Глава 7
Савельев встретился с Егором Осиным и выложил ему последние новости.
— Почему ты мне говоришь об этом, князь? — спросил тот. — Я человек подневольный, не особо важный. У меня всего десяток людей. Отправятся бояре на Москву, буду их сопровождать и охранять.
Савельев объяснил ему свой замысел.
— Я хочу, чтобы главарь шайки проведал о том, что москвичи покинули город, — сказал он. — Князь Микулинский не станет сам искать шайку. Он будет ждать прибытия новых посланцев государя с по-настоящему сильной дружиной. Царь не прощает нападений на своих людей, беспощадно карает тех злодеев, на руках которых кровь человеческая. В результате у Меченого появится время. Он сможет вытащить сокровища из болот и передать их для продажи купцам, повязанным с ним. А потом для него хоть трава не расти.
— Но почему, князь? Ведь он же скрывается на болотах. Когда выйдет, его поймают. Все-таки личность знаменитая. О нем знают власти во Владимире, Новгороде, Пскове. Предупреждена и пограничная стража.
— Меченый не на болотах, Егор Михайлович.
Тот изумленно посмотрел на князя и буркнул:
— Не понял…
— После все поймешь. Покуда главное, чтобы ты ушел на постоялый двор у Каменки. Там отдохнешь немного и скажешь князю Грекову, что исполняешь приказ государя, отправляешься в тайное место, доведенное до тебя гонцом. Называть его нельзя никому.
— А кто будет бояр охранять?
— В Каменку подойдет другой отряд. Ты за вельмож не беспокойся, не пропадут.
— А куда я должен вести свою дружину?
— Обратно.
— В Тверь?
— Нет. Вот чертеж города и его окрестностей. — Савельев достал свиток, развернул его. — Гляди, вот город, посады и село Дубино. От него в версте к реке довольно большой осинник. Вот туда тебе и следует привести своих людей так, чтобы вас никто не заметил. Идти надо ночью по берегам Волги и Тьмаки. В осиннике я тебя встречу и объясню, что делать дальше.
— Так это и без объяснений понятно. Будем ловить Меченого, когда разбойники вытащат сокровища из болот.
— Не только. Но главное это.
— А твой приказ — точно повеление государя? Я же за бояр ответственен лично перед ним.
Савельев показал Осину царскую особую грамоту.
Тот прочитал текст, вернул бумагу, вздохнул и заявил:
— Коли так, то я поступаю в твое распоряжение, князь Дмитрий Владимирович.
— Вот и хорошо. Мы больше встречаться до отъезда не будем, так что помни, в осинник следует выйти тайно. Еще вот что. Я едва не упустил. Купи на обратном пути телегу с ломовой лошадью, ячменя, хлеба и солонины. Надо же нам чем-то кормиться и коней содержать.
— Да я купил бы, но денег нет.
Дмитрий дал воеводе горсть серебра.
— Этого хватит.
— Даже много.
— Много, не мало. Все понял?
— Да. Не сомневайся, я пройду в осинник тихо, незаметно.
— Надеюсь на это. До встречи.
— До встречи, князь.
Савельев ушел к своим ратникам.
Семья Пурьяка трапезничала, когда Воронов ввалился в избу. Козьма, Любава, Василий и Лана уставились на боярина, выглядевшего весьма возбужденным.
Пурьяк положил ложку на стол и спросил:
— Что случилось, Всеволод Михайлович?
— Срочный разговор есть, очень важный.
— Может, сядешь за стол да отужинаешь с нами?
Воронов повысил голос:
— Я же сказал, разговор срочный и важный.
— Что, и поесть не дашь?
— Потом доешь. Выйди во двор. А семья пусть ужинает, — заявил боярин, хлопнул дверью и прошел во двор.
— Чего это он такой, Козьма? — спросила Любава.
— А я знаю? Сидите, ешьте. Я потом. На улицу никому не выходить! — заявил Пурьяк и выскочил во двор.
Воронов отвел его в сторону, к конюшне.
— Важные новости, Козьма, — сказал он и поведал главарю банды обо всем, что внезапно произошло во дворце.
Пурьяк выслушал Воронова, внимательно посмотрел на него и спросил:
— Это что же получается? Князь Греков и все прочие московские гости завтра уедут из Твери?
— Именно. Но это может случиться и послезавтра. Гонец обозначил срок до четырнадцатого августа. Потом в Твери точно останется только крепостная дружина. Князь Микулинский в растерянности. Воевода Опарь спросил его, будет ли он сам искать Меченого. Дмитрий Иванович ответил, что не до того ему. Прибудут новые посланцы царя с дружиной. Дескать, пусть они и ищут, а мы сделали все, что могли.
— Когда могут прибыть эти новые люди?
— Числа семнадцатого-восемнадцатого. Никак не ранее. Этого времени будет вполне достаточно на то, чтобы вытащить сокровища из болота. Я к купцу Тучко нынче же холопа Алексея пошлю. Петр Андреевич придет с охраной. Я передам ему все, не считая твоей доли, для продажи на Москве. Ты можешь сделать то же самое.
— О моей доле не беспокойся, боярин. Я уж как-нибудь сам решу, что с ней делать.
— Я думаю, что ты не станешь делиться таким добром со своей братией, — с усмешкой проговорил боярин.
Главарь банды помрачнел и заявил:
— А вот это совсем не твое дело.
— Да, конечно, поступай как знаешь.
Пурьяк ненадолго задумался, потом посмотрел на Воронова и спросил:
— А ты, Всеволод Михайлович, случаем, не пытаешься провести меня?
— Ты что, Козьма? Я похож на самоубийцу? Меня же царь тут же повелит казнить, коли проведает, что я был связан с тобой, помогал тебе устроить нападение на отряд воеводы Ивана Кузнеца.
— А коли на все посмотреть чуть иначе? На Москве раскрыт боярин Толгаров. Его, кстати, мог сдать твой холоп Лавр Кубарь.
Воронов побледнел и спросил:
— Но разве ты не сгубил его?
— Жена и дочь в болоте. А вот Лавра в доме не было, когда я туда пришел.
— Почему ты не сказал мне об этом раньше? — выкрикнул Воронов.
Пурьяк нахмурился и заявил:
— Не ори на меня, боярин! Я этого не стерплю.
— Но ты…
— Я сделал все так, как обещал, а вот ты не постарался, чтобы Кубарь был дома. Но давай вернемся к разговору. Пусть Лавр знал, что его скоро убьют, и действительно через кого-то передал на Москву сведения о нас. Толгарова взяли. В пыточной избе он выложил все, что знал о наших замыслах. Гонец из Москвы довел это до Грекова, тот призвал тебя к ответу. Ты понимал, что отпираться глупо, тоже раскрылся, но упросил князя Грекова заступиться за тебя перед царем. Тот вполне мог заранее дать указания использовать тебя. Коли сдашь всю шайку, меня, поможешь вернуть сокровища и икону, то останешься в живых. У тебя не оставалось другого выхода, пришлось согласиться. Вы обсудили, как вернуть сокровища и погубить шайку. Неудивительно, что именно ты и предложил создать видимость ухода князя Грекова и всех его людей на Москву из-за того, что они ничего не достигли, дабы успокоить меня. На самом же деле вы решили лишь немного отвести дружины, чтобы в нужный момент они быстро подошли к Черному лесу. Сейчас ты приехал ко мне и обманул. Я тебе поверил и вытащил сокровища из стана. Пусть только твою долю. Но при этом мои люди откроют тайные тропы. Ратники Грекова и Савельева поймают их и меня, зайдут в стан, разобьют всю шайку, завладеют остальными сокровищами и иконой. Наших баб и детей они потопят в болотах. Кому нужны семьи разбойников? Тогда ты сохранишь жизнь. Я же ее потеряю. Как тебе такой расклад, боярин?
Воронов был в растерянности.
— Ты, Козьма, зачем из меня изменника делаешь? — спросил он.
— У меня нет возможности проверить правдивость твоих слов. Думай, как сделать это. Тогда я и решу, пользоваться случаем или и далее сидеть на болотах.
— Но как я смогу представить тебе доказательства того, что говорил правду?
— Это твое дело. Не представишь, никакого дела не будет.
— А ты не боишься, что тебя прямо сейчас повяжут мои люди?
— А толку-то с того, Всеволод Михайлович? Меня возьмут, об этом узнает Игнат Брыло. Никто и никогда не увидит ни сокровищ, ни иконы. Кто бы ни сунулся на болота, без меня не найдет тропы, которыми мы пользуемся. А я, боярин, не ты, ни за что не выдам своих людей даже на дыбе. Так что думай. Время у тебя есть. Определишься, приезжай. Я буду на починке. Прятаться и уходить на болота не собираюсь. Все, пойду, каша остыла, наверное. — Пурьяк вернулся в дом.
Воронов с досады сплюнул.
«Не знаю, как доказать Пурьяку, что я говорил правду. Уход дружин из Твери его не убедит. Но что-то делать надо, — размышлял он. — А ведь я забыл о царском гонце. Его грамота будет доказательством для Пурьяка. Уж ей-то он поверит. Да и забрать ее у гонца надо на самое малое время. Но как это сделать?
А коли через воеводу Петра Опаря? Тот приближен к тверскому тысяцкому, но не богат. Дом так себе, жалованье совсем не великое. У него две дочери и сын уже взрослые. Девок надо замуж отдавать, парня женить, дом ему ставить. Микулинский на это денег не даст.
Опарь согласится. Надо только предложить ему такую сумму, от которой невозможно отказаться. Двадцать рублей. Нет, для верности пятьдесят. От таких денег у любого голову закружит, не считая, конечно, бояр да князей. Но тверской воевода к ним не относится».
Воронов принял решение и погнал коня обратно в Тверь. Владимирские ворота были уже закрыты, но стража пропустила боярина без всяких вопросов. Он оставил коня у башни, далее пошел пешком.
Воевода не спал, находился в своем дворе. Его небольшой дом стоял у крепостной стены рядом с Тьмацкими воротами.
— Гуляешь перед сном?
Этот вопрос прозвучал так неожиданно, что Опарь резко повернулся и даже схватился за саблю.
— Ты, боярин?
— Я, Петр Данилович.
— Не ждал. Чего пришел?
— Дело к тебе есть, Петр Данилович.
— Вот как? Ну давай, выкладывай, что за дело.
— Не подумай ничего плохого, но мне нужна ненадолго царская грамота, привезенная сегодня гонцом.
Воевода удивленно взглянул на боярина.
— Ты что такое говоришь-то, Всеволод Михайлович? Зачем тебе грамота?
— Признаюсь честно, хочу убедиться в том, что в ней нет ничего такого, что угрожало бы всем нам, в том числе и тебе.
— Но гонец же озвучил повеление государя.
— Вот именно, что озвучил, грамоту никому не показывая. А разве можно так? Князь Микулинский должен был забрать у него бумагу и убедиться в том, что в ней записано именно то, что и провозглашено.
— Так ведь его воевода особой дружины привел. Князь Савельев наверняка видел грамоту.
— Он-то, может, и видел, да не стал говорить о том.
— На что ты, боярин, намекаешь?
— А на то, Петр Данилович, что в грамоте той могло быть и другое.
— Что же?
— Ну, скажем, отдельная часть, не подлежащая оглашению. Вдруг в ней царь дает своим новым посланцам полномочия арестовать всех нас да отправить под стражей на Москву?
— Но за что? Мы свое дело сделали.
— А разве тебе не ведомо, как Иван Васильевич разбирается с боярами?
— Слыхал, строго.
— Вот. Посему следует тайно изъять эту грамоту у гонца и прочитать ее. Ты имеешь доступ в княжеские палаты и можешь это сделать.
— Ты на что меня толкаешь, Всеволод Михайлович? На кражу царской грамоты? Так за это наказание может быть только одно — смерть.
— А пятьдесят рублей ты заработать не хочешь?
— Сколько? — От удивления глаза воеводы расширились.
— Пятьдесят рублей. На эти деньги можно на Москве целое подворье с теремом купить или такое село, как Дубино. Не только на Руси, но и в Ливонии, Литве, Польше.
— Ты, боярин, готов платить такую цену только за то, чтобы поглядеть грамоту?
— Жизнь, Петр Данилович, дороже любых денег. Зачем они мертвецу?
— Это верно. Но страх великий.
— Да какой страх, Петр Данилович? Гонец до того устал, что спит сейчас без задних ног. Вытащишь у него грамоту, он и не заметит. Она требуется мне на недолгое время. Нужным людям покажу, а потом верну.
— Ну, не знаю.
Воевода, в целом человек честный, верно служивший государю, находился в смятении. Да и не мудрено. Царь Иван Васильевич действительно мог наказать тверских должностных лиц за то, что они не уберегли клад и допустили гибель царской дружины в нескольких верстах от города. В грамоте и в самом деле могла быть тайная часть по этому поводу, знать которую очень даже не мешало бы.
К тому же такие деньги! На них он мог увезти семью куда угодно, обзавестись крепким хозяйством и жить безбедно. Однако риск был слишком велик.
Воронов же видел, что воевода колеблется, и подначил его:
— Тебе, Петр Данилович, скоро дочерей замуж выдавать. Да и послужил ты вдоволь, пора бы и о старости достойной подумать.
— Ладно, — согласился воевода. — Помирать все одно придется. Так уж Господом установлено. Но пять рублей ты мне прямо сейчас вручишь. Получится, отдашь все, не выйдет, возьму их за страх.
— Добро, Петр Данилович. — Воронов передал воеводе пять сотен небольших серебряных монет.
Они вышли с подворья. Боярин остался у ворот, воевода направился к дворцу.
Вернулся он скоро, получаса не прошло, развел руками и сказал:
— Без толку я сходил, боярин. Закрылся гонец изнутри. Потайного прохода к нему нет. Ты уж извини, но пять рублей я забираю.
— Но как же так, Петр Данилович?
— А вот так, боярин.
— Ты не брешешь?
— Слова бы подбирал! Я никогда не брешу.
— Плохо дело!
— Все мы в руках божьих. Только Господь может решать судьбу человека. От нее не уйдешь, как ни пытайся.
— Все это так. Но мне очень нужна эта грамота.
— А ты спроси у князя Савельева, что в ней написано. Может, он и скажет. Или гонца попробуй купить. Деньги-то, как я погляжу, у тебя есть.
— Ладно. Поеду. Ты о просьбе моей не говори никому, Петр Данилович.
— Оно мне надо? Не хочу на старости лет врагов иметь. Хотя теперь не уверен, доживу ли до этой старости. Ты заставил меня усомниться в этом.
— Прощай, — сказал Воронов и двинулся к воротам.
Он не знал, что делать.
«К Савельеву, а тем более к гонцу, никакого подхода нет. Те не только не скажут, что написано в грамоте, но еще и разбираться начнут, с чего это у меня такой интерес к ней. Как же доказать Пурьяку, что я не обманываю его», — размышлял боярин.
Воронов вскочил на коня, выехал из Владимирских ворот, которые страже опять пришлось открыть, и медленно двинулся к селу. Он напряженно думал, ему было не до гоньбы.
Всадник едва не свалился с седла, услышав вдруг знакомый голос, донесшийся из-за дерева, стоявшего на обочине дороги:
— Ну что, боярин, добыл ты доказательства правоты своих слов?
— Ух, как же ты меня испугал, Козьма!
— Да ты успокойся. Ступай ко мне сюда, за дерево, — сказал Пурьяк, усмехнулся и спросил: — Хотел грамоту царскую выкрасть?
— Как ты узнал об этом? — удивился Воронов.
— Так все изначально ясно было. Что еще ты мог бы придумать так быстро? Кого просил сделать это?
— Воеводу.
— Выбор верный, но вижу, не получилось.
— Да, не получилось. А то ты сам прочитал бы грамоту.
— Я этому искусству не обучен. Но ладно. Поговорил я с холопом боярина Старко, пока ты в кремле мутил. Подтвердил он, что бояре очень встревожены наказом царя, о котором им рассказал князь Микулинский. Значит, ты не соврал.
— Теперь веришь?
— Важно не это, а другое. Пора начинать подготовку к выносу с болот сокровищ. Не считая моей доли.
Воронов облегченно вздохнул, перекрестился и заявил:
— Слава Господу нашему.
— Не замай Господа, боярин.
— Ничего, свои грехи мы отмолим. А нет, так пусть уж спрос на небесах будет, а не на дыбе. Когда сделаешь?..
— Тогда и сообщу. Сиди на селе или во дворце. Да человека при себе держи, который за дружинами пойдет, когда они покинут город.
— Это опасно, Козьма. Надежного и умелого в таких делах человека у меня более нет. Был Кубарь да сбежал.
— Ладно, тогда и без этого обойдемся. Понятно, что лишних забот князьям да боярам не надо, коли они в немилость к царю попали. На починок не суйся. Если что, я Ваську к тебе пришлю! С купцом Тучко договаривайся. Ему тоже время требуется, но это твои заботы. При передаче сокровищ не должно быть ни Тучко, ни его людей. Только ты и твой возница.
— Почему?
— Так я решил.
— Ладно. Эх, жаль, пять рублей ни за что потерял.
— Как умудрился?
Боярин только отмахнулся. Он не стал рассказывать, а Пурьяк не посчитал нужным настаивать. Не его же деньги потерял боярин.
Они разъехались. Воронов двинулся на село прежней дорогой. Пурьяк отправился на починок кружной, проходящей через соседнюю деревню.
В это время ночь уже полностью вступила в свои права.
Влас Бессонов, посланный отцом приглядывать за починком, видел, как боярин Воронов прибыл туда и уехал обратно. Вскоре и Пурьяк покинул свои владения. Парень поспешил доложить об этом Гордею.
Бессонов-старший выслушал сына и вновь послал его к Долману. Уже поздней ночью он узнал, что Пурьяк вернулся восвояси.
Гордей понимал, что все эти ночные передвижения боярина и гробовых дел мастера производятся неспроста, но до утра отправить Власа к Савельеву не мог. Парень просто не сумел бы пройти в город, а тем более в кремль.
Поутру Бессонов собрался было послать сына в город, но тут воевода особой дружины сам приехал к его участку. Гордей размечал бревна, завидел всадника, вышел на пустырь.
Савельев подъехал к нему, поздоровался.
— Долгих лет тебе, Дмитрий Владимирович. А я как раз хотел Власа посылать в Тверь.
— Что-то случилось?
Бессонов поведал князю о ночных событиях.
Савельев кивнул и проговорил:
— Я знаю, что Воронов приезжал в кремль. Он был у воеводы Опаря. Я недавно говорил с ним. И знаешь, что хотел боярин?
— Откуда же мне знать-то?
— Грамоту царскую с приказом, коего в действительности не было. Гонец Петр для вида поглядывал в другую бумагу, а говорил то, что надо было мне.
— Это твои дела, воевода. Только зачем боярину понадобилась та грамота?
— Думаю, он должен был кому-то показать ее либо просто хотел лично прочитать, узнать содержание. Склоняюсь к первому, так как второе ему не так важно. Выход всех московских гостей из кремля легко проверить. Достаточно поставить у ворот своего человека. Потом для пущей надежности можно его и за ними послать. А вот кому он хотел ее показать, это мне покуда неизвестно. Ладно, послезавтра с утра мы для всех вроде как отправимся в сторону Новгорода. Но не пойдем туда, отъедем верст на двадцать, убедимся в том, что за нами никто не посматривает, и вернемся. Но уже не в Тверь, а в тот самый осинник, который виден с твоего участка.
— Это у реки который?
— Да. Там разобьем стан. Туда же подойдет десяток людей Осина. Думаю, что они не поспеют к тому времени, когда Меченый по настоянию Воронова вытащит с болот часть сокровищ. Свою долю Пурьяк наверняка оставит среди топей, в том числе и икону. Но Осин нам тогда особо и не потребуется. Справимся сами.
Бессонов взглянул на Савельева и спросил:
— Со всей шайкой в три десятка разбойников?
— При передаче добычи боярину все они из леса не выйдут, появятся малым числом. Все остальные так и будут сидеть в своем лесном стане.
— Понятно. А коли?.. — Завершить вопрос он не успел.
На участке появился слегка запыхавшийся сын Гордея.
— Ты что, Влас? Ведь купаться ходил, чего же таким запыхавшимся вернулся?
— Да шел я спокойно, до балки дошагал и вдруг услышал голоса. Мужики какие-то промеж себя разговаривали. Я помнил твой наказ на такой вот случай, тихонечко подошел к краю балки, спрятался за кустом, глянул вниз. Там трое сидят саженях в пяти от меня. Рядом сабли, еда нехитрая. Перекусывают, значит, и переговариваются.
— О чем же они говорили, Влас? — спросил Савельев.
— Один из них, старший, наверное, сказал: «Значит, сейчас поедим и спать до вечера завалимся. Тут безопасно, народ не ходит. Сегодня тепло, но рогожу подстелить надо. Второй чего-то спросил, я не разобрал. «Пойдем в полночь, — ответил старший. — На вас жена, парень и девка, а Козьмой я сам займусь». «А что, Лавр, мы взаправду добычу хорошую возьмем?» — поинтересовался третий. «На всю жизнь хватит». Потом они говорили о каком-то Мартыне Чернопяте. Дескать, не сдаст ли он? «Не сдаст, да и кому? — сказал старший. — В Портахе… — тут я не уверен, что правильно слово запомнил, — некому, а в Новгороде его и слушать никто не станет. Я еще посидел, ничего важного не уловил и в обход балки бегом сюда.
Савельев выслушал Власа, повернулся к его отцу и сказал:
— Никак Лавр Кубарь вернулся.
— Похоже на то, — согласился Бессонов-старший. — Решил, наверное, за жену и дочь отомстить?
— Нет. Он мог спасти их, взять с собой в бега, но оставил дома. Значит, желал избавиться от них. Какая же тогда месть? Нет, тут что-то другое. А вот что именно, надо бы выяснить. — Князь взглянул на Власа. — Значит, говоришь, отдыхать мужики собрались?
— Так сказал их старший, которого Лавром зовут.
— А кони их где? Портаха — это деревня недалеко от Новгорода. Не пешком же эти мужики прошли более трехсот верст.
— Да я и сам тому удивился, князь. Ни в балке, ни поблизости коней нет.
— Ладно, разберемся. Ты вот что, Влас, ступай обратно к балке и смотри за мужиками. Я проеду в город, возьму людей и вернусь с ними. Мы схватим Лавра с подельниками. Думаю, ему будет что нам рассказать. — Савельев повернулся к Бессонову и продолжил: — Ну а коли решит унести ноги, то, Гордей, придется вам с Власом брать Кубаря. Подельников можно и валить. Выпускать их отсюда нежелательно.
— Сделаем, князь. За нас не волнуйся. Всех троих возьмем. Только, может, подраним чуток одного-двоих.
— Добро. Ты молодец, Влас.
Парень зарделся от гордости. Ну а как же! Его ведь сам воевода похвалил.
Савельев вернулся в кремль, где вовсю шли приготовления к отъезду. Он вызвал к себе Осипа Горбуна, Лукьяна Балаша и Бояна Рябого, велел им вооружиться, проехать вверх по течению реки Тьмаки и дожидаться его на берегу у торгового посада. Ратники не задавали лишних вопросов, отошли, облачились в боевые доспехи, взяли оружие, забрали коней из конюшни и двинулись к воротам.
Савельев показался Микулинскому и Грекову, сказал им, что его отряд скоро будет готов к выходу. Потом он покинул кремль через Александровские ворота и вскоре подъехал к ратникам. Воевода объяснил своим людям, что им сейчас придется делать.
— Коли взбрыкнут, князь, дозволь мослы им переломать, — заявил Горбун.
— Все бы тебе ломать да крушить, Осип. Силу девать некуда?
— Да, бог силушкой не обидел. А раз дал ее, значит, на то, чтобы служила она добру. Разбойников ломать — разве не благое дело?
— Никаких увечий! Целыми надо взять.
— А что мы с ними делать будем? — спросил Балаш.
Савельев взглянул на него и проговорил:
— Об этом я отдельно скажу, Лукьян. Значит, так. На участок Бессонова не суемся, входим в балку от реки. Верхами мы быстро доберемся до Кубаря и его подельников. — Воевода улыбнулся, посмотрел на Горбуна и продолжил: — Потом, Осип, тебе, может быть, и придется самую малость потрепать их.
— За этим дело не станет.
— Ладно. Все понятно?
— Понятно, князь.
— Тогда вперед!
Четыре всадника поскакали по берегу. Их товарищи оставались в кремле и изображали приготовление к дальней дороге. У служивых татар, а также отца и сына Бессоновых имелись свои важные дела.
Балка оказалась извилистой, что было на руку ратникам особой дружины. За вторым поворотом они увидели трех мужиков. Те, одетые в порты и рубахи, спали на рогожах. Их сабли, ножи и дорожные сумы лежали рядом.
Всадники уже окружили этих людей, когда проснулся Кубарь.
Он потянулся было за саблей, но Горбун предупредил его:
— Не балуй!
Очухались и другие.
— Встать! Оружие на месте! — приказал Савельев.
Мужики поднялись.
Савельев глянул на вожака этой малой шайки, усмехнулся и спросил:
— Ты чего это вернулся-то, Лавр?
Кубарь удивился и осведомился:
— Откуда ты знаешь меня?
— А я тут все успел узнать.
— Погоди-ка. — Кубарь сморщил лоб. — Уж не воевода ли ты особой царской дружины?
— Я самый и есть. Так зачем ты вернулся, Кубарь?
— А ты не знаешь, что Козьма Пурьяк, гробовых дел мастер, извел мою семью? Пожарище на выселках видел?
— Почему он так поступил?
— Задолжал я ему. У Пурьяка всегда монета водилась. Я вовремя долг отдать не мог, он требовал отрабатывать. А у меня уже было другое занятие.
— Ну да, ты заделался гонцом у боярина Воронова, — сказал Савельев.
Кубарь насторожился и заявил:
— Просто я работал на боярина.
— Ты мне сказки не рассказывай, наслышался во младенчестве. Но пусть так. Значит, ты был должен Пурьяку, а он что?
— А он все настаивал. Мол, долг возвращай либо отрабатывай. Меня же боярин не отпускал. Тогда Пурьяк поджег нашу избу, а до того убил жену мою любимую Прасковью и дочь Варьку.
— Где ты был в то время?
Кубарь соврал, не моргнув глазом:
— Воронов меня в Новгород посылал. Приехал я обратно, а вместо дома одни угли.
— Почему же тогда на пожарище тел не отыскали? И куда ты провалился? Должен был искать хотя бы обгоревшие трупы и похоронить их по-людски.
— А не было трупов. Только от щенка пучок шерсти паленой остался.
— Это что же получается? Пурьяк забил до смерти твою жену и дочь, спалил дом и спокойно ушел к себе? Трупы он взял с собой?
— Нет, тут лес недалече заболоченный. Видать, он туда оттащил тела.
— Почему ты не заявил на него тому же боярину Воронову или князю Микулинскому? Они назначили бы следствие.
— И что? Пурьяк следов не оставил. Если они и были, то их народ затоптал, который сбежался тушить дом. А почему не заявил? Испугался очень. Ведь он приходил убить меня, не нашел и отыгрался на семье. Сбежал я, в общем.
— В деревню Портаха, которая недалеко от Новгорода, к Мартыну Чернопяту, да?
У Кубаря дух перехватило. Такой осведомленности он никак не ожидал.
Лавр почесал затылок и настороженно спросил:
— Откуда о Чернопяте знаешь?
— Не я должен отчитываться перед тобой, а ты передо мной. Ладно, сбежал ты, осмелел. — Князь указал на двух мужиков, которые затравленно глядели на ратников, и продолжил: — Этих вот подельников подобрал и вернулся мстить?
— Истинный крест, так! — Кубарь перекрестился.
— Не смей, пес, веру нашу православную поганить! — заявил воевода особой дружины. — Не ты ли привез сюда из Москвы Емельяна Горина, который устроил встречу боярина Воронова и Козьмы Пурьяка?
— И про это знаешь, — сиплым голосом проговорил Кубарь.
— Я же говорил, что все тут успел узнать. А Толгарова раскрыли на Москве. Так что не надо брехать. Ничего ты не должен был Меченому!..
Лавр услышал кличку главаря банды и понял, что воевода действительно знает все о шайке да и о нем самом.
Он упал на колени, ударился лбом о землю и завопил:
— Не губи, князь! Помилуй. Не по своей же воле…
— Но ты знал, что главарем шайки, засевшей в Черном лесу, является вовсе не Игнат Брыло, а гробовых дел мастер Козьма Пурьяк. Он и есть Меченый.
— Каюсь, князь, знал.
— Почему не сообщил об этом в Тверь?
Кубарь поднял голову и проговорил:
— А как сообщишь? Я из Твери вернуться не успел бы. Меня разбойники еще в пути на куски порубили бы. Неужто князь Микулинский дал бы охрану мне и моей семье?
— Здесь ты прав. Но то, что не сообщил о главаре, — тяжкое преступление. Ты промолчал, а Меченый погубил три десятка душ. Ни в чем не повинных. Твою жену и дочь в том числе.
— Вот видишь! Господь меня наказал, забрал семью. Божья кара куда страшней любой земной даже.
Один из двух мужиков ткнул Кубаря в бок и заявил:
— Эй, Лавр, ты в какое дело втянул нас? Это же измена государю!
— Помолчи, Иван! — цыкнул на него Кубарь. — Вам-то что? Вы ничего не сделали.
— Не успели, потому как мы вовремя вас остановили, — сказал Дмитрий. — Но не верю я тебе, Лавр. Врешь ты, что вернулся мстить. И никуда боярин Воронов не посылал тебя в ту ночь, когда погибла твоя семья.
— Нет, посылал!
— Мне приказать доставить сюда боярина? Ты врешь, Лавр. А это значит, что никакой пощады тебе не будет.
— Господи, ну да, не посылал. Но как бы я объяснил тебе, что ночью один выходил к реке? Я и сам не пойму, что меня туда потянуло. Увидел пожар, когда дом уже вовсю полыхал. Пурьяк не оставил бы меня в живых, потому я и кинулся в Портаху, к родственнику. А потом пришел в себя и решил отомстить.
Савельев вздохнул и заявил:
— Нет, Лавр Кубарь, придется все же наказать тебя по всей строгости. Ведь ты опять врешь.
— Да нет же, как на духу выложил все.
— А что за богатство вы тут втроем обсуждали? Ну да, то самое, которое в доме Пурьяка?
В глазах Кубаря вновь застыло изумление, смешанное с животным страхом.
— Я не знаю, о чем ты говоришь.
Но тут загалдели его подельники. Они поняли, что князь может не помиловать и их, поэтому быстро разложили все по полочкам. Мужики рассказали, как Кубарь подбил их идти в тверские земли, на починок одного нелюдя, у которого в тайнике хранится немалое богатство. Именно он убил жену и дочь Кубаря. Они не смолчали даже о том, что должны были вырезать семью этого гада.
Савельев помрачнел.
Подельник Кубаря, которого звали Федот, оказался смышленым, заметил это и заявил:
— Каюсь, князь, был такой уговор, только мы с Иваном никого не убили бы. Такой грех из-за денег на себя брать? Связали бы бабу и детей, рты им заткнули и оставили бы на скамьях. С Пурьяком же должен был Кубарь разбираться.
— Ладно, — сказал Савельев и повернулся к Горбуну. — Давай, Осип, этих двоих… хотя погоди. А на чем вы сюда прибыли?
Ему ответил все тот же Федот:
— На конях, вестимо. Пешком к осени глубокой вышли бы, если не сгинули бы по дороге.
— И где кони?
— А тут лесок покажу, в версте где-то. Это по реке в сторону Новгорода. Там поляна. С конями еще один мужик, Гаврила. Он убогий, руки на лесоповале лишился да ногу повредил. Но чтобы за лошадьми смотреть, здоровый человек и не нужен.
— Ладно. Осип, давай их в осинник и будь там. Скоро и Кубаря получишь. Я еще немного поговорю с ним.
— Слушаюсь, князь! А ну, убогие, быстро поднялись, собрали манатки, оружие оставили тут и полетели вперед по балке! — приказал он подельникам бывшего гонца боярина Воронова.
— С чего это мы убогие-то? — спросил Федот.
— Не убогие? Так это мигом исправить можно.
— С тебя станется. Вон громила какой вымахал!
— Верно говоришь. С меня действительно станется, посему поспешите. Возиться еще с вами! — заявил Горбун погнал пленных по балке.
Савельев же повернулся к Кубарю, продолжавшему стоять на коленях.
— Встань! — приказал он.
Кубарь поднялся, отряхнул портки.
— А теперь скажи-ка мне, как шайка выходит из Черного леса. Там ведь повсюду болота.
На этот раз Кубарь не стал искушать судьбу и сказал чистую правду:
— Тропы есть, их три, но они в некоторых местах прерываются топью. Чтобы пройти эти участки, разбойники, живущие в лесном стане, сделали крепкие щиты. Они бросают их на топь, получается гать, быстро разбираемая на части. По щитам этим и конь пройдет, не только человек.
— Значит, таких троп там три?
— Да. Есть и другие, конечно, но на тех слишком большие участки топи. Чтобы там из леса выходить, надо настоящую гать стелить, а дерева подходящего на острове, где стан устроен, не так уж и много. Не хватит его. Да и на дрова нужны те деревья.
— Значит, шайка может выйти из леса только по этим трем тропам?
— Князь, но ты же и сам об этом знаешь.
— Отвечай!
— Да, только по ним.
Савельев спрыгнул с коня, достал свиток с чертежом, развернул его, показал Кубарю.
— Это лес, вот Гиблая роща. Одна тропа здесь. — Дмитрий ткнул пальцем в бумагу. — Где две другие?
Кубарь указал, князь пометил эти места на чертеже.
Потом он внимательно посмотрел в глаза разбойника и произнес:
— Гляди, Лавр, коли хоть кто-то выйдет из леса другим путем, кроме этих трех, я лично с огромным удовольствием снесу тебе башку. А до этого ты будешь при мне в пленных.
— А потом ты меня вместе со всеми прочими злодеями на плаху отправишь?
— Коли докажешь, что на тебе нет крови, ты всего лишь исполнял поручения боярина, отказаться от которых был не вправе, то замолвлю за тебя слово. Отделаешься кнутом, шкура на тебе треснет, но зарастет, жить будешь. Ну а не докажешь, тогда пеняй только на себя. Понял?
— Как не понять.
— Бери вещи и ступай по балке.
Кубарь поднял рогожу, засунул в суму, туда же пихнул остатки пищи и пошел.
Савельев кивнул Балашу и сказал:
— Давай, Лукьян, в дальний лес, найди убогого Гаврилу с конями и тоже в осинник приведи. Там сбор, оттуда в Тверь пойдем.
— Понял, князь! — Балаш направил коня на склон.
Савельев взглянул на Рябого и заявил:
— А мы с тобой, Боян, до Гиблой рощи проедем.
— Почему туда, князь?
— Не надо задавать лишних вопросов, воин! — сказал Дмитрий и погнал коня по балке.
Рябой двинулся следом за ним.
Князь выбрал кружную дорогу, и всадники подъехали к роще с запада, не видимые от села и починка. Савельев остановил коня. То же самое сделал и Рябой, осмотрелся, вытащил из ножен саблю.
Ждали они недолго.
Из кустов неожиданно появился Баймак и сказал:
— Приветствую, князь! Случилось что?
— Будь здоров, Анвар. У вас как?
— Тихо. Из города никто не приезжал. Из леса не выходил ни один человек.
Савельев спрыгнул с коня. Рябой остался в седле, продолжал осматриваться, был готов отразить нападение.
Воевода достал чертеж, показал его Баймаку и проговорил:
— Вот тропы, Анвар, по которым выходят разбойники. Других тут нет.
— Мы об этом уже знаем.
— Тогда слушай меня. — Князь довел до служивого татарина-разведчика суть своей задумки.
Баймак внимательно выслушал его и уточнил:
— Значит, ты, князь, решил захватить Меченого при передаче коробов?
— И Меченого, и Воронова.
— Это дело. Но большая часть шайки останется в лесу. Короба нести будут четыре человека, пусть шесть, если они станут меняться. На коне и вообще один разбойник с этим управится.
— Уверен, мы найдем способ выманить из топей и остальную часть шайки.
— Признаюсь, не вижу, как можно это сделать.
— Не ломай голову. Это моя забота.
— Да, конечно. Ты же воевода.
— Вам с Ильдусом задание прежнее, следить за всем, что будет происходить здесь. Как только объявятся Меченый с боярином или же кто-то выйдет из леса, Ильдуса быстро ко мне. Отряд будет недалече, в осиннике, у выселок.
— Это где Гордей дом поднимает?
— Там.
— Понял.
— Нам главное, Анвар, не опоздать и взять Меченого с продажным боярином. Надо захватить и того человека, который будет старшим среди разбойников, вынесших сокровища из леса. Им тоже нежелательно затягивать передачу. Задержка может быть, когда боярин решит проверить, не обманывает ли его Меченый.
— Воронов станет осматривать короба?
— Обязательно. В это время мы и возьмем всех их.
— Понятно.
— Недолго вам в роще сидеть, Анвар.
— Да нам-то ничего, мы привычные.
— За это вам отдельная благодарность будет.
— Спасибо, князь, — проговорил татарин. — Но не в благодарности дело. Я вот думаю, что с Меченым, Вороновым и теми разбойниками, которые вынесут короба, особых сложностей не будет. Но, честно говоря, не вижу, как сделать самое главное, ради чего мы и прибыли сюда, то есть полностью уничтожить шайку и спасти икону. Сами разбойники из топей не выйдут, даже если к ним кого-то из пленных послать для переговоров. Подойти к стану по тропам и взять его с боем тоже не получится. Во-первых, по этим тропам можно конными идти только по одному, пешими — по двое. Даже с трех троп к стану одновременно смогут подойти не более шести ратников. Они будут на виду. А уж луки у разбойников есть. Стрелять они умеют. Во-вторых, успех не гарантирован, даже если нам удастся застать их врасплох. Причина в семьях, бабах да детишках. Лиходеи прикроются ими и перебьют нас стрелами.
Савельев улыбнулся и сказал:
— Ты все правильно говоришь, Анвар, но я еще раз советую тебе не ломать голову. Как выполнить задание государя, это моя забота. Я знаю, как и что надо делать.
— Тогда я молчу, воевода.
— Внимательнее тут! Думаю, что передача сокровищ пройдет не позже пятнадцатого августа. А то и четырнадцатого, когда дружины отойдут от Твери. Но это произойдет ночью. Днем Воронов обязан быть на виду, в кремле. Вы должны не упустить появления здесь Меченого и Воронова, выхода разбойников из леса. Таково ваше задание.
— Я все понял, князь.
— Ну и хорошо. А как ты узнал, что мы тут? Мы ведь скрытно подъезжали к опушке, за которой вы и не должны были смотреть.
— Чутье, князь.
— Да, чего-чего, а этого вам не занимать. Ладно, поговорили, определились. Пошли мы. С пищей-то у вас как?
— Есть еще. А не будет, ничего страшного, поголодаем немного.
Савельев снял суму с провизией со своего коня, передал Баймаку и сказал:
— Возьми, дорогой ты мой басурманин. Лишним не станет.
— Благодарствую, князь. Хлеб лишним никогда не бывает.
— Поехали мы.
— Погоди, Дмитрий Владимирович. А что нам делать, коли случится так, что Меченый, Воронов и разбойники из леса тут объявятся, а отряда еще не будет в осиннике? Такое тоже может статься.
— Вряд ли. Но ты прав. Коли так произойдет, посылай Ильдуса к Бессоновым. Они заберут Горбуна, которого я отрядил стеречь Кубаря с подельниками. Тогда вам пятерым придется брать Меченого, Воронова и старшего среди разбойников, вышедших из леса. Остальных дозволяю бить до смерти, но этих обязательно брать живыми. Вы справитесь.
— Если из леса выйдет не десяток разбойников, а боярин не возьмет с собой пять-шесть охранников, то справимся.
— Десятку разбойников при передаче сокровищ делать нечего. Думаю, короба будут на коне, при них один или два человека. Вне леса у Меченого людей нет. А Воронову брать охрану не стоит. Ему лишние свидетели ни к чему. Он возьмет с собой только возницу и от силы пару верных холопов.
— Тогда и разговора нет.
— Все. Поехали мы с Рябым. Нам надо побыстрее вернуться в Тверь.
— Удачи, Дмитрий Владимирович.
— И вам того же. До встречи. — Баймак словно леший, без единого звука исчез в кустах.
Воевода особой дружины и его ратник двинулись к осиннику. Горбун сидел на поваленном дереве, жевал корку хлеба, запивал эту нехитрую еду родниковой водой. Кубарь и его подельники лежали пред ним, крепко связанные, и с каким-то животным страхом поглядывали на ратника.
Горбун встал, когда к нему подъехали князь и Рябой.
— А где Балаш? — спросил Савельев.
— К Бессонову пошел.
— Зачем?
— Сапог у него порвался, а Гордей Никодимович — человек запасливый, у него всегда вторая пара найдется. Да уже доложен вернуться.
Вскоре в осинник действительно подошел Балаш в новых сапогах.
Савельев отвел Горбуна в сторону и заявил:
— Слушай меня внимательно, Осип.
— Да, князь, слушаю.
Воевода особой дружины досконально объяснил ратнику, что тому следовало делать. Он упомянул и об охране несостоявшихся грабителей и убийц, и о действиях вместе со служивыми татарами.
— Это вряд ли произойдет, — заметил он. — Но если вдруг приключится, то от тебя, Осип, будет зависеть многое.
Ратник кивнул на шестопер и сказал:
— Вот эта вещица еще ни разу меня не подводила.
— Ты гляди, не особо размахивай ею. А то раздробишь головы Меченому, Воронову или старшему разбойнику, вышедшему из леса. Эти людишки нужны нам невредимыми, разговорчивыми.
Горбун усмехнулся и сказал:
— Этим приложу тихонечко, так, чтобы черепа не проломить. За руки и ноги не ручаюсь, а головы целыми останутся. На других негодяях отыграюсь.
— Как бы они на тебе не отыгрались, Осип.
— Нет. Я везучий.
— Скажи еще, что заговоренный. Только вот в походе против мурзы Захира был ранен именно ты, а не кто-то другой.
— Случай. Ранили же, не убили. Это не в счет.
— Но ты все понял?
— Да, воевода, — ответил Осип, кивнул в сторону пленников и спросил: — А этих тут без присмотра оставить?
— Связал крепко?
— Не развяжутся.
— А коли поможет кто со стороны?
— Тоже не получится. Узлы хитрые, резать их несподручно, вены заденешь. Никуда не денутся. Если что, я могу их в яму кинуть, в пасти кляпы забить, сверху хворостом да ветками забросать.
— На это время понадобится.
— Так я заранее сделаю.
— Делай. Еды вам хватит на два-три дня?
— Хватит своей. Да и у разбойников кое-что осталось. Вот я только одного не пойму, Дмитрий Владимирович. На что они тебе? Ладно, гонец боярина. Он что-то знает. А подельники его?
— Они тоже могут пригодиться.
— Тебе виднее, воевода.
— Все, Осип, мы поехали.
— Счастливой дороги.
Дмитрий еще раз заехал к Бессонову и предупредил его, что делать по вызову служивых татар.
После этого небольшой отряд, где-то потерявший одного ратника, по берегу реки доскакал до Твери и чрез Тьмацкие ворота вернулся в кремль.
Там вовсю шла подготовка к выезду на Москву. По-прежнему вертелись у дворца боярин Воронов и другие местные вельможи. Ратники смазывали колеса повозок, чистили коней, точили оружие.
Савельев отпустил дружинников и прошел в свои палаты. К нему сунулся было Воронов. Но Дмитрий не принял боярина, сослался на головную боль.
Оставшись один, князь принялся обдумывать план предстоящих действий. В основном второй и самой главной их части. Он решал, как выманить из леса всю шайку вместе с иконой.
