Глава 4
Боярин Воронов объехал окрестные деревни и починки, коих в последнее время становилось все больше, и отправился в Тверь. К вечеру он вошел в гостевую залу княжеского дворца.
Там за столом сидели князь Микулинский, бояре Семен Семенович Гулов и Андрей Михайлович Старко, воевода крепости Петр Данилович Опарь и Иван Богданович Кузнец, прибывший из Москвы. На столе ендовы с квасом, хлебным вином, чарки, блюда с осетриной, щукой, пироги с зайчатиной, телятиной, пареное мясо, миски с разными похлебками, разломленный каравай пшеничного хлеба.
— Крепкого вам здравия, люди добрые! — поприветствовал всех Воронов.
— И тебе того же, Всеволод Михайлович! Проходи, садись на лавку, отведай, что бог послал, — ответил князь Микулинский.
Боярину непонятно было, ради чего устроено это пиршество. С одной стороны, прибыл отряд из Москвы. Да, это радость. С другой — странной смертью, помер княжеский наместник в Вербеже.
Тут Микулинский протянул Воронову чашу с вином и сказал:
— Помяни, Всеволод Михайлович, Бориса Владимировича, скоропостижно ушедшего от нас.
Боярин выпил, понюхал корочку хлеба и проговорил:
— Да, ты прав, князь. Смерть Коновалова была скоропостижной. Но всем известно, что он с детства хворал сердцем. Не раз на грани был.
— Так-то оно так. Вот только Гельмут Рун, новый лекарь, которого нам из Москвы прислали, уверен в том, что наместник помер не от сердца. Он назвал какое-то мудреное латинское слово, когда говорил о причине смерти. По-нашему выходит, что удавил кто-то Бориса Владимировича подушкой в его собственной постели.
— А этот самый лекарь Рун откуда родом будет? — спросил Старко, закусив пирогом.
— Этот немчин из города Марбург искренне убежден в том, что наместника убили.
— Но какому извергу это убийство нужно было? — спросил Воронов. — Наместник никому не мешал, ни с кем не враждовал, добрейшей души был человек.
— В том-то и вопрос, — произнес князь. — Да, губить наместника вроде некому было, а убили. Я думаю, что это злодейство как-то связано с кладом. — Микулинский взглянул на Воронова и осведомился: — Кстати, Всеволод Михайлович, тебе у людей ничего узнать не удалось?
— Нет, князь. Никто ничего не знает. Люди тоже удивляются. Но они в отличие от немчина говорят, что от хвори помер наместник, ибо злобы на него никто не держал. А он что, знал о кладе?
— А вот это тебе, боярин, должно быть лучше всех известно, — неожиданно проговорил князь.
— Почему ты так говоришь, Дмитрий Иванович?
— Не ты ли вчера перед роковой ночью приезжал к наместнику?
— Я. И что? Поговорили мы с ним о делах разных. Я землицы хочу прикупить, просил Бориса Владимировича посодействовать.
— И что он?
— Обещал поговорить с тобой, но не был уверен в том, что ты дашь добро.
— И все?
— Да, все. Хотя он еще жалился, что семья в Твери, а на подворье, кроме него да слуги у ворот, никого нет. О кладе ни слова сказано не было. Правда, наместник обмолвился, что отряд из Москвы к нам едет по твоей, Дмитрий Иванович, просьбе. А вот для чего, никому не известно.
— А ведь он знал о кладе. Ну да ладно. Коли лихие люди желали бы про клад узнать, то не стали бы сразу душить наместника, а поначалу подвергли бы его пыткам. Да и не к Коновалову они пошли бы.
Воронов сделал вид, что испугался.
— Ты думаешь, что эти злодеи могли явиться ко мне?
— К тебе удобней всего. Ты же на селе сейчас проживаешь, от города в десяти верстах, стражи у тебя нет. А знаешь насчет клада куда больше, чем любой другой человек.
Боярин перекрестился и сказал.
— Господи, спаси и сохрани!
Князь, бояре и воеводы улыбнулись.
Потом Микулинский проговорил:
— Да не трусь ты, Всеволод Михайлович. Разбойников и без тебя есть кому оповестить и о кладе, и о дружине.
— А Меченый не мог посягнуть на наместника?
Иван Кузнец посмотрел на князя Микулинского и спросил:
— А это еще кто такой?
— Да есть тут шайка. Она скрывается в лесах местных, обозы торговые грабит. Главарь ее — Игнат Брыло, беглый холоп. Там все такие. Меченым его кличут потому, что шрамы имеет на морде, ордынцами оставленные.
— Я бы не стал пренебрегать угрозой со стороны Меченого, — сказал Воронов.
Воевода царского отряда махнул рукой.
— Пустое. Против нас никакая шайка не устоит. Да и не решится ни один разбойник напасть на царскую дружину. Тем более теперь, когда государь Иван Васильевич очень усердно взялся порядок в своей державе наводить. Торговый обоз — это да, пока бывает, но не царская дружина.
— Может, ты, воевода, и прав, — сказал Воронов, опустив голову, взял чарку, выпил, закусил пирогом.
Боярин Гулов налил всем сотрапезникам хлебного вина, поднялся и заявил:
— Призываю выпить за царя нашего батюшку Ивана Васильевича!
Все осушили свои чарки.
Потом пили за супружницу государя Анастасию, первую русскую царицу, за князя Микулинского, за здоровье всех присутствующих. Разъехались участники застолья за полночь.
Боярин Воронов остался в своем городском доме. Утром двадцать второго июля он вернулся в село Дубино.
Гадостно было на душе у боярина, когда он назначал холопов в тот самый обоз, о котором говорил Меченый. Но жадность затмевала его разум. Он получит столько золота, что обеспечит себе богатую, раздольную будущность.
Чернь работает на хозяина, живет так, что смерть для нее является избавлением от мук. Так какая разница, когда загнется холоп, ныне или чрез годы? Свободной жизни ему все одно не видеть. Мужиков жаль, конечно, но свой интерес дороже.
Боярин отправлял обоз не по своей воле, а по настоянию разбойника Меченого. Стало быть, на нем и будет лежать вся ответственность.
Три телеги, семь холопов. Этого хватит. Мужики загрузили в возы рулоны холста, дешево купленного людьми Воронова в Пскове у разорившегося тамошнего купца. На Москве, куда вроде как отправлялся обоз, не особо ходовой товар, но другого жаль. А это отдать — потеря небольшая.
Старшим обоза боярин назначил Акима Фомичева, статного, рассудительного, молодого еще мужика. Тот в прошлом году женился на местной девке, и два месяца назад у них родился сын. Другого человека Воронов не нашел.
То обстоятельство, что он обрекает молодую женщину, жену Акима, на тяжкое вдовство, боярина нисколько не задевало. На Руси много вдов с целым выводком детишек малых. И ничего, живут. Вот и Алена прокормится как-нибудь. Можно будет помочь ей на первых порах. Определившись с обозом, боярин вызвал к себе в горницу Фомичева.
Молодой холоп тут же прибежал и подобострастно посмотрел на хозяина. Он был весьма доволен тем, что боярин поставил старшим обоза именно его. Это означало, что Воронов доверял ему.
— Да, боярин?
— Ты, Аким, молодец. Продолжай работать так же, и я поставлю тебя ключником вместо Василия Бобрика.
— Буду стараться, боярин.
— Значит, так. Ты ведь знаешь, что в округе промышляет шайка атамана Меченого.
— Знаю, боярин.
— Обоз небольшой. Коли разбойники на него налетят, то и товар заберут, и вас всех перебьют. Потому тебе следует вести его поблизости от московской дружины. Она не даст разбойникам вылезти из лесу.
— Это так, — спокойно сказал холоп и кивнул.
Воронов усмехнулся и проговорил:
— Ты дождешься, когда московская дружина выйдет из города и приблизится к Черному лесу. Тогда поведешь наш обоз по дороге, которая тянется от села до Гиблой рощи. Царская дружина в это время будет двигаться главной дорогой между лесом и рощей. Так вы спокойно, без опаски пройдете опасное место.
— Спасибо тебе, боярин, за то, что беспокоишься за нас, смердов. Другой бы не стал. Послал бы нас и забыл.
— Ты все понял, Аким?
— Да, боярин.
— А вот скажи-ка мне, что надо сделать, чтобы выйти вместе с дружиной?
Холоп погладил бородку и ответил:
— Надо человека назначить, чтобы глядел за дружиной и сообщил мне о ее выходе из города.
— Правильно, Аким, молодец. Такой человек у меня есть. Это Лавр Кубарь. Он присмотрит за дружиной.
— Понял, боярин.
Воронов чуть подумал, достал из мошны пару монет, бросил на стол.
— Возьми. Подарок жене молодой купишь.
— Благодарствую, боярин. Вот Алена рада будет.
— Ступай, Аким. Проверь все еще раз, лошадей посмотри, с мужиками поговори.
— Слушаюсь, боярин! — Фомичев ушел.
Воронов позвал Кубаря, велел ему отправляться к родственнику, живущему в Твери на посаде, и глядеть за кремлем. Как царская дружина выйдет оттуда, гнать на село, предупредить об этом Акима Фомичева и, естественно, боярина.
Кубарь уехал.
День до вечера прошел без особых событий, размеренно и спокойно.
Отряд Ивана Кузнеца, как и было оговорено, вышел в дорогу двадцать третьего июля, после утренней молитвы и завтрака, миновал Владимирские ворота, посад. В городе дружину сопровождали князь Микулинский и ближние бояре.
Одновременно через Васильевские ворота выехал Лавр Кубарь, заявившийся к утренней молитве в Спасо-Преображенский собор. Он поспешил на село, там нашел боярина и сообщил ему о выходе дружины. Тот послал мужика к Фомичеву, и из села двинулся торговый обоз.
Весточку от Воронова получил и Пурьяк, который тут же понесся к Черному лесу. На его опушке пряталась вся шайка.
Завидев вожака, на дорогу вышел Брыло.
— Готовы, Игнат? — спросил Пурьяк.
— Готовы, атаман.
— Тогда так. Десяток человек во главе с Кривым отправишь на дорогу за Гиблой рощей. Там пойдет торговый обоз из села Дубино. Остальных укрой в лесу и роще, пять человек пошли вперед, столько же — к дубу, дабы напасть на царскую дружину сразу с четырех сторон. Ратников всех перебить, из телеги забрать плетеные короба и все ценное. Все тела затопить в болоте. Так, чтобы ни следа не осталось. Коней увести по воде. Короба доставить в стан. Чтобы крови пускать меньше, головы и тела не рубить, а протыкать пиками, ломать черепа обухами топоров, шестоперами. А вот за рощей — наоборот. Там надо резать холопов боярина как баранов, подвести обоз к болоту в версте от рощи, стащить тела с телег и волочить по траве. В пути от дороги до тракта оставить кровавые следы. В общем, захват торгового обоза надо выставить на вид, а вот разгром царской дружины — скрыть как можно тщательнее. С юга тучи подходят. Скоро дождь должен пойти. Он будет очень кстати. Но все, времени уже впритык. Распоряжайся тут, Меченый, — заявил настоящий вожак шайки, скривился в ухмылке и отъехал к роще.
Шайка пришла в движение. Десяток лихих людей во главе с Михеем Воробьевым по кличке Кривой пошли по краю рощи к дороге, ближней к селу, используемой довольно редко. Остальные разделились и затаились в лесу и роще.
Пурьяк, видя все это, довольно хмыкнул. Шайку он сколотил что надо. Мужики крепкие, хитрые, безжалостные. Ни перед чем не остановятся, исполняя приказ вожака, сулящий им хороший барыш. Им не приходится думать о том, как прокормить семью, ломать хребет на хозяина и обрабатывать свою землю, чаще всего худую, запущенную.
В лес доставлялась разная провизия, в разбойничьем стане было все. Еда, одежда, кров, а главное — свобода, отсутствие тяжелой работы на жирного боярина, который часто платил за нее кнутом.
Бабы не в лохмотьях, а в одежде под стать посадской, а то и купеческой. Одно жаль, красоваться не перед кем. Только перед подругами-соседками. Но и это хорошо.
За такую вот вольную жизнь, за добычу, которая отнималась у тех же купцов, мужики готовы были биться смертным боем.
К Пурьяку подъехал Брыло и доложил:
— Все готово, Козьма, и тут, и за рощей.
Вожак шайки указал на небо над лесом и сказал:
— Видишь, поднялась птица? Значит, ее спугнули. А кто мог это сделать? Правильно, московская дружина. Скоро она и обоз, идущий из села, будут на месте. Можешь быстро мужикам передать, что ратники московские, когда их предупредили о нашем отряде, надсмехались, хвастали, что на куски всех порубят за пару минут. Это раззадорит наших людей.
— Понял. Я двинулся. Ты здесь будешь?
— Да. Коли что, подам знак.
— Добро. — Брыло отъехал.
Пурьяк спешился, завел коня за деревья, надел ему на морду мешок, привязал к сосне и вернулся на место, откуда было видно все пространство между Черным лесом и Гнилой рощей.
Аким Фомичев старался вести обоз наравне с дружиной, пусть и по другой дороге. Вначале у него это получалось. Но он слишком уж раскомандовался. Другие мужики ревниво отнеслись к назначению молодого холопа начальником над ними и все делали спустя рукава. Где Аким требовал притормозить, они, напротив, стегали лошадей и ускорялись, а где надо было идти быстрей, замедляли ход. Оттого торговый обоз обогнал царскую дружину и вышел к роще раньше той.
Кривому пришлось подать сигнал на атаку, иначе обоз миновал бы рощу и вышел на открытое пространство. Разорять его там, на виду у царской дружины, было бы невозможно.
Разбойники выскочили из рощи на конях, с саблями, шестоперами, топорами. Они с ходу сбили с седел трех всадников охраны и изрубили их, не имевших никакой защиты. Фомичев, ехавший впереди, успел только развернуть коня. Он тут же получил мощный удар шестопером по голове, отчего та разлетелась на куски.
Мужики в телегах тем паче не смогли ничего сделать. Они даже сабли не достали. Их порубили там же, рядом с товаром. Нападение вышло быстрым, разгром — скорым.
Все же без шума не обошлось. Его услышал передовой дозор царской дружины, состоявший из трех ратников, облаченных в латы. Старшим среди них был Нестор Птаха. Он остановился, поднял руку. Дозорные разъехались по сторонам, основной отряд и группа прикрытия тоже заняли оборону.
К старшему дозора подъехал воевода и спросил:
— Что такое, Нестор?
— Шум подозрительный с той стороны рощи. Он только сейчас утих.
— Как считаешь, что это могло быть?
— Точно не знаю. Но похоже на то, будто там драка была.
— Свара между местными?
Старший дозора пожал плечами и проговорил:
— Это вряд ли. Не стоило им ехать сюда, чтобы выяснять отношения. Это можно было сделать и у селения.
— А может, зверь?
— Вроде как крики человеческие были.
— А не почудилось тебе?
— Сейчас уже и не знаю.
— А что впереди?
— Да вроде все спокойно.
— Ну так и вставать нечего было. Меченый не дурак, не станет выходить на царскую дружину. Сидит в своем болоте да боится, как бы ратники государевы тропу его тайную случаем не заметили.
— Да, воевода.
— Ну так вперед!
Эта остановка произошла в двадцати саженях от засады. Разбойники, высланные Брыло на прикрытие тыла обоза, находились напротив отряда и слышали разговор воеводы со старшим дозора. Мужики только усмехнулись при этих словах самоуверенного и высокомерного царского воеводы. Они и не таких брали.
Отряд двинулся дальше. Вскоре по лесу разнесся залихватский свист. Ратники на мгновение оторопели. Тут-то и вывалились из леса разбойники. Царский отряд — это не мужики из села. Воины быстро пришли в себя, заняли оборону вокруг телег.
Но и противник их оказался не простым. Разбойники готовились к нападению, были хорошо вооружены. Поначалу они атаковали дружинников с двух сторон, с флангов от леса и рощи, имея в руках копья. Тем пришлось отбиваться от заостренных длинных наконечников.
Не всем это удалось. Слетели с коней двое ратников. Подняться они не успели, получили удары шестоперами, которые оглушили их. Воинам пришлось разорвать круг, дабы усилить фланги. Разбойники орудовали копьями и шестоперами так ловко, что еще трое дружинников оказались на земле и тут же были добиты.
Воевода оказался чуть в стороне от своих людей. На него тут же налетели разбойники и оттеснили от дороги к лесу. Кузнец отчаянно бился сразу с тремя лешими и пропустил удар бердышом. Шлем лопнул, надвое раскололся череп. Воевода повис на коне, который одурел от запаха крови, рванул через кусты прямо в трясину и заржал, прося помощи. Но мучился он недолго. Болото быстро поглотило его.
Лишившись воеводы, ратники решили прекратить бой за обоз и предприняли попытку прорыва назад. Это была их роковая ошибка. Они налетели на группу прикрытия тыла банды, одновременно подставили спины основным силам Меченого. Исход схватки был предрешен.
Разбойники били ратников шестоперами. Они помнили наказ вожака насчет того, чтобы крови было как можно меньше. Нескольких дружинников бандиты взяли живьем.
Пурьяк крикнул помощнику:
— Короба в телеге! Там еще и сума должна быть. Заберите все это и тащите в лес, на наш остров.
Разбойники сняли с телеги четыре короба, взяли суму и поволокли все это в стан.
Тут же из-за рощи показались телеги, с которых стекала кровь. На всех возах рядом с рулонами холста лежали изуродованные трупы мужиков из Дубино. Кривой помнил наказ вожака и действовал в полном соответствии с ним.
Телеги торгового обоза разбойники бросили у леса, трупы швырнули в болото. Убитых, раненых и пленных ратников царского отряда они отправили туда же прямо в доспехах, забрав лишь оружие и коней. Не прошло и часу, как с торговым обозом и царской дружиной было покончено. Банда хитрыми тропами ушла в Черный лес.
К Пурьяку подъехал Брыло и сказал:
— Вот и все, Козьма. Ты и сам видел, что дело прошло по твоей задумке.
— Видел. Хорошо сработали. Короба и суму забери к себе в землянку. Никого к ним не подпускай до моего особого указания. Ни единого человека, Игнат!
— А коли народ станет спрашивать, что в коробах?
— Скажешь, добыча, которую я, как обычно, передам купцам на продажу.
— Понял.
— Ладно, я на починок. Встретимся.
— Удачи, Козьма.
— Тебе того же, Игнат.
Брыло ушел в лес.
Пурьяк обходным путем, сделав большой крюк, приехал на починок. И тут же всю округу накрыл ливень. Прорвало-таки тучи. Василий едва успел до начала ненастья поставить коней в стойло. Пурьяк зашел в дом и сел на скамью, сильно уставший, но довольный.
Подошла жена и спросила:
— У тебя все в порядке, Козьма?
— Да, Любава.
— Нагреть воды, чтобы ты обмылся, или баньку растопить?
— Принеси-ка мне лучше вина хлебного полную чарку да грибочков соленых, опят.
— Ты же никогда днем не пил, Козьма.
— А сегодня выпью. Праздник у меня.
— У тебя праздник, а у меня?
— И у тебя, и у всех нас. Потом баньку. Хотя нет. Придется без нее обойтись. Заказ выполнять надо. Знала бы ты, Любава, как осточертели мне эти гробы!
— Так не делай их больше. Мы и так без них проживем.
— Проживем, конечно. Да только вот у людей сразу вопрос возникнет. Мол, на какие шиши?
— Твоя правда.
— Ты сделай, что я просил.
— Сейчас.
В дом зашел сын и спросил:
— Отец, мы нынче работать будем?
— А как же, Васька? Без работы мы с голоду подохнем. — Он зашелся в нервном заливистом смехе, от которого у молодого парня мурашки пошли по телу.
Тут пришла жена с подносом. Козьма взял с него чарку с водкой, выпил ее в несколько глотков и принялся за соленые грибы. Он щепотью брал отборные, один к одному мелкие опята и кидал их в рот.
Перекусив, Козьма поднялся и сказал сыну:
— Идем в мастерскую, Васька!
Там Пурьяк спокойно, как ни в чем не бывало принялся мастерить очередной гроб.
А дождь все лил. Через полчаса он немного ослабел, но его вполне хватило на то, чтобы смыть все следы разгрома царской дружины.
Боярин Воронов выслал своего доверенного холопа Лавра Кубаря к роще. Вскоре тот вернулся и поведал своему господину о жуткой беде, приключившейся там.
Он тут же выехал к месту бойни, остался весьма доволен тем, что увидел, и погнал коня в город. Боярин пролетел Васильевские ворота, подскочил к дворцу.
Стража перегородила ему дорогу.
— Мне нужен князь Микулинский. Новость срочная и печальная, — заявил он.
Стражники доложили об этом князю Дмитрию Ивановичу и получили приказ пропустить Воронова во дворец.
Микулинский готовился ехать на отпевание наместника Вербежа, вышел в гостевую залу и сказал:
— Приветствую тебя, Всеволод Михайлович! Какую печальную новость ты мне принес? Неужто еще кто-то из купцов или бояр помер странной смертью?
— Хуже того, князь. Когда царский отряд пошел на Москву, я послал туда же свой небольшой торговый обоз, всего три телеги. Холст решил продать. До того опасался пускать. Меченый мог разграбить. Посему подобрал время и под прикрытием…
Князь прервал боярина:
— Это мне безразлично. Послал, а дальше-то что?
— Грамоту для стражи московской старшему дать забыл. Опомнился, послал гонца, Лавра Кубаря. Тот вернулся быстро, бледный как смерть. Сказал мне, что разбойники разграбили обоз наш у Гиблой рощи. Всех перебили, товар и коней скорее всего в лес утащили, телеги бросили. Холопов в полон взяли либо утопили в болоте. А ведь в то же самое время между рощей и лесом шел царский обоз. Я сам сейчас осмотрел то место. Свидетельств нападения на мой обоз много. Это несмотря на дождь. Дружина Кузнеца в это самое время должна была тоже находиться у рощи, только ближе к лесу.
Князь занервничал, но сумел сдержать себя в руках и заявил:
— А может, она ушла вперед? Разбойники Меченого не посмели бы напасть на нее. Они пропустили царскую дружину и набросились на твой обоз.
— Если Меченый заранее знал о моем обозе, то ему наверняка было известно и то, что ничего ценного в нем нет. Чует мое сердце, князь, беда большая случилась. Меченый решился-таки напасть на царский отряд. Всеобщая уверенность в том, что он не сделает этого, только подзадорила разбойника. В дерзости ему равных нет.
— Но тогда остались бы следы боя. Ведь дружинники — не твои холопы. Они дали бы достойный отпор мужикам из шайки. А ты говоришь, что никаких следов нет.
Воронов развел руками и подтвердил:
— Нет, князь.
Дмитрий Иванович прошелся по зале, кликнул слугу, который был при нем еще с младенчества:
— Прохор!
Явился пожилой мужик.
— Да, князь!
— Передай Петру Опарю, чтобы срочно отправил с десяток конников по пути царской дружины. Пусть они догонят ее, узнают, цела ли.
— Кто цела? — не понял слуга.
— Дружина, Прохор, не я же. Я вот он, целый и невредимый.
— А что с ней может быть-то?
Князь повысил голос:
— Ты не рассуждай, исполняй наказ, да быстро!
— Ничего не понял, но делаю. Коли у воеводы Опаря будут вопросы, скажу ему, чтобы к тебе шел за ответами.
— Ступай уже, старик!
Прохор ушел.
Спустя полчаса к Микулинскому действительно заявился воевода Петр Опарь. Но не с вопросами, а с докладом о том, что выслал десяток всадников по следу царской дружины.
Потом он все-таки поинтересовался:
— Не объяснишь, князь, с чем связан этот приказ?
Микулинский кивнул на Воронова и заявил:
— Боярин растолкует.
Воронов повторил свой рассказ.
Воевода выслушал его и проговорил:
— Странно. Меченый наверняка знал о выходе царской дружины. Ему мог быть известен и путь, по которому она пойдет. Атаман напал на торговый обоз боярина, значит, ведал о нем. А вот далее непонятно. Меченый в каких-то ста саженях от царской дружины грабит обоз, в котором и ценного-то ничего не было. И не просто грабит, а убивает всех холопов либо уводит их куда-то. Все это должно было происходить на глазах воеводы Кузнеца. Но, судя по рассказу боярина Воронова, никаких следов побоища там нет. Это что же получается? Чертовщина какая-то.
— Ох, как бы действительно беда не случилась, — проговорил князь.
— Да какая беда? Это я насчет царской дружины. В ней отборные ратники, они играючи отобьют любое нападение разбойников, — заявил воевода.
— Да, если только оно не подготовлено заранее и весьма умело. Дорога там проходит между рощей и лесом. Не самое удобное место для боя. Развернуться нельзя, негде.
— Ничего, — успокаивал князя Опарь. — Кузнец — грамотный, опытный начальник. Абы кого царь не послал бы за кладом. Иван Богданович наверняка принял все меры, дабы не угодить в засаду.
Микулинский кивнул и сказал:
— Это так, но слишком уж он уверен был в своих силах.
— Почему же был? Вот вернутся мои люди и донесут, что все в порядке.
Люди вернулись, но с новостью, которая поразила всех. Конники не нашли царской дружины, хотя и прошли до того самого места, где она должна была встать на отдых.
Князь выслушал десятника, опустился на лавку у стены и пробурчал.
— Да что ж это такое? Куда царская дружина делась?
— Мы за нее не в ответе, — заявил боярин Воронов. — Может, воевода Кузнец позарился на сокровища и повел дружину не на Москву, а к границе с Литвою.
— О чем ты говоришь, Всеволод Михайлович? Даже если и захотел бы Кузнец увезти сокровища в Литву, то разве ратники дали бы ему сделать это? Нет, тут что-то совсем другое.
— Но не могла же она взять и пропасть? Может, пошла другой дорогой?
— Они к месту первого своего ночлега должны были вечером выйти. Десятник догнал бы их верстах в семи-восьми оттуда. Господи, что же делать?
— Поднимать людей, еще раз все осмотреть. Искать следы царской дружины, — сказал воевода Опарь.
— Где ты их найдешь, коли после выхода ливень был? Да и сейчас опять пошел дождь.
— Тогда надо посылать гонца к царю с известием о пропаже дружины.
— Ты представляешь, что потом будет?
— А что будет? Мы свое дело сделали, сокровища спрятали, на Москву сообщили, отряд царский встретили, все передали. Воевода Кузнец сам выбрал путь, хотя мы его предупреждали о шайке Меченого. В обозначенный час он выехал из города, мы его проводили. А что произошло дальше, пусть выясняют люди, которых не замедлит прислать сюда царь Иван Васильевич.
Князь вновь кивнул и проговорил:
— Да, пришлет, конечно, но вместе с приказом взять всех персон, знавших о кладе, дабы выявить изменника. — Он взглянул на воеводу и продолжил: — Всех нас, Петр Данилович, обвинят в том, что мы не обеспечили безопасность клада. Ведь любому холопу ясно, что тут без предателя не обошлось. А я этого негодяя проморгал, проявил преступную халатность. Вдобавок мы так и не уничтожили какую-то шайку беглых холопов, позволяли ей грабить достойных купцов. Это дело серьезное. Тут ответить нам будет нечего.
— Но и молчать нельзя, — уже другим, упавшим голосом сказал воевода, понимавший всю опасность своего положения. — Да и без пользы это. Чрез неделю, если не раньше, посланцы царя сами приедут в Тверь. При них будет крупная дружина. Они начнут следствие по этому делу.
— Ты прав. Посылай двух своих ратников. Что передать царю, и без меня знаешь.
— Слушаюсь, Дмитрий Иванович! Нынче же и отправлю.
— Уйдите все, хочу быть один, — заявил князь Микулинский и обхватил голову руками.
Пурьяк с сыном уже закончили работу, сидели в доме, трапезничали.
В горницу вбежала Лана и сказала:
— Отец, к нам боярин из села Дубино явился.
— Сам Воронов? — спросил Пурьяк.
— Да.
— Один?
— Один.
— Поставь еще одну миску на стол да вина хлебного принеси, а до того пригласи боярина в дом.
— Да, отец.
Но Воронов в приглашении особо не нуждался. Он, спрыгнув с коня, повесил поводья на кол городьбы, едва не сбил дочь Пурьяка, зашел в горницу и сбросил накидку. На улице по-прежнему шел дождь. Уже мелкий, какой-то совсем не летний, моросящий, но и под ним можно было промокнуть до нитки. Гость без приглашения сел на скамью напротив хозяина подворья.
— Васька, ты поел? — спросил тот сына.
— Да я еще бы пирогов…
— Забирай пироги и иди к себе! — велел отец. — Да не вздумай подслушивать. Узнаю, что навострил уши, выпорю до крови! Понял?
— Зачем обижаешь, отец? Когда это я подслушивал?
— Вот и иди.
Василий забрал пироги, чашу с квасом, ушел к себе, затворил за собой крепкую, массивную дверь.
— Что?.. — спросил Пурьяк, усмехнувшись. — Невмоготу тебе стало на селе сидеть, Всеволод Михайлович?
— Где сокровища?
— Знамо где. В лесу, под надежной охраной.
— В шайке знают о них?
— Только Игнат Брыло.
— Он не уйдет с ними?
— Мои люди не таковы. У меня изменников нет, потому как я всех хорошо кормлю.
Об измене кума он предпочел умолчать.
Воронов не напомнил ему об этом, сказал лишь:
— Но нынче дело другое.
— Ты ведь сам так захотел. Да и некуда тебе было сокровища тащить. Но не беспокойся, боярин. Они в целости и сохранности будут. Уйти из леса можно только теми тропами, которые ведут в сторону села и города. Других нет.
В дверях появилась Лана и спросила:
— Еду для гостя и вино вносить?
— Откушаешь со мной, Всеволод Михайлович?
— Сыт. А вот выпить можно.
— Вноси, Лана, — распорядился отец.
Дочь главаря банды поставила на стол чарку, ендову с водкой, забрала пустую посуду и ушла.
Пурьяк налил вина боярину и себе.
Они выпили, потом Воронов сказал:
— Я только что из Твери. Князь в отчаянии. Он посылал десяток конников догонять царскую дружину. Знамо дело, те никого не нашли. Все в смятении, в страхе. Гонцы сегодня же отправятся на Москву, сообщат об исчезновении Ивана Кузнеца и всех его людей. Оттуда приедут посланцы царя с куда более сильной дружиной. Следствие начнется. На нас не выйдут?
— А ты подумай, покуда есть время, вспомни, кто знает о наших делах.
— Лавр Кубарь, купец Сыч. Больше никто. Но они не выдадут, да и выхода на них нет. Только через меня или тебя.
— Но жители села знают, что Лавр Кубарь выезжал в Москву, и посылал его туда ты. За это люди царя могут зацепиться. Ну а коли они как следует возьмутся за холопа твоего, будь уверен, он расскажет все. Сыч, я согласен, может остаться в стороне. Он купец, его поездки не вызовут подозрений. Но Сыча опять-таки может сдать Кубарь. Придется, Всеволод Михайлович, убрать его.
— А это не вызовет подозрений? Сразу же после нападения на царскую дружину погибает мой холоп.
— Я тебе вот что скажу, боярин. Не напрасно я желал, чтобы одновременно с царской дружиной мы разгромили и торговый обоз. Гибель, а лучше исчезновение Кубаря вполне можно объяснить тем, что именно он был связан с шайкой и навел ее на твой торговый обоз. Этот поганец знал, что подозрения падут на него, и бежал в стан разбойников.
— Но тогда надо и семью его убирать.
— Семья-то большая?
— Да нет. Жена да дочь уродина. У Лавра долго не было детей, потом родилась девчонка. Да лучше не появлялась бы она на свет. Страшная, худая, такой только людей пугать. Мучится с ней Лавр, но что поделать, дочь-то его. Он жену за нее смертным боем бьет, когда вина много выпьет.
— Ну так в чем же дело? Вижу, от этого семейства тебе только хлопоты.
— Это да, но не от Лавра. Сам-то он вполне надежный человек.
— Покуда не подвесили его на дыбу.
— И тут ты прав.
— Убрать их всех надо. Но с умом. Сделать так, чтобы по всему выходило, будто Кубарь с семьей ушел в шайку. Никто по голове тебя за это не погладит. Но и на плаху не угодишь, даже опале царь не подвергнет. Если осерчает, то и простит скоро. Ты живой останешься и очень богатый. А на Руси мы долго не задержимся. Как только следствие пройдет и ничего не добьется, выберем время, разделим сокровища и уйдем. Вместе или по отдельности.
— У меня некому убирать семью Кубаря.
— Мне это известно. Ладно, я за тебя твою работу сделаю, и заметь, даже плату за нее не спрошу.
— Сделаешь?
— Сказал же. Ты только позаботься, чтобы ночью вся семейка в своем доме была. Кубарь же на отшибе проживает?
— Да, на выселках. Там других изб нет, не ошибешься.
— И еще, Всеволод Михайлович, вот что. В балке, которая тянется за околицей села, прикажи оставить лошадь с телегой. Не на себе же мне тащить тела к болоту. Возницу не надо, сам управлюсь.
— Куда денешь лошадь с телегой?
— Телегу в топь, а лошадь пригодится в хозяйстве. Лишь бы она не особо приметная была.
— Хорошо, велю сделать. Только следов лошади не оставь.
— Не беспокойся. Я копыта тряпками обмотаю.
— Что, угонял лошадей?
— Давно было дело. Баловался в молодые годы.
Боярин и гробовых дел мастер выпили еще по чарке. Потом Воронов отправился на село.
В это время Лавр Кубарь сидел на лавке возле своей избы. Жена занималась хозяйством, уродливая дочь помогала ей. Такая жизнь была в тягость холопу. Он и рад был бы завести новую семью, но каноны православной веры не позволяли этого делать.
Кубарь вздохнул. Вот у других девки нормальные, выходят замуж, переселяются от родителей. Да и жены помирают в рассвете сил. А тут?
Внезапно Кубарь почувствовал тревогу. Причин на это вроде и не было, а сердце заныло. С чего?
И тут, как выстрел из пушки, да прямо в голову:
«А ведь я теперь свидетель, очень даже опасный для боярина, а еще больше — для Меченого. Царь из-за пропажи сокровищ учинит серьезное следствие. Люди его наверняка прознают, что я срочно ездил на Москву, и спросят о том.
А что мне отвечать? Зачем Воронов посылал меня к Толгарову? Пойти к Всеволоду Михайловичу, пусть научит? Тот-то, может, и подскажет, а вот Меченый речи разводить не станет. Прибьет. Это как пить дать. Всех нас порешит, меня, жену и дочь. Тела вывезет и утопят в болоте.
Потом боярин представит все так, что будто бы я и навел на обоз разбойников, а после ушел с семьей в лес. Да как же я сразу об этом не подумал?
Вот наместник Вербежа помер. Люди говорили, будто он сердцем с детства хворал. А тут помер. Да как вовремя-то! На другой день шайка Меченого разгромила обозы.
А почему помер? Не потому ли, что знал о замыслах боярина и Меченого, не пожелал идти на кровавое дело? Коли они убрали наместника, то что уж говорить обо мне, холопе!»
Кубарь осмотрелся. Он с семьей проживал на выселках. Рядом никого не было. Кругом стояла тишина.
Даже пес не лаял. Сдох он три дня назад. Лавр завел щенка, но тот был еще совсем малый, спал в сенях.
К подворью ночью тихо подойти нетрудно. Ну а забить семью, — и подавно.
Ведь Пурьяк так и поступит с согласия боярина. Воронов может и не желать смерти своему верному холопу, однако перечить главарю шайки не станет. Слишком много на кон поставлено.
«Надо бежать, — решил Лавр. — Взять коня и уходить. Прямо сейчас, ничего не собирая, дабы жена не встревожилась. В чем есть.
Можно податься к Мартыну Чернопяту, двоюродному брату, в деревню Портаху у Новгорода. Сын его во Пскове сотник стражи, выбился в люди. На деревне переждать, потом отправиться к этому самому Мирко. В Пскове я затеряюсь, не найдут.
Позже можно будет и вернуться, найти верных подельников и ухватить Меченого за жабры».
Во двор вышла жена и спросила:
— Ты чего сидишь-то тут, Лавр?
— Тебе-то какое дело?
— Ножка у лавки сломалась, починить бы надо.
— Мне сейчас в Тверь надо ехать по велению боярина. Вернусь и сделаю.
— Когда же это боярин тебя в город-то успел послать?
— Ты что, баба, по кнуту соскучилась? Много говорить стала и нос свой совать начала, куда не следует. Пошла в избу!
Женщина надула губы и вернулась в дом.
Мешочек с деньгами всегда был при Кубаре. Он оседлал коня и погнал его к дороге на Тверь. За селом всадник развернулся и направился в сторону Новгорода.
Жалел ли он жену с дочерью, зная, что Козьма Пурьяк не пощадит их? Нет. Сейчас, возможно, впервые в жизни Лавр чувствовал себя свободным человеком. А Прасковья и Варька? Такова, видать, их судьба. А от нее не уйдешь, как ни старайся.
Как стемнело, Пурьяк вышел со двора и направился к селу. Перед этим жена попыталась было спросить, куда это он на ночь глядя, но Козьма прикрикнул на супружницу, и та закрылась в сенях.
Версту он одолел быстро, вышел к выселкам. Ночь выдалась темной, тучи закрыли небо так плотно, что не видать было ни звезд, ни луны.
Аккуратно ступая по целине, Пурьяк поначалу зашел в балку и увидел там лошадь с телегой. Боярин сделал то, что от него требовалось. Главарь банды осмотрел кобылу. Ничего, стара уже, но еще послужит год-другой, а потом можно будет и продать на бойню.
От балки до единственного жилого двора было саженей сто. Пурьяк сел в телегу, доехал до изгороди, привязал к ней лошадь, перелез во двор и тут же нырнул за куст смородины.
Из дома вышла баба и направилась в отхожее место.
Атаман разбойничьей шайки быстро сориентировался, проскочил к крыльцу и затаился за ним. Баба пробыла в нужнике недолго. Она вышла оттуда, потянулась и побрела к дому.
Пурьяк сзади схватил ее за горло, повалил наземь. Это была дочь Кубаря. Ночью она выглядела еще страшней. Да уж, настоящая уродина. Девка хотела крикнуть, да не смогла.
Козьма нагнулся к ее уху и спросил:
— Все дома?
В ответ девка лишь захрипела.
Бандит ослабил хват, но поздно. Варька задергалась в судорогах и затихла.
«Надо же! — подумал Пурьяк. — Переусердствовал я, хотя вроде и прижал не сильно. Ладно, теперь этого уже не поправить».
Он опустил дергающееся тело. Девка дома, значит, и родители тоже. Меченый достал из кармана шило, сделанное из длинного гвоздя, пробрался на крыльцо, толкнул створку, поднялся в сени. Дверь в комнату была открыта.
Пурьяк прошел по сеням, у двери остановился, заглянул внутрь и кое-как разглядел лавку со скомканной простыней. На ней скорее всего спала девка.
Между стеной и печкой тянулись полати. Пурьяк подошел к ним и увидел только женщину. Он быстро повернулся, осмотрел все помещение. Лавки у стен, но пустые. На них никто не спал.
От шороха жена Кубаря проснулась и увидела темный силуэт. Еще мгновение, и она истошно заорала бы. Но заточка вошла ей в горло так же легко, как нож в масло. Прасковья дернулась, захрипела. Судороги пробили ее тело.
Козьма выдернул заточку и подумал:
«Выходит, что Лавра Кубаря дома нет. А ведь говорил я боярину, чтобы не отпускал он от себя своего холопа. Но делать нечего. Наверное, почуял беду, понял, что от него, опасного свидетеля, постараются избавиться, и дал деру, бросив семью и добро.
Сбежал, ну и ладно. Удрал от боярина, значит, и люди, которых пришлет сюда царь Иван, не найдут его. Спрячется так, что никто не отыщет.
Надо продолжать свое дело».
Пурьяк вытащил из дома тело Прасковьи, опустил его на землю рядом с мертвой девкой. Потом он загнал телегу во двор, положил на нее трупы, под уздцы вывел кобылу на улицу и закрыл ворота.
Убийца вернулся в дом. Достал кресало, кремень и трут, высек искру, раздул огонек, поднес к нему несколько лучин, взятых со стола. Быстро взялись огнем занавески, тряпки на полатях и лавках.
«Сейчас загорится и все остальное», — понял Козьма и бросился вон из дома.
Когда огонь вырвался наружу, он уже был в лесу, недалеко от реки. Там Меченый распряг лошадь, поднатужился и загнал телегу с телами в черную дыру болота. Бездонная топь жадно проглотила это подношение.
Из сумы, прихваченной из своего дома, Пурьяк достал тряпье и веревки, обмотал копыта лошади и вскочил на нее. Та недовольно фыркнула, но получила пятками по бокам, смирилась со своей долей и пошла по полю.
Вскоре новый хозяин завел ее в стойло, наложил ячменя, налил воды, снял тряпки с копыт.
Грянул гром, пока еще дальний. Со стороны села появилось зарево. Разгорелась изба Кубаря. Послышались чьи-то крики.
Пурьяк прошел в избу, разделся и лег на постель. Тут как раз начался дождь. Он вновь был весьма кстати. Атаману разбойников казалось, что само небо помогает ему. Пурьяк уснул безмятежно, будто ничего и не произошло.
