Глава 12

Мир. Именно его мы привезли в Ричмонд. Ведь после того разговора с Горчаковым насчёт дел престольных прошло два дня, и мирный договор был подписан окончательно и бесповоротно. Это случилось двадцать шестого октября одна тысяча восемьсот шестьдесят второго года. Прошло почти два года с того момента, как было принято решение о сецессии, вскоре после осуществления которой была создана Конфедерация и началась война…

Декабрь 1860-го – октябрь 1862-го. Вот они, даты начала и завершения войны между Севером и Югом, между США и Конфедерацией. Те даты, которые теперь навеки вписаны в историю. А двадцать восьмого числа мы уже садились на корабль, который должен был доставить нас в Норфолк. Оттуда по железной дороге в Ричмонд, к Борегару и прочим, которые с нетерпением нас ожидали. Именно нас, а не известий. Те ушли как раз двадцать шестого вечером на наиболее быстром корабле. Кораблях… Во все стороны, во все столицы. Как ни крути, а столь важное событие заслуживало того, чтобы быть доставленным в самые сжатые сроки.

Мы прибыли немногим позже послания. Но что в Норфолке, что в Ричмонде нашу возвращающуюся с Гаванского конгресса делегацию встречали весьма и весьма торжественно. Ведь мы привезли не просто мир, а такой, который давал Конфедерации очень многое. Да и два года войны – не шутка для людей. Постоянная тревога за родных и близких, для находящихся близко к линии соприкосновения войск ещё и опасения потерять свой родной дом, землю… А с недавних пор ещё и постоянная опаска повторения Винчестерской резни. Теперь всё это кончилось. Резко, разом, окончательно. Поэтому нас и встречали радостные, ликующие люди с искренними улыбками на лицах. Лицах тех, кто ощущал хоть небольшую, но причастность к одержанной Конфедерацией победе.

Борегар, как оказалось, ещё вчера выступил как перед народом – по крайней мере, народом столицы, – так и в Конгрессе, и перед сенаторами. Простым людям было кратко и понятно объяснено, что получает Конфедерация по итогам войны. Конгрессменам и сенаторам же раздали копии этого самого мирного договора, после чего был проведён подробнейший разбор большого количества приобретений и малого числа потерь. Оно и понятно, тут ждать нашего возвращения точно не стоило, подобные вещи следует делать сразу, как только появляется возможность.

Моя дорога лежала прямиком к Борегару. Даже с сёстрами и двумя самыми близкими друзьями удалось лишь кратко побеседовать по дороге от главного ричмондского вокзала по президентской резиденции, где с некоторых пор проводил большую часть времени Борегар.

К нему я заявился в сопровождении лишь одного человека, а именно Джонни. Циничное отношение последнего к окружающему нас миру могло и пригодиться. К тому же, числясь по всем официальным бумагам моим заместителем, он, равно как и я, имел доступ к правителю Конфедерации в любое время дня и ночи. Тайная полиция всегда обладала особыми полномочиями, пусть её руководители старались ими не злоупотреблять. Умные руководители, само собой разумеется.

Святая святых, то есть рабочий кабинет, ранее принадлежавший Дэвису, а теперь Борегару. И довольный, как паук, его хозяин, искренне радующийся моему появлению. Приветствия, вопросы о поездке, здоровье. И сразу же меня, а за компанию и Джонни потащили к большой и подробной карте, на которой уже успели должным образом отметить границы Конфедерации, Дезерета и изрядно ссохшихся Соединённых Штатов Америки.

– Мы получили многое. Гораздо больше того, на что можно было рассчитывать в начале прошлого года. Дэвис хотел всего лишь удержать штаты, поддержавшие сецессию. А мы… – взгляд Борегара вновь устремился к карте. – Часть территории Нью-Мексико, Калифорния, Орегон, Миссури с Кентукки. И Нью-Йорк. Маленький по площади, но такой важный. Досадно, что получили его только как почти лишённую наших войск территорию.

– Янки упёрлись. И их можно понять, слишком уж роскошный был бы плацдарм для броска наших частей на континент. Они не захотели жить с ощущением остро отточенной стали у своего горла.

– Желания почти никогда не совпадают с возможностями целиком, – согласился Борегар. – Вот и Западную Виргинию удержать не удалось. Пусть там идеи Конфедерации не пользовались большой поддержкой, но лишней она не стала бы. Зато есть контрибуция.

– Не контрибуция. Выплаты за то, что мы дадим рабам пинка по ту сторону границы. И растянется это аж на четырнадцать лет.

– Дав возможность плантаторам постепенно заменить рабов на сезонных рабочих из той же Мексики или других стран, что ещё южнее, – добавил Джонни. – Убытков они не понесут. Восемьсот сорок долларов золотом за любого негра, который имелся на момент подписания мирного договора. Взрослых мужчин, женщин, стариков с младенцами. Это достойная компенсация.

Вполне достойная, тут я был согласен с другом. И более десятка лет для того, чтобы осуществить замещение рабов на наёмных работников – тоже вполне достаточно. А учитывая последние события, по поводу избавления Конфедерации от негров плакать мало кто станет. Да и время заставляет с собой считаться. Только делать это можно по-разному.

– Есть ещё один важный нюанс, прописанный в мирном договоре. Войска Конфедерации должны покинуть временно оккупированные территории до конца года.

– Да, всё так, – подтвердил Борегар. – Времени достаточно, чтобы сделать это не спеша.

– Вот тут вы не совсем правы, Пьер. Времени мало, если мы хотим прибавить к результатам войны ещё один небольшой плюсик.

– Вы сейчас о чём, Виктор?

– О том, что на территориях, которые сейчас подконтрольны нам, есть много ценного и нужного. И немногим менее двух месяцев – малый срок для вывоза всего ценного, что принадлежит не простым людям, а промышленникам, банкирам и самому государству янки. Проклятье, да с тех же паровозных депо можно вывезти много полезного. Станки и запасы сырья с фабрик, строительные материалы, те же верфи Балтимора могут многое дать нашему флоту. Зачем оставлять янки то, что можно использовать с выгодой для себя? Стоит напомнить и о Вашингтоне, где имеются вещи, представляющие скорее духовную ценность. Те же предметы искусства.

– Только не стоит перевозить в Ричмонд что-либо, напоминающее о демократии, – усмехнулся Джонни. – В свете создания монархии это будет неуместно.

Борегар расхохотался, по достоинству оценив чёрный юмор Смита. И не замедлил выразить своё согласие на вывоз всего ценного и полезного с оккупированных территорий. Уговаривать генерала не пришлось. А вот воспользоваться ещё сильнее приподнявшимся настроением стоило, переведя разговор на важную для будущего страны тему.

– Скажите, Пьер, принципиально ли для вас, увенчает корона именно вашу голову или же голову Лауры, вашей юной дочери?

Борегар пристально посмотрел на меня, осмысливая сказанное. Впрочем, пауза была короткой, ибо секунд через двадцать он произнёс:

– Не слишком важно. А вам, Виктор, похоже, решили сделать предложение. Испания или Россия?

– Россия. Личное предложение вам и мне от императора Всероссийского Александра. И вот что он предлагает…

Борегар слушал внимательно, не упуская ни единого слова. Временами уточнял то, что казалось не до конца понятным, или детали, касающиеся происходящего в России. Я же, по мере сил и возможностей, ему отвечал. Равно как и аргументировал своё мнение насчёт того, что на предложение стоит согласиться. Разумеется, на наших собственных условиях, часть из которых я уже озвучил князю Горчакову. Изменение было одно – не женитьба одного из сыновей Борегара на великой княгине императорского дома, а выдача замуж его дочери за Владимира Александровича Романова. Будущего монарха.

Наконец, тяжко вздохнув и хлопнув ладонями о столешницу, нынешний правитель Конфедерации произнёс:

– Приемлемо! Хотелось бы большего, но я не хочу рисковать, вызывая попытки восстать против «вчерашнего плантатора, одного из многих». Дом Романовых – всем известная династия, против такого монарха не смогут возразить. Есть только одно дополнительное условие. Я получаю пост премьер-министра, и меня с него нельзя будет просто взять и снять.

– Удобнее будет сразу ввести подобие российского «Табеля о рангах» и возвести вас в чин канцлера. Это сопоставимо.

– Ты лучше знаешь Российскую империю, сам разберёшься. Но обязательства должны быть расписаны так, чтобы их нельзя было нарушить.

– Мы с Тумбсом и Пикенсом постараемся, – поневоле улыбнулся я. – Но принципиальное согласие, пусть и с уточнениями наших требований, можно передавать российскому послу?

– Да, можно. Только не забывать о тайне.

– Куда ж без этого, – невесело усмехнулся я. – Хотя с учётом постепенной замены сенаторов и конгрессменов, совсем скоро можно будет проводить закон о смене формы правления в государстве.

– Через несколько месяцев, как и планировали. Пять, может семь. Тогда преимущество в голосах в обеих палатах станет подавляющим.

Форсировать и впрямь не стоило. К тому же предварительные этапы призвания на царство одного из дома Романовых как раз около полугода и займут. Тайные этапы, само собой разумеется. А вот затем можно будет протаскивать через Конгресс и Сенат закон об изменении формы правления, после чего сразу же, не давая как следует опомниться, вызывать сюда третьего сына ныне правящего императора Всероссийского. Торжественное такое должно быть событие, максимально пафосное, способное впечатлить всех и каждого. Ну, да я уверен, что так оно и будет. Как раз Александр II и постарается, ведь для него и для всей его династии это более чем значимое событие. До нынешнего времени не было случая, чтобы Романов занимал престол другого государства. Зато теперь такой шанс им представился. И императорский дом им точно воспользуется. А мы… Мы своё получим, пусть и в несколько замаскированной форме. Повлиять на шестнадцатилетнего паренька гораздо проще, чем на уже сложившегося взрослого человека. К тому же методики психологического воздействия родом из иных времен в этом могут сильно помочь.

После важного и оказавшегося более чем удачным разговора с Борегаром лично мне больше всего хотелось отправиться домой, но увы и ах. Следовало навестить посла Российской империи генерала Эрнста Густавовича Штакельберга. Таков был уговор – именно через него должен быть передан ответ на сделанное императором Александром II предложение. Вот именно в российское посольство я и направился, пообещав сёстрам, что буду дома не позднее, чем через несколько часов, то есть к вечеру.

Беседа с послом оказалась недолгой, но продуктивной. Генерал Штакельберг был осведомлен о сути сделанного предложения, что и неудивительно. От дипломатов такого уровня держать столь важный нюанс в тайне никто не собирался. Да и как удержать, если именно через него будет идти вся переписка между Зимним дворцом и резиденцией Борегара.

Реакция на уточняющие положения была сдержанной. Дипломат, хоть в прошлом и генерал, лишь заметил: «Похоже, императорский дом получит неожиданных родственников в Новом Свете». А помимо этого сделал довольно важный для нас подарок, пообещав поставлять мне как министру тайной полиции все имеющиеся сейчас и поступающие в будущем сведения, способные держать в узде тех или иных сенаторов и конгрессменов. Наверняка большая часть сведений будет дублирующей, но что-то новое должно обнаружиться.

Стоило ли удивляться? Отнюдь. С этого момента вопрос о преобразовании Конфедерации в монархию был нашей общей проблемой. И предложение помощи являлось абсолютно естественным ходом.

В общем, домой я попал лишь к вечеру, да и то чуть позже, чем рассчитывал. Заговорился с российским послом на темы важные, не очень важные и просто интересные. Зато когда всё же переступил порог дома, мало мне не показалось.

Друзья – это ладно, они имели представление о разумных пределах любопытства. А вот женская часть, то есть обе мои сестрички с Вайноной в довесок… Тут взывать к голосу разума значило то же самое, что разговаривать с каменной стеной. Им хотелось знать буквально всё. Причём это самое «всё» у них не так чтобы совпадало. Марию куда больше интересовали дипломатические нюансы и хитросплетения политических интриг. Елена любопытствовала относительно светской жизни в Гаване и насчёт испанских модных новинок. Вайнона… тут ещё сложнее. Вроде и объяснил ей ситуацию, и поняла всё, а осадочек остался. Теперь и выясняет, что там с моими будущими матримониальными планами. Осторожно так, но выясняет. И ведь ни одной не отказать в ответах, за прошедшее время все так сильно запали в душу, что ближе тут просто нет никого. Вот и остаётся баловать, холить и лелеять красоток, одна из которых к тому же ещё и с экстравагантным характером.

Стоило же сказать о по сути состоявшемся после одобрения Борегара договоре с императорским домом Романовых, как писку визгу и неземных восторгов со стороны сестёр было… хоть из дому беги. Вместе с тем я понимал их чисто девичьи восторги. Известно, что южанки из хороших семей всегда тянулись к образу жизни европейской аристократии, но мало кто мог всерьёз рассчитывать попасть в этот круг. И даже наши планы по созданию монархии были лишь полумерой. Да, монархия была бы признана, но к её, кхм, аристократии всё едино долгое время относились бы как к прибывшим из далёкой провинции.

Сейчас – другое дело. Приглашённый монарх неким образом переносил часть авторитета династии, к которой принадлежал, на новую почву. А если учесть договорённость насчёт замужества ещё и великой княжны дома Романовых – ситуация становилась совсем уж привлекательной для создания светского общества, признаваемого европейскими дворами. В моём же случае… Тут даже и говорить нечего. Вот обе сестры и радовались от всей души.

Вильям с Джонни реагировали более сдержанно, но полностью одобряли такой вариант установления монархии. Пусть властью придётся поделиться, зато и вероятность серьёзных проблем уменьшается на порядок.

А по такому случаю грешно было не отпраздновать. Даже мне, человеку почти непьющему, пришлось несколько раз приложиться к бокалу. Вино, конечно, а не виски, но всё равно голову слегка повело. Редкое для меня ощущение и не скажу что приятное. Но ситуация сложилась такая, что не откажешь.

Надо уметь отдыхать! В смысле отбрасывать на какое-то время все дела в сторону и вспоминать, что в жизни есть много чего хорошего и интересного. Вот и начали, закончив ближе к утру. Без серьёзной пьянки, скорее уж просто посиделки в узком кругу. Что до более широкого числа участников – так это в ближайшие дни. Офицеры из числа «Дикой стаи», торжества как минимум на несколько дней в честь победы в войне с участием как военной, так и гражданской верхушки всей Конфедерации опять же… В Ричмонд собирались съехаться губернаторы всех штатов, включая калифорнийского Уэйда Хэмптона Третьего. Этот так уже давненько выехал, поскольку Борегару требовалось кое-что обсудить с ним лично по поводу организации золотодобычи и закладки судостроительной верфи в Сан-Франциско. Плюс прокладка трансконтинентальной железной дороги опять же. В общем, собраться обещали практически все значимые персоны. Повод-то какой!

А вот Вайнона явно перебрала. Учитывая же слабую стойкость индейской крови к зелёному змию… Пришлось сгрузить на диванчик, поправить подушку поудобнее, да и оставить безмолвно присутствующей. Присутствующие отнеслись с пониманием.

Зато уже к следующему вечеру сама собой всплыла тема о той ловушке, которую собирались поставить на организаторов приснопамятного покушения на Борегара и мою персону. И тут меня порадовали тем, что первые две стадии подготовки завершены.

Для начала, моим друзьям и родственницам удалось найти как красавицу, на которую я мог бы запасть, так и мужа оной, которому можно было доверять, и который не полезет на стенку от того, что будут пущены слухи – позже опровергнутые – о связи его жены с Виктором Станичем. Красавицу звали Виктория ди Карино, в замужестве Пелхам. Ага, она была женой командира артиллерии Потомакской армии, полковника Джона Пелхама, с которым все мы были неплохо знакомы и находились в хороших отношениях.

Дама была южная, с горячей итальянской кровью, склонная к подобного рода… приключениям. Не к наставлению рогов мужу, а именно к приключениям вроде того, которое мы ей предложили. Что до самого полковника Пелхама, то он просто привык к взбалмошному характеру супруги, на которой женился около полутора лет назад. То скачки на лошади по ночному Ричмонду в не в самом трезвом виде с пальбой из револьвера в воздух и по вывескам, то появление на каком-либо приёме с благопристойной публикой в наряде, близком к тому, что носят девицы не сильно тяжелого поведения, то иные выходки хулиганского или экстравагантного толку – в общем, сей перспективный офицер Потомакской армии, ценимый лично Борегаром, давно махнул рукой на художества своей супруги. Разве что продолжал надеяться, что в ближайшее время его красавица перебесится и остепенится. Потому и против просьбы, озвученной Джонни, не возражал. Лишь проворчал, что: «Может хоть, после опровержения одной из её выходок удастся и другие объявить не бывшими в действительности».

Довели мужика! Сочувствую, конечно, но для нас эта ситуация подходила просто идеально. Я мог запасть на такую своеобразную особу. Она тоже могла соблазниться романом с моей персоной. Ну, и тайные встречи в такой ситуации – естественное явление.

– Нашли дом подходящий, удобный для такого рода встреч, – неспешно излагал Вилли Степлтон, довольный и расслабленный. – И для тайного наблюдения за ним, и от твоего дома до него тоже недалеко.

– Мой двойник?

– Похож он не очень, но когда в гриме и вечером, то не отличить, если не вплотную. Из «диких», со стороны я не решился человека привлекать. Стивен О’Рейли, рядовой. Особым умом не отличается, но приказы выполнять способен.

– А большего и не надо, – отмахнулся Джонни. – Ему не думать, а тебя, Вик, изображать. Только изображать придётся долго. Месяц, два, может, больше. Поэтому мы его в число твоих охранников добавили. Чтобы не было совсем никаких подозрений, что простой солдат из «Дикой стаи» то и дело оказывается у дома самого министра тайной полиции.

Молодцы. Больше и сказать нечего. Хотя нет, говорить пришлось довольно долго и душевно. Постарались ребятки так качественно, что за душу взяло. Ну, а время ожидания… Тут уж от нас мало что зависит. Слух в светское общество Ричмонда о моей связи с Викторией Пелхам запущен, остаётся ждать, пока рыбка клюнет. Равно как и поддерживать легенду, периодически пересекаясь с красоткой на тех или иных приёмах, но вести себя с подчёркнуто платоническим интересом. Вроде как маскирую совсем иную заинтересованность. Нудно будет – это да. Зато результат явно стоит затраченных усилий. Лишь бы вхолостую не сработать! Стоп, пустышкой эта обманка по любому не станет. Ложная любовница – всё равно след, на который будут выходить разные вызывающие наш интерес персоны.

– Братик, а обо мне ты совсем забыл, – притворно надула губки Мария. – Дал бедной девушке поручение, а поинтересоваться насчёт его выполнения никак не соберёшься. Нехорошо!

Ч-чёрт! Только сейчас и вспомнил, что действительно давал ей поручение прощупать вопрос относительного того, какую реакцию вызовет наделение женщин избирательными правами. Срочно отмазываемся от своей забывчивости в пользу иного варианта.

– Неужто я мог бы забыть, Мари? Просто какой смысл тебя в первый день после моего возвращения тревожить. Ждал, когда сама рассказать захочешь. И, как я понимаю, успехи уже есть?

– Пока не успехи, но и я старалась, и те люди, которых Джонни, скопидом, всё же выделил, – заметно воодушевилась сестра. – Сами женщины или хотят сильно, или немного, но точно не против. А вот с их мужьями гораздо сложнее. Но надежда есть! После указов Линкольна особенно. У него же негры право голоса на выборах получили, а такое сравнение… оно плохое. Неправильное, унизительное для любого джентльмена.

– Полагаю, ты уже начала подготовительную работу?

– Немно-ожко. По светскому обществу пошли слухи, а они распространяются очень быстро. А где столица, там и провинции подхватят через месяц-другой.

Я улыбнулся, услышав о действительно впечатляющих результатах работы сестры. Степлтон же заострил внимание ещё на одной детали:

– Этот закон лучше принимать одновременно с законом об изменении формы правления на монархическую. Пусть люди поволнуются один раз, а не несколько. Но польза от принятия закона будет большая!

Ещё бы. Единственная серьёзная проблема консерватизма в том, что он бывает чересчур закосневшим, не успевая реагировать на меняющийся мир. А реагировать требуется. Только не в либеральном стиле, когда разрешается всё и один за другим снимаются разнообразные запреты, а более тонко и умно.

По своему родному времени я сумел это не просто осознать, но и понять, как именно следовало бы поступать нормальным, разумным консерваторам. Некоторых «джиннов» действительно никогда и ни за что нельзя выпускать из бутылок. Вроде той же наркоты, легализация которой – путь в пропасть, верная дорога к деградации населения. А вот если с той же набившей оскомину проблемой абортов или с сексменьшинствами можно было решить куда изящнее. Вместо десятилетиями длящегося ломания копий консервативным кругам стоило бы воздействовать на фармацевтические компании с целью выработки нормальных противозачаточных, в том числе и мужских, а не откровенного хлама. И непременно оставить аборты по медицинским показаниям. Вдобавок включить в них ситуации, когда у плода обнаруживаются отклонения в развитии вроде физических деформаций или генетических искажений. Тогда и процентов девяносто конфликтных ситуаций удалось бы избежать.

Та же ситуация и с разного рода педиками. Не нравятся индивиду девушки, только на мальчиков глаза горят? Так на тебе два варианта: хирургический стол с переделкой в девочку тебя самого, или пинок за пределы нормального государства, основанного на естественных консервативных устоях.

Вот так и должны были бы действовать консервативные круги, но что-то изначально пошло не совсем верно. Отсюда и проблемы. Здесь же не только можно, но и нужно попробовать это исправить. Начать стоило как раз с предоставления женщинам права голоса. Хотя бы потому, что женщины частенько стоят на ещё более консервативных началах, нежели мужчины.

– Я вот о чем хочу спросить, Вик, – вывел меня из состояния лёгкой задумчивости Джонни. – Мир – это хорошо. Подготовка к созданию монархии тоже. Но есть и другие дела, не только те, которые касаются войны или нашего министерства.

– Есть, не спорю. Конфедерации нужно ещё быстрее развивать промышленность, судостроение, производство стали, паровых машин. Станки опять же, хотя бы для обработки хлопка. Хватит уже покупать всё это в Европе.

– За один-два года не справиться со всем этим.

– Само собой, Вилли. Только мы уже начали. Да и про строительство железных дорог, особенно трансконтинентальной, забывать не стоит. Пусть от Норфолка до Сан-Франциско протянется, да и боковые ветки от неё пойдут. А то нехорошо получается – «золотой штат», а добираться до него сплошное мучение. Несолидно как-то! И Уэйд Хэмптон Третий порадуется… Тоже весомый повод, не так ли?

Ага, тот ещё повод, поневоле вызывающий улыбку. Если же серьёзно, то дел и впрямь хватало. Только это были совсем другие дела, не связанные с выживанием Конфедерации. Когда над головой не нависает постоянная угроза, то и решать текущие проблемы становится гораздо проще. Вот они и будут решаться… при нашем непосредственном участии. Жизнь – интересная штука. Тут и сомневаться не стоит.

Добиться аудиенции у королевы для премьер-министра империи было делом несложным. Более того, Виктория и сама ждала возвращения лорда Пальмерстона с Гаванского конгресса. Сами результаты оного прибыли несколько раньше самого лорда, и она имела возможность подробно с ними ознакомиться.

Удовлетворили ли они её? Естественно, нет. Конфедерация получила слишком много, но это было не самой значительной проблемой для Британской империи. Гораздо худшим являлось уже не наметившееся, а более чем реальное сближение Конфедерации с Россией и Испанией. Складывающихся союзов, в перспективе способных ударить по Британии, королева не любила. Тем более одной из сторон союза являлась Россия – та самая страна, с которой у Британии почти никогда не было приемлемых отношений. Причин было много, все они являлись вполне разумными. И как раз поэтому требовалось что-то предпринимать. А вот что именно – насчёт этого ей и требовалось посоветоваться с лордом Пальмерстоном.

Пальмерстон прибыл в тот же день, как оказался в Лондоне. Её верный паладин поспешил предстать перед своей королевой, понимая, что текст договора и личные впечатления, полученные им во время Гаванского конгресса – явления не идентичные, а дополняющие друг друга.

Королева поражалась уникальной бодрости и цветущему виду своего премьер-министра, которому, если что, довольно скоро должно было исполниться уже восемьдесят лет. А он мало того что отлично себя чувствовал, но и сохранил непреодолимую – и не бесплодную, что служило предметом зависти многих аристократов почтенного возраста – тягу к женщинам. Вот и сейчас, привычно отвергнувший предложение сесть лорд Пальмерстон докладывал королеве о своих впечатлениях, расхаживая взад-вперёд и активно жестикулируя.

– Складывается новый и довольно необычный альянс, ваше величество. Россия, Конфедеративные Штаты Америки, Испания. Я позволил себе упомянуть участников альянса по убыванию их силы и значимости. Не исключено, что через год или чуть позже появится и четвёртый участник – Мексика, ставшая не республикой, а монархией. И монарх, Максимилиан Габсбург, будет очень сильно зависим от Испании и немного от Конфедерации.

– В чём необычность альянса, Генри? – как часто бывало в подобных случаях, без присутствия посторонних, королева Виктория обратилась к Пальмерстону по имени. – В истории случалось разное.

– Одна империя с интересами, связанными исключительно с континентальными делами. Одно королевство, в прошлом внушающее почтение всей Европе и владевшее большей частью Нового Света. И новорожденное государство, чьи стремления не до конца мне понятны, не похожее на ту страну, частью которой было раньше.

Премьер-министр выразился несколько замысловато, но королева его поняла, уточнений не потребовалось. Зато сразу возникли вопросы, которые она и озвучила:

– Кто в альянсе ведущий, а кто ведомые? И против кого он будет направлен?

– Ведущего не просматривается, но идея создания принадлежит исключительно Конфедерации. Интерес в перевооружении русской армии и золоте Аляски. Усиливающееся военное сотрудничество, поскольку Конфедерацию очень заинтересовали русские морские мины и кое-что из артиллерии. Паровые машины для флота, а точнее, их производство собственными силами. Всё это власти Конфедерации хотят получить и получат от русского императора. Касаемо Испании… Уверен, что Конфедерация будет наращивать численность броненосного флота. А флоту нужны базы. Куба, Пуэрто-Рико, Доминикана, может быть и что-то другое.

– Я не услышала, опасен ли этот альянс для нас?

– Россия – наш давний и неизменный противник. Конфедерация не хочет оставаться в тех рамках, в которых была бы нам полезна. И наша поддержка США уже привела к недружественному нейтралитету. В Испании наше влияние заметно упало с началом этой их новой Реконкисты. Вот если бы она оказалась неудачной…

– А она ещё может закончиться неудачей?

Лорд Пальмерстон поморщился, этот вопрос ему явно был неприятен. Точнее, не сам вопрос, а тот ответ, который он вынужден был дать. Честно, правдиво, ведь вводить в заблуждение королеву он не собирался.

– Война с Марокканским султанатом была простой. Но она напомнила испанцам, как сладок вкус победы и как приятно видеть врага, лежащего у твоих ног. Только поэтому они заинтересовались Мексикой. И они, и французы думали, что их с нами союз ставит перед собой целью поделить влияние в новой Мексике. Пойди всё по плану, проблема этой Реконкисты была бы решена.

Королева Виктория невесело улыбнулась. Уж она-то хорошо помнила, чем именно должно было обернуться вторжение в Мексику союзной триады. Втянуть в мексиканские дела наполеоновскую Францию и жаждущую восстановления прежнего величия Испанию, после чего… свести своё участие к минимуму. А то и вовсе выйти из союза, оставив две другие стороны разбираться со сложной затяжной войной. Ведь как королеве, так и её премьер-министру было понятно – начавшаяся гражданская война между США и Конфедерацией является большим подарком. Почему? Мексика в этой ситуации начинает казаться лёгкой целью, с которой можно делать всё, что душе угодно. На самом же деле – тот же Линкольн, избранный президентом США и находящийся в более чем хороших отношениях с мексиканским лидером Хуаресом, не оставит того без помощи. А в победе США в Британии тогда даже не сомневались. Думали лишь над тем, стоит ли сохранять Конфедерацию как слабую и зависимую от внешней помощи страну, или дать южанам проиграть окончательно.

Однако всё пошло совсем не так, как планировалось. Линкольну стало сперва не до особой помощи Хуаресу, а потом эта помощь и вовсе сошла на нет из-за потери Калифорнии, а значит, и общей границы между этими странами. Затем случился неожиданный ход дипломатов Конфедерации, которые обменяли дипломатическое признание своей страны на помощь в мексиканской войне. Весомую помощь, что ни говори. Дела в Мексике перестали быть тем, чем хотели их видеть в Британской империи – долгой и затяжной войной с неопределённым результатом, которая должна была ослабить Францию и отбить мечты о Реконкисте у Испании.

– План провалился, сэр Генри. Сколько ещё может продержаться Хуарес без помощи извне?

– Полгода. Может, год, если вице-король Прим будет наступать на север не спеша и после длительной подготовки.

– А в случае, если президент США морем начнёт поставки оружия и пришлёт волонтёров, сражающихся за республиканские идеалы?

– С нашей помощью, ваше величество? Своих денег у него нет.

– Конечно. Найти корабли несложно, деньги тоже. Убедить волонтёров проще простого, вы знаете, как это делается.

На лице лорда Пальмерстона отразились сожаления о несбыточном. И он поспешил объяснить это королеве:

– Увы, такие шаги не имеют смысла. Как только в Конфедерации узнают, что Хуаресу стали помогать, Борегар незамедлительно отдаст приказ, и закалённые двухлетней войной полки перейдут границу с Мексикой. И Конфедерация вновь прирастёт землями, на этот раз мексиканскими. Пусть лучше всё идёт так, как идёт.

– Досадно. Королева Изабелла ощутит себя сильной, захочет продолжить. Но что, если…

– Да, ваше величество?

– Попробуйте использовать недовольство Наполеона III тем, что не он теперь первая скрипка в делах мексиканских. Император очень чувствителен ко всему, что отдалённо может напоминать пренебрежение мощью Франции или его собственными интересами.

Пальмерстон задумался над словами королевы Виктории. Всерьёз так задумался. Франция была… неоднозначным партнёром в каких бы то ни было начинаниях. Зато если удавалось заставить эту в настоящий момент мощную страну действовать в интересах Британии, то результат был впечатляющим. Чего стоила одна лишь Крымская война! Да, Британская империя получила меньше желаемого, но без Франции поражение поддерживаемой из Лондона Оттоманской империи было бы делом решённым. А русские войска в Стамбуле – давний кошмарный сон всей британской аристократии.

– Переговоры между Испанией и Францией по Мексике, – улыбнулся премьер-министр. – Мы через своих людей посоветуем королеве Изабелле, как лучше всего дать Франции поменьше выгод от выигранной войны. При этом оставим своё присутствие в тайне. Пусть император Наполеон III увидит, что его отодвигают в сторону, меняя на Россию и Конфедерацию.

– И он снова вспомнит о союзе с нами. Я довольна, – милостиво кивнула королева. – Сделайте всё, что должно, Генри. Теперь к нашим интересам в США. Мы можем надеяться на скорое возвращение отпавшей от нас колонии?

– Несомненно! – Пальмерстон торжествовал, это был момент его очередного и как бы не самого значимого за всю карьеру триумфа. – Виконт Лайонс, наш посол в США, делал всё именно так, как ему было приказано. С некоторых пор президент Авраам Линкольн и почти всё его окружение видят в Британской империи единственную защиту от Конфедерации. Нашими банкирами скуплена большая часть акций железных дорог, портов, верфей и тех фабрик, которые того стоили. По ценам несомненно выгодным. Сити довольно и полностью покорно желаниям вашего величества. Такие возможности всего пару лет назад им и присниться не могли.

Благожелательное выражение на лице королевы, и вот премьер-министр продолжает отчитываться о результатах проделанной им и его людьми работы.

– Мы не сможем сразу вернуть США, превратить её в часть Британской империи без… промежуточных действий. Но они уже известны, мы готовы к ним.

– Какие действия, сэр Генри?

– Линкольн не удержится на второй срок. Его не выберут из-за проигранной им войны. Поэтому мы должны помочь занять пост президента США тому, кто ещё сильнее ухудшит политическое и экономическое положение страны, но при этом не будет пытаться разорваться отношения с нами, не бросится за покровительством к другой стране. К той же Франции!

– Ваши мысли интересны. Это будет человек, не имевший отношения к власти?

– Нет, ваше величество. Ничем не запятнанный человек придёт на место того, кто сменит Линкольна. Вот он-то и приведёт США обратно в империю. А ухудшать положение в США будет, если всё пройдёт так, как мы задумали, Ганнибал Гэмлин. Нынешний вице-президент, который стоит на радикально-аболиционистских позициях. Ведь через несколько месяцев в США начнут переселять бывших рабов из Конфедерации, взамен выкачивая из и так пострадавшей экономики огромные деньги. Но все эти вчерашние рабы будут получать полные гражданские права, в том числе и право голоса. И за кого им голосовать, как не за того, кто добился их освобождения?

– Тогда это будет Линкольн, нынешний президент.

– Да, он или его верный соратник. Его вице-президент. Но Линкольна можно убедить не выставлять свою кандидатуру. Он проиграл войну. Зато Гэмлин не имел явного отношения к принятию ошибочных решений.

Королева начинала полностью осознавать тот план, который был разработан лордом Пальмерстоном. Нашествие недавних рабов в страну, истощённую гражданской войной, и в этой войне проигравшую. Недовольство определённой части населения ордой не просто нахлебников, а нахлебников им совершенно чуждых. Одно дело, просто говорить о недопустимости рабства и равных гражданских правах, совсем другое – ощущать на себе ухудшение жизни из-за притока неквалифицированной рабочей силы, готовой работать буквально за еду и крышу над головой.

Демпинг! Простые белые люди в США просто взвоют от появления такого рода соперников, потому как хозяевам фабрик и владельцам ферм куда выгоднее будет нанимать таких вот дешёвых и неприхотливых, привыкших к тому, чтобы работать от восхода до заката.

Итогом будет крушение той довоенной системы, которая ещё как-то работает. И что самое главное, поначалу эти изменения будут незаметны. Через пару лет – заметны, но не очень, только умным людям и тем, кто уже успеет непосредственно пострадать от новых реалий. А в шестьдесят четвёртом должны состояться новые выборы президента, именно тогда истекает срок полномочий Авраама Линкольна. И тогда изменения примут необратимый характер, но будут не очень заметны. Негры-избиратели дружно проголосуют за того, кто делает на них ставку – например, за того же Ганнибала Гэмлина, после чего он с высокой вероятностью станет следующим президентом. Особенно если его поддержит Линкольн.

Но что-то беспокоило королеву Британии. А вот что… Внезапная вспышка озарения помогла найти то самое место, которое казалось ей слабым.

– Недовольные изменениями могут начать эмигрировать из США. В ту же Конфедерацию. Думаю, что генерал Борегар примет тех, кто не участвовал в боях против Конфедерации. Простых людей, далёких от того, что происходило на полях сражений и в сражениях политических.

– Обязательно примет, ваше величество! – радостно заулыбался лорд Пальмерстон. – Население Конфедерации сейчас чуть более шести миллионов, если не считать рабов, которых уже считать не нужно, они в ближайший десяток лет переберутся в США. Правительство Борегара уже переводит в свою сторону потоки эмигрантов из европейских стран. И очень заинтересовано в миграции из стран Латинской и Южной Америк. Испанцы с португальцами, плоды смешанных браков с индейцами.

– Неожиданно.

– Вовсе нет. Бывшая Индейская территория стала полноправным штатом Конфедерации, а индейцы и метисы получили права, равные белому населению. Это сильный ход. Он придаёт им уверенность, что не составит труда заместить негров на плантациях наёмными работниками из числа индейцев и метисов, которые будут прибывать в Конфедерацию.

– Но почему вы так довольны, Генри?

– Из США будут уезжать те, кто может взбунтоваться. Останутся лишь готовые принимать решения своего президента. Как о гражданских правах негров, так и о присоединении к нам. Нужно будет лишь показать, что присоединение к Британской империи облегчит их жизнь, даст нормальную работу, а негры займут подобающее место. Мы их… ограничим. Именно с такой программой пойдёт на президентские выборы уже наш кандидат, которого мы тщательно выберем, и позаботимся, чтобы он был послушен. Лет через семь-восемь США станет не вассальным государством, а чем-то вроде Австралии, только гораздо полезнее последней. Мне бы хотелось дожить до этого, увидеть, как воплотится в жизнь новая, самая значимая победа Британии в этом веке. Та победа, ради которой даже пушки заряжать не придётся!

Проникновенная речь премьер-министра не могла не впечатлить. Хотя бы потому, что королева Виктория понимала – лорд Пальмерстон уже стар и, невзирая на бодрость духа и тела, опасается, что может просто не дожить до того момента, когда задуманная им интрига позволит Британии избавиться от памяти о сокрушительном поражении почти вековой давности. Ведь отпадение от империи столь значимой колонии являлось первым и последним событием такого рода. И вот представился реальный шанс вернуть утерянное. Поэтому ей оставалось лишь подтвердить свою полную, абсолютную заинтересованность. И пообещать любую поддержку со своей стороны. Виктория чувствовала, что возвращение США в состав Британии способно оставить её в памяти потомков наравне с Елизаветой Тюдор. А такую возможность упускать никак нельзя.

Император Александр Николаевич не слишком часто собирал столь необычный состав сановников, чтобы обсудить действительно важный вопрос. О сути сегодняшнего собрания догадывались почти все, но абсолютной уверенности не было ни у кого. Разве что у министра иностранных дел Горчакова, но недовольство последнего наводило на определённые мысли.

– Чем столь недоволен князь Горчаков? – спросил генерал-адъютант Николай Павлович Игнатьев у военного министра империи, графа Дмитрия Алексеевича Милютина. – В его министерстве всё хорошо обстоит. Гаванский конгресс снова показал, что с Россией нельзя не считаться. И союзник за океаном нам не помешает. Особенно в свете того, какую значимость приобрела Аляска и иные наши владения на том континенте. Золото нужно всегда.

– Александр Михайлович последнее время часто в печали пребывает, – усмехнулся Милютин. – Государь не так к нему расположен, как пару лет назад. А ещё и вы приглашены, бывший посол в Китае, благодаря стараниям которого Россия получила огромные территории на Дальнем Востоке, не затратив на эти приобретения даже фунта пороха. Только чернила с бумагой изведены были в большом числе. Князь видит в вас свою возможную замену, и ему, вестимо, это не нравится.

– Неужто?

– Напрасно удивляться изволите. Он франкофил. Вы, Николай Павлович, давний славянофил и не разделяете симпатии князя Горчакова к союзу с Францией и склонности к либеральному курсу.

Тут Игнатьев промолчал, а взгляд его непроизвольно скользнул по иным присутствующим, а именно по министру финансов графу Рейдерну, Михаилу Христофоровичу, и по морскому министру, адмиралу Николаю Карловичу Краббе.

– Два дипломата. Военный и морской министры да ещё министр финансов. Почему именно мы?

– Высокая политика, связанная с армией нашей и флотом, – ответствовал Милютин. – И на это будут нужны большие деньги, поэтому и Михаил Христофорович также здесь.

– Значит, то не слухи были…

– Вы сейчас о чём, Николай Павлович? Если о союзе с Конфедерацией и Испанией, то какие уж тут слухи, вся столица о том бурлит, во всех салонах только о том и разговоры, – произнёс подошедший адмирал Краббе. – Зато ежели о том, что нам предложили Парижский трактат использовать не как дипломатический документ, а в нужном чулане… Так я сам готов его в этом качестве применить.

Что Игнатьев, что Милютин не могли удержаться от смеха. Адмирал Краббе, наряду со всеми своими талантами и умениями, делавшими его человеком на своём месте, отличался неудержимой склонностью к разного рода похабщине. И к похабным шуточкам и поговоркам в том числе. Наибольшее внимание, что любопытно, они вызывали у одного из сыновей императора. Не цесаревича Николая Александровича, а второго сына, великого князя Александра Александровича. Тот уже в свои два десятка с небольшим наловчился при нужде выражаться таким образом, что и офицеры гусарских полков заслушивались.

– Парижский трактат – лишний и вредный! – припечатал Милютин. – И я, если мой голос будет важен, скажу государю, что его надобно денонсировать. Но не сейчас, а через пару-тройку лет, когда перевооружение армии позволит сражаться не устаревшим и даже не отвечающим духу времени, а новейшим оружием. Да и флот, Николай Карлович, тоже должен стать не только паровым, но и броненосным. Вот тогда и разорвём бумажку, трактатом именуемую. А уж как её дальше использовать, сами решайте.

Игнатьев, как умудрённый жизнью дипломат, лишь улыбнулся, хотя сама идея ни малейшего отторжения не вызывала. Парижский трактат опасно было рвать в клочья, не обладая поддержкой со стороны союзников. Их ведь у России со времён Крымской войны по сути и не было. А теперь могли и появиться. Испания в Европе. Конфедерация – там, за океаном. И значение последней было велико хотя бы потому, что там же располагались колонии Британской империи, которые, при сложившемся союзе, оказывались в уязвимом положении при попытке развязать военные действия. Да, в таком варианте можно было всерьёз задуматься о поправках в политическом курсе, которым двигалась империя. Тех поправках, от которых нынешний министр иностранных дел явно не пришёл бы в восторг.

Впрочем, Парижский трактат был всего лишь догадкой. А вот ради чего на самом деле их всех собрали здесь, ведомо одному лишь императору. Который, к слову сказать, как раз входил в небольшой зал, где они находились.

Выслушав от собравшихся заверения в верности и глубоком почтении, император не стал тянуть и с ходу обрушил на них причину, ради которой вызвал сюда в столь неожиданном составе.

– Господа! Произошло знаменательное событие для всего императорского дома Романовых. Один из моих ближайших родственников будет в скором времени приглашён занять престол в стране, которая не только важна в мировой политике, но и для нас весьма полезна. И эта страна – Конфедеративные Штаты Америки. – Переждав изумлённые возгласы, император добавил: – Излишне ли говорить, что услышанное вами не должно быть передано кому бы то ни было без моего на то дозволения?

– Мы поняли, государь, – за всех ответил военный министр. И тут же задал вопрос: – Но что привело к этому, бесспорно важному решению? И кто из великих князей примерит на себя новосозданную корону?

– Владимир Александрович, мой сын… – Видя лёгкое удивление в глазах слушающих его, император добавил: – Приглашён на царство именно он, а не другой. Правителю Конфедерации Борегару и его министру тайной полиции Станичу понадобился юный монарх, ещё ничем не успевший себя проявить в войне и политике. И не женатый.

– Позвольте, ваше величество…

– Да, граф, – кивнул Александр II, тем самым разрешая Игнатьеву говорить.

– Выходит, что вашему сыну уже нашли невесту?

– И это одно из их условий, – не слишком весело, но всё же улыбнулся император. – Владимир женится на дочери генерала Борегара, как только та достигнет шестнадцатилетия. А случится это в марте одна тысяча восемьсот шестьдесят шестого года от рождества христова. Будет составлен договор, который обяжет обе стороны выполнить всё, что в нём будет сказано. Конституционная монархия, женитьба великого князя Владимира Александровича на Лауре Тутан де Борегар. Также выход замуж одной из дочерей великого князя Константина Николаевича за министра тайной полиции Конфедерации Виктора Станича. И браки эти мы должны признать равнородными, таково условие. Средства этого оставляются на наше усмотрение.

Слова были произнесены, и это многое меняло. Теперь союз с Конфедерацией превращался из сугубо политического в династический. Более того, в союз между двумя монархами из одной династии – отцом и сыном. Крепкий такой союз, надёжный. А цена, которую предстояло заплатить…

Собравшиеся хорошо понимали, как именно можно обойти закон о морганатических браках. Тем более в столь своеобразной ситуации, как создание новой монархии. Купить графский или княжеский титул в германских землях можно было даже сейчас. Тем более что и Борегар и Станич происходили из довольно древних дворянских родов. У Борегара это подтверждалось документами из французских архивов, со Станичем же… Тут и выписки о дворянстве Российской империи, и сербские корни. В Сербии, с давних пор оккупированной Оттоманской империей, с происхождением сам чёрт ногу сломит. Легко повернуть дело так, чтобы вывести род Станичей от кого-то совсем уж знатного. Концов всё едино не найти.

Сам же факт обоих бракосочетаний членов дома Романовых и вовсе не вызывал возражений. Две свадьбы в обмен за корону? Как говорил Генрих IV Бурбон, «Париж стоит мессы!» И уж тем более империя за океаном стоит свадьбы… двух свадеб.

Видя реакцию своих приближённых, Александр II продолжил раскрывать карты, которые в настоящий момент имелись у него на руках:

– Более шести лет назад в силу непреодолимых обстоятельств я вынужден был смириться с договором, известным как Парижский трактат, – император поморщился при одном лишь воспоминании о постигшем его тогда унижении. – Но смирился я лишь до поры. До того мгновения, когда станет возможным разорвать его, тем самым вернув моей империи то, что принадлежит по праву. Особенно флот на Чёрном море! Господа, как только состоится коронация моего сына Владимира на заокеанском престоле, врагам нашим станет ясно, что Россия усилилась и стала опаснее, чем прежде. Потому повелеваю…

Александр II ещё раз обвёл взглядом немногих, кого он пожелал сейчас видеть, и продолжил:

– Вам, Николай Карлович, должно ускорить постройку новых судов, в том числе и броненосных. Англия с нами своими секретами делиться вряд ли будет, а вот из Конфедерации судостроители приедут. Башенные их броненосцы хорошо себя в боях показали. А мины наши их сильно интересуют. Вы уж позаботьтесь…

– Будет исполнено, ваше величество.

– Теперь вы, Дмитрий Алексеевич. Как мой военный министр позаботьтесь, чтобы перевооружение армии проходило в намеченные сроки. Понимаю, что для возведения новых фабрик оружейных деньги нужны, но на то есть министр финансов, здесь также присутствующий. Господин Рейтерн поможет, с учётом того что теперь будет ещё и золото из Аляски поступать в достаточном количестве.

– Пока его немного, государь, – напомнил Рейтерн. – Но через год-другой, по прогнозам, золотым рудникам Калифорнии месторождения на Аляске не уступят!

– Генерал-адъютант Игнатьев! Вы уже успели показать себя умелым дипломатом, способным добиваться самых сложных целей. Поэтому отправитесь сперва в Мадрид к королеве Изабелле, а потом в Ричмонд. Мне нужен согласованный союзный договор, узнав о котором королева Виктория трижды подумает, стоит ли пытаться на нас напасть. Любые средства, тем более финансовые, вам предоставят.

– Исполню всё, что будет в моих силах.

Игнатьев ничуть не лукавил. Он чувствовал, что успех этого предприятия позволит ему не перешагнуть на следующую ступень, а перескочить сразу несколько ступенек, оказавшись… Пока непонятно где, но гораздо выше своего нынешнего, и без того значимого при дворе положения. А ещё промелькнула мысль о том, что слова Милютина об обеспокоенности князя Горчакова совсем не лишены смысла.

– И наконец вы, Александр Михайлович, – обратился император к Горчакову. – Необходимо до самого последнего дня создавать видимость, что всё идёт как обычно, нет причин для беспокойства. Особенно у посланников Британии и Франции – тех государств, которые всеми силами постараются помешать нам отправить Парижский трактат туда, где ему и место – на свалку истории. Запомните, князь – я поручаю вам очень важное дело. Не подведите меня!

Последние слова были созвучны выстрелу с близкой дистанции. Тому, от которого не уклониться. И все окончательно поняли – позиции нынешнего министра иностранных дел князя Горчакова не то чтобы пошатнулись, скорее стали не такими незыблемыми, какими были раньше. Государь изволил не гневаться, но предупреждать, что с сего дня франкофильство министра будет рассматриваться исключительно как личная блажь, не долженствующая мешать служению Богу, царю и Отечеству.

Более того, стало понятно, что Российская империя с этого момента разворачивается, меняя курс. По сути императором было заявлено, что старые договоры объявляются всего лишь листами бумаги, испачканными чернилами. По крайней мере те из них, которые были России невыгодны. Наступило время новых договоров и особенно новых союзов. Близилось время перемен.