Глава седьмая. Горячка
Пробуждения не было. Пробуждения в это утро не было. Была темнота, запах озона и тусклый свет карманного фонаря. Скрип стальной койки, затхлость и, полные ужасов, сны. Утро умерло в подвале старого дома.
Перед глазами всё плыло, старый шкипер сильно кашлял, он был болен. Действительность превратилась в калейдоскоп из фрагментов последних событий. Временами он приходил в себя, пытался сказать что-то Симонову, но в памяти отпечаталось лишь обеспокоенное худое лицо. Сон с кошмарами прерывался сильной рвотой и жаром. Останься моряк один, гибель от обезвоживания была бы неминуемой. Вячеслав заботливо подставил найденное ведро у кровати, делал компрессы, заставлял разгрызать таблетки и часто поил.
В одном из снов Смутьянову привиделось, что он парит у потолка подвала, наблюдая за собой, лежащим на койке, и прикорнувшим рядом товарищем. Это было странное чувство, схожее с комплексом ощущений при продольной качке, когда огромный корпус корабля поднимается на волнах. Была легкость, ничего не болело, ушла тревога и все мысли из головы. А потом все началось заново: головная боль, жар, потоки рвоты, невнятные просьбы к товарищу.
– Витя… Вить, ты меня слышишь? – Шкипер еле открыл глаза и повернул голову к говорившему. – Я выйду минут на 10? Ты уж побудь один.
– Во… воды, – хриплым голосом попросил Виктор и привстал на кровати. К его губам был поднесен алюминиевый ковш, полный теплой воды. Утолив жажду, моряк откинулся на вещмешок.
– Ну вот, гляди, оклемался! – Тихо и радостно сказал Симонов. – А я уж думал…
– Сколько я так провалялся? – Глаза шкипера блуждали по потолку.
– Да неделю целую, совсем плохой был. – Дозорный смутился. – Думал, каличем останешься.
– Нет… я теперь точно не сдохну. – Виктор вдохнул полной грудью, сжав кулаки.
Симонов отошел за водой и припасами, кратко обмолвившись, что радиационный фон спал, и он спокойно передвигается по городу. По возвращению, он помог Смутьянову обтереться влажной ветошью, сменить одежду и вывел его на свежий воздух. Солнце слепило глаза, ветер дул с моря, принося прохладу. Они стояли на улице мертвого города без защиты, словно и не было всего этого ужаса, этой войны.
– Слава, а заразы никакой нет? – шкипер опирался на плечо товарища.
– Дня три как. Вода ядовитая в почву ушла, а ветер, видать, яд с воздуха разогнал. Жить можно. – Дозорный подмигнул шкиперу.
Они вернулись в подвал. Смутьянов был еще слаб и Вячеслав взялся за приготовление обеда. Он кратко поведал о том, как ухаживал за больным, пережидал радиоактивный дождь, решился выйти за припасами и приспособился к быту в подвале. Когда всё было готово, моряки скромно пообедали и легли поспать. Смутьянов впервые заснул спокойно, видимо, настежь открытая дверь подвала и свежий ветерок улучшали его самочувствие.
Проснулись вечером, изрядно продрогшие, закрыли дверь и поужинали: Симонов приспособил для готовки и обогрева старый примус с маяка, забрав его с катера. Виктор выглядел лучше, ел с аппетитом, слушал внимательно. Немного поговорив, снова легли спать, но уже подперев дверь подвала трубой.
Они оба были рады тому, что шкипер поправился. Больной человек в отряде – неподъёмная ноша, если нет врача. Но так проверяется дружба, так она закаляется в пылу испытаний и бед. Потому, пламенные речи на страницах советских учебников не пустой звук, не прописная истина, не фарс. Дружба – это жизненно важная зависимость одного человеческого существа от другого. Между матерью и ребенком с первых секунд их отношений возникает не любовь, а дружба, в истинном её виде. Это отношение двух человеческих существ, при которых одно помогает появиться другому на свет. Это делается не по любви, не из нежности, а по необходимости помочь другому существу, потому что, иногда, дружба важнее, чем любовь.
Следующее утро было таким же солнечным и ветреным. Виктор уже ходил сам, сам принимал таблетки, выходил на воздух без поддержки. Как рассказал Вячеслав, в городе три магазина и в них достаточно припасов. Если экономно расходовать, то хватит ещё на месяц. Квартиры, которые смог открыть дозорный, практически не тронуты, там он обзавёлся новой одеждой и бельем для себя и Смутьянова. Центр не посещал, боялся заразы, но пару дней назад видел кошку, несущую котенка с места химической атаки – целую и вполне здоровую.
Догадки шкипера подтвердились – зараза, убившая людей, быстро выветрилась и ушла из воздуха в почву с дождем. Он уже давно слышал о разработках в области химического оружия – нервно-паралитический газ, который распадается в атмосфере в короткие сроки, идеальное оружие для освобождения территории от живой силы противника. Но кто посмел применить его против мирного населения? Наверняка знали, что в городе нет военных или правительства. Это был массовый геноцид в чистом виде. Химическое оружие применили, чтобы освободить территорию от людей.
Хладнокровный, расчётливый человеческий гений порождает новых Церберов на пути к своему величию – не к лучшей жизни, не к бессмертию стремится интеллект человека, нет. Он придумывает, как ему убить кучу людей, чтобы можно было жить в их домах, пить их воду, есть их хлеб. Это даже не захват. Насильник, бандит или оккупант заинтересованы в тех, кого берут в плен, жертвы его цель. Тут совершенно иное.
Виктор закрыл глаза и представил его: косматая голова неандертальца, замершая в кустах, следит за чужим племенем, которое делает что-то с землёй и корешками. У них отличная пещера – там много шкур и всякого другого, что может быть полезно и удобно. И тут в его недоразвитый мозг стучится мысль: «Как насчет того, чтобы такие штуки были и у меня? Большие, вкусные, удобные, теплые». – И на пути решения этой задачи он встает перед дилеммой краткого пути: пойти в свою пещеру и попытаться охотиться и работать, или пойти и отнять всё у других? Очевидно, путь насилия, злобы и подлости лучше и проще, это прямая между двумя точками, но как осуществить это наверняка, как провести прямую? И этот человек выходит из кустов, заносит каменный топор, снова и снова опуская его на головы несчастных земледельцев. Он освобождает их пещеру для себя, чтобы наверняка. До следующего такого же человека с топором.
И вот мы – развитое человечество с ядерными топорами, направившими их друг на друга, выбегаем на поляну и начинаем кровавую бойню. Нет, кости погибших не хрустят как раньше – они просто падают за занавес истории, как убитый актер на сцене. И в итоге остается один – не самый сильный, не самый умный, а самый удачливый, упавший под убитого и спрятавшийся под его телом. Он – единственный победитель в этой ядерной всемирной бойне. Его жизнь теперь на этой планете доминантна и его потомки теперь будут жить в самой удобной и теплой пещере.
Что это будут за люди? Вольётся ли в них с молоком матери спасительный ген, который заблокирует губительный инстинкт бандита, насильника и грабителя? Остается только надеяться, что человечество, пережившее войну, не сможет спокойно переносить насилие – ни рядом с собой, ни к самим себе. Оно не позволит себе попрать слабого и отобрать у него кусок хлеба, не позволит случиться заново той трагедии, которая перевернула их жизнь. Иначе мы обречены.
Греясь вечером у примуса, Виктор обсуждал с Симоновым дальнейший план действий. Договаривались долго: Вячеслав считал, что стоит остаться в городе, раз в нем безопасно. Смутьянов наоборот, что нужно двигаться дальше и искать какую либо помощь.
– Витя, нам хочется верить в лучшее, но пока расклад не в нашу сторону и безопаснее всего сейчас оставаться на месте. Твое геройство, например, стоило нам неделю времени. Кто знает, что будет дальше?
– Для меня очевидно, что даже в этой кутерьме осталась какая-то форма власти, бункеры за Уралом, что-то да осталось, не могло все сгинуть. Сколько мы тут просидим – месяц, два, три? Придёт зима и придётся искать припасы в других городах, деревнях, сидеть на рации. Да мы с ума сойдем! – Смутьянов всплеснул руками.
– А что, если нет больше ничего, Витя? Что мы, не дай Бог, последние выжившие в СССР? Мы выйдем из города на верную смерть, в никуда, нам кранты! – Вячеслав показал на примус тонким пальцем. – Нам думать надо, как приспособиться и выжить, а не за призраками гоняться. Не в том возрасте мы уже, мичман, чтобы по полям да долам бегать и «ау!» кричать.
– Ты, товарищ мой дорогой, предлагаешь такую же альтернативу – забыл, что я говорил насчет зимы? Это может быть второй ледниковый период! На консервах, отапливаясь сломанной мебелью, ты не протянешь полгода, верная смерть. Скоро в города войдут звери, если они живы, голодные и злые – как ты защищаться будешь? Твой вариант равно что лечь и умереть, мы только отсрочим всё, – шкипер зло сплюнул на пол и заходил по подвалу.
– Нет, Витя, тут куда не кинь, так всюду клин. Выбирать нужно самое рациональное, – покачал головой дозорный.
Сидели дальше молча, молча пили чай. Нет, они не поссорились, лишь высказались, а теперь обдумывали все плюсы и минусы этого важного решения. Легли в тишине, но долго не спали, ворочались. Что будет дальше? Вопрос лишь в сроках и информации. Знать бы точно, что запасов хватит и есть спасательные миссии, тогда можно протянуть до весны, если повезет. Но если нет – им конец. Знания – сила, особенно, когда они могут спасти твою жизнь, определить твои действия, показать верный путь. Нет знания – ты слеп и глух, можешь полагаться лишь на интуицию и удачу.
Такой роскоши у них просто не было, кажется, лимит их удачи исчерпался на пути до этого несчастного города. За окном тишина, холодает на улицах маленького мирного городка. Хотя, население его теперь состоит из двух человек, он не перестает быть городом. Мы живы.
Сон Виктора был краткий, беспокойный. Снова снилась та ночь, с погоней за ребенком. А стоило ли оно того? Всё это сопротивление, вся эта борьба – стоили ли все эти усилия того, чтобы закончиться вот так? Грязь, слякоть, ядовитые потоки воды с неба, беспричинный страх. За это они боролись?
Солнце не взошло. В кромешной тьме его гадко имитировали спицы молний, бьющие в море. Шторм не прекращался ни на минуту, вода грозила перелиться за порог и затопить подвал – тогда всё, бежать некуда. Останется умереть в этом старом, затхлом подвале, захлебнувшись ядерным дождем. Ради этого было всё? Ради ничтожной, глупой смерти, отсроченной двумя неделями?
Но наступило спасительное пробуждение, потому что легкий сквозняк заставил Симонова встать и зажечь примус. Он грел руки, слегка подпрыгивая, чтобы согреться. Виктор поднялся на кровати, сел и улыбнулся, смотря перед собой.
– Утро доброе, Вячеслав Игоревич!
Дозорный слегка опешил и уставился на шкипера.
– Смутьянов, ты умом тронулся что ли? Какое доброе, мы дверь вчера забыли закрыть, я замерз как собака! – Вячеслав продолжил свои манипуляции над огнем.
– Если бы ты меня не разбудил, я бы дальше эту дрянь смотрел, будто мы тут сдохнем, прям в подвале, – взъерошив волосы, шкипер встал.
– А, ну тогда доброе, Виктор Михалыч! – развел руками дозорный.
Они быстро поужинали и уже пили чай, когда Смутьянов созрел переговорить вчерашнее решение.
– В общем, товарищ дозорный…
– Короче, Вить… – два моряка начали одновременно и засмеялись. Шкипер кивнул:
– Говори ты первый, Вячеслав.
– Короче, дума у меня такая, Витя – прав ты. Будем реалистами – идти все же надежней, чем остановиться тут. Я прикинул примерно, что да как по припасам, по защите и так далее – зима нас похоронит, это точно. А ждать не стоит, потому как море встать может, шторма будут, тогда бежать будет некуда.
– А насчет наземного пути думал? – Виктор отпил из кружки.
– Думал, думал, да не придумал ничего. Пусть найдем мы машину – пешими передвигаться последнее дело – я её починю, бензина найдем немного, а как потом заправляться, куда двигаться? Вскрывать машины по дороге слишком затратно по времени, в городах может быть радиация, АЗС тоже нужно уметь использовать. Нет, слишком большой риск, да и выбор у нас есть – катер стоит, дизеля в бочках на станции полно, направление мы знаем, на море точно безопасно.
– Верно мыслишь, я про то же подумал – будем держаться у берега, так и шторма нам не страшны. Пойдем на север, будем проверять побережье, авось и найдем кого. Соберём здесь всё, что найдем и двинемся. Готовиться надо начать сейчас, выйдем в море через два дня.
– Добро, – кивнул дозорный.
– Значится, я займусь картами, расчетами и сбруей, а ты возьмись за катер и припасы. Лучше меня город знаешь, да и не совсем поправился я ещё.
Симонов отправился с вещмешком на улицу, а Виктор засел за карту. Тяжело выбрать пункты, когда не знаешь точных координат поражённых городов. Основываться на смутных воспоминаниях дозорного не самый надежный вариант. Всё примерно, на глазок, навскидку.
Рядом Рига. Наверняка погибла, даже если по Лиепая вдарили, тут сомнений нет. Венспилс? Городок небольшой, может и цел остался. Дальше… дальше Саарема. Остров с песчаной косой на севере. Если Риги нет, то остается только решить, как идти дальше на север: пойти по берегу Сааремы в Рижском заливе или по внешней стороне, с моря. «Если с Риги все снесло в море, то залив может быть заражен – будем решать по ситуации». Значит Саарема, пойдем со стороны залива, небезопасная зона одна – Ирбенский пролив.
Вдруг Смутьянову стало отчаянно тоскливо. Он вспомнил, что уже лет пять не был на родине, в Рязани, не навещал родные могилки на местном погосте, не видел старинных друзей. Родина… есть ли она? Живы ли её поля, леса, пыльные дорожки? Целы ли деревянные домики у железнодорожного полотна? По щекам старого моряка потекли слезы.
Сейчас он на чужбине. Как не обзови землю, куда не поставь столбы границы, сколько не проживи на этой земле, но чужбина всегда остается чужбиной. А как хотелось бы пройтись к родному дому, сесть на лавочку в палисаднике… «Господи, как же получилось так…»
Надвигался вечер, а дел было полно. Смутьянов вытер слезы рукавом и отметил четыре точки на лоцманской карте, проведя прямые. Путь ясен, цель понятна, остается лишь собрать все и выдвинуться.
