часто так трогательны, гораздо более трогательны, чем некоторые «нормальные», бестактно хлопающие вас по плечу.

«Low-expressed emotions» (слабо выраженные эмоции) – так американские исследователи охарактеризовали идеальную среду для шизофреников. Если в семье, напротив, господствуют «high-expressed emotions», сильно выраженные эмоции, шизофреник болеет статистически чаще и дольше. Если единственный ребенок страдает шизофренией, и за ним постоянно наблюдают озабоченные родители, то это необязательно хорошо для него. Лучше, чтобы такой ребенок находился среди десятка других детей, и никто бы не заботился о нем чересчур.

Впрочем, все это легче сказать, чем сделать. И конечно, проще издалека исследовать проблемы шизофрении в университетах, чем жить с больным человеком. Чего только не пришлось пережить родителям шизофреников! По сути, тезис о матерях, генерирующих шизофрению, сравним с контергановой катастрофой. Этот тезис в мир психоаналитиков привнесла психоаналитик Фрида Фромм-Райхманн. Она утверждала, что определенное материнское поведение ведет ребенка к шизофрении. Сначала это звучало просто как некая научная гипотеза. Но этот тезис привел к драматическим последствиям. Ведь мы, психиатры, знакомимся с пациентом, как правило, когда он уже шизофреник, и только тогда пытаемся ему помочь. Однако, мне пришлось однажды наблюдать, как здоровая, жизнелюбивая восемнадцатилетняя девушка явно становилась шизофреником. Это был, пожалуй, самый потрясающий случай в моей жизни. Представьте себе чувства матери, которая видела, что происходит с ее ребенком – степень ее потрясения невозможно описать! Обвинить мать в таком положении в болезни собственной дочери – это самая большая жестокость, которую я только могу вообразить. Теория о матери, формирующей шизофрению, привела к многочисленным материнским суицидам. Через 10 лет психоанализ отверг эту теорию, так как материнское поведение, якобы вызывающее заболевание, было слишком неспецифичным и при этом могло оказывать совершенно различное влияние, но матери-то были уже мертвы.

Естественно, можно давать советы родителям о том, как обращаться с детьми-шизофрениками: не слишком притесняя, трезво и не очень эмоционально. Но поставьте себя на место этих родителей! Если вы видите, как ваш ребенок становится странным, все больше от вас отдаляется, прерывает все социальные контакты, теряет способность заниматься обычными делами. Если наступает «излом в жизненной линии», который характеризуется ползучим развитием шизофрении, тогда попробуйте отреагировать на это не слишком эмоционально и трезво! Хоть раз попытайтесь не быть «чересчур заботливым»! Поведение родителей – это преимущественно не причина, а следствие заболевания.

Шизофрения – это в основном наследственное заболевание. Однако, и тут все не так просто и однозначно. Когда родные спрашивают меня: «Является ли болезнь наследственной?», то я всегда отвечаю сначала: «Нет!». Так как в большинстве случаев люди могут подумать, что шизофрения передается, так сказать, автоматически всем или, по крайней мере, большинству детей. Однако, это ошибочно. Средний риск заболеть шизофренией, как уже упомянуто, примерно 1 %. Риск, что ребенок матери-шизофренички станет шизофреником, примерно 12 %, то есть в двенадцать раз выше. Это значит, что, если у матери 8 детей, то статистически один из них станет шизофреником. С другой стороны, этот наследственный фактор важен, чтобы отчетливо показать, что шизофрения не возникает из-за ошибочного родительского поведения. Может быть, определенный тип поведения и является толчком. Но им может быть каждый «неспецифический стресс», такой как состояние влюбленности или разочарование, бьющее ключом счастье или глубокое отчаяние. Роль спускового механизма может сыграть даже банальное воспаление легких. Но и без этого всего толчок, вероятно, произошел бы, только несколько позже. В огромном количестве фильмов несут всякий вздор о том, что человека можно «сделать сумасшедшим». Конечно, можно травмировать психически человека с тяжелыми посттравматическими нарушениями, что является весьма драматичным, позже я напишу об этом, но шизофреником сделать нельзя никого.

Поэтому так важно при первом диагнозе шизофрении или другого тяжелого психического заболевания подробно побеседовать с родителями, так как, по моему опыту, почти все родители в этой ситуации полны чувства вины. Они боятся, что совершили какую-то роковую ошибку при воспитании ребенка. В этой ситуации я использую весь свой авторитет главного врача и объясняю родителям, что они ничем, ну просто абсолютно ничем не способствовали началу заболевания. Им важно это знать, тем более, что родители, так сказать, это вторая после пациента жертва заболевания, и они страдают часто больше, чем сами пациенты. Вообще, наш современный индивидуалистический подход к человеку оказывается в случае с психически больными недостаточным. Каждый человек в горе и радости имеет значение для других. Эти другие страдают, но они также могут быть полезными и оказать помощь. Поэтому так эффективно действуют группы взаимопомощи, члены которых могут поддерживать друг друга и позволяют больным не чувствовать себя одинокими в своей беде. Плохи, однако, не только безмолвные переживания самих родителей, обвиняющих себя в совершенных ошибках. Существенную проблему представляют родственники-всезнайки, которым на самом деле все известно лишь понаслышке. Они громко разглагольствуют о том, что с такой матерью нечего удивляться, что ребенок заболел, что они всегда этого опасались, и вот теперь действительно появились эти неприятности и т. д. Родителей пациентов необходимо брать под защиту, беречь их и от таких ударов. Впрочем, почти у каждого человека есть какие-нибудь родственники с более-менее тяжелыми психическими заболеваниями. Об этом так мало известно только потому, что «нормальные» не распространяются на такие темы. Спросите как-нибудь о «смешной» тете или о «странном» дяде. В каждой семье имеются такие яркие типы, о которых из неловкости умалчивают скучные черно-белые родственники.

Лечение шизофрении происходит, прежде всего, медикаментозно, так называемыми нейролептиками. Хотя полезны также поддерживающие психотерапевтические беседы и другие терапевтические методы, как то эрготерапия, спортивная терапия и др. Все же, к сожалению, необходимо согласиться, что главными являются не блистательные психотерапевты, а банальные психотропные средства. В начале медикаментозной эры это еще оспаривалось. Имелись психотерапевты, честолюбие которых заставляло их лечить шизофрению совсем без медикаментов. Сейчас уже очевидно, что это неправильно. По крайней мере, не попробовать современные нейролептики при шизофрении, не освободить пациента с их помощью от страданий, было бы медицинской ошибкой специалиста. Нейролептики – это лекарства, они помогут снова создать больному сносную жизнь или даже вернуть ему полное психическое здоровье.

Тот, кто своими глазами видел, как люди после многомесячной истории страданий, пробуя вылечится любыми способами, даже обращаясь к натуропату и занимаясь прочим эзотерическим вздором, благодаря правильно дозируемым лекарствам выходили из состояния бреда, уже невосприимчив к любой идеологической враждебности к химиопрепаратам.

Конечно, при лечении нейролептиками человек испытывает и нежелательные побочные воздействия. Поэтому полезно налаживать общение между опытными больными и только поступившими пациентами, чтобы последние сами могли взвесить плюсы и минусы препарата. Были пациенты, которые прочли много научной литературы о нейролептиках и которым я, предлагая новое лекарство, давал соответствующие справочники, чтобы они сами могли решить, хотят они испытать новый препарат или нет. Также хорошо, если понимающие свое состояние пациенты научатся регулировать дозу принимаемых препаратов. Тогда они будут принимать медикаменты сознательно, а самих себя рассматривать как менеджеров собственной болезни. Так они научатся не предъявлять чрезмерных или, наоборот, заниженных требований к самим себе, и в острых фазах постараются укрыться, чтобы не пострадала их уязвимая психическая кожа. Есть также инициативные группы самопомощи, в которых заинтересованные лица обмениваются опытом и учатся уверенно защищать свои права, в том числе, отстаивать свое мнение перед некоторыми врачами, обращающими недостаточно внимания на самостоятельность больного. Такие пациенты знают о своей болезни гораздо больше, чем мы, высокообразованные врачи. И тут нашему брату некоторая скромность принесла бы только пользу.

Для пациентов, страдающих хронической формой шизофрении, важно установление четких правил. В общежитии, которое я курировал, господствовал эмоциональный хаос. Каждый пытался понять каждого, говорил о чувствах, вел себя по отношению к пациенту так, как ведут себя друзья или приятели. Пациенты попадали в больницу снова и снова. Тогда в качестве нового руководителя пришел социальный работник, который ввел ясные правила. Теперь все, и сотрудники, и пациенты, должны были общаться на «Вы». Пациенты могли действенно жаловаться на руководство, имелись также и определенные требования к больным. Атмосфера сразу изменилась. Пациенты стали выглядеть повзрослевшими, число пребываний в больнице резко сократилось, и явно хронический шизофреник господин Л., который производил только словарный салат и дарил мне длинные совершенно неразборчивые тексты, встречал новых сотрудников с абсолютно ясным замечанием: «Меня зовут господин Л., и ко мне обращаются на Вы». Уважались личностные границы, и это производило на пациентов оздоравливающий эффект.

Этот пациент, впрочем, вопреки своему иногда несколько неприступному виду, был очень мил. Время от времени он отправлялся в Страсбург в Европейский суд по правам человека, его регулярно задерживала полиция и возвращала к нам. Он был очень сердит на полицейских и месяцами вел свой процесс из своей комнаты, в которой он писал очень длинные и абсолютно непонятные материалы. Тем не менее, он предлагал пациентам и сотрудникам читать эти тексты. Он строго настаивал на том, чтобы его слушали внимательно, но, кроме словарного салата на весьма оригинальном языке, который сам он, впрочем, понимал, ничего из этого не получалось. Тем не менее, все любили его.

Вероятно, это можно объяснить тем, что, как известно, шизофреники чувствительнее, чем другие люди, что иногда сочетается с присутствием у них определенных способностей. Такие поэты, как Гельдерлин или Роберт Вальзер, долгое время провели в психиатрических лечебницах. Художник Ван Гог также страдал, по-видимому, приступами шизофрении. Я знал молодого, очень благочестивого мужчину, который хотел стать монахом. Страдая от психоза, он очень хорошо умел распознавать два своих мира – собственный бред и реальную жизнь. Порядок в монастыре пошел ему на пользу, и он вел со своей болезнью хоть и напряженную, но именно поэтому истовую жизнь члена ордена. Иногда то, как проживает свою жизнь член монашеского ордена, страдающий шизофренией, также может дать общине глубокие духовные стимулы.

Люди с шизофренией так же рассудительны как нормальные, но они гораздо менее склонны к хитрости и коварству. Они не всегда говорят то, что думают, так как в этом смысле уже приобрели печальный опыт. Но когда они что-то говорят, то в определенной мере проявляют себя правдивее многих других людей. Можно сказать, субъективная правда шизофреников выстрадана, и то, как они делятся ею, может быть очень впечатляющим. Во всяком случае, шизофреники никогда еще не развязывали и не вели войн, никто из моих пациентов шизофреников не был экономическим или другим преступником. Конечно, они своими странностями и неприспособленностью вызывают отторжение в обществе неизлечимо нормальных, а в острых фазах могут даже проявлять агрессию. Тот же, кто сохранил в себе достаточно человечности, может даже извлечь пользу из колоритности этих исключительных людей. Впрочем, у них никогда не бывает проблем с ориентацией. Даже и это может быть по-другому у нормальных. Когда я однажды объяснял своему хорошему другу, обладающему чувством юмора, как попасть в мою больницу, он повел себя довольно придурковато. И когда он ничего не понял с третьего раза, я закричал: «Да ты просто поезжай на юг Кельна, поколоти там полицейского и скажи ему, что тебе это приказали сделать голоса. Раз – и ты уже приземлился у меня!» Наша проблема – это нормальные!

Любая недооценка наших ближних с шизофренией и каждая переоценка «нормальных» вводит шизофреничных в заблуждение. Поскольку только одно связывает всех людей: ошибаться – это по-человечески, или по Гете: «Человек ошибается, пока он к чему-то стремится».