Глава восьмая. Водоворот
Солнце ушло в осеннюю дымку, море было беспокойным, ветер приносил терпкие нотки опадавшей листвы. Дышалось легче, чем в городе – свободней. Курс был проложен чёткой карандашной линией от одной точки до другой. От этого становилось легче. Путь омрачал лишь еле слышный запах гари от огненной полосы в глубине берега.
Виктор всмотрелся через стекло: вот-вот покажутся прибрежные города. Он ничего не ждал, ни на что не надеялся, просто готовился к новой ужасающей картине наступившей реальности. Шкипер поймал себя на мысли, что не будь Симонова, то он бы давно просто лег и умер там, в Лиепая.
А зачем жить? Ради чего? Он старый, никого в его жизни нет, пользы он этому новому миру не принесёт. Просто уставший военный – ни врач, ни ученый, ни учитель – лишний винтик в сломанном механизме.
Как может пережить обычный человек то безумие, что видел он? Господи, да можно лишиться рассудка лишь увидев тех молодых парней, которые до сих пор лежат на пирсе у разбитых кораблей.
Он выжил, но это не повод жить. Просто случайность, которая не делает тебя особенным, ценным, нужным. Люди выживают в катастрофах, но они не становятся уникальными в чём-то, незаменимыми. Случайность – не причина держаться за жизнь.
Он жил, потому что знал, что Симонову нужен друг. Нужна рука помощи, нужна опора в дороге, человек с которым можно поговорить. Вячеславу нужна была его помощь – ради этого он жил.
Наверное, нужно было сжечь весь свет, чтобы у людей выработался инстинкт, самый главный для homo sapiens – помогать ближнему. Психологическая, глубокая, подсознательная необходимость протянуть руку помощи, накормить, согреть другого человека в беде. Только объединившись, мы переживём эти страшные времена.
Проплыли Вентспилс – погибших видно не было, зато был виден пожар: город продолжал гореть, здания рушились. Остановившись и рассмотрев берег в бинокль, сделали легкий перекус.
– Хороший город, – жуя, сказал дозорный.
– Ага, был, – Виктор смахнул крошки за борт и завел мотор.
– Ну чего ты, а? – Симонов обиженно развел руками. – Может прогорит сейчас, а потом отстроим, лучше прежнего!
– Это уже другой город будет, да и не на нашем веку, Слава, – шкипер вздохнул и дал «малый вперед».
Они прошли Колку, когда Смутьянов скомандовал надеть защиту. Но моряки не успели этого сделать – перед их глазами разыгралась грандиозная по масштабам драма. Симонов даже не смог смотреть на это и закрыл глаза руками, осев на палубе. Смутьянов, в бешеном порыве, пытался развернуть катер, не сводя взгляда с берега.
На месте рижского залива и славной столицы Латвии была огромная водяная воронка. Гигантские плиты земли, со зданиями, деревьями и всевозможными творениями человеческих рук, погружались в бездонную водяную пасть. Казалось, что-то с силой затягивает внутрь моря побережье, словно ужасный Ктулху восстал из Р’лайха и обрушил свой гнев на берег, оставив после себя титанический след. Нереальная, завораживающая и ужасающая картина человеческого могущества и движения природы. Медленно, словно они пытались насладиться последним глотком воздуха, погружались в водоворот взметнувшиеся прибрежные плиты.
Думать было некогда – Смутьянов развернул катер и погнал к Саарему. Остров хоть ненадолго даст защиту от надвигающейся смертельной угрозы, а за выигранное время они будут уже далеко. Шкипер невольно косился на приборы – их медленно-медленно сносило. Полный вперед. Виктор с силой сжал штурвал. Его слегка подташнивало от волнения: море, опасность, вода – подобное уже было там, по пути к маяку, когда мир погиб. Чувство дежавю пробило острой болью где-то под сердцем и заставило отключиться от реальности. Только штурвал, только сосредоточенный взгляд через грязное стекло перед собой, курс на берег.
Безумная гонка закончилась, когда Симонов вырвал у Виктора штурвал из рук и стал крутить влево, что-то крича. Шкипер вышел из ступора и отстранил товарища от управления, выправил курс и сбавил обороты. Оказалось, он чуть не врезался в берег, скованный страхом и безумным желанием бежать от воронки. Виктор присел в рубке, выдохнул и снял фуражку. Напротив сидел Симонов, прижавший руки к впалым щекам и смотрящий в пространство. Говорить не хотелось, и не было сил. Дозорный достал бутылку вина, хлопнул пробкой и начал жадно пить прямо из горла. Осушив почти половину, передал Смутьянову – тот повторил действия товарища, почувствовав приятную горечь, он часто задышал. Резко наступила апатия, и шкипер молча направил катер к ближайшему причалу у маяка Сырве. Это без сомнений был он – старейший маяк в Эстонии, отстроенный и приведённый в порядок лет 25—30 назад. Виктор видел его в каталоге маяков балтийской акватории и запомнил, так как во всех источниках маяк указывали как своеобразную достопримечательность.
Заглушив двигатель, они выкинули якорь и легли обессилевшие прямо на палубу. Смотрели в серое небо, покой которого не нарушали ни чайки, ни солнце, ни человеческие железные птицы. Два старика лежали на палубе катера, скрытые высоким бортом, и смотрели в небо.
– Витя… страшно-то как, – прошептал пересохшими губами дозорный.
Шкипер ничего не ответил, не отрываясь от небосвода, он наклонил голову в знак согласия. Конечно страшно. Человеческому сознанию вообще противоестественно смотреть на такие вещи. Срабатывает «детектор ошибок», который сообщает мозгу о критической ошибке восприятия четкую команду: этого не может быть. В глобальных катаклизмах мы видим что-то извращённое, искусственное, нереальное, так как ввергающийся в пучину вод город находится вне зоны нашего комфорта. Им, людям стихи, было чуть легче, потому как они знали о суровости моря, видели его буйства в шторма, привыкли к бою волн, понимали природу и принимали её. Только это сохраняло здоровый рассудок в двух старых моряках. А вот силы подводили.
Они и не заметили, как заснули – прямо на палубе, смотря в бесконечно серое небо над морем и сушей. Холод не замечался до пробуждения. Но, даже открыв глаза, моряки не спешили вставать. Небо потемнело, ветер стал пронизывать насквозь. Они были настолько опустошены событиями последних недель, что, когда пришлось совершить последний рывок, силы оставили их. Двое стариков были истощены морально, они не могли даже встать с холодной палубы катера.
Первым поднялся Симонов – сел на палубе, потом свалился на бок и, наконец, встал. Опираясь на незашкуренный поручень, он подал руку Смутьянову, и они стали собирать вещи. Всё делалось молча, тихо, будто в страхе всколыхнуть тот ужас, что они испытали ранее. Выгрузившись на берег, молча пошли к маяку, не заходя в пристройки. Поднялись, будто к себе домой, разложили припасы и зажгли примус. Смутьянов налил воды из бутылки, и чайник запыхтел на синем огоньке. Два куска сахара, щепотка заварки. Стальные кружки на грязном столе смотрителя маяка. Нужно было поговорить.
– Куда дальше, как думаешь? – дозорный задал вопрос, на который точно был ответ. Он впервые посмотрел в глаза товарищу.
– Обойдем остров с внешней стороны и будем дальше глядеть, – шкипер посмотрел в глаза товарищу, давая убедиться, что он нормален.
– Сночевать успеем, не смоет?
– Успеем. Как я заметил, остров посреди залива цел, значит, земля с одного края поползла.
Чай попили молча. Убрали все, заперли внизу дверь, замерили дозиметром фон и улеглись на старых топчанах. Дневной сон дал мало сил, но спать не хотелось. Виктор прокручивал в голове тот момент, когда за долю секунды, боковым зрением заметил воронку и пласт земли, погружающийся в неё.
– Вить… А что это было вообще?
– Подводная бомба, наверное, – Смутьянов вздрогнул от мысли, представив, что произошло с городом в первые минуты после взрыва.
– Я и не знал, что такие есть. Нам же не говорят ничего, что вот так землю-матушку выворотить может, – голос дозорного дрожал.
– И я не знал, Слав. Никто не знал наверняка, даже кто ее делал.
Ночь прошла тихо. Разговор успокоил и забрал последние силы. Завтра они проснутся, и будут чувствовать себя паршиво, но наберутся сил. Будут есть «каменные» галеты, пить чай и уйдут с маяка. Возможно, поищут что-то в пристройках. А пока два старых уставших моряка заснут, и ничто не побеспокоит их сон.
