По собственному опыту Линли знал, что если человек решился солгать один раз, он будет продолжать лгать и дальше. Поэтому, после разговора с Деной Дональдсон, он согласился с мнением Барбары Хейверс, что ПОП замазан по самую макушку – по крайней мере, в плане девушек-студенток в Ладлоу. Вся проблема заключалась в том, что у них не хватало доказательств. И хотя Гарри Рочестер действительно не один раз видел, как Раддок загружает пьяниц в свой патрульный автомобиль, а также действительно видел Фрэнси Адамиччи в компании с полицейским, больше ничего на ПОПа у них не было, а такие свидетельства ни один обвинитель в мире не решился бы представить суду.

Была еще сцена между Раддоком и Деной, которую ночью наблюдала сама Барбара, но это тоже практически ничего им не давало. Обе девушки могли обвинить ПОПа в сексуальных домогательствах, а Раддок с тем же успехом мог обвинить их в лжесвидетельстве, связанном с тем, что девушки хотят отомстить ему за то, что он выполняет свою работу и освобождает улицы от пьяниц. И чем больше об этом будут говорить, тем больше появится свидетелей, подтверждающих его точку зрения, и тем меньше будет фактов, которые свидетельствовали бы в пользу девушек. Итак, хотя и у Томаса Линли, и у Барбары Хейверс создалось определенное мнение о Гэри Раддоке и о том, как он пользовался своим положением полицейского общественной поддержки, ничего конкретного на него у них не было.

Томас позвонил Нкате с утра, сразу после того, как встал, принял душ, побрился, оделся и взял в руки чашку утреннего чая, приготовленного в номере. О кофе, приготовленном в номере, он не мог даже подумать. Усевшись на край кровати, Линли набрал номер сержанта и спросил, как только услышал его голос:

– Ну как, есть что-нибудь? Видит бог, нам это сейчас просто необходимо.

– Что, все так плохо уже с утра? – поинтересовался Нката.

– Просто готовлюсь к новому дню, – ответил инспектор.

Нката начал с Вестмерсийского управления полиции, где Раддок проходил подготовку полицейского общественной поддержки. Он смог выйти на нескольких бывших инструкторов Раддока, и то, что они о нем рассказали, свидетельствовало, по словам Нкаты, о том, что «Раддок – парень серьезный и преданный делу». По всей видимости, он был настроен стать кадровым полицейским – несмотря на все проводимые сокращения – и выбрал правильный путь. Раддок оказался умнее, чем большинство…

– Минуточку, – прервал сержанта Линли. – Нам говорили, что у него были какие-то проблемы с обучаемостью. Разве не так?

– Я имел в виду «умнее» в несколько другом аспекте, инспектор, – пояснил Нката.

Оказалось, что в тренировочном центре Раддок научился компенсировать свои проблемы умением завести тесные связи со всеми, кто стоял выше его по служебной лестнице. «Благодаря этому его имя было на слуху и его все знали», – рассказал Нката.

– Могу сказать, инспектор, что место ему было практически гарантировано. То есть место ПОПа, поскольку, пока он учился, сокращения приняли массовый характер.

Все это было интересно, но мало о чем говорило, за исключением того, что молодой человек нашел удачный способ компенсировать свои недостатки.

– Что-нибудь еще? – спросил Линли.

– А вот биография у него интересная.

– Думаю, что речь идет об этой секте в Донегале? – Инспектор заварил себе чай в одном из вездесущих гостиничных жестяных чайников и сейчас наполнил чашку по второму разу.

– Именно, – согласился Нката. – И здесь начинается самое интересное. Он говорил Барбаре, что на секту наехала Гарда? Это было лет десять назад.

– А что случилось?

– Сексуальные преступления массового характера. Лидеры секты утверждали, что указания Господа написаны в Библии: «Плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю…». Так что они просто следуют им, понимаете? Только они никому не оставляли выбора, включая мальчиков и девочек. Если мальчик выглядел достойным кандидатом в «департамент приумножения и размножения», его забирали в место, которое называлось «Дворец Воли Господа» и которому, по моей информации, было далеко до дворцовой роскоши.

– Не буду спорить, – заметил Линли.

– Там ему разрешали заняться делом с той женщиной, которую для него подбирали. Возраст не имел никакого значения. Для мальчиков все это начиналось где-то в возрасте двенадцати лет, для девочек – как только они достигали детородного возраста. Больше везло тем, кто развивался медленнее. Остальные же… Самая младшая родила в возрасте одиннадцати лет.

– Боже… Я ничего такого не помню, Уинстон. А об этом писали в газетах?

– Наверное, но так как это было в Республике, а не на Севере, то большого шума здесь это не наделало. Да и вообще, вы что, можете вспомнить, где были и чем занимались десять лет назад? Я помню лишь, что пытался развязаться с армией, и то, что происходило в других странах, меня мало интересовало.

– А что произошло с теми детьми?

– Несовершеннолетних отправили в приюты… Сколько лет тогда было вашему клиенту?

– Думаю, лет шестнадцать. Он говорил Барбаре, что сбежал, когда ему было пятнадцать.

– Вполне возможно. На какое-то время он исчезает с радаров. А потом появляется в Белфасте, где занимается строительством; ему уже восемнадцать. Оттуда через Уэльс он добирается до Англии, где работает плотником. За все это время Раддок ни разу не нарушал закон, инспектор. Может быть, он не рассказал Барбаре всего об этой секте – например, об этом «Дворце Воли Господа» и обо все остальном, – но, с моей точки зрения, он чист.

«Хотя это не значит, – подумал Линли, отключаясь, – что он не может быть замазан в чем-то другом». Однако изыскания Уинстона опять ничего им не дали, и они ни на йоту не приблизились к возможности загнать Раддока в угол на основе обвинений, касающихся его поведения с молодыми женщинами.

Когда телефон зазвонил вновь, Томас взял его машинально, будучи уверенным, что это звонит Нката.

– Что-нибудь забыли? – спросил он – и услышал в трубке резкий голос Изабеллы Ардери.

– Ты что, избегаешь моих звонков, Томми? – поинтересовалась она. – Какого черта ты не перезвонил?

Голос у нее был абсолютно нормальным, что принесло ему некоторое облегчение. Голос у нее был абсолютно нормальным, что заставило его слегка напрячься.

– Простите, командир, – извинился Томас. – Мы здесь немного закрутились.

– Когда я вам звоню, инспектор, вы должны мне перезванивать. Я ваш старший командир. И если про себя вы сейчас добавили «пока», то я посоветовала бы вам не торопиться.

– А я и не подумал ничего такого, командир.

– Рада это слышать. Достаньте-ка фото с места преступления. Когда они будут у вас в руках – на что я даю вам не больше десяти минут, – перезвоните мне. И звоните из такого места, где никто не сможет услышать наш разговор. Я ясно выразилась?

– Это относится и к Барбаре Хейверс? – уточнил Линли.

– Не говорите ерунды. Я не настолько глупа, чтобы поверить в то, что вы не перескажете ей нашу беседу практически дословно. Так что быстро за фотографиями, и перезвоните.

Рабия подняла сына на рассвете. Сама она вполне могла бы поспать еще пару часиков, но это было одной из тех вещей, которые сегодня были исключены. Так же как и то, что кто-то из них – Ясмина или Тимоти – отправится на работу. Они должны будут остаться дома, даже если ей придется привязать обоих к кухонным стульям. С Тимоти никаких проблем не будет – наверняка он уже давно появляется в аптеке когда бог на душу положит. А вот с Ясминой будет посложнее, потому что ей придется отменять прием пациентов. Но она это сделает. По мнению Рабии, наступало время последнего, отчаянного усилия.

Направляясь будить своего младшего сына, миссис Ломакс подготовилась, как на войну. То, что он сообщил ей вчера, было настолько чудовищно, что, когда Тимоти появился у нее на пороге, она забыла обыскать его карманы и сумку. Так что она была почти уверена, что он наглотался всякой дряни, а в этом случае разбудить его будет непросто. Поэтому Рабия захватила с собой кувшин с водой, так как это было единственное доступное ей оружие. Но оказалось, что Тимоти сидит в кровати. Правда, глаза у него были закрыты, но он не спал и сразу же открыл их, как только открылась дверь.

– Я приехал без них, – сказал он, увидев кувшин. – Торопился. Иначе, поверь, обязательно захватил бы их. Я совсем не спал.

– Я тоже. Вставай. Мы едем в Айронбридж.

– Ма…

– Ты что, думаешь, что мне все это доставляет удовольствие? Что у меня есть какие-то готовые решения относительно той хрени, в которую ты превратил свою жизнь?

– А если нет, то какой во всем этом смысл?

– Смысл в том, детка, что тебе самому придется их искать. Они должны быть у тебя с Ясминой, и сегодня вы их обсудите.

– Она не захочет.

– Ты что же, действительно думаешь, что меня хоть как-то волнуют желания Ясмины? Вставай, одевайся, и в машину. Ты поедешь в Айронбридж, а я поеду за тобой.

Она дала сыну четверть часа, потому что он захотел принять душ. Пока Тимоти был в ванной, Рабия собрала с пола разбросанные вещи и сложила их в сумку. Ее она отнесла к входной двери. Теперь это наглядно покажет Тимоти, насколько ей не хочется, чтобы он прятался от своих проблем у нее в доме.

Одевшись, сын ни словом не обмолвился о сумке. «Повезло, – подумала Рабия, – что какую-то одежду он захватил с собой в ванную, иначе ему пришлось бы ехать в Айронбридж в пижаме». Правда, ей это было все равно.

В такой час транспорта на улицах еще не было, за исключением двухсекционного грузовика в районе Бриджнорта, который пытался въехать в центр верхнего города. А так им приходилось следить лишь за тем, чтобы не наехать на какое-то испуганное животное, выскочившее на дорогу, по которой они неслись навстречу занимающемуся рассвету.

Приехав в Айронбридж, Рабия зашла в дом одна, велев Тимоти ждать у входной двери. По звукам на кухне она догадалась, что Ясмина тоже встала сегодня пораньше. Сразу не увидев своей невестки, Рабия сделала знак Тимоти, что тот может войти в прихожую, где должен отсиживаться до тех пор, пока его не позовут.

Ясмину Рабия нашла на кухне – женщина стояла перед открытой коробкой с надписью «Hello Kitty», принадлежавшей Сати. Она обрезала корочки у сандвича, который, очевидно, приготовила для дочки. Вместе с ним она положила яблоко, небольшую упаковку фиников, такую же упаковку чипсов и пачку апельсинового сока с приклеенной к ней трубочкой.

Ясмина резко обернулась, услышав слова Рабии:

– Неужели ты думаешь, что она сможет съесть все это после вчерашнего?

Женщина быстро оправилась от удивления, что ее свекровь появилась у нее на кухне в шесть часов утра, и вернулась к своему занятию.

– Как я вижу, Тимоти все вам рассказал, – сказала она. – Я отвезу это Сати в школу. Хочу извиниться перед ней.

– А ты не слишком торопишься?

Ясмина оглянулась через плечо, но ничего не сказала.

– Мне кажется, ты слишком оптимистична, – продолжила Рабия. – Прежде всего, она вообще может не появиться в школе со следами вчерашнего на лице. И потом, она может не захотеть говорить с тобой, даже если будет там.

– Пусть будет что будет, – ответила Ясмина с чувством собственного достоинства, что было довольно странно, принимая во внимание все, что случилось. – Я должна это сделать, мама.

Рабия сделала шаг вперед, протянула руку и захлопнула коробку для ленча.

– Если уж мы заговорили о том, кто что должен сделать, то вот тебе мой совет: ты должна, черт возьми, сесть – хочешь здесь, хочешь в другом месте, – и мы все трое должны поговорить.

– Но вы же знаете, что Сати ушла.

– А речь вовсе не о Сати… Тимоти, где ты там?! – крикнула Рабия.

Тот появился от входной двери. Сейчас он напомнил Рабии маленького мальчика, и она вдруг поняла, как мало ее сын изменился за все эти годы. У него было то же самое виноватое выражение лица, которое появлялось у него всегда, когда его ловили на том, что ему запрещалось делать, и в котором была надежда на прощение, если он будет выглядеть достаточно трогательно. Когда-то это срабатывало, и сейчас Рабия корила себя за это.

Когда Тимоти присоединился к ним на кухне, она сказала:

– Я здесь не затем, чтобы решать проблемы вашего супружества. Этим вы, если захотите, займетесь сами. Но я здесь для того, чтобы сказать вам: вы не выйдете из этого дома до тех пор, пока здесь не появлюсь я, так как меня волнуют Мисса и Сати, а не вы двое. Сейчас я уезжаю, чтобы поговорить с ними. Если мне повезет, я смогу привезти с собой одну из них, а если на то будет воля Господа, то и обеих. Но мы трое прекрасно знаем, что ничего этого не произойдет, если кто-то из вас решит выйти из игры.

– Ма, – подал голос Тимоти, – можно я съезжу? Я не сделал ничего…

– Ради всего святого, не пытайся убедить меня, что ты ни в чем не виноват. Я здесь не для того, чтобы доискиваться до причин, и вам тоже не стоит этим заниматься. Я здесь потому, что мы пока еще одна семья, и я надеюсь, что мы ею и останемся. О чем-то другом я даже думать не хочу, и если вы с этим не согласны, то советую вам поменять точку зрения. Нам предстоит сделать чертовски много помимо того, что мы все должны измениться. Извинения никому не нужны, если они не подкреплены переменами. Хоть кто-то из вас понимает, о чем я сейчас говорю? Можете не отвечать. Просто дайте мне этот гребаный адрес Гудейлов и оставайтесь в доме до моего возвращения.

Ни один из них не попытался спорить. Ясмина нашла и передала Рабии адрес. Женщина уехала.

Найти дом Гудейлов оказалось не так уж сложно. Они жили в самой высокой части города, почти на опушке леса. Для того чтобы добраться туда, Рабии пришлось проехать по тому району, в котором во время промышленной революции жили магнаты, владельцы местных производств, менявшие под себя все, начиная с кованых решеток вокруг жилища и кончая формой изысканного фарфора. Они занимали гигантские георгианские усадьбы, построенные из кирпича, которые за прошедшие сто лет значительно обветшали, но некоторое из них в последние годы были уже отреставрированы во всей своей классической красоте. Гудейлы жили не в этих домах, а скорее за ними и выше их. Это был еще один район, переживший тяжелые времена, но, опять-таки, некоторые дома в нем находились в процессе реставрации. Чего нельзя было сказать о доме Гудейлов.

Он, как и многие другие вокруг, был построен из брозелейского кирпича. Перед домом располагался палисадник, что отличало его от домов, расположенных ниже по склону, которые выходили прямо на дорогу. Когда Рабия припарковалась, вылезла из машины и направилась к входной двери, она поняла, что палисадник был настоящим полем боя. Гномы из гипса, одетые в самодельные килты, противостояли здесь своим английским врагам, тоже гипсовым гномам, но одетым на этот раз в нормальную гномскую одежду. Их принадлежность к Англии подчеркивалась «Юнион Джеком» на заднем плане и пластмассовыми мушкетами и резиновыми саблями в руках. Некоторые из этих солдат, увы, пострадали от рук горцев. Двое из них потеряли головы, а один – руку.

Рабия невольно улыбнулась. Насколько она помнила, у Гудейлов имелось пятеро детей, и самый взрослый из них был лет на десять старше Джастина. Так что здесь наверняка играли их внуки. И довольно креативные внуки.

Она громко постучала, и дверь ей открыла Сати. В руках у нее была миска с хлопьями и ложка, а на подбородке красовалась молочная капля. Когда она увидела Рабию, глаза у нее увеличились до размеров однопенсовика. Было видно, что она не знает, как поступить, потому ее рот сначала открылся, потом закрылся, а потом девочка втянула в него нижнюю губу, прежде чем оглянуться через плечо в глубь дома.

– Сначала пригласи бабушку войти, – сказала Рабия. – Потом крепко обними ее. И этого для начала будет довольно.

Сати отступила со все еще вытаращенными глазами. Миску можно было поставить только на пол, что она и сделала, подчиняясь прямому приказу. И то, что она это сделала, заставило Рабию почувствовать мимолетное сожаление. Дочерям Ломаксов надо было бы научиться бороться за право быть личностями, но, к сожалению, в этом вопросе они потерпели поражение. Почему она не обратила на это внимания раньше?

Рабия крепко обняла девочку и поцеловала ее в макушку. Затем, приподняв ее голову за подбородок, взглянула на след от удара.

– Твоя мама очень расстроена случившимся, – сказала она. – И хотела бы лично попросить у тебя прощения.

Большие глаза девочки предательски заблестели, но ей удалось сдержать слезы.

– Мисса говорит…

– Не надо, Сати. Я приехала не для того, чтобы уговаривать тебя вернуться домой. Я хочу поговорить с Миссой. А когда ты поедешь домой, если вообще поедешь, зависит только от тебя. Понятно?

Сати подняла с пола миску с хлопьями.

– Хорошо, – прошептала она.

– Все еще проблемы с математикой?

Девочка кивнула.

– С этим надо будет разобраться. А пока, девочка моя, позови мне Миссу. Скажи ей, что я хочу поговорить, но не о том, когда вы собираетесь вернуться домой, к маме.

– Хорошо, – ответила Сати и улыбнулась Рабии такой робкой улыбкой, что у женщины защемило сердце. Девочка ушла наверх, а миссис Ломакс отыскала гостиную.

Она была – так же как и палисадник перед домом – сделана для того, чтобы доставлять радость детям. В ней находились десятки игрушек, и все они были аккуратно разложены по коробкам, на каждой из которых значилось имя ребенка. Целую полку занимали настольные игры, а в дверном проеме, ведущем в столовую, висели детские качели. Повсюду стояли фотографии: внуки, свадьбы, крещение, выпускные. Здесь же была витрина, предназначенная для коллекционных предметов, в которой находились гипсовые отпечатки детских ручек и ножек, а также несколько бронзовых копий детской обуви.

– Полагаю, миссис Ломакс?

Рабия обернулась. Перед ней стояла почти пожилая женщина, аккуратно одетая в клетчатую юбку, сшитую на заказ блузку и жилет. «Должно быть, это Линда Гудейл». В ее голосе не было никакого радушия, но Рабия объяснила это тем, что мать Джастина полагает, что бабушка Миссы появилась на пороге ее дома в качестве эмиссара семьи.

– Меня зовут Рабия, – представилась она. – Прошу прощения за это вторжение. Я приехала поговорить с Миссой. Кстати, ее мать меня не посылала. Это не имеет никакого отношения к… – Рабия не знала, как поточнее выразить свою мысль, и жестом обвела вокруг комнаты. – Ни к чему это не имеет отношения, кроме как к Ладлоу…

– Она не вернется, если вы приехали за этим. Мисса попыталась объяснить это своим родителям. Правда, безуспешно.

– Все абсолютно понятно, – сказала Рабия. – Я хочу сказать, что Мисса достаточно взрослая, чтобы иметь свое собственное мнение. Я могу с ним не соглашаться, но я полностью за то, что молодая девушка обязана его иметь.

Тут Рабия услышала, как кто-то спускается по лестнице, и в комнате появился Джастин. Она была потрясена тем, какой же он огромный, – это было не так заметно, когда он находился в кузнице Викторианского музея. Как и его мать, молодой человек был одет в рабочую одежду, а волосы завязал на затылке, как того требовала традиция.

– Если вы приехали, чтобы отговорить ее, миссус Ломакс, то ничего не выйдет, – сказал Джастин.

– Отговорить от чего? – задала вопрос Рабия. – От того, чтобы она жила у вас? Я приехала не для этого.

– Я о свадьбе, – пояснил молодой человек. – Моей и Миссы. В следующем месяце.

Рабия почувствовала легкий ужас от самой идеи, что Мисса всего через месяц выйдет за кого-то замуж, и это принимая во внимание хаос, царивший у нее в семье. «Интересно, может быть, именно она это обсуждала с Дрюиттом?»

– В таком случае прими мои поздравления, – с трудом выдавила она. – Мне не говорили когда. Сказали просто, что скоро.

– Мама этого не хочет, – раздался голос Миссы. Она абсолютно неслышно спустилась по лестнице и теперь стояла возле Джастина. В отличие от молодого человека и его матери, было видно, что ее только что подняла с кровати сестра, потому что одета Мисса была в халат и тапочки, а волосы со сна торчали во все стороны. – Так что если ты хочешь поговорить об этом, то можешь сразу повернуться и уезжать, Ба.

Рабия отмахнулась от нее, надеясь, что это небрежное движение успокоит не только девушку, но и Джастина с матерью.

– Боже мой, да обними же ты меня, наконец, – сказала Рабия. – По мне, так выходи за кого хочешь и когда хочешь. А вот если не пригласишь на свадьбу, я сильно обижусь.

Казалось, что ее слова не убедили Миссу, но она вошла в гостиную и позволила бабушке обнять себя, ответив ей тем же. По мнению Рабии, это был шаг номер один. Шагом номер два было избавиться от присутствия Джастина и его матери, чтобы они с Миссой могли переговорить с глазу на глаз. И Рабию совершенно не волновало то, что она может показаться им слишком нахальной.

– Можно мне чашечку кофе, Джастин? – попросила она.

Тот обменялся взглядами со своей матерью. Казалось, что они сказали друг другу что-то важное.

– Конечно. Сейчас сделаю. Прошу вас, располагайтесь, – произнесла Линда Гудейл, стараясь продемонстрировать гостеприимство в столь раннее утро.

Линда была нейтрализована, но Джастин стоял как столб, и Рабия сказала ему прямо в лоб:

– Джастин, мне надо поговорить с Миссой наедине. И я не собираюсь обсуждать ваши отношения, поэтому беспокоиться тебе не о чем.

Мисса посмотрела на молодого человека, который ждал ее решения.

– Джасти, бабушка не сможет ни в чем меня переубедить, – сказала она после небольшой паузы. – Всё в порядке, не беспокойся. И передай это Сати, хорошо?

Джастин наконец ушел, но Рабия видела, что сделал он это неохотно. Она подождала, пока его шаги не смолкли наверху, и быстро заговорила с Миссой:

– Речь пойдет не о Сати. И не о твоей матери или отце. Не о том, что они собой представляют, что сделали и тому подобное. Речь пойдет о нас с тобой.

Казалось, что Мисса озадачена этими словами, что вполне могло быть правдой. Рабия и ее внучка всегда были очень близки, и то, что вдруг появилась необходимость обсудить их взаимоотношения, могло озадачить кого угодно.

– Детективы из Лондона были у меня уже три раза, Мисса, – продолжила Рабия, – и все три раза я им врала. Насколько я понимаю, в нашей семье все врут, за исключением, может быть, Сати, которая слишком мала, чтобы этому научиться, но я хочу положить этому конец. Подожди, ничего не говори. Я была готова поверить, что ты семь раз встречалась с Йеном Дрюиттом для того, чтобы получить от него какую-то поддержку в твоем решении оставить Вестмерсийский колледж. Я могу понять, что такая поддержка была тебе необходима, поскольку в другом месте ты ее найти не могла. Но я не могу понять одного – почему ты вдруг решила, что твоя родная бабушка не поддержала бы тебя в твоих начинаниях? Более того, я совершенно не могу понять твое внезапное решение бросить учебу. Подожди, милая, не отвечай. Вижу, как тебе хочется, но я еще не закончила. Ты жила у меня в доме, и мы были далеко не чужими друг другу людьми, правда? Я знала это тогда и знаю сейчас – тебе нравилось в колледже, ты отлично училась, тебе нравился твой тьютор и предметы, которые ты изучала. А потом, неожиданно… все стало с точностью до наоборот.

– Мне стало трудно, Ба, – подала голос Мисса. – Но никто…

– Прошу тебя, прекрати. Такой человек, как ты, не может неожиданно превратиться из блестящего ученика в полного неуча. Поэтому… Что-то произошло между этими двумя периодами в твоей жизни. Несмотря на то что Дена Дональдсон изворачивалась как могла, когда я говорила с ней, я поняла: она в курсе того, что произошло. Но она хранит тебе верность… Так что же это было?

Мисса горько рассмеялась, при этом стараясь не смотреть на бабушку.

– Что? – повторила вопрос Рабия. – Ты должна рассказать мне. У лондонских полицейских есть твои данные. Они знают, где тебя искать.

– Но у них нет данных об этом адресе, – заметила Мисса. – Они о нем ничего не знают. Конечно, ты можешь сообщить им его, но…

– И именно это я собираюсь сделать, если ты будешь продолжать врать мне. Я не шучу, Мисса. Они занимаются самоубийством, которое, по их мнению, таковым не является, и только очень наивная девочка может надеяться на то, что они не перетрясут всех, чтобы добраться до сути. Мне всегда нравилось твое простодушие, но… Мисса, что случилось?

Девушка стала беззвучно всхлипывать. Она прикрыла рукой рот, как будто хотела остановить слезы, а когда это не помогло, то впилась ногтями себе в кожу. Рабия встала, подошла к ней и, обняв девушку, прошептала ей на ухо:

– Что, Мисса? Прошу тебя, ты должна мне все рассказать.

– Это все сидр, – сказала наконец Мисса.

– Сидр? Какого черта… Сидр?

– Я все пила и пила. Не думала, что сидр такой… А потом я внезапно опьянела. Это произошло совсем неожиданно, и домой мне ехать было нельзя. Потому что ты решила бы, что я такая же, как папа и дядя Дэвид, так что я не могла… Не могла, Ба…

Резкий стук в ее дверь сопровождался приятным на слух баритоном инспектора Линли, который произнес: «Барбара? Прошу прощения, но вынужден вас разбудить. Мне позвонила Изабелла, и…»

«Изабелла, Изабелла…» – подумала Барбара и ухмыльнулась про себя.

– Так точно, – сказала она. – Уже иду. – И выкатилась из кровати.

Она уже почти дошла до двери, когда сообразила, что на ней надета одна из тех безразмерных футболок с лозунгом на груди, которые она покупала и использовала вместо ночных рубашек. То, что было написано на ее груди сейчас, по определению не могло позабавить ни одного командира: «И вы всё еще говорите, несмотря на выражение моего лица?»

– Сейчас, только наброшу на себя что-нибудь! – крикнула она.

– Конечно, – ответил инспектор. – Но я уже видел ваши веселенькие ночнушки, если помните. Где это было – в Корнуолле? Или в Касвелине? У меня тогда была голубая пижама, а вы щеголяли в своей живописной маечке. Не припоминаете?

– Мне кажется, сэр, что на вас тогда было банное полотенце. Вы тогда как раз закончили ваше утреннее бог знает что. – Барбара поспешно натягивала пару брюк на шнуровке.

– Неужели? – опять подал голос инспектор. – Просто кошмар… Подумать только, я в полотенце в общей ванной! Страшно даже представить себе… Послушайте, Барбара, командир ждет моего звонка. Она совсем не рада, что мы оба проигнорировали ее вчерашние вызовы. Мне нужны лишь фото с места преступления, вот и всё. Если хотите, можете подсунуть их под дверь.

Но этого Барбара делать не собиралась. Она хотела знать, что пришло в голову суперинтенданту. Поэтому решила не париться по поводу футболки, ведь поиски в багаже дали ей еще две, схожие по дизайну. Так что она подошла к двери и открыла ее.

Линли, что совершенно естественно, был полностью и очень тщательно одет. Она увидела, как он прочитал лозунг на ее груди.

– Впечатляет, – только и сказал инспектор.

– Прошу прощения, – извинилась Барбара. – Я просто не думала, что вы вот так заявитесь.

– Я бы и не заявился, если б только она не перевозбудилась. Это я о командире. И не волнуйтесь вы так по поводу майки. С того момента, как мы стали встречаться, мне случалось видеть на вашей груди надписи и похуже… – Нахмурившись, Линли продолжил: – Прошу прощения. Я не это хотел сказать. Можно?.. – Это относилось к разрешению войти. Сама Барбара просто ворвалась бы в помещение, если б они вдруг поменялись местами, – но не таким человеком был Линли.

Сержант открыла дверь. Файлы лежали на кофейном столике, поэтому инспектор сразу же направился к дивану. Со своей стороны, Хейверс более внимательно просмотрела весь ворох одежды и наконец нашла подходящий топ. Она захватила его с собой в ванную комнату, где избавилась от футболки, нашла бюстгальтер именно на том месте, где повесила его на крючок для халата, и, надев все это, натянула через голову свитер. Когда сержант вышла из ванной в этом более презентабельном одеянии, то увидела, что Линли уже надел очки и набрал номер на мобильном. А еще она заметила, что инспектор включил громкую связь, так чтобы она тоже могла слышать Изабеллу Ардери.

Та как раз произнесла: «…тела и того, что рядом». И терпеливо ждала, пока инспектор не просмотрит все фото и не выберет из них те, на которых было изображено тело Йена Дрюитта там, где его обнаружили. Их Томас отложил на столик.

– Они передо мной, – сказал он.

– Там на них видна удавка?

– Это не удавка, – поправил Линли, – это называется…

– Я знаю, как это называется, Томми. Ты можешь называть это как хочешь, но только найди мне это фото и скажи, что ты на нем видишь.

Барбара присоединилась к Линли на диване. Они переглянулись. Но инспектор сделал то, что ему было велено, и отыскал фото, на котором было видно и тело Дрюитта, и стóлу – на ней он повесился. Стола была похожа на змею, греющуюся на солнце.

– Нашел, командир, – доложил Томас.

– Какого она цвета? – поинтересовалась Ардери.

– Стола? Красного.

– Что и требовалось доказать, – выдохнула Изабелла.

Барбара не понимала, что это доказывает, но суперинтендант продолжила:

– Вчера вечером я была в церкви…

Оба детектива подняли брови.

– …возле реки. Я пошла прогуляться, добралась до Патни-Бридж, а там в церкви как раз шла вечерняя служба. Все как положено – хор, священник, молитвы и песнопения.

От мысли о том, что Ардери ударилась в религию, Барбара закатила глаза. Но Линли, казалось, понимал, что суперинтендант начала этот разговор не просто так.

– Священник, Томми, – сказала Ардери. – Священник, диакон, или как там еще… Я его увидела, но сначала не сообразила. Его одеяние было зеленым.

Барбара никогда не ходила в церковь, даже на Рождество, на Пасху или во время национальных трагедий. Она не была верующим человеком. А вот Линли не зря имел целую церковь в своем поместье. Там не только были похоронены его предки и члены его семьи, но и проходили службы. Он ведь был продолжателем ветви графов Ашертонов, которые вот уже более трех сотен лет служили примером для своих подданных.

Именно поэтому Барбара не слишком удивилась, когда услышала:

– Боже… Он ведь умер в Великий пост. Облачение должно было быть фиолетового цвета.

– Мне и в голову не приходило, что цвет может что-то значить, – сказала Ардери, – но стало любопытно, и, вернувшись домой, я пошарила в Сети. Красный – это самый редкий из всех используемых цветов, Томми. Его надевают лишь на День всех святых, на Пятидесятницу и во время конфирмации, или рукоположения. Я проверила – Днем всех святых и не пахло.

– И это было накануне Пасхи – значит, Пятидесятница тоже отпадает, – добавил Линли. – Я должен был сам заметить это, командир.

– Неважно, – сказала Изабелла, – но я могу сказать, что теперь он у нас на крючке.

– Похоже на то, – ответил инспектор.

Он разъединился и взглянул на Барбару. Выражение лица у него было созерцательное, но Хейверс решила, что сейчас не до загадок.

– Как мы всегда и говорили, сэр, – сказала она.

– О чем вы, сержант?

– О том, что невозможно предусмотреть всего, когда дело касается убийства.

Ясмина услышала его шаги наверху. Он так хлопал дверьми и с таким шумом выдвигал и задвигал ящики, что напоминал грабителя, обшаривающего дом в поисках сокровищ. Когда она поднялась, Тимоти скрылся в ванной. Это было странно, потому что ей казалось, что туда он должен был заглянуть в первую очередь.

Естественно, Ясмина знала, что ищет муж. Просто он еще не знал, что, когда накануне не вернулся домой, она предприняла некоторые шаги. Но понял он это, если судить по его судорожным поискам в ящике, где хранились лекарства, довольно скоро. Ясмина догадалась, что ванную он, скорее всего, обшаривает по второму разу. Наверное, уже осмотрел шкафчик с лекарствами, перешел на комнаты, а потом вновь вернулся сюда.

– Я их выбросила, – сказала Ясмина, стоя в дверях.

– Кто бы, твою мать, сомневался… И что еще ждет меня в будущем?

Тимоти протиснулся мимо нее и прошел к их супружеской кровати. Опустившись на нее, он положил голову на руки и ладонями сжал череп. Потом вцепился пальцами в волосы и стал дергать их вперед-назад.

– А ты вообще можешь хоть во что-нибудь не вмешиваться? – спросил он наконец, подняв голову.

– Мне жаль, что с Сати так получилось, – сказала Ясмина. – Когда я дала ей…

– Ты хочешь сказать, Ясмина, когда ты ударила ее кулаком. Речь идет не просто о «дала ей», потому что этого никогда не было. Хотя и «дать ей» было бы достаточно мерзко – наказывать собственного ребенка, потому что он не хочет сделать то, что ты от него требуешь… Но ударить кулаком? Ты хоть представляешь себе, чем все это может закончиться? Или ты надеешься на то, что она что-то соврет, когда завуч спросит ее, что случилось с ее лицом? А он обязательно это сделает, и ты об этом прекрасно знаешь. Это же его работа. Она что, скажет, что столкнулась с дверью? Думаю, что такую отмазку еще никогда не использовали дети, которым грозила бы опасность в виде органов опеки…

Тимоти расхохотался, встал с постели и подошел к окну. По его позе можно было предположить, что он хочет заехать кулаком прямо по стеклу, но вместо этого муж резко повернулся лицом к комнате, и Ясмина вздрогнула от испуга.

– Тимоти, Сати никогда… – начала она.

– Немедленно заткнись. Сати надо будет просто рассказать, что произошло в действительности, и после этого уже никто не поверит в историю, которую ты сочинишь для того, чтобы объяснить разбитое лицо нашей дочери.

Она сделала шаг к нему, но постаралась не подходить слишком близко.

– Я не била ее по лицу! Я вообще не хотела ее ударить!

– Это просто дежавю какое-то… Ты прямо как твой отец. Что ты сотворила с Сати? Он поступил бы точно так же.

В этом что-то было… но это было неправдой.

– Я пытаюсь… – заговорила Ясмина, – я пытаюсь… Тимоти, всю свою жизнь я старалась…

– Только не заводи свою шарманку о том, что ты старалась сделать как лучше, – всю эту муру ты просто пытаешься использовать в свое оправдание. Я сэкономлю твое время и сам все расскажу. Вот что в действительности происходит, Ясмина: ты никогда даже не пыталась, и я не имею права судить тебя, потому что тоже не пытался. Я мог бы попытаться остановить тебя, или обратиться к закону, или пригрозить тебе, или что еще может сделать мужчина, чтобы вернуть разум в свой дом, – но я этого не сделал, поскольку благодаря тебе мне было очень просто отойти в сторону. И я это сделал – поверь мне, что теперь мне совсем не хочется во всем этом признаваться, чтоб тебя…

– Я хочу возвратить своих детей, – сказала Ясмина. – Я должна их защищать.

– А от чего, позволь поинтересоваться?

– От всего плохого. – Она произнесла это так, будто искала ответ, способный разом объяснить все, что касалось их детей. – Чтобы они не разрушили свою жизнь, чтобы не наделали ошибок. Это мой долг. Но ты этого понимать не хочешь. Да и зачем тебе это? Гораздо проще обвинить во всем меня, хотя все, что я хотела, это чтобы всем нам было хорошо.

– А кто определяет, что такое хорошо?.. Нет, можешь не отвечать. Я уже знаю. И Мисса тоже. А с недавнего времени и Сати. – Тимоти направился к двери спальни.

– Ты не можешь сказать, что я… – Ясмина загородила ему дорогу. Он оттолкнул ее в сторону.

– Ты опять меня совсем не слушала – ведь это твой фирменный приемчик. Я уже сказал тебе, что тоже несу за это ответственность. Ты просто повторяешь то, что когда-то делалось с тобой. А у меня такой отмазки нет.

Он вышел из комнаты, но Ясмина не отставала от него. Когда он спускался по лестнице, она шла за ним шаг в шаг.

– Все, что «делали со мной», как ты это называешь, так это следили, чтобы я получила хорошее образование, чтобы я нашла свой путь в жизни. И если то, что я хочу того же для своих детей, ты считаешь неудачей, – тогда да, я виновата.

Тимоти стоял уже в самом низу; он обернулся, положив сжатый кулак на перила.

– Богом клянусь – ты ничего так и не поняла. Твоя семья отказалась от тебя, Ясмина. Ни один из них ни слова не сказал тебе за последние двадцать лет. А почему? Да потому, что ты совершила всего одну ошибку. Ты залетела… Нет, подожди, так нечестно. Я помог тебе залететь, а они никак не хотели понять, что одна ошибка не должна разрушить всю жизнь.

– Но она может сделать жизнь труднее. А я не хочу, чтобы у моих дочерей была трудная жизнь.

– Да неужели? – съязвил Тимоти. – А как же с тобой-то так получилось?

Ясмина промолчала. Да и что ей было говорить, когда она наконец поняла, что они говорят об одном и том же, снова и снова, и конца этому не видно?

– Ты останешься ни с чем, Ясмина, – сказал Тимоти. – Что же до меня… Я тебе не пара.

С этими словами он направился к двери.

– Твоя мама сказала… – вырвалось у Ясмины.

– Прекрати, – оборвал он ее. – Немедленно прекрати.

И как раз в этот момент открылась входная дверь. В дом вошла Рабия. Следом за ней шла Мисса.

– Слава тебе Господи! – воскликнула Ясмина, слетая с лестницы. Но тут же, присмотревшись, спросила: – А почему вы не привезли с собой Сати?

– Сати ни к чему слышать такое. – Рабия втянула Миссу в дом и закрыла дверь.

Ясмина ясно почувствовала приступ ужаса, который был хуже всего, что она испытывала с того момента, как ей сообщили смертельный диагноз Янны. По лицу Миссы было видно, что она плакала. А взглянув на Рабию, Ясмина поняла: то, что не следует слышать Сати, расскажет им именно Мисса.

Неожиданно она не захотела ничего слушать. Ее, как цунами, накрыло осознание одной простой вещи: то, что все эти месяцы мучило ее дочь, не имеет никакого отношения к Айронбриджу, Джастину Гудейлу и свадьбе.

Рабия провела Миссу в гостиную, села на диван рядом с ней и велела Ясмине и Тимоти тоже сесть. Ясмина уселась в одно из кресел с высоким подголовником, а Тимоти, войдя в комнату, остался стоять.

– Я здорово напилась сидром, – Мисса говорила себе под нос, ее сжатые руки лежали у нее на коленях.

Волна осознания сменилась облегчением. Так вот о чем Мисса не хотела говорить! Она знала, как расстроит ее родителей сам факт пьянства, потому что знала истории своего дяди, отца и прадедушки. С самого начала ей внушали, насколько страшен алкоголь для членов ее семьи, и она всегда соглашалась с тем, что пьянство может быть для нее очень опасным.

– Мисса, милая моя, милая… – сказала Ясмина. – Тебе ни к чему…

– Дай ей договорить, – произнесла Рабия таким резким тоном, что та поглубже вжалась в кресло.

Мисса посмотрела на бабушку. Рабия кивнула. Ясмине отчаянно хотелось сказать дочери, что ничто в жизни не заставит их меньше любить ее и что произошедшее с ней – это просто издержки взросления, которые случаются со всеми. Она просто экспериментировала, как и все они в молодости, и в этом нет ничего страшного.

– Я не думала, что сидр так на меня подействует, и когда он все заказывал и заказывал, я пила, потому что он был таким вкусным. Сначала у меня просто слегка закружилась голова, но я не обратила на это внимания, потому что… ну, было просто весело, и мне хотелось взять и выбраться из той скорлупы, в которой я всегда пряталась, и попробовать что-то новенькое, потому что вы все знаете, как я всегда ненавидела алкоголь. А потом я страшно напилась и практически ничего не помню, вот какой пьяной я была. Не помню ничего, кроме…

Даже со своего места через всю комнату Ясмина чувствовала, насколько напряжена Мисса. Рабия убрала локон девушки ей за ухо и прошептала ей на ухо что-то, чего Ясмина не расслышала.

Мисса судорожно вздохнула и совсем опустила голову.

– Я спала на диване. Даже не помню, как там очутилась. Помню только, что, когда проснулась, в комнате было абсолютно темно. И он… – Она подняла один сжатый кулак и уперлась им под правый глаз. – Он был на мне. Я не могла пошевелиться. Даже дышать не могла. А потом… – У нее затряслись плечи. Ясмина видела, что девочка не только плачет, но и не хочет, чтобы это увидели ее родители.

– Ты должна все рассказать, Мисса, – сказала Рабия. – Они должны знать, чтобы начать понимать.

Тимоти сделал шаг вперед, как будто собирался подойти к дочери, но Рабия остановила его, сказав:

– Сядь и не шевелись. Немедленно.

И он сразу же выполнил ее приказ. Уселся в еще одно кресло с высоким подголовником, стоявшее недалеко от Ясмины, но остался сидеть на самом его краешке, словно был готов вскочить при малейшей необходимости. Тем не менее голос у него прозвучал нежно: «Мисса, пожалуйста, поговори с нами…»

Девочка подняла голову. Ясмина чуть не задохнулась, потому что теперь на лице дочери была видна вся та мука, которую она скрывала многие месяцы.

– Когда проснулась, я была не одета, – продолжила Мисса. – Я хочу сказать, на мне не было юбки, колготок… Сначала я этого не ощущала, но, когда он стал тыкать своим… Это было… Я попыталась сопротивляться, но лежала на животе, а он зажал мне рот рукой и оттянул назад голову, а потом… он засунул свой…

– Боже! – Ясмина зажала рот рукой.

– Я слышала, как он все хрюкал и хрюкал, и было так больно, так больно…

– Кто? – потребовал Тимоти, вскочив на ноги. – Кто? Кто это был?

– Ма, – сказала Мисса, не замечая льющиеся по щекам слезы, – мамочка… Мне было так больно, и я хотела, чтобы это прекратилось, но не могла ничего сделать… Ба, не заставляй меня, не заставляй меня… Ну пожалуйста…

Рабия обняла девочку. Ясмина почувствовала на губах вкус крови – она прокусила себе пальцы во время рассказа Миссы.

Тимоти заметался по комнате.

– Кто это был? Немедленно скажи мне…

– Ради всего святого, она не знает, – сказала Рабия. – И никогда не знала.

– А ты? – Сын развернулся к ней. – Она говорит, что лежала на гребаном диване, Ма. Кто-то забрался к тебе в дом и надругался над моей дочерью, ты это понимаешь? У тебя где-то в мозгу должно быть это имя, так думай же! – Тимоти подошел к Рабии, схватил ее за лицо и сжал так, как будто хотел раздавить.

– Не надо! – закричала Мисса.

Рабия оттолкнула его в сторону.

– Ты так ничего и не понял.

– Только не говорите Джасти, – умоляла Мисса. – Пожалуйста, Джасти нельзя этого говорить. Я все уши ему прожужжала насчет девственности, и как я хочу быть девственницей из-за случившегося с мамой, и как она забеременела, и как ей было трудно, потому что она была не готова, и мы тоже не готовы… – Мисса повернулась к матери. – Мамочка, я ведь все еще девственница, правда? Из-за того, как он это сделал, я ведь все еще девственница, да?

Ясмина наконец почувствовала весь тот ужас, который пережила Мисса.

– Так ты поэтому хотела вернуться домой, – сказала она. – И только одна я догадывалась… Все время именно это тебя мучило, милая. – Ясмине хотелось хлестать себя по щекам. Она поняла желание женщин в трауре отрезать себе волосы и осыпать себя с ног до головы пеплом. Если б у нее была такая возможность, она бы это сделала.

– Храни тебя Бог, Мисса, – расплакалась Ясмина. – Девочка, скажи мне… Что я могу сделать?

Ответ у Рабии был уже наготове:

– Вы можете выслушать ее до конца. Оба.

Линли корил себя за то, что не заметил этого раньше. Он не мог винить Хейверс. Насколько знал инспектор, она не посещала церковь, и, хотя ее отца отпевали в храме, каким образом она могла знать о значении цветов в одеяниях клириков? Изабелла тоже признавалась, что не относится ни к одной конфессии. Но он-то сам… Томас не мог сказать, что верит в божественное начало, но ведь он посещал службы, пока не поступил в университет. А когда закончилось длительное охлаждение между ним и его матерью, он всегда, когда находился в Корнуолле, стоял на службе рядом с ней. Так что Томас не только должен был обратить внимание на то, что стóла на полу возле Дрюитта красного цвета, но и сразу же понять, что это должно означать.

Он дал Хейверс время, чтобы привести себя в порядок, а сам вернулся в свой номер, чтобы обдумать дальнейшие действия. У них был целый набор маловразумительных свидетельств, указывавших на то, что почти наверняка произошло убийство. Но, хотя их могло и хватить на подтверждение уверенности Клайва Дрюитта в том, что его сын не совершал самоубийства, их было явно недостаточно, чтобы предъявить обвинение, произвести арест и добиться того, чего больше всего хотел Дрюитт и требовало правосудие, – обвинительного приговора. Если они с Хейверс передадут имеющиеся у них материалы в Королевскую службу уголовного преследования, врожденная недоверчивость любого из работающих в ней юристов приведет к позору, который падет и на Вестмерсийское управление полиции – за то, что допустило подобное на своей территории, и на полицию Метрополии – за то, что подсуетилась и попыталась загасить скандал вокруг богатого человека, у которого было полное право (теперь Линли знал это доподлинно) или обратиться к помощи адвокатов, или передать дело журналисту национального уровня, склонного к проведению журналистских расследований, направленных на унижение виновной стороны. Он уже даже слышал первый вопрос, на который ему придется ответить, если они предстанут перед КСУП со своими материалами: «А что же конкретно доказывает наличие красной столы на полу?», за чем непременно последует: «И вообще, инспектор, жертва вполне могла быть дальтоником. Возвращайтесь, когда выясните это, а заодно и то, кому нужно было это убийство».

Линли знал, что им с Хейверс не остается ничего, кроме как изучать новую информацию по мере ее поступления. Однако времени у них было мало, а людей не имелось вообще, так что следующий их шаг просто обязан был пролить хоть какой-то свет на произошедшее. Томас как раз обдумывал их возможные действия, спускаясь на завтрак, где должен был встретиться с Хейверс. Последняя ждала его возле стойки администратора с таким выражением на лице, что Линли сразу стало понятно, что о еде она думает в последнюю очередь.

– Его надо брать, сэр, – заявила сержант.

– Ну, до этого мы пока еще не дошли, – ответил инспектор и сразу же заметил, что такой ответ вызвал у нее недовольство.

– Черт возьми, это полная хрень! Что нам еще нужно? Окровавленный кинжал с отпечатками пальцев?

– Это не помешало бы, – согласился Томас. – Но прежде всего нам надо пообщаться с викарием.

– А это еще с какой стати?

– С той, что он сможет открыть для нас ризницу.

– А для чего нам надо лезть в нее по второму разу?

– Для того, чтобы убедиться, что то, о чем мы думаем, действительно могло произойти. А сейчас у нас нет ничего, кроме наших предположений.

Оказалось, чтобы попасть в ризницу, достаточно одного телефонного звонка. Викарий ответил, что он будет рад встретиться с ними в церкви в любое удобное для них время. Так что после завтрака полицейские направились через Касл-сквер вдоль полого поднимающейся вверх Динхэм-стрит.

Как он и обещал, Кристофер Спенсер уже ждал их в церкви, всегда готовый помочь. Когда Линли попросил викария оставить их в ризнице одних, тот слегка удивился, но, поколебавшись всего секунду, с радостью провел их туда и сказал, что будет ждать в молельне Святого Иоанна.

Прежде чем он ушел, Томас поинтересовался, не был ли диакон дальтоником. Спенсер заверил их, что Йен Дрюитт таковым не был. «Он никогда не путал цвета церковных одеяний, а разве это не является лучшим доказательством его нормальности?» – в свою очередь спросил он.

Линли также полюбопытствовал, известно ли викарию о том, что Йен Дрюитт, по всей видимости, выбрал красную столу для того, чтобы повеситься?

Этого Спенсер не знал. И он так и не заметил бы, что красная стола пропала, потому что до Пятидесятницы было еще далеко. После этого викарий удалился.

– Мы знаем, что Дрюитт как раз закончил службу, когда явился Раддок, чтобы арестовать его, – негромко сказал Линли, оставшись наедине с Хейверс. – А еще мы знаем, что перед тем, как уехать, он снял с себя церковные одеяния и убрал их.

– А диакон ведет вечернюю службу при полном параде? – поинтересовалась Барбара. – Ну, или викарий?

– Думаю, что на данном этапе это не должно нас волновать, – ответил инспектор. – Мы просто не должны забывать, что столу надевают в последнюю очередь. Уже после всего остального. – Он подошел к большим шкафам, стоявшим вдоль одной стены помещения, и открыл их, чтобы увидеть ряды черных сутан и белых стихарей.

Как и предполагал Томас, Хейверс немедленно сообразила, к чему он клонит.

– Если столу надевают в последнюю очередь, то снимают в первую. Открывая большие шкафы, вы стоите спиной к комодам на этой стороне комнаты, где хранятся столы. Но Раддок не мог не увидеть, как Дрюитт снимает фиолетовую столу, правильно? Так что если он тот, кого мы ищем, то почему не взял ее? Или любую другую, но тоже фиолетовую… – Барбара открыла ящик, чтобы посмотреть, сколько всего в нем стол. – Фиолетовая здесь только одна. То есть по одной каждого цвета. Так что же произошло? Если Дрюитт снял ее, то почему не засунуть столу в карман, как только он отвернулся?

– А может быть, Дрюитт не снял ее рядом с ящиком, в котором хранятся все столы? Может быть, он снял ее в другом конце комнаты и положил на крышку комода, пока снимал стихарь и сутану и вешал их на место, а потом взял столу и повернулся, пересек комнату и положил ее на место?

– Дав таким образом Раддоку время на то, чтобы выдвинуть ящик…

– И, может быть, даже не один…

– …и схватить первую попавшуюся. Но почему ПОП не заметил разницы?

– Если он не посещает церковь, то вообще не знает, что она существует. Кроме того, он еще не знал, как прикончить Дрюитта. Знал только, что должен это сделать.

– А это значит… – Казалось, что Барбара не хочет произносить очевидное, что было не в ее характере. Это свидетельствовало о том, как ей не хочется признавать то, что коп может так опуститься.

– Вот именно. Дрюитта привезли в участок совсем не из-за педофилии. И он не ждал перевозки в Шрусбери. Те девятнадцать дней подтверждают это, Барбара. И вы это сами поняли, когда увидели реальную дату звонка, с которого все началось.

– С самого начала Раддок подчинялся приказам. И если он преступник, то не единственный… – Подумав несколько мгновений, Хейверс добавила: – Черт меня побери совсем, инспектор.

– Вот именно, – ответил Линли.

Он повернулся к ней спиной, чтобы обдумать следующий шаг, и в этот момент зазвонил ее мобильный.

Разъединившись, Рабия положила карточку сержанта туда же, куда спрятала ее после первой своей встречи с представителями полиции Метрополии. Затем вернулась в гостиную, где, вжавшись в угол дивана, сидела Мисса, прижимавшая к груди подушку, как ребенок прижимает к себе спасительное одеяло. В Айронбридже она поставила твердое условие: еще раз она расскажет свою историю лишь в том случае, если при этом не будет ни одного из ее родителей. «Сейчас полиция ничего уже не может сделать, не по прошествии такого долгого времени», – заявила Мисса. Поэтому Рабия полностью поддержала внучку, когда разговор пошел о возвращении в Ладлоу без Ясмины. Что касается Тимоти, то он исчез из виду сразу же после окончания рассказа дочери.

Во второй раз ее история прозвучала не менее ужасно, чем в уединении дома Гудейлов. Сейчас это, ко всему прочему, осложнялось реакцией Тимоти. Как только он понял, что произошедшее с Миссой случилось не в доме его матери, его вопросы к дочери стали такими же яростными, как и требовательными.

– Кто это был? – требовал он громким и жестким голосом, не обращая внимания на слезы Миссы. – Кто? Вспоминай! Ты должна это знать!

– Прекрати! – Это закричала Ясмина, которая, встав с кресла, попыталась отодвинуть его от дочери.

– Я не знаю! – рыдала Мисса. – Было темно, и я не могла…

– Тогда кто покупал тебе сидр и какого черта ты продолжала им накачиваться?

– Не надо винить ее в этом, – заметила Рабия.

– Мы праздновали, – Мисса с трудом могла дышать от рыданий, – конец семестра… Мы… мы сдали экзамены. И… Только не говорите Джасти. Прошу вас, не говорите Джасти.

– Черт бы тебя побрал, ты мне расскажешь…

В этот момент вмешалась Рабия, для которой было совершенно очевидно, что ее внучка находится на грани нервного срыва:

– Динь приехала за ней, чтобы вместе ехать на вечеринку. Я сама посоветовала ей немного оторваться. И легла в постель, потому что знала, что придет она поздно. Я заранее оплатила такси, которое должно было привезти ее домой с Куолити-сквер, поэтому была уверена, что всё под контролем.

– Я была слишком пьяна, – всхлипывала Мисса.

– Поэтому она решила провести ночь у Динь – и вот результат.

– Я не могла приехать домой к бабушке, папа. Я просто не могла с ней так поступить.

– То есть она отключилась на диване в доме Динь, и там кто-то ее изнасиловал, потому что она отключилась, и если б все прошло, как рассчитывал этот насильник…

– Боже! Мисса! – рыдала Ясмина.

– …то она не пришла бы в себя во время акта и узнала бы о том, что с ней произошло, лишь по следам крови и болевым ощущениям на следующее утро.

– Ну почему же ты ничего нам не рассказала? – не могла успокоиться Ясмина.

– Один из сосунков, живущих в этом доме, поил тебя сидром, – продолжил Тимоти, – и ты мне скажешь, кто именно, потому что он за это дорого заплатит. Кто это был?

– Я бы ни за что не заставила тебя вернуться в Ладлоу, если б знала, – Ясмина протянула к Миссе руки со сжатыми кулаками, как будто ждала, что на нее оденут наручники. – Почему ты мне ничего не сказала?!

– Во всем виновата я сама. – Мисса повысила голос. – Вы что, не понимаете? Я пила, потому что мне понравился вкус напитка. Никто меня не заставлял. Никто не подпаивал меня. Я сама во всем виновата, а теперь просто хочу забыть об этом, хотела с самого начала. И больше я вам ничего не скажу, потому что это моя вина и я получила сполна за то, что была такой дурой и напилась так, что не смогла даже до дома добраться.

– Нет! – Ясмина подошла к ней, так же как и Тимоти. При ее приближении девочка вся сжалась. – Ты пытаешься сама себя наказать.

– Нет! – закричала Мисса. – Нет! Нет!

– Но Мисса, любовь моя, теперь ты должна понимать…

– Прекрати! – завизжала девушка, закрывая уши руками. – Ба привезла меня сюда, чтобы я все вам рассказала, и больше я не хочу об этом говорить!

– Боже! Боже! – С этим криком Тимоти выбежал из дома.

И вот теперь в Ладлоу Рабия и Мисса ждали. Сержант Хейверс сказала Рабии, что они появятся как можно быстрее.

Появились лондонцы через двадцать минут после телефонного звонка. Рабия ни за что не поверила бы, если б ей сказали, что она будет радоваться появлению полиции Метрополии на своем пороге, но это было именно так. Она провела детективов в гостиную, где сидела Мисса. Сержант Хейверс достала из сумки блокнот и механический карандаш и уселась в кресле рядом с камином. Инспектор Линли сел на оттоманку, служившую еще и кофейным столиком.

– Ну вот, Мисса, наконец-то мы встретились, – обратился он к девушке с приятной улыбкой. – Нам о тебе рассказывали Грета Йейтс и твоя подружка Динь. Насколько я понимаю, во время осеннего семестра ты была отличницей.

Рабия увидела, как рука Миссы сжалась на подушке, которую она все еще прижимала к груди. По-видимому, инспектор тоже заметил это, потому что сказал:

– Ты достаточно хорошо себя чувствуешь, чтобы поговорить с нами? Это может подождать, если сейчас тебе не хочется.

Рабия заметила, что после этих слов сержант быстро взглянула на него. В ее глазах читалось: «Вы что несете?» – так же ясно, как если б она произнесла эти слова вслух.

– Я спрашиваю, потому что иногда беседа с полицейскими может здорово выбить человека, особенно молодого, из колеи. У твоей бабушки есть адвокат. Может быть, тебе будет спокойнее в его присутствии?

И опять последовал взгляд сержанта. На этот раз в нем, казалось, был вопрос: «Вы что, совсем с ума сошли?»

– Нет, – ответила Мисса. – Ба, я не хочу…

– Нет, нет. Это не обязательно, – успокоила ее Рабия. – Тебе решать, милая. Он мой адвокат, и ты вовсе не обязана приглашать его. Если хочешь, я побуду с тобой. Или я могу оставить тебя наедине с полицейскими…

Мисса выбрала «побыть», и Рабия села возле нее на диван, так же как в Айронбридже. Девушка повторила свой рассказ. Сержант Хейверс писала с такой скоростью, которая говорила о том, что она фиксирует каждое слово. Линли просто слушал с мрачным видом.

Когда Мисса закончила, инспектор какое-то время молчал, казалось тщательно обдумывая услышанное.

– Мне невероятно жаль, – произнес он наконец. – Могу ли я предположить, что именно об этом вы говорили с Йеном Дрюиттом?

Мисса покачала головой. На подушке, которую держали ее руки, была бахрома, и она теребила ее пальцами.

– Он позвонил мне по просьбе моего тьютора. – Девушка объяснила цепочку телефонных звонков, после которых с ней связался Йен Дрюитт. – И спросил, не хочу ли я с ним встретиться, поскольку в колледже беспокоятся о моей успеваемости. Я не хотела с ним говорить, но пришлось, потому что… – Она отвернулась. Брови Миссы нахмурились, как будто она старалась понять, что же с ней такого произошло, чтобы она согласилась встретиться с Йеном Дрюиттом.

– Потому что ты всегда выполняешь просьбы взрослых, – ответила за нее Рабия.

Мисса, негромко застонав, кивнула.

– Я говорила с ним о том, что хочу уйти из колледжа. Сказала, что мне стало трудно учиться, но он понял, что за этим стоит что-то еще, поскольку было очевидно, что осенью проблем с учебой не было. Так что он все пытался выяснить истинную причину. Он был добрым.

– И вы рассказали ему то, что сейчас поведали нам? – поинтересовался Линли.

– Не всё. Я просто не могла.

– Вы сейчас про анальный секс?

– Об этом я рассказать не смогла. Это было… это было слишком ужасно. Да и в любом случае было уже слишком поздно. Прошло уже несколько месяцев, и, честное слово, сейчас меня волнует только, чтобы Джасти ничего не узнал.

– Это вполне понятно, – инспектор кивнул. – А можешь объяснить, что ты имеешь в виду, когда говоришь «слишком поздно»?

– Что нет никаких доказательств.

Рабия увидела, как сержант подняла голову и быстро взглянула на инспектора, который произнес:

– Когда происходит нечто подобное, улики всегда остаются. На твоем теле, когда ты говорила с диаконом, их могло уже и не быть, потому что повреждения зажили, а ДНК давно смылась. Но в других местах… Что ты сделала со своей одеждой?

– Я именно об этом, – сказала девушка. – Она у меня.

– У тебя? – Первой среагировала сержант Хейверс, да так быстро, как будто не смогла сдержаться.

– Я положила ее в пакет, – сказала Мисса. – Я имею в виду свое белье. Колготки. И засунула их в самый дальний угол шкафа, потому что… не хотела забывать о том, что со мной произошло, из-за того, что я была в ту ночь такой дурой.

– Ты не была дурой тогда, да и сейчас ты не дура, – сказал Линли.

Но сержант продолжила:

– И что, она еще здесь? В этом доме? Или ты забрала ее в Айронбридж?

Линли взглядом заставил ее замолчать.

– Ты просто совершила ошибку, – обратился он к Миссе, – одну из тех, которые совершают миллионы людей твоего возраста. И из-за нее ты сильно пострадала…

– Потому что я…

– Ни о каком «потому что я…» речи не идет. В этом твоя главная ошибка. Ты видишь эти два события как связанные друг с другом. «Я была пьяна, ergo на меня жестоко напали». Но, хотя эти события и произошли одно за другим, второе не является следствием первого.

– Но я бы…

– А вот этого ты не знаешь.

В повисшей тишине раздался голос сержанта.

– Сэр… – произнесла она с настойчивостью, напрочь, казалось бы, отсутствующей у инспектора. Рабия почувствовала, как сердце ее наполняется благодарностью к этому человеку за то сострадание, которое он демонстрировал по отношению к ее внучке.

– Я… Наверное, – согласилась Мисса.

– Я – коп с многолетним стажем, – обратился к ней Линли, – поэтому имею право посоветовать тебе не зацикливаться на мыслях о том, что было бы, если бы… – Он взглянул на Рабию; та кивнула и одними губами прошептала: «Спасибо вам». Инспектор продолжил: – Так что же с твоей одеждой? Белье ты засунула в шкаф. А потом?

– Вот поэтому-то я и знаю, что уже слишком поздно. Я отдала белье мистеру Дрюитту. Он сказал, что все передаст в полицию и там все проверят, а мне больше никогда и ни с кем не придется говорить об этом.

– И что показал тест? Он тебе рассказал?

– Он сказал, что ему сказали, что никаких следов не осталось. То есть я хочу сказать, что не было никаких следов того, что кто-то… ну, вы сами знаете.

Рабия увидела, как сержант открыла рот, чтобы заговорить, но вновь закрыла его, поскольку Линли, казалось, задумался над тем, что сейчас услышал.

– А что с остальной одеждой, которая была на тебе в ту ночь, Мисса? Что он сказал о ней?

– А больше ничего не было, – покачала головой девушка. – То, что было на мне? В ту ночь? Это было не мое.

Рабия почувствовала себя так, как будто впервые в жизни видит рассвет, потому что осознала наконец всю историю.

– Боже, – пробормотала она, – конечно же, вещи были не твои…

Когда Динь захотела встретиться с Фрэнси Адамиччи, она легко добралась до нее на велосипеде, потому что Фрэнси жила в Ладфорде, совсем рядом с бывшими домами для престарелых, недалеко от моста. Так как было еще довольно рано, Динь, как и предполагала, застала подругу дома. Та как раз собиралась оседлать свой собственный велосипед, но когда Динь проехала по полукруглой подъездной дороге, покрытой гравием, Фрэнси притормозила и с настороженным видом – что было для нее совсем необычно, если принять во внимание ее обычный пофигизм, – произнесла: «Привет!»

– Мы можем поговорить? – спросила Динь. – Ты меня здорово подставила с полицией, Фрэнси.

Адамиччи через плечо взглянула на окна дома, будто опасалась, что их кто-то подслушает или что-то в этом роде. Но на глубоких подоконниках была видна лишь выставка безделушек, смахивающих на африканские, вырезанные из дерева фигурки, пара изломанных корзинок и действительно страшная маска. Динь решила, что все это стои́т для того, чтобы отогнать грабителей. Что можно найти в доме, где на подоконнике красуется подобное?

– Ага, – сказала Фрэнси. – Мне так жаль, Динь… Но это просто как-то сорвалось с языка. Этот Раддок и вся хрень… Слушай, а похоже на песню: Раддок и вся хрень. Или на заголовок книги.

«В этом вся Фрэнси», – сказала про себя Динь. Она могла за десять секунд поменять тему любой беседы. И не потому, что хотела этого. Просто так работал ее ненормальный мозг.

– Да? Может быть. Так мы можем поговорить?

– В любом случае первой у меня география, – пожала плечами Фрэнси. – Оно мне надо? Мир разрушит какой-нибудь идиот, который запустит ядерную ракету в другого идиота… Не понимаю, почему я должна париться по этому поводу. Пошли.

Динь вовсе не собиралась говорить в доме, но Фрэнси направилась именно туда.

– А твои предки… – начала Динь.

– Ты что, думаешь, они дома? – хихикнула Фрэнси. – Сегодня двадцать третье мая. Наверняка где-то на этой планете сейчас происходит какое-то мегаважное этнокультурное что-то там… – С этими словами она засунула ключ в замок и открыла дверь.

Динь прислонила свой велосипед к одной из колонн, расположившихся по фронтону здания. Она никогда не была у Фрэнси, поэтому не знала, что дом подруги представляет собой такое серьезное строение, наверняка находящееся под защитой государства.

– А что здесь было раньше? – поинтересовалась она, входя вслед за Фрэнси в холл с высоченным потолком.

Та осмотрелась так, словно видела дом впервые.

– Понятия не имею. Ни центрального отопления. Ни двойного остекления. Штукатурка сыплется, трубы не функционируют. В жизни мне хочется только одного – переехать в дом, построенный после тысяча девятисотого года. Я свалю отсюда, как только смогу.

– Я не знала…

– Чего?

– Про дом. То есть там, где я живу… моя Ма… ты же видела. Почему никогда не рассказывала?

– Твоя Ма, по крайней мере, хоть что-то пытается сделать. А это место успело развалиться задолго до того, как моим предкам пришло в голову проверить, можно ли здесь вообще жить… Хочешь чего-нибудь? – Фрэнси провела Динь на кухню, которая хотя бы была модернизирована по стандартам послевоенного времени. – Могу приготовить тосты. У меня есть «Мармайт».

Динь не была голодна. Посреди кухни стоял поцарапанный стол, окруженный стульями, и она уселась на один из них. Сама Фрэнси разместилась на крышке кухонной тумбы, вытащила из-за кучи моркови и лука на подоконнике банан, предложила его Динь, а когда та отрицательно покачала головой, очистила его для себя.

– Копы сказали, что тебя видели с Раддоком, как и меня, – начала Динь. – Почему ты никогда не рассказывала мне об этом, Фрэн?

Та откусила кусок банана и почесала голову.

– Это было всего один раз – когда он попытался развести меня, – поэтому я не придала этому значения. Да и потом, я с ним сама разобралась. Все получилось совсем не так, как с тобой.

– Это почему?

– А мне здесь нечем угрожать. – Девушка небрежно обвела рукой вокруг себя, но казалось, что она имеет в виду весь дом. – Ты что, реально думаешь, предки всполошились бы из-за того, что Фрэнси напилась? Ведь это заставило бы их конкретно отвлечься от своей «этнокультурной хрени». Так что его заходы насчет того, что он может насильно отвезти меня домой, если я его не удовлетворю, не сработали, потому что я и так здесь живу. Чесслово, Динь, я вообще не знаю, чего этот придурок надеялся от меня получить.

– И поэтому это случилось всего один раз? Когда он запихнул тебя в свою машину?

– Ну… вообще-то два раза. Но во второй раз я с ним сама встретилась. Понимаешь, в первый раз я сказала ему, что когда захочу сделать ему минет – сейчас, офицер, мне этого не хочется, – то сама его найду. «А так как у нас с вами сейчас не получится, то можете просто отвезти меня домой – все равно же собирались».

– И он отвез?

– Конечно. Я вообще-то не знаю, что он ожидал увидеть, но предки сказали типа: «Зачем вы нас разбудили, констебль, или как вас там…» А после того, как он уехал, началось: «Не пей, Фрэнси, козленочком станешь…» И на этом все закончилось. Знаешь, Динь, скажу тебе честно: иногда здорово, когда твои предки придерживаются политики максимального невмешательства. И им тоже здорово повезло, что я бросила мысли о том, чтобы обратить на себя их внимание, сразу же после того, как они забыли о моем десятом дне рождения.

Но смех Фрэнси прозвучал совсем не весело.

– Какой кошмар, – сказала Динь. – А я и не знала…

– Да мне они до фонаря. – Фрэнси спрыгнула с крышки, бросила шкурку от банана в мусор и сладко потянулась. – По-любому, первый раз он подкатился – и у него ничего не получилось, а я сказала, чтобы он дал мне свой мобильный, и если мне захочется, я ему звякну. Сначала я так и подумала: «если?», а потом однажды напилась в пластик, и мне захотелось попробовать копа, вот я ему и позвонила. Наверное, тогда меня и увидели наедине с ним.

– А ты куда ходила? То есть куда он тебя возил?

– На парковку за колледжем. А тебя?

– В полицейский участок.

– Вот дерьмо… Внутрь?

– В основном тоже на парковку, но все зависело от его настроя.

– Гребаное животное… Тебе надо заявить на него, Динь.

– Да я уже сказала лондонским копам. Просто пришлось, знаешь ли…

– Они с ним разберутся. – Фрэнси ходила по кухне, будто с шилом в одном месте. Внезапно она остановилась. – Динь, прости меня.

– Ты же не знала… То есть не знала, как все запущено.

– Конечно. Хотя я сейчас про Брутала. Я знаю, что уже извинялась, но мне кажется, что сейчас мне еще жальче и все такое…

– А-а-а… – Динь не знала, хочется ли ей сейчас говорить о Брутале, особенно после того, как то, что она о нем думала, совершенно не совпало с тем, что она от него узнала. Но Фрэнси выглядела такой возбужденной, что Динь решила заодно покончить и с Бруталом.

– Тебе не за что просить прощения. Я же никогда не говорила, что он был для меня чем-то особенным.

– Ну да, но… понимаешь, я знала, как он относится к тебе, а все-таки сделала это.

– Поверь мне, Фрэнси, я для него ничего не значу.

– Тогда ты его совсем не знаешь. Ты для него значишь абсолютно все. Ему еще во многом надо разобраться – начиная с того, откуда у него эта ненасытная страсть к женщинам. Он ведь может даже не знать об этой своей особенности – большинство таких парней, как он, не знают. Но ты – его настоящая половинка. Номер один.

– Я что, должна писать от счастья, что иду под первым номером в бесконечной очереди его подстилок?

– Боже, я же не говорила, что тебе обязательно с ним оставаться. Я говорила о том, как он себя ведет… А это не имеет никакого отношения к тому, что ты для него значишь. И вообще, если б я была на твоем месте, то давно придала бы ему ускорение, соединив свою правую ногу с его задницей. Он милый мальчик, но с какой стати тратить на него время?

– Вот именно. – Динь почувствовала, что готова улыбнуться Фрэнси, что точно не могло прийти ей в голову, когда она решила переехать через реку, чтобы пообщаться с ней. Но сейчас Динь понимала свою подругу гораздо лучше, чем думала раньше, и это заставило ее задуматься о том, что друзей надо изучать глубже, а не просто разыскивать о них информацию в «Гугле».

После разговора девушки остались чрезвычайно довольны друг другом. Они вместе переехали через Ладфорд-бридж и расстались в начале Брод-стрит, договорившись через пару дней поесть в китайском ресторане. Динь отправилась в Тимсайд, а Фрэнси переключила скорость, чтобы взобраться на холм.

Однако перед домом Динь притормозила, потому что входная дверь была распахнута настежь, а девушка точно помнила, что прикрыла ее перед уходом. Запирать она ее не запирала, потому что ключи были давным-давно потеряны, да и воровать в доме было нечего, за исключением их лэптопов. Но ее сейчас лежал у нее в рюкзаке, и она знала, что мальчики, уходя, наверняка захватили с собой свои. А дверь, тем не менее, была широко распахнута, и это было уже слишком. Одно дело – проявить небрежность, и совсем другое – самим пригласить бандитов в дом.

Зайдя внутрь, Динь застыла – когда она закрыла входную дверь, ей послышались какие-то глухие удары на втором этаже. Потом что-то сломалось, раздался крик, какое-то рычание и визг. Затем опять последовали удары, и чей-то голос бросил кому-то: «Ты, твою мать, до нее дотрагивался…»

«Брутал», – подумала Динь и бросилась вверх по лестнице, решив, что до него добрался хахаль одной из его девиц.

Юноша лежал в проеме двери в свою спальню. Лежал он на животе, а рука была вывернута под невероятным углом. Динь опустилась на колени, выкрикивая его имя. Но когда она дотронулась до него, он взвизгнул, как раненое животное.

– Это Финн? – крикнула Динь. – Ты что, подрался с Финном?

А потом она поняла, что звуки не прекратились, а Брутал с трудом выдавил из себя:

– Он сейчас с Финном…

– Кто? Что происходит? Финн! – Динь бросилась в комнату последнего.

За наполовину открытой дверью стало тихо, и она испугалась заглядывать внутрь. А когда уже почти решилась распахнуть дверь, из нее вылетел мужчина. Выглядел он настолько дико, что она решила, что к ним в дом вломился метамфетаминовый наркот. Она присела в стороне и закрыла голову руками, но вместо того, чтобы наброситься на нее, мужик прогромыхал вниз по ступенькам. И тогда Динь увидела Финна. Его состояние было гораздо хуже, чем у Брутала. Из ужасной раны на голове шла кровь, а лицо казалось разорванным, как будто кто-то пытался вырвать у него щеку.

Динь бросилась вниз, вслед за нападавшим. Она не то чтобы знала, что делать, – просто ничего не соображала.

Линли напрягся, когда узнал, что Мисса все рассказала родителям лишь в то утро. Еще больше его напрягло то, что после рассказа дочери ее отец в полубезумном состоянии, что было неудивительно, исчез из дома и с тех пор его никто больше не видел. Но когда они с Хейверс подъехали к дому в Тимсайде и увидели возле входа полицейский патруль и «скорую помощь», инспектор испугался, что они опоздали, что случилось самое страшное и что к их куче проблем добавится еще одна трагедия.

Припарковавшись у тротуара, инспектор увидел, как молодого человека – Брутала – вывел из дома патрульный офицер. Рука юноши, во временной шине, была прижата к груди, и Линли решил бы, что его взяли под арест, если б не тот факт, что офицер подождал, пока к ним подойдет парамедик, после чего занял свое место за рулем, включив проблесковые огни. Брутала в машину посадил уже парамедик, который что-то сказал ему, пристегнул ремень безопасности и заторопился назад в дом. Машина отъехала и дважды рявкнула сиреной, чтобы очистить дорогу. Полицейский повернул на Олд-стрит, а так как этот путь не вел в участок, Линли понял, что юношу везут в ближайшее отделение экстренной помощи.

Карета «скорой помощи» осталась на месте.

– Очень плохой знак, сэр, – заметила Хейверс.

– Боюсь, что это знак смерти, сержант, – откликнулся инспектор.

Они вошли в дом. В дверях гостиной их немедленно остановил еще один полицейский. В руках у него был блокнот на пружинках.

– Дальше нельзя! – рявкнул он. – Это место преступления.

Линли и Хейверс предъявили свои удостоверения. Слова «Новый Скотланд-Ярд» не сотворили чуда, но из дома их все-таки не вышвырнули.

– Вам необходимо разрешение, если вы собираетесь помогать там, где вас никто не ждет, – заявил патрульный.

– Мы не собираемся ни во что вмешиваться, – объяснил ему Линли. – Но нам необходимо переговорить с Деной Дональдсон по совсем другому вопросу, и сделать это надо немедленно. Она здесь?

– Финн! Он добрался до Финна! – Линли увидел Динь в гостиной, где еще один патрульный снимал с нее показания. Заламывая руки, девушка бросилась к ним.

– Вы видели, кто это был? – задал вопрос Линли.

– Разве я только что не сказал вам…

Динь прервала эту тираду патрульного, заявив:

– Говорить я буду только с ними.

– Ты будешь говорить с тем, с кем тебе прикажут говорить, – огрызнулся офицер.

– Мне кажется, что такой подход контрпродуктивен, – заметил Линли.

– И это еще мягко сказано, – пробормотала Хейверс.

– Вы что, хотите, чтобы вас двоих выкинули…

– О боже! – Динь зажала рот рукой. – Он же не умер, правда? – Она смотрела куда-то им за спины.

Все обернулись. По лестнице двое парамедиков несли носилки с убранными колесиками. Над пристегнутым к ним человеком висела капельница. Третий парамедик нес в руках очень большую медицинскую сумку. Наличие капельницы внушало надежду, так же как и то, что юноша, лежавший на носилках, был укрыт простым одеялом, а не упакован в пластиковый мешок. На шее у него был воротник Шанца, голова плотно забинтована. Полудюжина пластырей-«бабочек» стягивали края раны на лице.

– Поезжайте за «скорой помощью», – негромко велел Линли Барбаре. – Думаю, что она поедет туда же, куда поехала патрульная машина. Если удастся, поговорите с мальчишкой. Но не с Финном, а с другим. Сомневаюсь, чтобы Финн смог заговорить в течение нескольких ближайших часов.

После того как Хейверс кивнула, взяла ключи от машины и вышла, Томас повернулся к Динь:

– Он жив. Кстати, Брутал уехал на патрульной машине.

– Но я видела, что он ничего не сделал! Здесь был какой-то мужик!

– Нет, нет, – быстро сказал Линли, – я не говорю о том, что его арестовали. Думаю, его отвезли в больницу. В «скорой помощи» просто не было места. Им нужен простор, чтобы заниматься Финном.

– Только не заставляйте меня рассказывать его матери о том, что произошло! – попросила Динь. – Прошу вас, не заставляйте!

– Об этом вы можете не беспокоиться. На такой случай существуют стандартные процедуры, и ваша беседа с любым из родителей в них не входит.

– Если вы уже закончили… – со значением произнес патрульный офицер.

Однако инспектор не собирался покидать своего места.

– Я уже говорил вам, что мне необходимо переговорить с Деной, – повторил он офицеру. – Боюсь, что это не может ждать. Вопрос пойдет совсем о другом, но, возможно, это как-то связано с тем, что произошло здесь… Мы с сержантом Хейверс только что приехали после разговора с Миссой, – пояснил он Динь. – Она рассказала нам о нападении.

– Об этом что, уже кому-то известно? – взвился патрульный офицер. – Да что здесь, черт побери, происходит?

– Это связано с изнасилованием, которое произошло в данном доме в прошлом декабре, – пояснил Линли и снова обратился к Динь: – Получается так, что ее бабушка вытянула из нее эту историю и заставила рассказать все родителям. Я должен задать вам один вопрос, Динь: вы видели, что здесь сегодня произошло?

– Меня не было дома… – Девушка всхлипнула, голос у нее задрожал. – Брутал… Он был на полу, а из комнаты Финна были слышны… Там было очень шумно. Я подошла к двери, и… – Ее глаза наполнились слезами. – Понимаете, я была у Фрэнси. Я не думала, что кто-то… Мы же никогда не запираем дверь – ключи потеряны бог знает когда. Обычно мы запираем двери собственных комнат, но не сам дом. Именно поэтому вы в прошлый раз так легко к нам проникли. Финн тогда чуть с ума не сошел, и его Па сказал, что со всем разберется, и я думала, что все мы решили – по крайней мере, так решила я…

Динь вдруг остановилась, как будто ее поразило громом. А потом неожиданно стала тянуть себя за щеки, словно хотела выцарапать глаза, и завизжала:

– Это я во всем виновата! Я! Только я не знала я не понимала я сбежала потому что смогла а она нет только я не знала и не моя вина что я не знала… Вот.

– Какого черта она несет? – задал вопрос патрульный. – Я хочу, чтобы вы побыстрее убрались отсюда. Тогда я смогу получить от нее нормальную информацию.

Линли повернулся к нему, удивившись, откуда так неожиданно взялась вся его злость. Только теперь он заметил, насколько молод полицейский, насколько он неопытен, насколько непростительно плохо проинформирован.

– Отойдем-ка в сторонку, офицер, – предложил он.

– Я не собираюсь выслушивать приказы от…

– Я сказал – отойдем.

Эти слова прозвучали громче, чем хотел Линли. В них слышалась сталь. Впервые в жизни Томас стал похож на своего отца – последнего человека в мире, на которого он хотел походить. Инспектор вывел офицера из дома и теперь уже негромко, но все с тем же металлом в голосе заговорил:

– У нас уже есть убийство, изнасилование, а теперь еще и нападение с попыткой убийства. – Это он произнес прямо в лицо офицеру. – Все эти преступления так или иначе связаны с одними и теми же людьми. Так вот, если вам пришло в голову помешать расследованию, которое ведет полиция Метрополии, лишь потому, что я потоптал вашу делянку, то советую вам хорошенько подумать, прежде чем примете решение. И речь здесь не о том, кто сейчас на своей территории, а кто нет, – это вам понятно? Речь идет о жизнях людей, подвергающихся риску, и, поверьте мне, я с громадным удовольствием запишу ваши данные и прослежу, чтобы ваша карьера в полиции завершилась уже на следующей неделе. Я ясно выражаюсь? У вас есть какие-нибудь вопросы? Если есть, то задавайте их сейчас, потому что с этой минуты, если вы захотите остаться в доме, вам придется держать рот на замке.

Офицер открыл было рот, но мгновенно закрыл его, как только Линли произнес:

– Слушаю вас. Что конкретно вы хотите сказать?

Оказалось, что ничего, потому что мужчина вернулся в дом, где прошел в гостиную. Там он стал сбоку от телевизора по стойке, смутно напоминающей ту, по которой встают после команды «смирно!», и позволил наконец Линли поговорить с Динь.

Но начать разговор инспектору никак не удавалось, потому что не успел он войти в гостиную, как Динь бросилась к нему со словами: «Я не смогу сказать его маме. Пожалуйста, не заставляйте меня».

– И родители Финна, и родители Брутала будут проинформированы или полицией, или сотрудниками отделения экстренной помощи. Вы здесь ни при чем. – Линли указал рукой на потертую и покрытую пятнами софу и, когда девушка уселась на нее, присоединился к ней. Другим вариантом было сесть на один из нескольких больших, набитых шариками мешков, но инспектору не очень понравилась мысль о том, как он будет выбираться из него после окончания разговора.

– Вы видели человека, который избивал Финна?

– Я видела его со спины, – со слезами в голосе ответила Динь. – У него в руках была кочерга. – Тут она указала на кованую стойку, на которой висели каминные принадлежности. Кочерги среди них не было, так что она, возможно, исчезла вместе с мужиком, выбежавшим из дома. – Он уже избил Брутала и стоял над Финном. – Глаза Динь расширились от осознания, и она воскликнула: – Но ведь Финн знает карате! Он все время талдычил, что его руки – это смертельное оружие; так почему же он не воспользовался карате?

– Возможно, он не так хорош, как рассказывал, – сказал Линли. – А может быть, ему не хватило времени. Он мог крепко спать, когда кто-то на него набросился… Вы узнали этого мужчину? Или это был юноша, кто-то из сокурсников Финна?

Динь отвернулась с таким видом, с каким люди обычно стараются припомнить все подробности преступления.

– Это был мужчина, а не студент, – сказала она. – Он старше нас.

– А это не мог быть отец Миссы Ломакс?

– Я никого из ее семьи не знаю, кроме бабушки, потому что Мисса живет… то есть жила у миссис Ломакс, когда училась в колледже. Я никогда не видела ее отца.

– А вы сможете узнать его по фото?

Динь сказала, что не знает. Она знала лишь, что мужчина, должно быть, услышал ее, когда она бежала к Бруталу, или, может быть, ему показалось, что Финну пришел конец. В любом случае через мгновение он уже летел мимо нее к лестнице, а Финн… Он лежал там, и его голова была вся в крови, и когда Динь выбежала из дома, то смогла набрать 999. «Я слишком боялась оставаться внутри, – пояснила она, – потому что там могли быть другие, а я была совсем беззащитной».

– Только никому не говорите, – девушка понизила голос. – Я же должна была сделать искусственное дыхание, или что там еще, но испугалась и подумала, что это метамфетаминовый наркот, который хочет нас ограбить, только грабить у нас нечего.

– Есть серьезные подозрения, что этот мужчина не был наркоманом, – сказал ей Линли. – И искал он не лекарства или что-то, что можно обменять на наркотики. Он искал именно то, что нашел: Брутала и Финна. Сейчас я попрошу этого офицера… – Линли указал на патрульного, все еще стоявшего по стойке, которую он принял раньше, хотя инспектор видел, что он тоже делает записи, – привезти сюда фотографии от миссис Ломакс, чтобы вы могли посмотреть на них. А пока я позвоню вашей матери.

– Зачем? – Казалось, что Динь охватил смертельный ужас.

– Затем, что мы сейчас находимся на месте преступления. И скоро сюда прибудут офицеры для сбора улик. Кроме того, я не могу оставить вас здесь одну после всего того, что случилось. – Тут Томас вытащил свой мобильный и попросил Динь продиктовать номер ее матери.

– Но Ма заставит меня… – пыталась протестовать девушка.

– Я все ей объясню, – прервал он ее. – Она не будет сердиться. Никто не будет сердиться на вас, Динь.

– Я не хочу домой. Умоляю, не отправляйте меня домой!

– Это ненадолго, пока эксперты не соберут все улики. Обещаю, что ваша мама поймет все как надо. – Он ввел номер мобильного и, пока слушал гудки, сказал Динь: – Я обязательно объясню ей, что все, что произошло здесь сегодня, не имеет к вам никакого отношения. – Линли подождал, пока ему ответил женский голос, а потом прикрыл трубку рукой и добавил: – Но это будет неправдой, не так ли, Динь? И то, что я скажу вашей маме, когда она за вами приедет, будет зависеть от того, что вы расскажете мне после того, как я закончу этот звонок.

Конечно, это было нечестно – ставить условия девочке, находящейся в таком состоянии. Но честная игра давно осталась где-то за горизонтом и пребудет там до тех пор, пока он не доберется до сути всего, что произошло в Ладлоу после декабря прошлого года.

Томас заверил мать Динь – которую звали, как оказалось, миссис Уэлсби, а не миссис Дональдсон, – что, хотя с ее дочерью всё в порядке, в доме, в котором она живет в Ладлоу, произошло нечто, что требует, чтобы ее на пару дней забрали домой. Не смогла бы миссис Уэлсби приехать как можно скорее? Сама Динь поговорить с ней не сможет, потому что ее сейчас нет. Но она будет ждать приезда мамы.

Закончив разговор, Линли посмотрел на Динь.

– А теперь расскажите мне о завершении осеннего семестра, о празднестве и о том, что случилось после него.

До больницы им удалось добраться так быстро лишь потому, что Кловер организовала патрульную машину. Она нашла офицера, согласившегося мчаться по дороге так, будто его преследовал сам дьявол, с включенными сиренами и проблесковыми маячками. Притормозил он только у входа в отделение неотложной медицины, где они выбрались из машины и направились к дверям.

– Мой сын, – сказал Тревор женщине, сидевшей за стойкой в приемном отделении. А когда она не сразу обратила на него внимание, грохнул кулаком по стойке и повторил: – Где мой сын?

Потом рядом с ним оказалась Кловер, и краем глаза он увидел, что она держит в руке свое полицейское удостоверение. На ней была форма, так что это казалось лишним. Но когда Кловер произнесла: «Заместитель главного констебля Кловер Фриман. На нашего сына напали в Ладлоу», на них сразу же обратили внимание. Приемный покой встал по стойке «смирно».

– Джордж, тот коп все еще у тебя? – спросила женщина в телефонную трубку. – Тут подъехали родители того парня… Имя? Как вас зовут? – переспросила она у Кловер.

Та посмотрела на нее таким взглядом, будто хотела сделать ей замечание, потому что уже назвала свое имя и должность.

– Кловер Фриман. Тревор Фриман. Нашего сына зовут Финнеган, – сдержавшись, повторила она.

– Фриман, – повторила женщина в трубку. – Хорошо, я им скажу. – Она повернулась к Кловер: – Сейчас сюда спустится офицер и поговорит с вами.

– А почему мы не можем его увидеть? Что с ним случилось?

Тревор хорошо понимал паническое состояние жены. Кловер прекрасно знала, что если к родственникам выходит офицер, чтобы «поговорить», значит, дело пахнет керосином.

Ждать им пришлось не больше двух минут, но время для них замедлилось, как в ночном кошмаре. А потом появился человек, которого он никак не ожидал увидеть в больнице. Это была женщина по фамилии Хейверс, детектив-сержант из полиции Метрополии. В руках у нее был блокнот, словно она собиралась снимать с них показания, чего – Тревор это знал – Кловер ни за что не допустила бы.

– Он жив, – сообщила она, подойдя. Тревор был так благодарен ей, что испугался, что у него сейчас подогнутся колени.

– Что случилось? – спросила Кловер. – Он сильно пострадал?

– Не знаю, насколько серьезны его травмы. – Казалось, что сержант старается говорить с ними, как можно более тщательно подбирая слова. – Что же касается произошедшего, то это похоже на типичное незаконное вторжение. Мой командир сейчас с девушкой, которая первая сообщила об этом, и там еще один полицейский.

– Газ Раддок? – уточнила Кловер.

Хейверс нахмурила брови – казалось, что она не только не ожидала этого вопроса, но он показался ей слишком изобличающим.

– Нет, не Раддок, – ответила она. – Это патрульный офицер, которого вызвали из центра. Я говорила с другим парнишкой – с соседом по дому. Вы ведь его знаете, да? По его словам, на него напал какой-то мужик, размахивавший то ли кочергой, то ли металлическим прутом, он точно не знает. Паренек считает, что преступник проник в дом через парадную дверь, которая была не заперта.

– Боже! А почему они не заперли эту гребаную дверь? – воскликнул Тревор.

– Дети. Да. Так вот, это было вторжение в классическом понимании этого слова. Юноша, – тут Хейверс заглянула в свой блокнот, – его зовут Брюс Касл. Он вышел из комнаты в туалет, а этот мужик стал размахивать своей кочергой прямо перед ним. Парень инстинктивно поднял руку, чтобы защититься, и получил по полной. Рука оказалась раздробленной. Он закричал вашему сыну, чтобы тот позвонил в «три девятки», но прежде чем это произошло, ворвавшийся был уже в спальне Финнегана и напал на него. – Сержант подняла голову вверх, и на мгновение Тревор решил, что она уже закончила. Но Хейверс внимательно осмотрела их и добавила: – Брюс сказал, что мужик кричал что-то о том, что его дочь подпоили, а потом раздели и изнасиловали…

Из всего этого Тревор услышал только слово «изнасиловали». Он посмотрел на Кловер. В голове у него раздался какой-то шум, и десятки разрозненных фактов вдруг встали на свое место. Так вот что старалась скрыть Кловер… Именно об этом она узнала двадцать шестого февраля. Это действительно требовало интенсивного перезвона между ней и Раддоком. И с тех пор она пыталась с этим бороться.

Тревор вернулся к действительности как раз вовремя, чтобы услышать, как Кловер говорит: «…о своей дочери? Значит, преступник был взрослым человеком? Брюс смог описать его?»

– Довольно подробно. Думаю, что он его опознает, когда мы его возьмем.

– Вы знаете, кто это был, – резким голосом произнесла Кловер.

Какое-то время Хейверс молчала, как будто оценивая тон ЗГК.

– Так как мужик кричал об изнасиловании своей дочери, думаю, что, узнав имя дочери, мы узнаем и имя нападавшего, – сказала она наконец.

– Вы что, хотите сказать, что мой сын… что наш сын… – начал Тревор, взяв себя в руки.

– Вы уже сняли с Финнегана официальные показания?

– С ним все еще работают медики.

– А эта девушка, которая звонила?

– Я уже сказала, что с ней мой командир. Это та девушка, которая жила в том же доме.

– А она…

– Спасибо, сержант, – прервала мужа Кловер.

Тревор почувствовал, что гнев, словно обручем, сжимает ему голову все сильнее и сильнее, и не только из-за этого публичного пренебрежения со стороны жены, но и из-за того, что он сам уже много раз позволял такому случаться, что и привело их в конце концов туда, где они сейчас стояли.

– Могу я спросить вас, как вы оказались на месте преступления? – поинтересовалась Кловер.

И опять последовала зловещая пауза, во время которой сержант постукивала карандашом по своему блокноту. Тревор стал замечать жизнь отделения неотложной помощи, которая разворачивалась вокруг них: по коридору поспешно катили еще одни носилки, женщина-индианка выкрикивала кому-то названия медицинских препаратов и процедур.

– Мы с моим командиром приехали поговорить с девушкой, – услышал он наконец. – С Деной. Ее еще называют Динь. Вы ее знаете?

– Поговорить об изнасиловании? – уточнил Тревор.

– Мы с ней встречались, – вмешалась Кловер, – но знаем ее не очень хорошо. Она тоже подверглась нападению?

– Когда все это началось, ее не было дома. Она вернулась в самый разгар схватки.

– Благодарю вас, сержант. – Повернувшись к Тревору, миссис Фриман сказала: – Милый, пойдем поговорим с медиками.

Она взяла мужа за руку, и они направились обратно к стойке приемного покоя.

– «Милый, пойдем поговорим…» – на ходу передразнил ее Тревор. – И это все, что ты смогла вынести из этого разговора?

Кловер отошла в сторону и почти притиснула мужа к стене. Когда она заговорила, ее голос сел от ярости.

– Я не собираюсь здесь ни во что вмешиваться и тебе тоже не советую. Мы должны понять, что произошло, и…

– Да нам же только что сказали, что произошло, твою мать: кто-то ворвался в дом к Финну, и этот кто-то уверен, что его дочь изнасиловали. Или ты пропустила это мимо ушей? – Когда Кловер отвела взгляд, Тревору захотелось силой заставить ее посмотреть ему в глаза. Но вместо этого он сказал: – Ты ведь от этого пыталась его защитить, нет? Вместе с Газом, и вот уже несколько месяцев. Ты считаешь, что Финнеган решил подпоить девочку, а когда она стала совершенно беспомощной – изнасиловал. То есть ты веришь, что наш сын…

– Прекрати. Прекрати немедленно, – прошипела Кловер, развернувшись в его сторону. – Ты хоть представляешь себе, как часто такое случается? Ты сидишь в этом своем драгоценном фитнес-центре и совершенно ничего не знаешь о том, что происходит в мире. Так вот, позволь я расскажу – это происходит повсеместно. Безмозглые девицы, которые слишком много пьют, и не менее тупоголовые сосунки, которые этим пользуются. Иногда речь идет просто об алкоголе, а иногда и о кое-чем еще. Иногда в него подмешивают таблетки для ускорения процесса… Ты что, правда этого не понимаешь?

– Я понимаю только то, что ты считаешь Финна вполне способным на такой поступок.

– Считаю, потому что это случается сплошь и рядом! – Жена говорила с яростью, и по выражению ее лица Тревор понял, что она готова кулаками вбить ему в голову эту мысль. – Одни идеальные мальчики договариваются с другими идеальными мальчиками и придумывают план или читают о чем-то подобном в Сети и начинают думать: «А почему бы и нам не попробовать?» И вот они принимают решение и совсем не думают о последствиях, потому что молодежь в их возрасте никогда не думает о последствиях своих действий. А когда они совершают нечто подобное, нечто находящееся за гранью добра и зла и об этом становится известно – их жизнь разлетается на мелкие осколки. И я сейчас говорю и о его жизни, Тревор, о жизни Финнегана. Хоть теперь ты это понял? И мы – ты и я, его родители, – ничего не сможем сделать, чтобы защитить его, если ему предъявят такие обвинения. Конечно, мы найдем ему адвоката и постараемся на все сто процентов убедиться – а это еще под вопросом, как и всегда, позволит ли он нам в этом убедиться, – что он ничего и никому больше не скажет ни под каким видом. Но это всё. А если то, в чем его обвиняют, будет подтверждено вещественными доказательствами – и поверь мне, что на свете не существует девочки, которая мечтала бы, чтобы ее насильно трахнули в задницу, так что доказательства обязательно отыщутся, – адвокат тоже ничего не сможет сделать, потому что в мире не существует адвокатов, которые могли бы оспорить результаты тестов ДНК, какими бы хорошими они ни были.

Тревор выслушал все это – и ничего не услышал, потому что жизнь вокруг него замерла, как только он услышал о содомии. По-видимому, Кловер поняла это по его реакции.

– Да, – сказала она, – ты не ослышался. Именно это и произошло. Теперь ты доволен?

– А откуда, черт побери… – Тревор облизал губы; они были как наждачная бумага. – Откуда, твою мать, тебе все это известно? Боже, Кловер, Финн что, сам тебе все рассказал?

Женщина долго смотрела на стену у него за спиной.

– Йен Дрюитт передал доказательства Газу, – произнесла она наконец.

– Дрюитт?

– Дрюитт. Ну, теперь ты понимаешь, что происходит?

Как только патрульный офицер отправился к миссис Ломакс за фотографиями, инспектор Линли отвел Динь наверх, чтобы она смогла собрать свои вещи. Девушка знала, что ее мать примчится из Мач-Уэнлока, чтобы забрать ее в Кардью-Холл, и понимала: ей надо как можно активнее сотрудничать с детективом, чтобы не угодить туда навечно. Поэтому она посмотрит на фото, которые привезут от бабушки Миссы, и если на каком-то из них окажется папаша Миссы, она обязательно его покажет, если только он окажется тем человеком, который сломал руку Бруталу и раскроил череп Финну. Что же касается самого Кардью-Холла, то объяснение, которое она нашла своим ночным кошмарам, практически ничего не изменило. Ей все еще чудилось обнаженное тело отца, висящее на прикроватном столбе. И все те мысли, все эти годы заставлявшие ее поступать так, как она поступала, никуда не делись. Поэтому то, что она будет жить там с мамой и отчимом, пока не прояснится здесь, в Ладлоу, было само по себе достаточно печально. А вот с тем, что там придется жить до тех пор, пока она не поступит в универ, Динь не смогла бы смириться ни за что на свете.

Пока они поднимались по лестнице, Линли предупредил ее, что надо быть очень осторожной и ни к чему не прикасаться. «На всем, включая поверхности, – пояснил он, – могут быть следы». Когда они вошли в комнату, инспектор прежде всего попросил Динь осмотреться и убедиться, что все находится на своих местах. Когда она подтвердила, что в комнате ничего не изменилось, он протянул ей пару перчаток из латекса и сказал, что она может взять с собой три перемены одежды. У Динь был мешок, в который она постаралась как можно быстрее запихнуть необходимые ей вещи. Инспектор спокойно ждал, но Динь чувствовала, что он следит за каждым ее шагом. Когда она посмотрела в его сторону, выражение его лица сказало ей, что, хотя он и способен на сострадание, в друзья его записывать рано.

Динь собрала свои пожитки, и они вышли на улицу. Здесь остановились на бетонной площадке, на которой они с Бруталом оставляли свои велосипеды и которую громко называли палисадником. Девушка была рада выйти на свежий воздух, а вот то, что на противоположной стороне улицы собралась небольшая толпа, ее расстроило.

В толпе стоял мужчина; в нем Динь признала их соседа. Когда они с Линли вышли из двери, он быстро пересек улицу. Полицейской ленты нигде не было видно – то ли ни у кого не хватило на нее времени, то ли копы не возили ее в своих машинах, – поэтому мужчина свободно прошел на участок. Неожиданно Динь вспомнила его имя – его звали мистер Киган.

– Сэр, это место преступления, – остановил его Линли. – Вам надо вернуться на противоположную сторону улицы.

Мистер Киган объяснил, что у него есть важная информация. Он как раз удобрял свои розы – вон там, указал он на крохотный палисадник возле ближайшего дома – и видел, как преступник выбежал из дома и бросился в сторону Олд-стрит. А в руках у него была палка или что-то в этом роде. Мистер Киган не смог рассмотреть поточнее, потому что мужик уже отбежал достаточно далеко, а очки для дали он не успел надеть, но, что бы мужик ни нес в руках, он, скорее всего, перебросил это через стену прямо в реку. И сейчас, вполне возможно, это что-то покоится на дне реки или, может быть, валяется на берегу.

– Я телик часто смотрю, – добавил мистер Киган. – Так что вам, ребята, надо будет поискать. Но, конечно, не девушке. Вам и другим копам.

Линли вежливо поблагодарил его, сказав, что его информация им очень поможет. Как только прибудут эксперты-криминалисты, они обязательно осмотрят место.

Было видно, что мистер Киган чрезвычайно доволен собой – не просто как гражданин, выполнивший свой долг, но и как человек, внесший неоценимый вклад в работу полиции по выяснению обстоятельств произошедшего в доме.

Он вернулся на противоположную сторону улицы, чтобы продолжить наблюдать за тем, что, по его мнению, должно было произойти дальше, а Динь сказала:

– А вы не знаете, Финн… с ним все будет в порядке?

Казалось, что Линли ждет, пока мистер Киган смешается с толпой зевак, прежде чем ответить.

– Мой сержант позвонит мне, как только будут какие-то новости… Расскажите мне о том, как закончился семестр в декабре. И постарайтесь ничего не упустить.

– Но вы же сказали, что Мисса…

– Мы должны выслушать все версии, Динь. Сержант Хейверс поговорит с Брюсом – то есть с Бруталом – в больнице. А если будет такая возможность, то и с Финном.

– Чтобы узнать, кто вам врет…

– Чтобы иметь всю возможную информацию.

Динь рассказала ему все, как она запомнила. Было большое сборище студентов в «Харт и Хинд» в заснеженную ночь. На дворе стоял собачий холод, но Джек Корхонен – это местный бармен – всегда выставляет нагреватели для курильщиков и для тех, кому не хватило места внутри, ибо не хочет терять деньги. Они приехали достаточно рано, и им достался столик в помещении – по крайней мере, Брутал занял его пораньше, – а Финн пришел минут через сорок пять…

– А как вы туда добрались?

Динь пояснила, что бабушка Миссы вызвала такси из-за погоды, чтобы им не пришлось волноваться по поводу того, как добраться до дома после окончания вечера, если они… ну… если они будут навеселе. Миссис Ломакс хотела, чтобы Мисса повеселилась, потому что она только и делала, что училась и – хотите честно? – была вся из себя такая чопорная и правильная, и ей давно уже пора было расслабиться. Динь и сама так думала, и ей показалось, что бабушка Миссы придерживается такого же мнения.

– Я думаю, что она вообще никогда не была в пабе, – сказала Динь. – Это я о Миссе. Кажется, у нее отец алкоголик. Она об этом не распространялась, но мне так показалось, а один раз она проговорилась и о своем дяде. Так что она здорово беспокоилась о том, как выпивка может повлиять и на нее тоже. Поэтому никогда не пила. Я имею в виду спиртное. Никогда.

– А что же такого особенного произошло в тот вечер?

– А мы хотели – то есть я и Брутал, – хотели, чтобы она расслабилась. Так, хохмы ради. Только мы не думали ничего такого. Да и ее бабушка тоже хотела, чтобы она немного зажгла. Она так и сказала. Вроде «зажги там» или что-то в этом роде. Понимаете, Мисса всю жизнь только училась, и поэтому, конечно, ее оценки были офигительными. Ну и еще, как мне кажется, этот ее молодой человек…

– Из колледжа?

– Нет, нет. Не из колледжа. Это был ее «домашний» молодой человек. Они должны были отдохнуть друг от друга, пока Мисса ходит в колледж, но это не сработало, потому что он звонил ей практически каждый день и писал тоже… я не знаю… может быть, раз по шесть на дню?

– А как она к нему относилась? Она вам говорила?

– Да нет. Знаю только, что ее Ба не была от него в восторге. Однажды, когда он позвонил, у Миссы вырвалось что-то вроде «слава богу, что я не у Ба». Такое впечатление, что все у нее в семье хотят, чтобы она… ну, я не знаю, как это сказать… встретила кого-то, что ли? Но ведь это же было невозможно, если б только она от него не освободилась, хотя бы на какое-то время, правда? – Динь все еще держала в руках свой мешок с вещами. Сначала она опустила его на землю, а потом взяла вновь, потому что поняла, что ей надо чем-то занять руки, а мешок для этого вполне подходил.

– Но, по-любому, мы с Бруталом хотели добиться именно этого, – сказала Динь. – Хотели, чтобы она поняла, что в жизни много веселья и надо не стесняясь этим пользоваться. Поэтому мы договорились, что начнем с сидра и посмотрим, понравится ли он Миссе. И он понравился, так что все шло к тому, что у нас будет веселенький вечерок, если бы Брутал не облажался…

– Облажался?

– Простите. Он продолжил беспрерывно подливать ей сидр – не успевала она выпить одну пинту, как перед ней сейчас же появлялась следующая. А когда появился Финн, он присоединился к нам – только он пил «Гиннесс», а не сидр, – и мы все нажрались до потери пульса. И такими и сидели, пока не появился Газ Раддок. – Вспоминая тот вечер, Динь крутила в пальцах лямки мешка. Она понимала, какая ответственность лежит на ней за произошедшее, и в то же время не хотела отвечать за это. – Думаю, он приехал, чтобы проверить Финна, или что-то в этом роде, потому что, когда Финн его увидел, у него… вроде как мозг вынесло. А потом Газ увидел меня, понял, в каком я состоянии, и сказал: «Ах, если так, то я отвезу тебя домой к матушке», потому что ей якобы уже давно пора узнать, чем я занимаюсь в Ладлоу.

– Он что, действительно собирался отвезти вас домой или это больше походило на то, о чем вы рассказывали нам вчера?

– Думаю, на этот раз все было серьезнее, потому что он упомянул мою матушку. Но для того, чтобы у него все получилось, ему надо было развезти по домам всех остальных, поскольку иначе это выглядело бы очень странно – все в дупель пьяные, а выбирает он меня одну… Поэтому он забрал нас всех. Но сзади места всем не хватило, и он посадил меня на переднее место, откуда мне удалось сбежать, когда мы приехали в Тимсайд. Всех остальных он запихнул в дом…

– И Миссу тоже?

– Думаю, что в таком состоянии ей не очень хотелось показываться бабушке на глаза, только я тогда об этом не знала – и попыталась как можно быстрее смыться. Я просто не хотела… не хотела, чтобы… ну… с ним.

– И куда же вы побежали?

– Было скользко из-за снегопада и все такое, и я знала, что если он побежит за мной, то легко догонит, поэтому нырнула в магазин ковров. В тот, что дальше по улице. – Динь махнула рукой куда-то в сторону. – Там как раз стоят мусорные контейнеры на колесиках, вот за ними я и спряталась. Но было зверски холодно, да и снег опять пошел, поэтому я пробыла там минут пятнадцать. Может быть, двадцать. Что-то в этом роде. А когда терпеть больше не было сил, подошла к тротуару и заглянула за угол, но патрульной машины перед домом уже не было, поэтому я пошла в дом.

– И Мисса была там, в гостиной на софе?

– Не знаю, – ответила Динь. – Я туда даже не взглянула. Подумала, что она позвонила этому парню-таксисту, который вез нас до Куолити-сквер. У нее же была его карточка. Так что я решила, что она уехала домой. Поэтому, придя домой, я сразу же побежала наверх.

– Значит, вы увидели ее на следующее утро, – предположил Линли.

– И даже не тогда. Понимаете… утром ее не было. Она все-таки… она, должно быть, позвонила этому таксисту, как я уже сказала, потому что утром ее не было.

Линли отвернулся. До этого он все время не отрываясь смотрел девушке в лицо, как будто пытался что-то на нем прочитать. Это делалось намеренно, чтобы Динь была убеждена: рано или поздно, но он все равно узнает правду. Пока она ждала его следующего вопроса, к дому подъехал белый микроавтобус, из которого выпрыгнули три парня, подошли к его задней двери, открыли ее и стали натягивать на себя белые комбинезоны. Динь видела достаточно детективов по телевизору, чтобы сообразить, что это прибыли эксперты-криминалисты. Инспектор попросил ее подождать, подошел к людям в белом и перекинулся с ними парой слов, после чего возвратился к Динь. Вскоре после этого первые двое экспертов исчезли в доме с впечатляющими по размерам ящиками с инструментами в руках, а третий натянул желтую полицейскую ленту так, как ее всегда натягивали по телевизору.

Когда все трое экспертов скрылись в доме, Линли вновь обратился к Динь:

– Когда Мисса рассказала вам о том, что с ней произошло?

– Через несколько дней. Я видела, что-то случилось, и когда она мне все рассказала, то подумала, что это был Брутал. Ведь это же он накачивал ее сидром, правда? И он знал, что после этого она совсем развалится. А у него… у Брутала, есть такая черта: он просто не может пропустить ни одной юбки.

– А помимо этого что-то еще намекало на то, что это сделал Брутал?

Динь пришлось отвернуться. «Наверное, это из-за его глаз», – подумала девушка. Он был симпатичным мужчиной, но его глаза заставляли человека… Девушка не знала, как это сказать, – они были глубокого карего цвета, и они заставляли ее говорить правду. Когда она вновь посмотрела на инспектора, его глаза все еще ждали.

– Когда я поднялась к себе в комнату, он был там.

– Брутал?

– Мы почти все ночи спали вместе, вот он и был там, как и всегда. Когда я вошла, он проснулся, и ему, как обычно, захотелось секса. Только мне не хотелось. Какое-то время он злился, а потом мы заснули. А позже я проснулась и… В общем, его рядом не было. А после того как Мисса мне все рассказала… Я решила, что это был Брутал, только потом оказалось, что он просто пошел в туалет, отключился там и всю ночь проспал возле стульчака. Он сказал, что в какой-то момент ночью проснулся, потому что Финн писал через него и делал это не очень аккуратно. И смеялся этим своим смехом, типа «ага, попался!», которым Финн всегда смеется. Только, понимаете, тогда я ничего этого не знала. Знала только, что, когда проснулась, Брутала рядом не было.

– И вы не стали его искать?

– Мне это и в голову не пришло. С какой стати? И только когда Мисса мне все рассказала, я кое-что поняла. То есть я подумала, что что-то поняла. Но уверенности у меня никакой не было. А Мисса ничего не знала.

– Мисса объяснила нам, что все рассказала мистеру Дрюитту. Он видел, что с ней произошло что-то очень нехорошее, и в конце концов выведал у нее всю эту историю. Кажется, она вообще не хотела, чтобы кто-то об этом знал, потому что считает, что это лишь ее вина. А как же вам удалось разговорить ее?

– Ах, это… Наверное, так же, как и мистеру Дрюитту. А потом, она еще чувствовала себя очень виноватой из-за моего топа, потому что знала, что он дорогой, а денег на одежду у меня не так уж и много.

– Из-за вашего топа? – Казалось, инспектор окончательно запутался.

Динь пришлось объяснить ему, как она одолжила Миссе одежду на тот вечер и даже купила ей выпендрежный лифчик в качестве рождественского подарка. На Миссе были ее собственные трусики, колготы и все такое, а вот юбка и топ принадлежали Динь.

– У Миссы вообще ничего не было, что можно было бы надеть на вечеринку, если вы меня понимаете, поэтому-то я с ней и поделилась. Она знает, что я сама себе покупаю одежду лет с одиннадцати. И люблю, чтобы вещи всегда были в порядке. Когда она их возвращала, то сначала извинилась за то, что топ был порван, а потом расплакалась.

– И все вам рассказала.

– Она была не… я не знаю, как сказать. Но по этому топу, который, как я сразу поняла, можно было починить, уж точно так убиваться не стоило. И вот она все мне рассказала, после того как я сказала ей, что топ можно зашить и он будет как новый и что всё в порядке, но она не переставала плакать, а я все спрашивала ее, и у нее все это вылезло. Но она попросила меня «пожалуйста, ну пожалуйста» ничего никому не говорить, потому что была так… наверное, унижена? На ее месте я чувствовала бы себя точно так же. И я обещала не говорить и убрала вещи в шкаф, но никак не могла прекратить думать о том, что Брутал… Ну, вы меня понимаете. А потом она поговорила с диаконом, и он попросил, чтобы она отдала ему то, что на ней было надето, – для проверки. И вот здесь – мне очень жаль, но я соврала. Потому что… понимаете, я бы не смогла смириться с тем, что это был Брутал. Просто не смогла бы. И я наврала, хотя и понимаю, что это плохо, но тем не менее… Я сказала ей, что выбросила топ в мусор, а юбка, после того что случилось, оказалась такой заношенной, что ей была необходима химчистка.

– Но в реальности все было по-другому?

– Я сохранила и то и другое – и юбку, и топ. А потом в один прекрасный день здорово разозлилась и швырнула их в физиономию Бруталу.

– А вы не знаете, что он с ними сделал? Например, вынес их из вашей комнаты?

– Да нет, я швырнула их в его комнате, а не в своей… – Динь не хотелось ударяться в подробности, поскольку инспектору стало бы понятно, насколько тупой была их долгая связь с Бруталом. Поэтому она продолжила: – Понимаете, Брутал притащил домой эту девицу, а до этого он никогда такого не делал. А я его все это время прикрывала, потому что, как уже сказала, боялась, что это он так поступил с Миссой. И вот в один прекрасный момент он в доме трахает… ой, простите… занимается этим с какой-то неизвестной девицей и оставляет ее на ночь, и это прямо у меня на глазах! У меня просто мозг вынесло. Поэтому я собрала вещички и стукнула к нему в дверь. И швырнула их ему, а еще заорала о том, как я его защищала все это время, когда легко могла передать топ копам. И юбку тоже. Наверное, после этого он их вышвырнул, но я не знаю.

Линли кивнул и посмотрел на дом. А потом – на древние карманные часы. И попросил:

– Отведите меня в его комнату, Динь.

Что она и сделала.

После того как Финна перевели из отделения «скорой помощи» в обычную палату, Тревор сказал жене, что проведет ночь у постели сына. Было уже десять вечера. Он сказал Кловер, что хотя бы один из них должен хорошо отдохнуть, дабы иметь ясную голову на тот случай, если завтра с утра надо будет принимать какие-то важные решения относительно лечения Финна. Если что-то изменится, то он сразу же позвонит ей. И если Финн придет в себя – тоже. Хотя, как им сказали, последнее было маловероятно – по крайней мере, ночью. А что касается выздоровления Финна, то у него может случиться частичная потеря памяти, но это будет понятно, только когда он полностью придет в себя; скорее всего, она будет временная.

Сначала Кловер не хотела уезжать, но Тревору удалось убедить ее, что в этом есть смысл. ЗГК решила посадить возле двери сына полицейского, на тот случай, если нападавший решит вернуться, и хотя сам Тревор не думал, что это необходимо, спорить он не стал. Так как о происшествии им рассказывала женщина-детектив из полиции Метрополии, то с большой долей вероятности можно было предположить, что она все еще ошивается где-то неподалеку, а Фриману совсем не хотелось, чтобы она добралась до Финна.

Уезжала Кловер взвинченной до предела. Тревор попытался убедить себя, что это естественно. Он старался не думать о возможных причинах такого ее состояния, поскольку не хотел, чтобы его лицо выражало хоть что-то, кроме беспокойства о ее крайней усталости, и желания, чтобы она поутру была в форме, на случай каких-то серьезных решений. Однако в действительности ему просто хотелось оказаться с сыном наедине, когда – и если – тот придет в себя. Тревор все еще пытался принять то, во что Кловер, по-видимому, действительно верила, – что Финн способен совершить акт анального секса с девушкой.

Прежде чем им разрешили увидеть сына, Тревор настоял на том, чтобы Кловер в деталях описала ему вероятное преступление. Теперь он знал, что студенты в тот вечер здорово напились в пабе и что произошло это в конце декабря, сразу же после экзаменов, что их отвез домой Газ Раддок и что одна из девушек – Дена Дональдсон – сбежала, а уже позже кто-то напал на вторую девушку, которая в отключке лежала на софе в гостиной. Закончив рассказ, Кловер спросила:

– Ну, теперь ты понимаешь, что меня так волновало все это время?

Тревор ответил, что понимает. Однако когда он попытался объяснить, что Финн был не тем человеком, который мог совершить подобное, Кловер подняла руки вверх и отказалась продолжать разговор.

Тревор молча сидел в палате Финна. Час за часом проходил без всяких изменений. Несколько раз в палату заходил сотрудник больницы, чтобы проверить жизненные показатели юноши, а когда полицейская заняла свой пост перед дверью, она засунула голову внутрь и сообщила Тревору, что все хорошо, хотя он не понял, что это должно означать. Так что Фриман остался наедине со своими мыслями, думая лишь об одном – неужели он может чего-то не знать о своем сыне?

Финн пришел в себя после четырех утра. В затемненной комнате Тревор прикорнул на стуле рядом с кроватью, но немедленно пришел в себя, когда услышал голос сына, пробормотавший: «Мам?»

Мужчина встал, зажег приглушенный свет и протянул руку за пластиковым контейнером с водой, стоявшим на тумбочке.

– Я здесь, Финн, – сказал он. – Мама дома, отдыхает. Хочешь попить?

– Да. – Сын взял соломинку и выпил всю воду из емкости. – Спасибо, – поблагодарил он. И через мгновение добавили измученным и нечетким голосом, который так напомнил Тревору голос сына, когда тот просыпался в детстве: – Пап, кто это был?

– Ты о человеке, который на тебя напал? Мы еще не знаем.

– Я услыхал… какой-то шум… да, шум… – Губы Финна высохли и имели болезненный вид. Тревор подумал, что ему надо будет купить гигиеническую помаду; наверняка она продается где-то здесь. – Сначала я подумал, что это отец какой-то девицы. Знаешь… вправляет мозги Бруталу, потому что… – Юноша сделал паузу. – Есть еще вода?

– Сейчас принесу. Договаривай то, что хотел.

– Я просто подумал… что… что Брутал наконец-то трахнул не ту девчонку. И вот ее папаша пришел разбираться… С Бруталом…

– А это похоже на Брутала?

– Ты о траханьи… не той… девчонки? Прости, Па. Так вот, насчет переспать… он готов с любой, которая не против…

– А что, если против?

Финн нахмурился. Один глаз у него заплыл, голову ему плотно забинтовали. Помимо травм черепа у него была сломана ключица, но тут уж ничего не поделаешь – она должна была срастись самостоятельно. Печальную картину дополняли трещина в плече и сломанная кисть.

– Насколько я знаю, – его лицо исказила гримаса боли, – таких… просто… не существует… Я не знаю, что в нем такого, но он, наверное, обладает волшебным членом или чем-то в этом роде… Можно мне воды?

Тревор поторопился подойти к раковине и, спустив теплую воду из крана, задумался обо всем, что услышал: правда, ложь, действия, реакция на эти действия… А еще задумался, почему это все его так волнует. Вернувшись к кровати, он помог сыну напиться и сказал:

– Финн, в вашем доме в декабре кое-что произошло.

Сын откинулся на подушки и прикрыл глаза.

– Что? – Голос у него был сонный.

– Напали на девушку. Она лежала на софе в гостиной и была пьяна.

– Ты это о Динь?

– Нет, о другой. Она вышла в свет с Динь и, по-видимому, не хотела появляться дома в пьяном виде. Тебе это ни о чем не напоминает?

Казалось, что Финн пытается что-то вспомнить.

– Думаю, что с Динь такого произойти не могло, – сказал он. – Насколько я знаю, она всегда… добирается до своей спальни. А если уж она настолько набралась… ей бы помог Брутал. – Несколько мгновений он молчал, а потом добавил: – Они вроде как… спали вместе. Это когда Брутал не пользовал кого-то на стороне. Он не может отказать женщинам, а те не могут отказать ему.

– А ты помнишь тот день? Когда девочка спала на софе?

Глаза Финна были закрыты, а Тревору очень хотелось, чтобы он их открыл. Хотя комната находилась в полумраке от той единственной лампы, которую он зажег, Тревор почему-то был уверен, что если увидит глаза Финна, то сразу же узнает всю правду, хотя он уже успел убедить себя в том, что правда ему и так известна. Финн никогда… потому что он не может… потому что он не тот человек, за которого его принимает собственная мать.

– Происшествие? – пробормотал Финн.

– Это было в декабре. Вы все там были: напились, вас отвезли домой, Динь сбежала, другая девочка осталась с вами… Она, должно быть, вошла в ваш дом. Динь там не было, а она была.

– Может быть… – Слова были еле слышны. Юноша погружался в забытье.

– Финн, в декабре. Ты помнишь? – спросил Тревор, коснувшись здорового плеча сына.

– Декабрь, – сказал тот, кивнув. И это было все.