Первым позвонил помощник комиссара полиции, и Линли не стал дожидаться, пока телефон переключится на голосовую почту. Поздоровался Хильер словами: «Ну и что вы, черт возьми, сделали за эти шесть дней?» Томас решил не напоминать ему, что прошло только пять дней, или максимум пять с половиной, поскольку почти целый день у них заняла поездка до Шропшира и разборки в Вестмерсийском управлении полиции. Но он так и не успел сформулировать хоть какой-то ответ, потому что Хильер продолжил:

– Мне звонил Квентин Уокер – справлялся о последних новостях. Он начинает наезжать на Хоум-офис, хотя одному богу известно, с чего он взял, что этот министр сможет развернуть работу в нужном направлении, что бы это ни значило. Итак, что же вы с этой наводящей на всех ужас сержантом Хейверс смогли выяснить?

Линли представил себе, как и без того апоплексическое лицо помощника комиссара при этих словах наливается кровью. То, что этот человек находится в жутком стрессе, было совершенно очевидно. А вот то, что его еще не хватил удар, было настоящим чудом.

– Мы сужаем круг, сэр, – ответил инспектор.

– Черт побери, и что это должно означать?

– Нам кажется, что ПОП из Ладлоу пытается кое-кого водить за нос.

– Что делает?

Линли не хотел распространяться на эту тему из боязни, что у Хильера может случиться кровоизлияние в мозг. Поэтому он сказал только:

– Мы еще не дошли до допросов, сэр. Но сегодня мы еще раз посетим место преступления и встретимся с судмедэкспертом.

– То есть эта смерть подозрительна? Мне что, сказать об этом Уокеру?

– Да, я этого не исключаю.

– И что, черт вас побери, значит это ваше «я этого не исключаю»?

– Полагаю, это значит, что если имеется такая возможность, члену Парламента говорить об этом не стоит.

– Значит ли этот ваш духоподъемный совет, что, услышав информацию о «подозрительной смерти», Клайв Дрюитт отложит в сторону чековую книжку и отзовет своих адвокатов?

– Мне кажется, что сейчас это может привести к прямо противоположному результату.

– А вы знаете, что мне остается в таком случае? Мне остается только сказать: «Они движутся в правильном направлении, и я буду на связи…»

– Боюсь, что все складывается именно так.

– Боже… Я уже жалею, что позвонил вам.

С этими словами Хильер отключился. По номеру на экране инспектор понял, что помощник комиссара звонил со своего мобильного, и это, к сожалению, лишило его шанса грохнуть трубкой по аппарату, что ему, вне всякого сомнения, хотелось сделать.

Линли только закончил бриться, как раздался второй звонок. Он уже перестал ждать звонка от Дейдры, поэтому к вызову Нкаты отнесся совершенно спокойно.

– Чист, как новорожденный младенец, – было первое, что тот произнес в трубку.

– А вы когда-нибудь наблюдали процесс появления на свет нового человека?

– Никогда, инспектор.

– Я тоже. Видел только на фотографиях. Так вот, я в этом случае не выбрал бы слово «чистый».

– Понял. Есть. Но вы понимаете, о чем я. Рочестер, Гарри Джеффри, называемый Гарри. Он именно тот, за кого себя выдает, – профессор истории, которому пришлось бросить профессию. Панические атаки на лекциях, широко открытые посреди зимы окна и все такое. Единственная подозрительная вещь – обвинение в бродяжничестве, но его сняли уже много лет назад.

– Ах вот как… И никакой информации о его связях со студентками, студентами или существами среднего пола?

– Ни малейшей. Но я выяснил, откуда у него взялась эта его проблема.

– Клаустрофобия?

– Ну да. История страшноватая.

Линли подошел к окну и отдернул штору. В утреннем воздухе он мог разглядеть замок. Оказалось, что на баннере, анонсирующем «Тита Андроника», заглавные буквы были написаны так, как будто за ними находились лужи крови. «Что ж, аудитория, по крайней мере, предупреждена», – подумал он.

– А это как-то связано с тем, чем мы здесь занимаемся?

– Наверное, нет. – И Нката продолжил свой рассказ о том, что отец Гарри был гением во всем, что касалось электротехники; он верил в то, что его гений перешел по наследству к Гарри; все ожидали, что гений сына проявит себя в той же области, что и гений отца; а когда этого не случилось, разочарование сопровождалось мыслью о том, что неспособность сына к науке была результатом его притворства. – И его папаша решил, что важность электротехники он сможет объяснить сыну, только засунув его в полную темноту. Там, где они жили, необходимую темень можно было найти, лишь посадив сына в платяной шкаф, что и делалось каждый раз, когда оценки мальчугана не соответствовали ожиданиям папаши. В этом же шкафу Гарри проводил и праздники, и каникулы. До того момента, как поступил в университет, – но к этому времени дело было сделано.

Пока Линли слушал все это, душа его постепенно озлоблялась.

– Когда-нибудь, Уинстон, я все-таки выясню, что происходит у таких людей в головах.

– Флаг вам в руки, сэр, – ответил Нката.

– А как вам удалось все это выяснить?

– Вы о платяном шкафе? Разыскал его сестру. Хочу еще раз подчеркнуть, что он ни в чем не замешан. Ему ничего не надо прятать и еще меньше надо доказывать.

Как и во всех гостиничных номерах, в номере инспектора был электрический чайник. Продолжая разговаривать, Линли включил его, чтобы вскипятить воду и приготовить себе утренний чай.

– А найдется время еще для одного клиента? – спросил он.

– Попробую найти. О ком речь? – ответил сержант.

– Гэри Раддок, полицейский общественной поддержки. Если верить тому, что он сказал Барбаре во время ее первого приезда, его прошлое может оказаться достаточно интересным. Секта в Донегале. Я не имею ни малейшего представления, стоит ли этим заниматься, но сегодня мне звонил Хильер, и, если он позвонит еще раз – а это неизбежно, – хотелось бы дать ему хоть что-то, что удержит его от самодефенестрации.

– Сэр?

– От выбрасывания из окна офиса.

До того как раздался третий звонок, Линли успел одеться, спуститься в ресторан и позавтракать в компании Барбары Хейверс, клявшейся жизнью любимого кота – которого, как Томас хорошо знал, у нее никогда не было – в том, что она целый час била чечетку, дабы поразить Доротею Гарриман своим танцевальным искусством. Так что, когда раздался третий звонок, они уже ехали в полицейский участок. Линли, занятый управлением машиной, достал аппарат из нагрудного кармана и протянул его Барбаре.

Сержант взглянула на экран.

– Их высочество, – сказала она. – Хотите?..

Инспектор не хотел. Изабелла Ардери была последним человеком, с которым он хотел поговорить, вне зависимости от того состояния, в котором она находилась.

– Пусть переключится на голосовую почту, – сказал Томас. – Прослушаем позже.

– Я тоже так подумала, – согласилась сержант.

Они предупредили Раддока, что хотят осмотреть кабинет, в котором убил себя Йен Дрюитт, еще раз. Казалось, что это удивило ПОПа, но он согласился встретиться с ними в участке перед своим обычным обходом. Когда лондонцы приехали, он уже был на месте, хотя вместо того, чтобы ждать их на парковке, заранее открыл заднюю дверь. Они нашли его в бывшей столовой возящимся со старой микроволновкой. Встретил он их словами:

– Такое впечатление, что вы делаете успехи. Если б мне так же повезло вот с этим старьем… – С этими словами Раддок поставил микроволновку на старую плиту. – Эта штука уже давно превратилась в антиквариат, но время от времени еще умудряется работать.

Линли объяснил, что они быстро осмотрят кабинет, в котором умер Дрюитт, и поедут дальше.

– Вы знаете, как его найти, – сказал Раддок. Казалось, он не считает, что должен идти вместе с ними.

В кабинете ничего не изменилось с прошлого раза, хотя он выглядел не так, как на фотографиях. Пластиковый стул, находившийся в нем в ночь смерти Дрюитта, был заменен рабочим, на колесиках. Но это единственное изменение.

Ни до́ски для объявлений, ни корзина для мусора, ни крючки, на которых когда-то висели фотографии, не сообщили им ничего нового. На линолеуме виднелись следы от когда-то стоявшей на нем мебели, но это были следы от шкафов для хранения документов, возможно, двух рядов полок и, может быть, серванта. Помимо этих следов, было заметно, что линолеуму здорово досталось, если принять во внимание возраст здания.

– Что до меня, так мне кажется, что здесь кто-то тоже устраивал танцевальные репетиции, – заметила Хейверс.

– Вот видите? Вы не одиноки.

Линли как раз изучал жалюзи, когда сержант произнесла:

– А вот этому мы в первый раз не придали должного значения. – Хотя прозвучало это не очень оптимистично.

Линли повернулся и увидел, что Хейверс рассматривает пол в проеме для ног письменного стола, для чего вытащила оттуда стул на колесиках. Томас подошел, чтобы посмотреть, что она там обнаружила. Он увидел потертости, которые могут оставить резиновые подошвы человека, отталкивающегося от пола, когда он вылезает из-за стола. Инспектор перевел взгляд на Барбару.

– Хорошо, хорошо. Я все знаю, – та кивнула. – Может быть, кто-то бросил курить и сучил ногами по полу… А вы, кстати, это делали?

– Когда бросал? – уточнил Линли. – Нет. Я два года грыз ногти.

– Вот видите. Вот вам и ответ, сэр. Поэтому я и не бросаю. Не могу позволить, чтобы с моим маникюром что-то случилось.

Барбара встала, и они подошли к ручке шкафа, на которой повесился Дрюитт. Та была прочной, вовсе не такой, которая сразу же сломалась бы под тяжестью человека. От шкафа они еще раз осмотрели комнату.

– Мертвецы и их тайны, – заметила Барбара.

– Если бы было по-другому… – вздохнул Линли.

Они вернулись в столовую. Раддок успел снять заднюю панель микроволновки. Он поднял на них глаза и, кажется, заметил что-то в их лицах, потому что спросил:

– Опять не повезло?

– Не уверены, – ответил ему Линли. – Есть кое-что, что выглядит странно.

– И что же это такое? – Полицейский отложил в сторону отвертку.

Линли рассказал ему о фотографиях, сделанных на месте преступления сразу же после смерти Дрюитта.

– Вы можете сказать что-нибудь по поводу этого стула? – спросил он у Раддока и продолжил рассказ о том, что тот был перевернут, что это был пластиковый стул, а не рабочий и что – если подумать – по высоте он не подходил для того, чтобы сидеть на нем, работая за столом.

Подумав несколько мгновений, Раддок покачал головой.

– Я об этом стуле вообще не думал. Он уже стоял в комнате, когда я привел туда диакона. То есть я хочу сказать, что ему надо было на что-то присесть, а стул уже был в комнате. И больше в ней ничего не было. А вот как он перевернулся, я знаю. Мне надо было положить Дрюитта на пол, чтобы сделать ему искусственное дыхание. Я отодвинул с дороги стол, и стул, по-видимому, упал. Я был… Наверное, можно сказать, что я запаниковал.

Если принять во внимание, что ПОП делал на парковке в ту ночь, в чем уже признался, это было совсем не удивительно.

– Гэри, – обратился к нему Линли, – у нас есть свидетель, который видел вас ночью со студентками колледжа. Я имею в виду, в вашей патрульной машине. Не расскажете об этом поподробнее?

Казалось, что ПОП колеблется.

– Думаю, что это связно с пьянками, – сказал он наконец. – Когда они здорово напиваются, им опасно одним находиться на улице. Я усаживаю их в машину и развожу по домам. Это происходит не каждый раз, когда я занимаюсь этими массовыми пьянками, но довольно часто, поэтому неудивительно, что кто-то меня с ними видел.

– Речь идет о ней, а не о них, – заметила Барбара.

– Понимаете, я развожу их по очереди, – пояснил полицейский, – так что в конце всегда остается или один, или одна, потому что большинство студентов проживают или с родителями, или в небольших арендуемых помещениях на одну кровать.

– Это относится к вашим обязанностям? – поинтересовался инспектор. – Вас просили этим заняться мэр или городской совет?

– Просто мне кажется, что в этом есть смысл. Для того чтобы избежать дальнейших осложнений. А кроме того, это помогает бороться с проблемой в самом ее зародыше. Я имею в виду, с пьянством. Мне не нравится наблюдать, как эти дети катятся по наклонной, если вы меня понимаете. В их возрасте это происходит очень легко, а мне кажется, что если их родители будут видеть их в разобранном состоянии достаточно часто, они начнут что-то предпринимать. Хотя это и не входит в мои обязанности. Вот так.

– А Дена Дональдсон относится к этим пьяницам? – задал следующий вопрос инспектор.

– Да, конечно. Кстати, ее все зовут Динь. Она одна из тех, кто живет на съемной квартире, а не с родителями. И у нее реальная проблема с алкоголем. Но она совсем не хочет, чтобы я рассказал об этом ее предкам. Так что я держу ее в узде тем, что она знает, что я в любой момент могу доставить ее домой, к маме с папой.

– Вас видели с ней здесь, на парковке, – сказал Линли. – Видели ночью.

– Это не удивительно. Я много раз привозил ее сюда, чтобы вправить ей мозги. Меня ведь совсем не радует перспектива тащить девушку к ее родителям, принимая во внимание то, где они живут. Да и вообще хочется, чтобы тебя считали приличным копом. То есть таким, кто помогает так, как помогают обычно местные констебли. Так что я читал ей здесь лекции на тему, что с ней может произойти, если она не остановится, что она может вообще умереть и все такое… И тогда ситуация менялась к лучшему – я хочу сказать, что она слегка притормаживала – пьянки прекращались. А потом все начиналось по новой.

– Это смахивает на превышение служебных полномочий, – заметила Барбара.

– Когда эти дети пьют, возникают проблемы. И жители города начинают жаловаться. Садятся на телефон – и вот вам пожалуйста… Мне хочется прекратить все это, и я делаю что могу.

– Как мистер Дрюитт.

Полицейский склонил голову набок, как будто не мог понять, что это должно означать.

– Он хотел запустить в городе программу «Божественный патруль». Чтобы напившуюся молодежь собирали на улицах, поили ее кофе, кормили супом и так далее… Хотя это ему так и не удалось.

– И это, по-моему, лишний раз говорит о том, какой это позор, что он умер, – сказал Раддок.

Вместе с нагорными пустошами Лонг-Минда холмы вулканического происхождения Стреттон сформировали долину, в которой расположился викторианский городок Чёрч-Стреттон. Сейчас он все еще походил на тот город, каким был когда-то, – город-курорт XIX века, куда стареющие джентльмены приезжали попить местных минеральных вод.

Впрочем, больше чем за век город значительно изменился и превратился из курорта для престарелых в центр для здоровых душой и телом. С рюкзаками за плечами и складными палками для ходьбы в руках, эти энтузиасты покоряли вершины Лонг-Минда в поисках роскошных панорам Уэльса.

Увидев этих туристов, собиравшихся на улицах, Барбара сказала с раздражением:

– Не хотела бы я быть на их месте. И что только происходит с людьми? Куда подевались старые добрые времена?

– Верно, – согласился Линли, и она услышала саркастические нотки в его голосе. – Эти старые добрые времена с подагрой и туберкулезом были намного лучше, сержант.

– Только не начинайте, – предупредила она его. – Что я должна искать?

– Место называется «Мэйн Ивент». М-э-й-н.

– Заумные названия я тоже не переношу. Разве я об этом не говорила?

– Вам нужна сигарета? Что с вами происходит?

– Я все думаю о нем. Она была с ним. Эта девочка Дена, Динь, или как там ее…

– Но он этого не отрицает, Хейверс. И, кажется, мы знаем причину. Если, конечно, он говорит правду.

– Значит, врет по поводу другой? То ли замужней, то ли нет?

– Возможно. Сейчас у него наверняка ум зашел за разум.

– А все эти звонки Тревору Фриману, сэр? Прекрасный способ скрыть тот факт, что он трахает жену, используя телефон мужа для того, чтобы назначать свидания. Сколько людей в мире проверяют свой собственный журнал вызовов, чтобы выяснить, кому они звонили? Вам такое придет в голову? Мне – нет. Но у вас для этого есть Дентон. Это он пользуется вашим мобильным, чтобы связываться с Бродвеем в Нью-Йорке. И с Голливудом тоже.

– Да, Голливуд никогда не стоит забывать, – согласился Линли. – Кстати, вот это место.

– «Мэйн Ивент»?.. Прошу прощения, сэр. Отвлеклась.

Когда они вошли в помещение, Барбара решила, что назвать это парикмахерским салоном было слишком амбициозно. Хотя в нем и стояли два кресла, в которых можно было стричь и красить волосы, одновременная работа двух стилистов превратилась бы в постоянное толкание локтями. В настоящий момент в салоне едва помещались парикмахер и клиент.

Именно здесь Нэнси Сканнелл назначила им встречу для беседы. Линли попытался объяснить ей, что парикмахерский салон не входит в число его десяти любимых мест для разговоров, но она ответила, что или они встретятся здесь, или им придется дожидаться конца ее выступления в суде. Она и так идет на практически беспрецедентные жертвы, чтобы встретиться с ними. Очередь к Дасти иногда растягивается на недели. Не каждый парикмахер может работать с волосами, которые вьются, как у нее. А ей пора подстричься к лету.

Когда они подъехали, процесс стрижки был в самом разгаре. Судмедэксперт сидела в кресле, а Дасти порхала вокруг нее, вооружившись двумя парами ножниц и зажав в зубах расческу, как танцор фламенко зажимает розу. Клочья волос летели в разные стороны. Создавалось впечатление, что Нэнси решила подстричься покороче и Дасти твердо намерена удовлетворить ее желание. А еще она хотела, как поняли детективы, когда мастер вынула расческу из зубов, слегка подкрасить клиентку. Видимо, Сканнелл сказала на это твердое «нет», но Дасти все-таки надеялась достичь компромисса, заключавшемся во «всего чуть-чуть пурпура. Ничего экстраординарного. Вам это понравится. Будете просто классно выглядеть». Однако патологоанатом твердо стояла на своем: «Мне нравятся мои седые волосы». Мол, она заработала их во время своей замужней жизни, и чем меньше о них говорят, тем лучше.

Дасти взглянула на Барбару и Линли, в основном обратив внимание на волосы сержанта.

– Что вы с собой сделали? – поинтересовалась стилист. – Это был нож для чистки овощей?

– Ножницы для ногтей, – поправила Барбара.

– Боюсь, что ничем не смогу вам помочь. Они слишком короткие. Вам придется вернуться, когда они отрастут.

– Я обязательно запишу это в свой еженедельник, – сказала Барбара и обратилась к патологоанатому: – Детектив-инспектор Линли; доктор Сканнелл.

– Я уже догадалась, – ответила женщина. – И что же вы хотите?

– Здесь? – Барбара решила, что Линли, по всей видимости, полагал: встретившись со Сканнелл в ее парикмахерской, они найдут другое место для беседы.

– Если вы хотите поговорить сегодня, – ответила Сканнелл. А потом добавила, обращаясь к Дасти: – Есть наушники?

– Ах, ну да. Конечно. Минуточку. – Дасти порылась в ближайшем ящике и извлекла из него наушники, которые присоединила к мобильному телефону, чтобы слушать музыку, вместо того чтобы подслушивать. Через несколько секунд ее голова уже ритмично дергалась. Казалось, это никак не повлияло на ее профессиональное обращение с ножницами, потому что она спокойно продолжила резать, ровнять и причесывать, пока они разговаривали.

– Мы были в кабинете, в котором умер Дрюитт, – объяснил Линли патологоанатому. – И просмотрели ваш отчет. Вместе с фотографиями. Насколько вы уверены в том, что Дрюитт совершил самоубийство?

Сканнелл попросила показать ей фото.

– Прошло слишком много времени, – пояснила она.

Барбара обратила внимание на то, как заинтересовалась Дасти, увидев через плечо женщины фото, сделанные на месте преступления. Потом она отвела взгляд и занялась своим делом.

– Эта церковная штука, которой он воспользовался, – сказала Сканнелл. – Из-за нее тело и место выглядели мудреней, чем обычно. – Она указала на красную столу, лежавшую на полу рядом с телом. – Шелк не оставляет на теле таких же следов, какие оставляют другие лигатуры – например, кожаный или парусиновый пояс, полоса, оторванная от халата, или какой-нибудь шнур… А эта штука… как она называется? Я это знала, но память с каждым годом становится все хуже.

– Стóла, – подсказал Линли.

– Точно. В любом случае след от нее… Вот видите, его видно на этих фото… можно даже разглядеть петехии. Кровоподтек слабый, но указывает на то, что речь идет о самоубийстве. Я уже говорила вашему сержанту, когда та была здесь в прошлый раз… то есть это было в центре планеризма, а не в парикмахерском салоне.

– А тело все еще висело, когда вы прибыли?

– Офицер здорово наколбасил на месте преступления. Он пытался сделать жертве искусственное дыхание – и за это его трудно осуждать, – поэтому снял его с дверной ручки и убрал с шеи столу. Но если б он этого и не сделал, вывод остался бы тем же самым. Попытки выдать насильственную смерть за самоубийство почти всегда обнаруживаются. – Сканнелл подняла глаза от фото. – А вы, как я понимаю, хотите что-то обнаружить? Могу лишь пожелать вам успехов, но не изменю свой изначальный вывод о самоубийстве. Здесь признаков больше чем достаточно: начиная с судорог на лице, с выпученных глаз и кончая, как я уже сказала, петехиями. Конечно, это не все возможные признаки, но в случае загадочной смерти все они вместе встречаются крайне редко, что вам, несомненно, известно.

– Мы прочитали ваш отчет, – сказал Линли, – и готовы согласиться, что лицо и шея являются основными источниками информации в случаях, когда совершается самоубийство, подобное этому. Повреждения кистей рук соответствуют тому, что ПОП рассказал об аресте, при котором он воспользовался наручниками, и нам понятно, почему он снял их, когда они добрались до участка. Но если, как вы сказали, здесь видны не все признаки самоубийства, то чего, по вашему мнению, не хватает?

Сканнелл вернула им фотографии и отчет. Затем дотронулась до руки Дасти, чтобы привлечь ее внимание, и указала ей на точку на своей голове, где, по ее мнению, надо было еще поработать с прической.

– При самоубийстве такого типа – я имею в виду повешение на дверной ручке – очень часто наблюдаются конвульсии нижних конечностей. Если вспомнить, как располагалось тело, на полу должны были остаться следы этих конвульсий, которых тут не видно. Правда, у него конвульсий могло и не случиться или он носил обувь, не оставляющую следов, – например, кроссовки пол не портят, – но само отсутствие таких следов ничего не значит, если остальные признаки налицо.

Услышав это, Хейверс почувствовала неожиданный прилив энергии.

– Сэр?.. – обратилась она к Линли, но тот уже понял ее мысль.

– Вы сейчас говорите о следах как от шарканья ногами, так? – уточнил инспектор у патологоанатома.

– Ну да. Они могут быть на месте такого самоубийства. Но, как я уже сказала, конвульсии не гарантированы – если вы простите мне такое выражение, – да и в некоторых случаях от них может не остаться следов.

Барбара посмотрела на Линли. Тот, в свою очередь, посмотрел на нее. Сканнелл в зеркале заметила этот обмен взглядами.

– В чем дело? – поинтересовалась она.

– А если человек сидит на стуле, – задал вопрос Линли, – может кто-то подойти к нему сзади и совершить преступление – убийство, – выдав его впоследствии за самоубийство?

– Да, возможно, что в этом случае стола оставила бы след, который наводил бы на мысль о самоубийстве, – медленно сказала патологоанатом, подумав несколько секунд, – но здесь – в кабинете – я не вижу ни малейших следов борьбы на полу. Я не могу представить себе, чтобы бедняга просто сидел и ждал, когда у него на шее затянут удавку. Даже если б все еще был закован в наручники, он, без сомнения, брыкался бы и пытался вывернуться.

– Оставляя, таким образам, следы на полу, – закончил Линли.

– То есть шаркая по полу, – уточнила Барбара.

– Оставляя следы, шаркая, царапая – как вам будет угодно. – Кивнув, Нэнси Сканнелл извинилась перед Дасти, которая осторожно придержала ее за плечо. – Могу сказать, что в этом случае на полу должны были остаться потертости.

«Бинго! Ур-р-ра! И все такое…» – подумала Барбара. Наконец-то им удалось что-то обнаружить.

Поменяться телефонами с Кловер было легко. Они заряжали их каждую ночь, а так как код доступа у них был один и тот же – на тот случай, если кому-то из них вдруг понадобится воспользоваться телефоном другого, – надо было лишь проследить, чтобы обои на экране его собственного телефона были такими же, как на экране телефона Кловер. Это было совсем просто, поскольку его жена была не тем человеком, который ставит фоном для нескольких используемых им приложений сентиментальные личные фото ребенка, собаки или кошки. Поэтому, для того чтобы найти соответствующее изображение катящихся океанских волн в собственном смартфоне, Тревору понадобилось всего тридцать секунд.

Он предполагал, что в течение дня Кло заметит подмену, но был уверен, что у него будет достаточно времени, чтобы провести снупинг, который, после их вчерашней беседы с Газом Раддоком, был, по его мнению, необходим. Потому что Газ врал не так хорошо, как казалось ему самому.

Немедленно после своей беседы с полицейским Тревор очень внимательно изучил журнал вызовов своего собственного телефона за последние два месяца. Это не составило большого труда, ведь эти данные хранились в памяти самого аппарата. И здесь он обнаружил, что начиная с 22 марта и по 16 мая звонки Газу Раддоку и от Газа Раддока следовали регулярно. Как и те, которые он обнаружил, посмотрев в журнал первый раз. Все они случались или поздно ночью, или рано утром. Иногда это был лишь один звонок, а иногда таких звонков было по четыре в день.

После изучения собственного телефона Тревору захотелось узнать больше. То, что Кловер и Газ уже объяснили, что звонки были связаны с секретным планом «заботы» о Финне в Ладлоу, было понятно, но возникал дополнительный вопрос, связанный с тем, что же это была за «забота» такая, если она требовала такого интенсивного обмена звонками. Тревор хотел получить ответы и начал с того, что позвонил своему телефонному провайдеру. Он назвал бездушной и безымянной машине все необходимые комбинации цифр и слов и объяснил, что хотел бы проверить несколько звонков, которые мог сделать его непослушный ребенок. После этого ему оставалось только подождать, пока ему пришлют эту информацию.

Получив ее, Тревор сразу же заметил интересную особенность. Интенсивный обмен звонками между Кловер и Газом с помощью его собственного телефона начался 1 марта. До этого, как бы далеко он ни уходил в пошлое, звонков от Газа или Газу не было.

Удивительным было то, что человек, назначенный опекать Финна – Газ, – не звонил регулярно на номер Тревора со своими отчетами Кловер до начала весны. Это значило, что до того момента он или звонил ей напрямую, или совсем не следил за Финном.

Тревор хотел сам решить, что же это было в действительности, и это желание и привело его к мысли о необходимости поменяться телефонами с женой. Изучив ее журнал вызовов и проделав все те же телодвижения для того, чтобы получить более раннюю историю ее звонков, Фриман понял, что не сможет дождаться вечера, чтобы поговорить с Кловер. Поэтому он набрал номер своего собственного телефона и, когда она ответила, сказал, стараясь говорить как можно небрежнее:

– Прости. Мы поменялись телефонами, любовь моя. Должно быть, когда брали их из зарядника.

– Неужели? – удивилась она. – Так вот почему этот все время молчит… Я уже решила было, что наконец-то выдался день, когда меня не будут отвлекать. Обычно звонки начинаются в половине седьмого и уже не прекращаются до конца дня. Кстати, а у тебя были звонки?

– Как только я обнаружил, что взял твою трубку, я давал ей переключиться на голосовую почту. Но звонков было столько, что я понял, что должен сообщить тебе о подмене. Тебе проиграть их? Я имею в виду сообщения.

– Не надо.

«Не слишком ли быстро она ответила?», – подумал Тревор.

– Хочешь, я привезу его тебе? – спросил он. – В зале у меня пока ничего нет. Или, если есть время, можем встретиться на полпути?

– У меня встречи одна за другой.

– Тогда я привезу его тебе.

– Трев, мне кажется, ты слишком заморачиваешься.

– Нет проблем. Так мне ехать?

Жена ответила, что будет очень благодарна, если он привезет телефон ей в Хиндлип. Она встретит его у проходной, на границе территории Управления – так ему не придется сидеть и ждать, пока его пропустят. С этим Тревор согласился; ведь то, что он встретится с ней на таком расстоянии от главного здания, гарантировало, что их беседа – если она вообще состоится – будет конфиденциальной.

Когда он подъехал, Кловер уже ждала его. Она появилась из проходной с трубкой в поднятой руке. Припарковавшись, Тревор опустил пассажирское стекло.

– Присаживайся, – предложил он, когда она подошла.

Было видно, что Кло удивилась, хотя говорил он вполне дружелюбным тоном.

– У меня всего лишь несколько минут, Трев.

– А нам больше и не надо, – сказал он.

Усевшись в машину, жена протянула ему его телефон. Он же не спешил расставаться с ее, чего она не могла не заметить. ЗГК с любопытством склонила голову набок.

– Вся эта штука с телефонами… – начал Тревор. – Я специально поменял их местами.

Говоря это, он не отрывал от жены глаз. Выражение ее лица не изменилось, и она даже не пошевелилась. Просто сказала: «А-а-а…»

– А почему ты не спрашиваешь зачем?

– Полагаю, ты приехал для того, чтобы рассказать мне это. Хотя, должна признаться, не понимаю, почему это не могло подождать до моего возвращения домой.

В ее словах слышалась напускная бравада. Тревор удивился, почему никогда раньше не обращал внимания на то, насколько искусно умеет притворяться его жена. А надо было. Многие годы они занимались ролевыми играми, и в каждом сценарии ее игра была совершенно естественной, что делало все происходящее еще более возбуждающим. Школьница, монашка, шлюха, контролер в поезде, почтальон, тренер по йоге, горничная в отеле… Кловер не притворялась. Она в них перевоплощалась. Теперь ему надо будет рассматривать ее, как насекомое под микроскопом.

– Я соврал детективам из Мет, как ты велела, – сказал Тревор. – Но мне захотелось узнать чуть больше об этих ваших перезвонах с Газом. Не думаю, что ты будешь ругать меня за это желание. Если я должен лгать полиции, то хотелось бы знать хотя бы часть правды. Иначе становится очень тяжело. Я хочу сказать, тяжело сводить концы с концами. Но ты же это хорошо знаешь. Ведь ты сама – коп.

– А разве мы уже не закончили со всем этим?

– Частично. Но ты ведь знаешь, что любопытство делает с человеком. А в моем случае сработало еще и то, что я женат на копе. В общем, я задумался над этими звонками и понял, что простейший способ забыть о них – это их изучить. Понимаешь, Кловер, у меня было такое ощущение, будто в этой старой башке работает вечный двигатель.

Она слегка прищурила глаза. Ее не обманул его небрежный тон, да он на это и не рассчитывал.

– Все логично, – согласилась она. – В последнее время от тебя потребовалось слишком много всего.

– Рад, что ты меня понимаешь. То есть ты согласна с причиной, по которой я стал изучать твой перезвон с Газом, пытаясь понять, почему мой телефон использовали так часто.

– Когда Финнеган…

– Все это я уже слышал. Кстати, я прекратил все это «наблюдение» за Финном, которое организовали вы с Раддоком. – Он сделал в воздухе жест, означающий кавычки, что не укрылось от внимания Кловер.

– Так мы что, опять возвращаемся к тому же самому? – спросила Кловер. – Я вся горю от нетерпения и желания почувствовать Газа между ног, а Газ изнывает от жажды туда попасть? А свои свидания мы назначаем с помощью твоего телефона…

– По-моему, я этого не говорил, Кло… Но вот что пришло мне в голову: создается впечатление, что ты сама хочешь, чтобы я это сказал.

– Я хочу только, чтобы ты говорил то, что думаешь.

– А если это так, то что такого натворил Финн, чего я не должен знать?

Кловер отвернулась. К проходной подъехала машина. ЗГК рассматривала ее так, как будто у нее было задание следить за ней. Из машины вылезла женщина средних лет с сумкой таких размеров, что сразу было ясно, что ей предстоит тщательный досмотр. Если б речь шла о тюрьме, то в сумке наверняка бы оказался «торт королевы Виктории», в котором был бы запрятан лом.

– Я не знаю, что еще сказать тебе, Трев. – Кловер тяжело вздохнула. – Мы с тобой все талдычим об одном и том же. Мне больше нечего тебе сказать.

– А ты попытайся вспомнить начало марта.

ЗГК повернулась к нему. Она выглядела искренне озадаченной.

– Это когда начались ночные звонки Газа на мой мобильный, – продолжил ее муж. – Если б вы с Газом так беспокоились о Финне, то один ночной звонок в день начиная с начала марта выглядит вполне логично. Но если у всех ваших перезвонов была причина и имя ей действительно «Финн», то я хочу знать, и немедленно, что именно он натворил.

– Я не знаю, в чем ты пытаешься обвинить меня и за кого ты меня принимаешь, но мне кажется, Тревор, что сказано уже вполне достаточно, – сказала Кловер, берясь за ручку двери и нажимая на нее.

– Не совсем. Ведь мы еще не поговорили о твоем телефоне.

– Не думаю, чтобы это что-то нам дало.

– Ты так полагаешь? Я спрашиваю это потому, что Газ Раддок шесть раз звонил на твой номер двадцать шестого и двадцать седьмого февраля. А потом звонки полностью прекратились и шли только на мой телефон. То есть или что-то произошло накануне или двадцать шестого февраля, или вы с Газом договорились не звонить друг другу, если не можете воспользоваться моим мобильным.

– Да. Конечно. Думай что хочешь. – Кловер с отвращением покачала головой. – Мы ведь уже много раз говорили об этом. Мне нужен более молодой мужчина, потому что ты меня не удовлетворяешь. Ты это хотел услышать?

– Я хочу услышать правду. И если Финн что-то натворил, то я хочу знать – что именно?

– Да что, ради всего святого, он мог натворить?

– У Дрюитта же были сомнения, а? Наркотики, алкоголь, малолетки… что там еще? Речь идет об этом?

– Тревор, ради бога, мы же оба знаем, что все это полная ерунда. Или тебе надо напоминать, что информация о том, что Йен Дрюитт хотел переговорить с нами, исходит только от Газа?

– Ты что, хочешь сказать, что Газ хочет по каким-то причинам подставить Финна?

– Я не знаю! Знаю только, что жизнь Финнегана в Ладлоу совсем не походила на ту, о которой он нам рассказывал. Финн много пил, курил «травку», пропускал лекции и занятия. Может быть, перешел на более тяжелые наркотики. Газ рассказывал мне обо всем, что с ним происходило. Так что, может быть, после смерти Йена Дрюитта он подумал… да бог знает, о чем думал Газ, потому что я не позволяла ему даже упоминать об этом, понятно? Но мне приходилось отвечать на его звонки, поскольку они касались Финна. Ты хоть понимаешь, в какой ситуации я оказалась?

Тревор придерживал последнюю порцию информации, потому что не хотел о ней думать, не говоря уже о том, чтобы упоминать о ней. Но сейчас он понял, что час настал.

– В ночь, когда умер тот парень, было три звонка, Кловер. Я проверил даты.

– Ты это о чем?

– Один звонок от тебя Газу и два звонка от Газа тебе. В ту самую ночь, когда умер Йен Дрюитт.

Кловер уставилась на мужа. А потом открыла дверь. Он подумал, что она вылезет, так ничего и не сказав, но ошибся.

– То есть, если я правильно понимаю, ты считаешь, что это было совсем не самоубийство, а умер он или от моей собственной руки, или по моему приказу? Так? – Кловер замолчала. Не услышав его возражений, она продолжила: – Ты за кого меня принимаешь, Тревор?

Ответ вырвался у него совершенно неожиданно.

– Не знаю, – произнес он. – И это самое ужасное, Кло.

– Я знала, что он замазан, – сказала Хейверс, когда они припарковались в Тимсайде, забравшись двумя колесами и большей частью «Хили Элиотт» на тротуар. Подождав, пока проедет машина, они перешли улицу.

– Не думаю, что у нас есть основания для таких заявлений, Барбара, – заметил Линли. – Может быть, немного испачкался, но «замазан»… До этого мы еще не дошли.

– Но вы сами подумайте, инспектор. Следы на полу; то одетые, то снятые наручники; анонимные телефонные звонки; камеры наружного наблюдения, которые отключаются на двадцать секунд, а когда включаются, то смотрят уже не в ту сторону; девушки-студентки, которых по непонятной причине возят по городу; обзвоны пабов; женщины, которых пользуют… Вам еще что-то нужно?

– Начнем с того, что нам нужно понять, почему прошло девятнадцать дней между анонимным звонком и смертью Йена Дрюитта. При этом мы не должны забывать: этот период завершился по приказу матери Финнегана. А после этого нам надо разобраться в том, что все это значит.

– Ну хорошо. Я человек понятливый. Это значит, что Финнеган как-то в этом замешан. Или его матушка. Или папаша. Или Раддок. Но в любом случае кто-то из окружения ЗГК.

– И именно поэтому нам надо знать, кто именно, если это так, был с Раддоком в машине в ту ночь.

– Может быть, сам полковник Горчица с этой чертовой свечкой, – пробормотала Барбара.

– Рад, что вы меня понимаете.

Кашлянув, Линли взглянул на свои карманные часы. День клонился к закату. Скоро Хильер потребует результат. Если все это попадет на стол министру, у всех них возникнут проблемы, о которых лучше не думать. Когда раздался телефонный звонок, первое, что пришло ему в голову, было то, что в Лондоне услышали его мысли. Томас посмотрел на экран и понял, что почти угадал. Звонила Ардери.

Сейчас ему не хотелось с ней разговаривать, хотя он и понимал, что разговаривать все равно придется, имея в виду все, что Ди Гарриман рассказала ему о состоянии Изабеллы. Хотя главным было то, что сейчас на руках у него было дело, оказавшееся и так достаточно серьезным, без дополнительного вмешательства суперинтенданта.

Он подождал, пока включится голосовая почта. Хейверс молча следила за ним.

– Опять она, – пояснил он.

– Свят, свят, свят, – сказала Барбара, и в этот миг зазвонил ее телефон. Она взглянула на него и сказала: – Черт побери. Мне что…

Кто-то из них был просто обязан ответить начальнице.

– Попытайтесь понять, в каком она состоянии, – сказал инспектор.

– А что сказать ей про вас?

– Что я куда-то ушел и что вы передадите мне все, что надо, когда увидите.

– А куда вы ушли?

– Сержант, не похоже, чтобы ваши способности к креативному мышлению покинули вас в самый последний момент. Если она звонит по поводу расследования – а наиболее вероятно именно это, – скажите, что мы сужаем круг…

Он мог слышать только то, что говорила Барбара, а именно: «Командир?.. Только собиралась… Что? Он вышел… Мы сегодня рано начали. Хочу сказать, что собираемся поговорить с теми, кто окажется в доме в Тимсайде. Или с Финном Фриманом, или с этой его соседкой – Дена, кажется… А? Нет. Простите. Это просто фигура речи. Я сейчас одна… Он отошел в…» Было видно, что ей никак не приходит в голову какое-то конкретное место, где инспектор был бы недоступен для звонков Изабеллы, поэтому она быстро сменила тему: «Он разыскивает судмедэксперта, чтобы… Минуточку, командир. Мы уже делали это дважды, я и инспектор… Хорошо. Так точно. Я посмотрю. Чуть попозже, а потом перезвоню вам, хорошо? Обязательно, мэм».

Хейверс отключилась и обиженно посмотрела на Томаса.

– Звучит так, как будто выпила пятнадцать чашек кофе. Хочет, чтобы мы еще раз изучили фото с места преступления. И позвонили ей, когда будем этим заниматься. Что до меня, так она пытается спуститься с елки, не ободрав задницы.

– Это ничего не будет нам стоить. Я позвоню ей позже.

– Нет, вы только посмотрите на него, – возмутилась Барбара, засовывая телефон назад в сумку. – А вы можете хоть на минуту отбросить это ваше джентльменство?

– Я впитал его с молоком матери, сержант… Ага. Кажется, мы как раз вовремя.

Томас указал на дом, из которого только что вышла Динь. С рюкзаком на плечах она направилась прямиком к велосипеду и стала открывать замок, который, видимо, заело. Когда они подошли ближе, то услышали, как она приговаривает: «Ну давай же, давай».

– Вам помочь? – поинтересовался Линли.

Девушка резко обернулась. Увидев детективов, отступила на шаг.

– Финна нет, – сказала она.

– И это прекрасно, – заметила Хейверс. – Потому что нам надо поговорить с вами.

Девушка мгновенно насторожилась. Ее взгляд перепрыгивал с Линли на Барбару и обратно, как птичка с ветки на ветку.

– Я знаю, меня подставила Фрэнси Адамиччи, если вы об этом хотите поговорить, – сказала Динь. – Может быть, вам поможет, если я скажу, что Фрэнси готова переспать с кем угодно.

– Мы не займем много времени, – пообещал инспектор. – И, кстати, вы правы. Фрэнси Адамиччи упоминала о вас. ПОП подтвердил ее слова, но мы хотели бы услышать вашу версию событий.

– Они оба врут, и у меня…

– Нет времени. Правильно? А у кого оно есть? – задала вопрос Хейверс.

– Я хотела сказать, что у меня нет причин разговаривать с вами. И вообще, меня ждут дома.

– Это там, где живут ваши родители? – продолжила сержант. – Куда вы не хотели, чтобы Гэри Раддок вас отвез?

– Кто вам это сказал? – резко спросила девушка.

– Он сам. Он говорил, что это связано с вашей проблемой.

– С какой еще проблемой?

– Если вы уделите нам несколько минут, мы всё объясним, – сказал Линли.

Динь вернулась к двери и демонстративно распахнула ее. Затем вошла внутрь, но всем своим видом показала, что ни на дюйм не отойдет от входа, хотя они, конечно, могут втащить ее в гостиную силой, если решатся на демонстрацию полицейской жестокости, которую она, без сомнения, ожидала от них и им подобных. Весь свой вес девушка перенесла на одну ногу, а руку уперла в бедро. Эта поза яснее любых слов говорила: «Ну и что вам нужно?»

– Несколько человек видели вас с полицейским общественной поддержки Раддоком, – начал Линли.

– Тогда вам врут уже несколько человек, – немедленно прервала его Динь.

– Мы не собираемся выяснять подробности, – объяснил Линли.

– Если хотите, – вставила Хейверс, – нас они вообще не интересуют. Ни под каким видом. Ваши секреты в полной безопасности.

– Я никогда…

– Ложь. Это было.

Казалось, что девушка вот-вот расплачется, что никак не вязалось с ее вызывающим поведением. «Здесь кроется что-то еще», – подумал Линли.

– Динь, вам ничто не угрожает, – сказал он вслух. – Но несколько человек, и среди них сержант Хейверс, видели вас с полицейским Раддоком. Все, что мы хотим знать, – это были ли вы с ним в патрульной машине в ночь, когда этот диакон, Йен Дрюитт, умер в полицейском участке. Ваши отношения с Гэри нас совсем не интересуют, но…

И тут Динь, закрыв лицо руками, расплакалась. Через несколько мгновений она рыдала так, как будто никакая сила в мире не могла утешить ее в ее горе.

– Черт побери, – пробормотала Хейверс, а Линли подошел к девушке.

– Что с вами, Динь? – негромко спросил он. – Сами видите, что пора рассказать нам обо всем.

Сержант предпочла скрыться на кухне. Послышались звуки льющейся воды – она наполняла чайник. «Истинно британский ответ на любые проблемы», – подумал Линли.

Динь стала вдруг сползать по стене, но инспектор подхватил ее. Когда ее рыдания превратились во всхлипывания, Томас осторожно снял с нее рюкзак и обнял за плечи.

– С вами все в порядке? – уточнил он. – Здесь есть еще кто-нибудь?

Она покачала головой, и Линли повторил свой вопрос:

– Вы с ним были?

– Нет… – Девушка почти провыла это слово.

– Динь, вы можете помочь нам понять… – говорил Линли, ведя ее в сторону кухни.

– Да, но нет, – всхлипывала она. – Нет.

Хейверс уже вытащила стул из-под стола. По своему предыдущему визиту она помнила, где находятся кружки и чай, и все приготовила. Казалось, что она поняла то, что не дошло до Линли.

– Вы хотите сказать, что были с ним, но не в ту ночь, когда умер диакон? – уточнила она.

Девушка утвердительно кивнула. Хейверс протянула ей кухонное полотенце в тот самый момент, когда Линли достал один из своих идеально чистых платков. Динь выбрала полотенце и прижала его к лицу.

– Я… не… хотела… – сказала она и, глубоко вздохнув, произнесла: – Он это знал. Я не хотела… попасть домой.

– Он сказал нам, что вы не хотели оказаться в доме родителей, – сообщил Линли. – Сказал, что это связано с вашим пьянством и что вы не хотите, чтобы ваши родители об этом узнали. Он несколько раз забирал вас среди других пьяниц. Я угадал?

Плачущая Динь была совсем не красавицей. Да и кто был бы ею, окажись он на ее месте? Ее кожа покрылась пятнами, нос покраснел, а губы непроизвольно дергались.

– Не только это, – смогла произнести девушка. – Остальные не парятся по поводу того, что он говорит, да им и не надо, а для меня это важно, вот поэтому это и случилось. Все началось с групповой пьянки, и я сказала «ладно, о’кей». Потому что если б моя Ма узнала обо всем этом, то заставила бы меня жить дома, а не здесь, а я не могла, не могла, не могла, только я тогда не знала почему, только сейчас узнала. Он это понял – то есть первую часть. Что я не могла… Поэтому сказал: «Мы, ты и я, можем договориться, и вот что это будет тебе стоить на парковке за полицейским участком», а я сказала: «Все сделаю, потому что вы даже не представляете себе, как я не хочу домой», и я все сделала, а он отвез меня домой, но не к родителям, а в Тимсайд.

Вода закипела. Хейверс принесла кружки на стол. Линли обдумывал то, что заявила им Динь, слово за словом, но сержант сделала мгновенный вывод из всего услышанного, на который, наверное, была способна только женщина.

– Вы оказали ему сексуальные услуги после того, как он поймал вас на групповой пьянке. А если б вы этого не сделали, то он отвез бы вас, пьяную, домой к родителям, – предположила она.

Динь кивнула и вновь разрыдалась.

– А другие девушки? – поинтересовался Линли.

– Некоторые. Я не знаю. Но точно не Фрэнси, потому что, понимаете, ей наплевать на то, что скажут ее родители, она же и так живет дома, и им… Они много разъезжают, а она делает что захочет, и они знают, что не могут… Я не знаю, как это сказать… связать ее, что ли?

Линли тоже кивнул. Тушь на глазах Динь уже давно размазалась по ее щекам, ее маленький кусочек попал даже на лоб, и Томасу вдруг захотелось вытереть ее щеки. Он знал, что это было вызвано желанием защитить, а не чем-то там еще.

– Но вы продолжали пить? – спросил он.

– Почти перестала, – Динь покачала головой, – но это уже… Уже не имело значения. То есть для него. А потом это уже никак не касалось пьянства. Он… он забирал меня, когда сам решал, что я пьяная. Иногда я возвращалась из библиотеки, и он… Он появлялся, а к родителям ехать мне было невмоготу, и он об этом знал. После того как это началось, я все время боялась, потому что я как бы избежала, но не знала, чего именно, и я думала, какая разница, ведь я делаю это с другими парнями, и я не могу там жить, просто не могу…

– И вы уверены, что не были с ним в ту ночь, когда умер Йен Дрюитт? – уточнил Линли. Ведь если ее обвинения в адрес Раддока справедливы, то как эта девочка может знать, когда она была с ним, а когда нет, если только она не ведет какой-то дневник?

– Не была, – ответила Динь. – Если там кто-то и был, то не я.

– А откуда такая уверенность? – спросила Хейверс.

– Это был день рождения Ма, – пояснила девушка. – Я была дома. В Мач-Уэнлоке. Можете спросить Челси или Фрэнси, потому что это было еще до того, как Фрэнси… Мы тогда были подругами. И они были вместе со мной.

Ясмина не стала брать тележку, потому что та была ей не нужна. Вместо нее, войдя в супермаркет, она взяла корзину. Обедать они будут только втроем, но женщина даже думать не могла о том, чтобы заниматься готовкой, поэтому решила купить уже готовые замороженные блюда, которые сможет достать из контейнеров и выдать Тимоти и Сати за еду собственного приготовления.

Она рассматривала полки. Трудность состояла в том, что Ясмина была не голодна – ежедневная еда была для нее теперь чем-то похожим на медицинскую процедуру. Кроме того, она должна подавать пример Сати: «Видишь, мамочка ест, и ты тоже должна, милая».

Может быть, киш? Или лазанью? Или пикшу с горошком? Или камбалу с картошкой фри? Как трудно выбрать, когда ты не голоден…

– Ба, да ведь это доктор Ломакс, или я ошибаюсь?

Ясмина подняла глаза. Приятного вида женщина с васильковыми глазами, в клетчатом пиджаке поверх узких брюк, робко улыбалась ей. Ясмина нахмурилась, так как не могла ее вспомнить.

– Селина Осборн, – представилась женщина. – Мисса училась у меня в четвертом классе.

– Боже мой, ну конечно, – сказала Ясмина, хотя, по правде говоря, лицо женщины ей ни о чем не говорило. – Я вас сначала не узнала.

– Это из-за волос, – пояснила женщина. – Новый цвет, новая прическа… Как поживаете? Думаю, Мисса и Джастин вас приятно удивили и обрадовали.

Ясмина ничего не поняла. Слово «обрадовали» было последним, которое могло прийти ей в голову.

– Я не уверена, что…

– Ой. Простите, – засмеялась Селина. – Я видела объявление в загсе, когда мы с Тоби ходили туда, чтобы зарегистрировать свой брак. – Покраснев, она показала Ясмине обручальное кольцо. – Для нас обоих это случается по второму разу, поэтому я не хотела колец, но он настоял. Мы решили ограничиться загсом, но, думаю, вы планируете нечто большее для Миссы и Джастина, я права? Я так хорошо их помню… Особенно Джастина, с его милым и всегда серьезным лицом и челкой, которая вечно падала ему на глаза. С самого начала было ясно, что главное для него – это Мисса. И вот теперь они размещают объявление о своем бракосочетании… – Она опять рассмеялась и, прижав руку к груди, добавила: – Вы представить себе не можете, какой старухой я себя чувствую.

– Нет, отчего же, могу, – еле слышно ответила Ясмина, согласно кивнув.

– Передайте им мои наилучшие пожелания, хорошо? Скажите, что миссис Осборн – которая скоро станет миссис Джойс – желает им всего самого наилучшего.

– Обязательно, – пообещала Ясмина.

Когда Селина Осборн отошла, радостно толкая перед собой тележку, миссис Ломакс повернулась назад к полкам и стала не глядя брать с них упаковки с едой. Ей хотелось надеяться, что все это какая-то ошибка. Она не могла поверить, что дело зашло так далеко, хотя все время догадывалась, что это обязательно случится. Это предсказывал Тимоти, и Рабия – по-своему – тоже пыталась предупредить ее об этом, но Ясмина не хотела их слышать.

Ей ничего не оставалось, кроме как обратиться к единственному человеку, который мог реально видеть всю нелепость раннего брака между Джастином и Миссой, к единственному человеку, которого это наверняка волнует так же, как и ее. Она отнесла покупки к кассе и, заплатив, поехала в Музей Ущелья.

Музей располагался на берегу реки Соверн. Это было здание бывшего литейного цеха, который архитектор замаскировал кирпичными украшениями на фронтонах, зубцами на крыше западного и восточного фасадов и печными трубами с дополнительными зубцами так, что строение походило скорее на замок, а не на литейное производство. Кроме того, фронтон здания, выходивший непосредственно на Айронбридж и украшенный стрельчатыми перпендикулярными окнами с граненым остеклением, делал его похожим на церковь, как будто его создатель никак не мог решить, что больше убедит жителей города в том, что ни качество воздуха, которым они дышат, ни качество воды, которую они пьют, не страдают от близкого соседства литейного цеха. Правда, вся маскировка разрушалась наличием железнодорожной ветки, идущей прямо в здание, и самим его расположением в опасной близости от реки, из-за которого цех так часто заливало паводками, что само его существование после всех этих лет казалось настоящим чудом.

До закрытия оставалось совсем немного времени, и на парковке стояли всего три машины. Ясмина прошла внутрь и спросила у билетерши Линду Гудейл, потому что мама Джастина, как хорошо было известно Ясмине, была директором музея. А еще Ясмина знала, что весь клан Гудейлов гордится тем, что Линда много лет назад начинала еще с билетерши в музее, мало похожем на нынешний современный образовательный центр. Она поднималась по ступенькам карьерной лестницы так же, как ее муж поднимался по ним в музее «Викторианский городок» в Блистс-Хилл. Несмотря на то что ни у нее, ни у него не было университетского образования и они даже не окончили колледж, эти Гудейлы были настоящими работягами, готовыми бесконечно что-то делать, перестраивать и выдумывать.

Переговорив по телефону, билетерша сказала, что директор музея сейчас закончит кое-какие дела и скоро подойдет. Если Ясмина хочет, она может осмотреть экспозицию – в ней как раз появилась новая диорама. Ясмина сказала, что лучше выйдет на улицу, на весеннее солнышко. Билетерша равнодушно пожала плечами и вернулась к своему компьютеру.

Выйдя из музея, Ясмина прошла к стене на границе парковки. Она заметила, что на низких берегах полноводной реки колокольчики перемешались с золотистыми соцветиями камнеломки. Чем выше становились берега, тем гуще росла на них трава, среди которой виднелись склоненные головки соцветий борца. Напротив того места, где она стояла, протягивали свои свежие весенние листья навстречу солнечным лучам ивы и ольха. Май всегда был любимым месяцем Ясмины. Правда, в этом году она с удовольствием провела бы его в коме.

– Доктор Ломакс?..

Ясмина обернулась. Конечно, она узнала Линду Гудейл, поскольку они были знакомы вот уже много лет. Миссис Ломакс сразу сообразила, что означает тот факт, что женщина не назвала ее по имени.

– Прошу вас, – сказала она, – меня зовут Ясмина. Могу я поговорить с вами, Линда? Это очень срочно.

Та наблюдала за ней с совершенно равнодушным выражением лица.

– Ага, я так и думала, – сказала она. – Такие, как вы, не любят сюрпризов.

Ясмина была не настолько глупа, чтобы не понять, что Линда нарочно выбрала этот акцент. Она использовала его для того, чтобы гостья еще раз поняла: «У нас разное происхождение, и я хорошо понимаю, что вы обо мне думаете».

Ясмина прикусила губу. Она не хотела, чтобы их разговор начался таким образом. Неожиданно быстро Линде Гудейл удалось взять над ней верх.

– Но жизнь полна сюрпризов, прауда? – Линда порылась в сумочке и достала упаковку жевательной резинки. Ясмина заметила, что это была антиникотиновая жвачка, которую обычно используют люди, бросающие курить. И тут она поняла, что вообще не знает о том, что Линда курит, и задумалась, не превращает ли ее такое неведение в сноба.

– Так вот, этот ваш разговор, Ясмина… Это же о моем Джастине, прауда? – Линда засунула пластинку жвачки в рот, а пачку убрала в карман кардигана, доходившего ей до колен. – То есть я хочу, конечно, сказать о моем Джастине и вашей Миссе. Ведь вы приехали сюда из-за этого?

«Пожалуйста, ну пожалуйста, прекратите говорить со мной в такой манере», – хотелось сказать Ясмине, потому что Линда ставила ее в невыгодное положение. Но она знала, что подобная просьба неизбежно приведет к разговору о классовом и социальном неравенстве, которое существовало между их детьми, и к тому, что, по мнению Линды, Ясмина думает по этому поводу. Но то, что им необходимо обсудить, не имеет никакого отношения к социальному положению, хотя, возможно, Гудейлам это никогда не приходило в голову.

– Вы наверняка знаете, что они собрались пожениться, – сказала Ясмина. – Уже разместили объявление о бракосочетании.

Такое прямое начало заставило лицо Линды окаменеть.

– Ну, я не живу, спрятав голову в песок, как некоторые, – сказала она, – и я об этом слыхала. Должна сказать, што ждала, скока же вам потребуется времени, штоб это выяснить. Вы же не бегаете каждое утро в загс, штобы посмотреть на объявления. Но информация дошла до вас довольно быстро.

– Одна из их бывших учительниц только что рассказала мне об этом. Хотела меня поздравить.

– Спорю, што вас это здорово удивило, нет? Вы наверняка думаете, што в этом случае больше подходят соболезнования.

– Линда, я прошу вас. Я знаю, что они этого хотят. Я знаю… Мне кажется, что этого хотят все вокруг. – Линда открыла было рот, чтобы ответить, но Ясмина быстро продолжила: – И я тоже не против этого.

– Я слыхала другое.

– Я просто не хочу, чтобы они женились в таком раннем возрасте. Когда люди так молоды и женятся…

– Вы меня, должно быть, за дуру держите. – Линда надула пузырь, который громко лопнул. Это было так же нарочито, как ее акцент и выбор слов. Однако сейчас она, по-видимому, решила отказаться от этой игры в рабочий класс. И сказала:

– Мне кажется, вы считаете, что в нашей семье тупость – это семейная черта. Но это… во что бы вы ни верили и что бы вы ни думали… Дело совсем не в их возрасте. Ваше отношение не изменилось бы, если б Джастину было двадцать восемь, а Миссе – двадцать шесть. Так что в действительности все дело в том, что вы думаете о Джастине.

– Это неправда. Он прекрасный мальчик. И всегда был важен и для нашей семьи, и для Миссы. Я лишь против…

– Теперь вы понимаете, в чем дело? «Вы против»! Вот мы к этому и пришли. Теперь зачитывайте список…

– Я никогда не отрицала, что хочу, чтобы Мисса окончила университет. У нее очень хорошая голова…

– Чего, по-вашему, не хватает Джастину, да?

– …и я была бы плохой матерью, если б не поддерживала ее в этом. Так же, как вы были бы плохой матерью, если б не поддерживали Джастина в этом его начинании так, как вы это делаете. Он рассказал мне об этом, когда показывал, что делает с этими… этими своими маленькими домиками…

– Контейнерами, – резко поправила ее Линда. – То, что он делает, называется контейнерами. И, кстати сказать, делает он это весьма успешно. Что меня совсем не удивляет, ибо я всегда верила в то, что руки – это его сильная сторона.

– Да. Я согласна. А голова – это сильная сторона Миссы.

– А вот здесь мы с вами расходимся.

– Как? Почему? Вы же не можете сказать, что Мисса…

– Я могу сказать только, – перебила ее Линда, – что дети сами должны находить свои сильные стороны. Эти сильные стороны не должны вбиваться им в голову лишь потому, что у родителей есть какой-то план на их счет. Вы же называете ваши мысли о Миссе мечтами о ее будущем, так? Но они никогда не были мечтами. Это ваши собственные планы – какую бы стезю вы для нее ни выбрали. И я готова поспорить, что выбрали вы ее в тот самый день, когда Мисса родилась.

– Это неправда. Мисса сама хотела поступать в университет. И видела свое будущее в науке. Она этого хотела, а теперь не хочет. Она отказалась от своего будущего и не говорит мне почему.

Линда отвернулась от нее, как будто хотела, чтобы слова «отказалась от своего будущего» эхо на парковке повторило несколько раз. Она смотрела на выкрашенный в ослепительный пурпурный цвет дом на противоположной стороне улицы, в котором женщина торговала горным хрусталем, минералами со всего света и плохими серебряными украшениями. Хозяйка как раз собиралась закрыть магазин, что в ее случае значило убрать свечи и свернуть скатерть из золотой материи, которой был накрыт небольшой столик перед входной дверью.

– А теперь она еще сказала Сати, что когда они с Джастином поженятся, – добавила Ясмина, – то девочка будет жить у них в доме. Вы же понимаете, что этого нельзя допустить.

Линда повернулась к ней. Затем подошла к стене и выплюнула жвачку.

– Речь идет о том доме, который вы обещали Джастину купить, если он уговорит Миссу вернуться в колледж, а потом поступить в универ? Об этом доме, Ясмина? И он, естественно, вам поверил, правда? И должен был поверить, но не потому, что он тупой – как вы о нем думаете, – а потому, что честный. Он открыт перед людьми и полагает, что другие будут вести себя так же. Но только он ошибается, особенно в том, что касается вас, его будущей тещи.

– Линда, прошу вас… Не может быть, чтобы вы хотели их свадьбы.

– Жизнь моих детей не зависит от моих желаний. Мои дети сами принимают решения и отвечают за их последствия. Вы считаете, что Джастин недостаточно хорош для Миссы…

– Я этого не говорю. И никогда не говорила.

– …и, может быть, вы абсолютно правы. И, может быть, моему Джастину предстоит понять это на собственном опыте – убедиться, что он не пара для такой девушки, как Мисса. А может быть, и наоборот – Мисса не пара такому парню. Может быть, в глубине души она такая же, как ее мамаша, которая не верит ни в талант Джастина, ни в его достоинства. Может быть, как и вы, она думает, что собрать россыпь университетских дипломов гораздо важнее, чем проживать каждый день своей жизни просто как человек. Я не знаю. И вы тоже не знаете. Но я полагаю, Ясмина, что рано или поздно мы это узнаем.

Она резко кивнула и направилась в сторону своей машины – старой как мир «Ауди», стоявшей на специальной парковке с табличкой «Директор». Ясмина так и не смогла ничего сказать и собиралась уже пойти к собственной машине, когда Линда снова повернулась к ней.

– Я не стану вас поддерживать, – сказала она. – Ведь вы же за этим сюда приехали, не так ли? Все попытки провалились, и теперь настала очередь родителей Джастина. «Положите конец этому безумию и верните Миссу в отчий дом, где ей место». Я не буду этого делать. Я не стала бы делать этого ради собственных детей и, уж конечно, не сделаю ради вашей дочери.

Ясмина так и осталась стоять, когда Линда резко сдала назад и выехала с парковки. Слабость в ногах словно пригвоздила ее к земле. Она не могла поверить в то, что мать может позволить жизни своих детей развиваться так, как сейчас развивалась жизнь собственного сына Линды. Будущее неслось на них со скоростью курьерского поезда, и никто не хотел и пальцем шевельнуть, чтобы хоть немного отойти в сторону.

Она выехала с парковки и поехала вдоль реки Северн, ничего не видя вокруг. Холмов с городскими домами, поднимавшихся слева от нее, как бы вообще не существовало, а громадные заводы из кирпича, которые когда-то производили сталь для товаров, расходившихся по всей Англии, казалось, рассыпались в прах. Она видела перед собой только будущее – но не таким, каким оно могло бы быть, а таким, каким теперь будет.

Ясмина решила, что теперь ее единственная надежда – это Сати. Приехав домой, она увидела, что Тимоти тоже уже вернулся. Миссис Ломакс надеялась, что по ее лицу муж ничего не сможет понять. Иначе он не одобрил бы ее беседу с Линдой Гудейл, так же как не одобрял все ее попытки помочь Миссе преодолеть трудные времена.

Ясмина забрала свои покупки и сумочку. Заставила себя надеть на лицо улыбку и вошла в дом, где сразу же поняла, что проницательности Тимоти можно не бояться. Сати сидела на кухне, тщетно пытаясь сделать домашнее задание по арифметике, и Тимоти с ней не было. Приглушенным голосом Сати сообщила ей, что он решил прилечь. Сказал, что совсем вымотался за день. И велел передать, что обедать не будет. Очень жаль, но ему необходимо отдохнуть.

Ясмина знала, что значит это его желание «отдохнуть». Ей захотелось броситься наверх. «Но сколько, – спросила она себя, – может выдержать одна женщина и не наступает ли рано или поздно момент, когда она вынуждена решать жизненные проблемы по очереди, начиная с самых важных?»

– Тогда мы с тобой пообедаем вдвоем. – Ясмина положила сумку на буфет и улыбнулась дочери. – Какая же ты умница, Сати… С домашкой всё в порядке?

Дочь покачала головой. Затем медленно втянула в рот свою нижнюю губу с такой силой, что у нее деформировался подбородок. Это была самая ужасная ее привычка. Однако Ясмина не стала обращать на это внимания. Вместо этого подошла к столу, встала у дочери за спиной и заглянула в тетрадку.

– Боже, – только и сказала она, увидев весь этот ужас. Подчистки, зачеркивания и большое пятно, которое, похоже, осталось от слез. – Но ведь это совсем не сложно. Ты же у меня умница. Тебе просто надо научиться пользоваться своим умом.

– Я ничего не понимаю, – пожаловалась Сати. – И никогда не пойму. Мне это никогда не понадобится, и я не понимаю зачем…

– Тебе это обязательно понадобится, Сати. Это основа всего – науки, бизнеса, технологий…

– Но не поэзии. И не литературы. И не искусства.

– Но ведь даже… Ты же не хочешь стать профессиональным писателем, правда? Думаю, если ты станешь учительницей… хотя почему с такой головой ты должна становиться учительницей? Мы найдем тебе репетитора.

Сати молча смотрела на нее. Ей исполнилось всего двенадцать, но глаза у нее были совсем древними.

Ясмина выложила на стол покупки, чтобы посмотреть, что она успела схватить в супермаркете. Чили-кон-карне, брюква с чеддером, тушенка с хрустящим картофелем, спагетти карбонара. Со смехом она объявила, что сегодня у них будет обед сюрпризов – это, она знала наверняка, должно было особенно понравиться Сати.

– Мне Мисса может помочь, – пробормотала дочь, не отрывая глаз от тетради перед собой. – Она сказала, что поможет.

– Конечно, – согласилась Ясмина, – однако, когда она сама вернется в колледж, ей это будет трудновато. Но, как я сказала, не стоит волноваться. У тебя будет репетитор, а пока мы его ищем, тебе поможет бабушка. А поисками мы займемся с завтрашнего дня, хорошо? Я только сегодня видела в супермаркете миссис Осборн. Ты ее помнишь? Позвоню ей – она наверняка кого-то знает. Почему бы тебе сейчас не закончить и не помочь мне с обедом? А потом посмотрим телик, согласна?

Сати, утвердительно кивнув, закрыла и собрала учебники и отнесла их к себе в спальню – идеальный ребенок, который всегда делает то, что ему говорят.

Ясмина уже накрыла на стол и теперь изучала инструкции на упаковках непонятно по какому принципу выбранной еды.

Когда Сати вернулась, миссис Ломакс стала беззаботно болтать с дочерью о «дурацком обеде», который у них получится. Она рассказала о том, что совершенно не понимает, о чем думала, когда выбирала эти блюда; скорее всего, ее голова была занята совсем другим – свадьбой в королевском семействе, разводом в королевском семействе и странной историей, прочитанной ею за ленчем, об одной глупой американке, которая отправилась в Скалистые горы, решив, что спреем против медведей надо поливать детей! «Но ведь его надо использовать, когда приближается медведь, и лить спрей надо на него! Дети попали в больницу, Сати. Ты можешь себе представить, в каком они были состоянии?»

Казалось, что история заинтересовала дочку. «Как могло кому-то прийти в голову, что спреем против медведей надо пользоваться так же, как спреем от комаров?! Хотя, с другой стороны, тебе не кажется, что в этом есть логика, Ма?» – «Конечно, милая, но только в том случае, если бы на упаковке было написано “репеллент”. А этого, совершенно очевидно, на упаковке не было». Кстати, а что Сати хочет посмотреть по телевизору? Может быть, она поищет в программе? Она может сама выбрать. Они заберутся с ногами на диван и, наверное, съедят по шоколадному мороженому. Будет очень мило, правда?

Когда еда разогрелась, Ясмина выставила все на стол и, достав ее из контейнеров, разложила по тарелкам. Затем похлопала по стулу Сати и положила ей чили-кон-карне. Себе она положила немного брюквы и спагетти карбонара.

– Я не очень голодна, Ма, – сказала Сати, встав за стулом и рассматривая еду.

– Не может быть, – сказала Ясмина. – Нам обеим надо поесть. Садись, милая. А потом…

– Мам…

– Нет уж. Садись. Поешь хоть немножко. Для меня, ладно?

Сати тяжело вздохнула и, отодвинув стул, буквально плюхнулась на него. Взяла ложку и после долгого ковыряния в тарелке положила наконец в рот немного чили. Ясмина не стала ее больше заставлять. Вместо этого она сама вооружилась ложкой, погрузила ее в тарелку и постаралась не обращать внимания на неприятный смешанный запах, шедший от разных блюд.

За столом миссис Ломакс продолжала болтать с дочерью обо всем и ни о чем. О телевидении дополненной реальности, о тяжком проступке в королевском семействе, о росте случаев буллинга и о способах сокращения случаев буллинга. В общем, обо всем, что приходило ей в голову. Пока наконец не решилась на то, на что необходимо было решиться.

– Сати, милая, – начала она, – должна рассказать тебе кое о чем, что услышала сегодня от миссис Осборн. – Остановилась, ожидая, что дочь проявит хоть какой-то интерес. После того как этого не произошло, продолжила: – Я уже говорила тебе, что встретила ее в супермаркете. Так вот, сначала я расскажу тебе, что услышала от нее, а потом попрошу тебя об услуге.

Сати посмотрела на нее своими древними глазами. «Она такая хорошенькая», – подумала Ясмина. Как будто в ней соединились все лучшие черты ее родителей. То есть Мисса и Янна были результатом эксперимента в области смешения генов, а Сати была уже законченным продуктом, доведенным до абсолюта первыми двумя попытками. В двенадцать она была ребенком, на которого приятно было посмотреть. В двадцать люди будут останавливаться и оглядываться на нее. Женщины станут ей завидовать, а мужчины – страстно желать. И главной задачей Ясмины будет объяснить своей младшей дочери, насколько все эфемерно в этом мире: красота явление временное, а вот мудрость – нет.

– О какой? – спросила Сати. – О какой услуге, Ма?

– Сначала я расскажу тебе, что узнала от миссис Осборн…

И Ясмина выложила дочери все, что рассказала ей бывшая учительница Миссы: о загсе и об объявлении о свадьбе Миссы и Джастина Гудейла.

– Понимаешь, миссис Осборн зашла в загс, чтобы зарегистрировать свою собственную свадьбу. И увидела объявление… Мисса и Джастин… собираются пожениться. Ты меня понимаешь?

Пока Ясмина говорила, Сати не поднимала глаз от миски с чили. В то же время она вилкой гоняла по своей тарелке брюкву с чеддером. Но когда Ясмина закончила, девочка подняла глаза, посмотрела прямо на нее и совершенно неожиданно произнесла:

– Я же не дурочка, Ма.

Ясмина рассмеялась. Ее смех прозвучал неестественно, но она ничего не могла с собой поделать. В тоне Сати было что-то необычное. По-видимому, она обидела дочь, сама того не желая.

– Прости, милая, – извинилась она. – Я не хотела. Наверное, я хотела сказать, что такое объявление означает: регистрация совсем не за горами. Конечно, все делается по закону. Они уже взрослые. Но, думаю, нам стоит задуматься о том, не является ли это в данный момент не самым лучшим решением.

Женщина сделала паузу, чтобы собраться с мыслями и решить, что говорить дальше.

– Вот что я хочу сказать тебе, Сати, – продолжила она, – женитьба в таком молодом возрасте почти никогда не приводит ни к чему хорошему, а я не желаю Миссе такого испытания, как неудачное замужество. А ты?.. Вот и я думаю, что нет. Я просто уверена – Мисса послушается, если ты с ней поговоришь. Она знает, как ты скучаешь по ней. Она знает, что нужна тебе. И я хочу, чтобы ты с ней поговорила. Ты меня понимаешь? Я хотела бы, чтобы ты встретилась с ней в доме Гудейлов или в Блистс-Хилл – я сама с удовольствием отвезу тебя туда – и попросила бы ее вернуться домой. Скажи ей правду: мама сожалеет о том, что произошло с Вестмерсийским колледжем, и очень просит простить ее, а ты хочешь быть с ней, чего не произойдет после ее замужества…

– Она сказала, что я смогу жить вместе с ними, – резко прервала ее Сати.

Ясмина взяла стакан и отпила глоток воды.

– Милая, но ведь если они снимут этот коттедж в Джекфилде…

– Это было еще до всего этого, Ма. Она сказала мне, что когда они с Джастином поженятся, я смогу, если захочу, жить с ними. И они не собираются жить в маленьком коттедже. Они найдут себе что-то побольше. И еще она сказала, что там для меня будет комната – и не какая-то гостевая, а моя собственная спальня, – в которой я смогу жить.

Ясмина почувствовала, что во рту у нее пересохло. Губы тоже стали сухими. Даже ладони, казалось, полностью лишились влаги.

– Сати, милая моя девочка, – сказала она, – ты еще не в том возрасте, чтобы жить без мамы и папы.

– Она сказала, что сообщит мне, когда будет помолвка, чтобы я могла на нее прийти. А после этого они с Джастином заберут меня, и я буду жить с ними.

До Ясмины дошло, что она пропустила одну очень важную деталь в рассказе дочери.

– Так ты что, уже знала, что они вот-вот поженятся?

– Мисса говорила, что они собираются. То есть они оба говорили. И еще спрашивали, не хочу ли я пойти с ними в загс, но я сказала, что ты рассердишься, а они сказали, что ну и пусть, а если мне страшно, то Джастин может за мной приехать. Я сказала, что мне не страшно, но я не хочу еще больше расстраивать тебя, поэтому лучше подожду. А вот потом, когда у них все будет готово, я к ним перееду.

– А почему ты ничего об этом мне не рассказала? – Ясмина откинулась на спинку своего стула.

– А я знала, что ты скажешь «нет».

– Я не про твою жизнь с ними. Этого никогда не произойдет, можешь быть в этом уверена. Я про загс, свадьбу, их намерения… – Ясмина схватила Сати за руку. Ее пальцы сжались так сильно, что девочка вскрикнула. – Это ее будущее, – прошипела женщина. – Ты это понимаешь? Это не игрушки. И это не еще один способ дать маме пощечину. Это ее жизнь, глупая ты девчонка. И ты знала… Все это время ты знала…

– Мне больно, Ма! – Сати попыталась вырвать руку.

– Это еще цветочки… Что с тобой? Где твоя голова? Я могла бы встретить их там. Могла бы помешать этому. Я могла бы…

– Вот именно это и сказала Мисса, – глаза Сати наполнились слезами. – Она сказала, что ты на все пойдешь. Сказала, что ты ее ненавидишь. Сказала, что ты ненавидишь Джастина. Она сказала, что ты ненавидишь всех, кто с тобой не согласен.

– Я не…

– Ты делаешь мне больно! Твои ногти… Прекрати. Мам, ну пожалуйста… – Сати расплакалась. – Я здесь не останусь. Не останусь с тобой. Янны больше нет, Мисса уехала, и у меня никого больше нет, потому что я не вещь, и я буду жить с Миссой и Джастином, и ты не сможешь меня остановить, потому что если ты это сделаешь, то я убегу, и ты меня никогда не найдешь, и я поеду в Лондон и буду жить на улице и…

Ясмина ударила ее так сильно, что голова Сати откинулась назад. Понадобилось какое-то время, чтобы женщина поняла, что она дала дочери не пощечину, как намеревалась, а ударила ее сжатым кулаком.

– Сати… – сказала она. – Боже… Сати, доченька моя…

Говоря эти слова, она разжала руку. Сати вскочила на ноги и бросилась к двери. Ясмина закричала ей вслед с отчаянием, рожденным сожалением, печалью и осознанием произошедшего.

Хлопок двери сказал ей о том, что сделанного уже не вернешь.

Первое, что пришло на ум Рабии Ломакс, когда раздался звонок в дверь, была мысль о том, что полиция хочет допросить ее еще раз. Если верить телесериалам, копы прекрасно знают, что визит во внеурочное время – особенно после десяти вечера – даст лучший результат, чем тот, которого они добились в прошлый раз.

Однако, открыв дверь, Рабия нос к носу столкнулась со своим младшим сыном. Ей не очень понравилось то, что в руках у него была сумка, в которую он, по-видимому, засунул кое-какую одежду. Выражение его лица ей тоже не понравилось – оно было таким измученным, что Рабия сразу поняла: случилось что-то ужасное.

Она отошла от двери. Тимоти вошел в дом. Сначала он ничего не сказал, а просто прошел в гостиную, опустился на софу и разжал пальцы, позволив сумке упасть на пол.

– И Сати тоже, – были его первые слова, от которых у Рабии похолодело под ребрами. Она опустилась на ближайший к ней предмет мебели. Им оказалась оттоманка.

Тимоти провел ладонью по лицу, и со своего места Рабия услышала, как скрипит под пальцами щетина. Когда он посмотрел на нее, Рабия увидела, что глаза у него налились кровью, и испугалась, что он опять начал пить. Но Тимоти смог проехать весь путь от Айронбриджа и не вел себя как выпивший человек. Тогда она подумала о таблетках, но он не походил на человека под действием наркотиков.

– Она и Сати живы, – сказал он. – Я, когда спустился, сразу бросился за ней. Наверху я просто отдыхал, ничего больше, а она, наверное, подумала, что я что-то принял и теперь потерян для окружающего мира. Но это было не так, поэтому я слышал голоса и хлопок двери. Сильный. Я имею в виду хлопок. Даже окна в спальне зазвенели. Почему это так? Разучились строить, что ли?

– Что происходит, Тим? – спросила Рабия. – Ты меня пугаешь.

– Можно мне воды, Ма? Холодная из-под крана подойдет, но если у тебя есть с газом… Черт меня побери совсем! И почему я все время думаю о том, чего хочется именно мне?

Она могла бы ответить: это все потому, что он эгоист, что подтверждается наличием самого главного признака: я, я, я и опять я, и только я.

Но вместо этого она принесла ему то, что у нее было, – открытую бутылку «Пеллегрино». Тимоти стал пить прямо из горлышка.

– Так что же случилось? – повторила Рабия свой вопрос.

– Вчера утром из дома ушла Мисса. А сегодня в обед – Сати.

– Что значит «ушла»?

– Думаю, что она сначала побежала к какой-то подружке, поэтому я и стал искать ее по подругам. Но в конце концов нашел ее в доме Джастина, что вполне логично, потому что Мисса сейчас живет у него. То есть, насколько мне удалось выяснить, пока живет. До свадьбы, после которой Сати настроена переехать к ним. То есть к Миссе и Джастину.

Говорил он нудным голосом, и когда закончил, Рабия поняла, почему у него красные глаза, – они наполнились слезами. Она хотела ощутить эту боль, от которой он сейчас страдал, чтобы облегчить ее. Но неожиданно поняла, что сама не испытывает вообще никакой боли. Скорее ее охватила ярость. И не только по отношению к Тимоти, но и по отношению к ним всем.

– Я не могу с ней больше, – продолжил Тимоти. – Я пережил… пережил смерть Янны, но я не могу… Такое впечатление, что она уверилась… Но этого не может быть. Она не могла ни в чем увериться. Она всегда была уверена, а я не хотел этого видеть. Сначала я пытался с ней поговорить. Постарался объяснить, что все ее действия лишь испортят нашу жизнь. Но она отказывалась это понимать. Говорила, что это ее долг. Так же, как говорили ей ее родители. Лепи, подгоняй, строгай, дели. Все что угодно, только чтобы загнать их всех в форму, которую ты для них предназначила. Как будто своего собственного опыта ей не хватило, чтобы понять, что матерью она стала просто по залету. Но, как оказалось, ей хватило собственного опыта сделать все, чтобы девочки учились на ее ошибках. Она так это видит. Что все, что было, – ошибка. Она, я, мы вместе, всё… Ну что ж, да будет так. Я устал. У меня нет больше сил.

Рабия чувствовала, что у нее есть только один способ усидеть на месте, а не броситься на Тимоти и вытрясти из него всю душу, – это заставить сына рассказать все, от начала и до конца, хотя из его бормотания она многое уже поняла.

– Я пытаюсь разобраться в том, что произошло, – сказала женщина. – Ясмина что-то сделала. И после этого вы все ушли из дома.

Этого было достаточно, чтобы он заговорил: о плане Ясмины, по которому Джастин должен был уговорить Миссу вернуться в колледж, а потом поступить в университет; о том, как Мисса быстро об этом узнала; о том, как она ушла из дома и они с Джастином решили – то есть, может быть, они решили это давно, но кто сейчас может сказать наверняка – разместить объявление о бракосочетании; о том, как Ясмина обо всем узнала; о ее разговоре с Линдой Гудейл и о результатах этого разговора; о попытках Ясмины воспользоваться помощью Сати для разгребания всей этой навозной кучи.

– Она была вне себя, когда я спустился, – сказал Тим. – Мол, Мисса поспешно женится, а ее отец ничего не предпринимает по этому поводу, поэтому ей – Ясмине – приходится самой умолять Линду Гудейл о помощи, а потом, когда это не срабатывает – а почему это вообще должно было, черт побери, сработать? – ей приходится обращаться к Сати. Что после всего этого ей оставалось, как не обвинить во всем меня? В смерти Янны, в решении Миссы взять свою жизнь в свои руки, в том, что Сати убежала из дома после того, как ее мама заехала ей по лицу…

– По лицу?

– Так она мне сказала, но к тому моменту у нее уже началась истерика.

– Сати? Тебе что, удалось с ней поговорить?

– Речь о Ясмине, а не о Сати. А потом мне велели «отправляться на ее поиски, вместо того чтобы, черт тебя побери, глушить себя наркотой, как последний бомж под мостом. Давай, пошевеливайся!. И я дал, Ма. Одному богу известно, как я дал. Схватил кое-какую одежду, несессер для бритья и ушел, как она того и хотела.

– Ты что, хочешь сказать, что не стал искать Сати? Но ты же уже сказал…

– Стал. Как и говорил. Я хотел привести ее с собой, но она не отходит от Миссы, а Мисса – от Джастина, а Джастин категорически против того, чтобы кто-нибудь куда-нибудь уходил, после того как увидел лицо Сати. Ты знаешь, как выглядит лицо двенадцатилетнего ребенка после удара кулаком, Ма? – Тимоти уставился в потолок. Потом опять посмотрел на Рабию. – Боже, я настолько устал от того, что не могу ничего сделать, чтобы защитить их от нее…

Рабия решила, что с нее достаточно. Она встала со скоростью бегуна, услышавшего стартовый пистолет.

– Это уже, черт побери, – сказала она, – предел всему, что происходило в этом семействе.

– Слава богу, что ты это понимаешь, Ма. – Тимоти сложил руки так, как будто собрался молиться. – Ведь нет никакого способа…

– Я сейчас не о Ясмине! – рявкнула Рабия. Она подошла к софе и нависла над сыном. – И не о Миссе, или Сати, или несчастной Янне. Я говорю о тебе. Что, ради всего святого, с тобой происходит? Можешь не отвечать. Не затрудняйся! То же самое происходит с твоим братом, и от этого же умер твой дед. Так почему эта чаша должна была миновать тебя, а? С того момента, когда ты решил, что не предохранишься всего один раз – «да и как она может забеременеть от одного раза, да и я выну в самый последний момент, обязательно успею вынуть…». Так вот, с того самого момента твоей феноменальной глупости ты все время старался выбрать самый легкий путь, а я была рядом и все старалась помочь и облегчить тебе жизнь. Но больше этого не будет. Ты меня слышишь? Ты хоть немного меня понимаешь? Может быть, ты действительно дошел до предела с Ясминой, а вот я точно дошла до предела с тобой. Ты не будешь жить у меня, Тимоти, – не смей говорить, что не в этом твой главный план, – это так же невозможно для тебя, как жизнь на Таити. Ты уже вырос, и тебе придется сделать все самому, потому что я не собираюсь брать на себя ответственность за твою жизнь и вечно тащить ее на своих плечах. Если Ясмина что-то не так сделала с девочками – а я не говорю, что этого не может быть, – то что, разрази тебя гром, ты сам сделал правильно? Ей приходилось растить девочек одной. Правда, это не объясняет и не оправдывает того, что она сделала. Но это делает ее поступки логичными, если вспомнить, что она выбрала, когда решила соединить свою жизнь с твоей.

Этот ее монолог, без сомнения, оказался для Тимоти громом среди ясного неба. Но он сейчас находился всего в нескольких дюймах от обрыва, и падение в пропасть означало, по мнению Рабии, что он окажется таким же лузером, как и его брат, и лишится всего по той простой причине, что не сумел взять себя в руки – боже, она рассуждает сейчас как психолог в телевизоре! – и стать хозяином своей собственной судьбы. Ведь гораздо проще считать, что все тебе должны – должны выпивку, наркотики, секс и все, что, черт побери, угодно. Но если так не думать, то приходится заняться чем-то другим. А это, видит бог, требует напряжения. Жизнь вообще требует усилий, и ему пора наконец понять это.

– Прекрати на меня таращиться! – прикрикнула Рабия. – Закрой рот, сядь прямо и прекрати сваливать вину на всех, кроме себя. Сегодня ты можешь остаться здесь, Тимоти, и то только потому, что уже поздно. Завтра утром ты разберешься со всем этим бардаком как муж, отец и мужчина, а на тот случай, если ты этого не станешь делать, «потому что пытался уже много раз, и какой во всем этом смысл, и все равно я не могу достучаться до Ясмины и бу-бу-бу и ба-ба-ба», я буду рядом. Но не для того, чтобы сделать это за тебя. А для того, чтобы убедиться, что ты пытаешься это сделать. А теперь отправляйся в гостевую комнату и не попадайся мне на глаза до утра.

На мгновение Рабия подумала, что зашла слишком далеко, но он вдруг, совершенно неожиданно, сказал: «Спасибо, Ма», после чего вместе с сумкой отправился в гостевую и закрыл за собой дверь.