В июне 2003 года после трудных схваток Шелли Шульц родила сына посредством кесарева сечения. Вес ребенка был близким к среднему (около 3,2 килограмма), но у него была легкая форма желтухи и его с самого начала было трудно приучить к кормлению грудью. «Он не мог делать сосательные движения, — рассказывает Шульц. — У него до сих пор не получается задуть свечу, не брызнув при этом слюной».

Этот мальчик, которого я буду называть Лео, научился ходить рано — в девять месяцев. С самого начала ему была свойственна навязчивая сосредоточенность. Он никогда ни на что не показывал, никогда не лепетал, как это делают другие дети. Лео начал разговаривать поздно, в возрасте двух лет. Когда он наконец заговорил, ему было трудно выстраивать слова в предложения. Как правило, он проговаривал по одному слову за раз. Помимо всего прочего, у мальчика были проблемы с кишечником. Создавалось впечатление, что у него почти ядовитый кал. По словам Шульц, у ее сына до сих пор остаются «следы ожогов» на ягодицах, оставленные в раннем детстве «токсичными экскрементами».

Когда признаки задержки в развитии стали более очевидными, Шульц попыталась понять, что происходит. Лео не был агрессивным, но у него часто случались срывы — порой по восемь раз в день. Когда в конечном счете маме мальчика сообщили диагноз «аутизм», Лео было 3,5 года. Шульц, которая была в прошлом аналитиком хедж-фонда, решила попробовать все, что могло бы помочь сыну. Специальная углеводная диета как будто немного смягчала его гиперактивность. (Многие родители детей-аутистов сообщают об улучшениях, произошедших благодаря этой диете, которая подразумевает отказ от потребления рафинированного сахара и продуктов с высоким содержанием крахмала с целью имитации предполагаемого рациона питания в эпоху палеолита: постное мясо, орехи, овощи и фрукты с низким содержанием сахара.) Впоследствии Шульц обнаружила, что иммуносупрессор преднизон существенно подавляет раздражительность сына, но этот гормон нельзя было принимать длительное время.

А затем однажды на парковке у магазина здорового питания в Маунт-Киско Шульц случайно встретилась с Джуди Чиниц.

У Чиниц, специалиста по питанию, сын также страдал аутизмом. Примерно в возрасте полутора лет у него произошла регрессия: он перестал разговаривать, прекратил играть и стал чрезвычайно возбужденным. Кроме того, у него возникла детская форма воспалительного заболевания кишечника, сопровождавшегося приступами сильной диареи, болями в кишечнике и вздутием. Врачи настаивали на том, что проблемы с кишечником возникли у мальчика из-за того, что он аутист, однако Чиниц считала, что проблемы с кишечником способствовали развитию аутизма — что именно они вызвали некоторые симптомы аутизма. В поисках методов лечения воспаления кишечника мать мальчика попробовала свиного власоглава Джоэла Уэйнстока. В итоге воспаление кишечника отступило, а кроме того, улучшилось поведение: уровень тревожного возбуждения снизился, а приступы гнева начали происходить не так часто. Из «аутического тумана» вышел мальчик, который ни в коей мере не стал «нейротипичным», но все же мог общаться и взаимодействовать с окружающими.

Услышав историю Чиниц, Шульц заказала в Ovamed яйца власоглава. Весной 2008 года она дала Лео полную дозу из 2500 яиц. Гиперактивность мальчика усилилась. Шульц сократила дозу до 2000 яиц. Состояние мальчика улучшилось. «Он совершенно неожиданно начал читать, — рассказывает Шульц. — Он вышел на такой уровень когнитивных способностей, которого раньше нельзя было и ожидать». Однако мальчик по-прежнему был гиперактивным. К тому времени Чиниц перешла к анкилостоме. Яйца власоглава были очень дорогими. В то же время одна доза анкилостом покрывала потребность в них на несколько лет. В свое время Чиниц отправилась с сыном в Тихуану для заражения анкилостомой, после чего обнаружила, что этот метод работает так же хорошо, если не лучше, чем терапия посредством Trichuris suis. (Чиниц, у которой было аутоиммунное заболевание щитовидной железы, известное как болезнь Хасимото, заразила анкилостомой и себя. После этого у нее исчезли узелки на руках — один из симптомов болезни Хасимото.)

Шульц последовала примеру Чиниц и заразила своего сына тремя личинками анкилостомы. Примерно пять месяцев спустя срывы Лео начали ослабевать. Жизнь по-прежнему представляла собой чередование хороших и плохих дней, но количество хороших дней неуклонно увеличивалось, пока плохие дни совсем не исчезли. «Мне было трудно поверить в то, что я все это не выдумала», — говорит мама мальчика.

Другие также обратили внимание на произошедшие изменения. Предыдущий учебный год, когда Лео впервые пошел в подготовительный класс начальной школы для детей с особыми потребностями, был очень трудным. Учительница Лео Кристен Рагаццо, специалист по обучению детей с особыми потребностями, вспоминает, что Лео всегда был «высокофункциональным». У него была отличная память и хорошие академические способности, однако ему было трудно общаться. Он избегал зрительного контакта. Он не дружил с другими детьми. И ему было свойственно качество, которое Рагаццо называет «отсутствием поведенческой гибкости», — классический симптом аутизма. Когда что-то менялось (задание, которое необходимо было выполнить во время занятия, или комната, в которой проводилось занятие), это огорчало Лео. А учебная пожарная тревога вызывала у него вспышки гнева с топаньем ногами и размахиванием руками.

Однако ситуация изменилась после перехода из подготовительного в первый класс, то есть в период до и после лечения анкилостомой. По словам Рагаццо, процесс перемен шел постепенно и носил скачкообразный характер, неуклонно перерастая в «восходящую спираль». Изменения в привычном положении вещей вызывали у Лео все меньшее беспокойство. У него появилось чувство юмора. «Мисс Рагаццо, я гибкий», — заявлял он, когда происходило что-то неожиданное. По словам Рагаццо, важнее всего то, что Лео начал проявлять интерес к другим людям. У него появился друг.

«Мы были взволнованы тем, что он по-настоящему подружился с одним из детей, — говорит она. — В случае аутизма самое важное то, что это социальное расстройство».

За период обучения детей с особыми потребностями (который, надо признать, был не таким уж большим — всего шесть лет) Рагаццо еще не приходилось видеть, чтобы состояние ребенка, подобного Лео, нормализовалось до такого уровня. Не зная многое из того, что предпринимала Шульц для лечения сына, и не исключая, что ее самоотверженный труд мог внести свой вклад, Рагаццо отдает должное матери Лео за то, что она пыталась делать все возможное, пока не нашла эффективный метод лечения.

В следующем году, когда Лео будет учиться в третьем классе, он пойдет уже не в группу для детей с особыми потребностями, а в обычный класс. Особый режим ему больше не нужен.

«У таких детей появилась надежда, — говорит Рагаццо. — Аутист ли он по-прежнему? Да. Своеобразен ли он? Да. Но есть надежда. Дело лишь в том, чтобы найти правильное сочетание того, что поможет конкретному ребенку».