Глава 17

Этим вечером под подушкой Яэль был еще один подарок из бумаги. Крошечный журавль, сложенный из арабской газеты. Яэль присела на минутку на свою койку, любуясь птицей ручной работы, уместившейся в ладошку. Она была одного размера с самой маленькой куклой. Кто бы ее ни сделал, это потребовало у него времени, заботы.

Яэль опустила журавля в карман куртки рядом со звездой (теперь немного помятой из-за аварии в пустыне). От этого движения край рукава оказался рядом с ее носом. Яэль замерла. Ужас в ее животе растянутся и вырос.

Пользуешься духами. Это обвинение не имело никакого смысла, когда брат Адель сказал его. Но теперь… теперь Яэль поняла.

Ее куртка пахла цветами и дымом. Она пахла кальяном.

И Феликс заметил.

Страх сжал грудь Яэль. Распадаясь и рассыпаясь, пока не заполнил даже пустые пространства. Ее легкие замерзли.

Нет воздуха.

Воспоминания об аварии вернулись. Нет воздуха. Гравий в ее коже. Феликс, очищающий ее раны, выдающий секреты, знать о которых не имел никакого права. Брат Адель был здесь, чтобы защитить свою сестру. Не вернуть ее. Он не пойдет к должностным лицам гонки, пока не узнает правду. Кем она была. Кем она не была.

Досье было доказательством этой тайны. Нужно было его запомнить и уничтожить прежде, чем брат Адель сможет снова ей противостоять. Поэтому Яэль отправилась в уборную.

Двери были закрыты, когда она подошла, сдавленные звуки просачивались через древесину. Неравномерное дыхание, тяжелое, задыхающееся шмыганье. В сердце Яэль вспыхнула острая боль от этих шумов, ибо она хорошо их знала.

За дверью кто-то плакал. Кто-то, кто очень старался не делать этого.

Яэль хотела незаметно ретироваться. Но эта уборная был единственным местом на территории лагеря, которая гарантировала ей конфиденциальность, необходимую ей, если она соберется рассматривать килограмм бумаг, утяжеляющих ее куртку.

Она постучала в дверь.

Все звуки плача прекратились. Их сменили топот сапог и открытый кран. Прошла почти минута, прежде чем кран был закрыт и дверь распахнулась.

Яэль представляла много разных лиц – покрытых красными пятнами, с прожилками слез – внутри туалета. Рёко, возможно. Или, может быть, один из молодых первогодок: Рольф или Таро.

Она даже, на мимолетную секунду, представила себе Феликса, прислонившегося к раковине. Бледные волосы, искаженное лицо.

Но ни разу не подумала, что звуки могли исходить от Цуда Кацуо.

При виде Яэль юноша остановился, достаточно долго для того, чтобы она заметила слабую розовую припухлость под ресницами. Остальная часть его лица была сырая, не от слез, а воды из крана. Он начисто его помыл.

Почему плакал Кацуо? Он был охотником, Победоносоным…

Победоносный с обрушившимися на его плечи ожиданиями всей империи. Надеждами народа. Необходимостью победить. Это была тяжелая ноша, даже без дополнительного веса надвигающегося путча. Достаточно, чтобы заставить дрогнуть кого угодно.

Но сейчас в Кацуо не было ничего неуверенного. Его глаза, хотя и были налиты кровью, метнулись в замкнутый двор, когда он протолкнулся мимо Яэль, исчез в коридоре.

Цуда Кацуо: В конце концов не так легко прочитывается.

Но Яэль нужно было прочитать о других людях, так что она отодвинул свой шок в сторону и зашла в уборную. Она присела на унитаз, укрытый устойчивым дымом благовоний, и открыла конверт. В нем было всего шестьдесят четыре страницы, предваренных короткой запиской Хенрики:

ВОЛЧИЦА, ЭТО ВСЯ ИНФОРМАЦИЯ, КОТОРУЮ МЫ СМОГЛИ СОБРАТЬ. Я НАДЕЮСЬ, ЧТО ТЫ НАЙДЕШЬ ЕЕ ПОЛЕЗНОЙ.

– Х.

С этим ей и пришлось иметь дело.

Там были десятки страниц на Феликса Буркхарда Вольфа. Яэль продолжала их перелистывать. Факт, за фактом, за фактом.

Школьные отметки Феликса. (Он был гораздо более старательный, чем Адель). Заметки врача. (Он боролся с акрофобией. И дважды был доставлен в больницу со сломанным носом. В остальном он был ярким образцом арийской расы). Журналы Гитлерюгенда. Записи всех легковых автомобилей и мотоциклов, которые он отремонтировал в автомастерской своего отца. Яэль увидела в постоянном изменении дат и отсутствии оценок, что он бросил школу два года назад, чтобы заняться бизнесом. Он был освобожден от регулярных собраний Гитлерюгенда, чтобы заняться этой обязанностью, и у него не было социальной жизни, о которой можно было говорить. (Что стало причиной, по которой Адель убежала, выдавая себя за него в течение столь многих недель. Некому было скучать по настоящему Феликсу Вольфу).

Было достаточно фактов, чтобы стать пищей для будущих разговоров с братом Адель, и это уже было что-то. Но информации, которая нужна была Яэль больше всего, не было. Деятельность в Сопротивлении: не замечена, неизвестна.

Яэль прислонила эти бумаги к раковине, перешла к следующей куче: Лука Лёве и Адель Вольф. Она была значительно тоньше, чем досье Феликса.

Неизвестно, существовали ли какие-либо контакты между этими двумя до девятой Гонки Оси. Они ехали в непосредственной близости на всем протяжении пути от Рима вплоть до Осаки, где Адель финишировала на последнем этапе одна. Время Луки было больше на два часа, хотя в интервью он никогда не говорил почему. Не было никаких известных контактов между ними после гонки.

Все, что произошло началось в Риме. Что ты сделала закончилось в Осаке.

А между ними?

Яэль бросила документы на пол. Так много чернильного и белого и ничего разлетелось по полу уборной. Она вонзила свои пальцы в шелковистые волосы Адель и смотрела на все это.

Было слишком много слепых зон. Лука и Феликс. Ни один из юношей не был тем, о ком она читала в бумагах. Смотрела в архивных фильмах. Ожидала от носящей свастику арийской молодежи. Лицом к лицу все настолько было иначе. Плоть к плоти. Так сложно.

Оба были намного большим.

В груди Яэль появилась напряженность, никак не связанная с болью или страхом. Она была подготовлена к ледяным штормам и голоду. Пыткам и длинным промежуткам пустынной жажды. Лгать со спокойным лицом. Смотреть прямо в глаза фюреру, когда засунет нож ему под ребра.

Она думала, что была готова к этой миссии. Готова ко всему.

Но не к этому. Не к отношениям.

Этого она подделать не могла.