Глава 10

1-ый: Цуда Кацуо, 13 часов, 38 минут, 30 секунд.

2-ой: Лука Лёве, 13 часов, 38 минут, 34 секунды.

3-й: Адель Вольф, 15 часов, 48 минут, 53 секунды.

Яэль сидела в столовой контрольно-пропускного пункта, гадая, какую несчастную семью выселили из их дома. Кем бы они ни были, у них был изысканный вкус. Мраморные полы, люстры ручной работы из кованого железа, стеллажи, заполненные марочными винами: зелеными бутылками, собиравшими пыль. Гобелены висели на каждой стене, за исключением одной, где нарисовали табло. Яэль сидела за столом, изучая его. У ее локтей стояло блюдо, полное спагетти, купавшихся в густом соусе Болоньезе, но она не была уверена, что у нее есть силы хотя бы взять в руки вилку.

Два часа. Десять минут. Двадцать-три секунды.

Столько времени она потеряла. Яэль, шумно дыша, оценивала разницу. Ей придется улучшить свой результат. Третье место не даст ей приглашение на Бал Победителя. Она не будет танцевать в объятиях Гитлера, улыбаясь камерам, доставая свое оружие…

Ей необходимо снова занять первое место и удержать его.

– Посмотрите, кто наконец решил появиться на вечеринке!

Челюсти Яэль сжались от ненависти при звуке голоса Луки. Юноша все еще был в своей ездовой экипировке: сапоги и перчатки забрызгало грязью, его поношенная коричневая куртка висела на плечах. Выглядел он столь же измотанным, какой ощущала себя Яэль. Его щетина стала гуще. Оправа защитных очков (которые он носил часами) оставила красные следы вокруг его глаз, наложившиеся на синяки от удара Феликса.

– Что ты здесь делаешь? – Яэль и не подумала скрывать неприязнь в голосе, когда Лука занял место напротив.

– У меня был дорожный мандраж. Избавление от него всегда занимает несколько часов. – Лука поднес осыпающуюся сигарету к губам и улыбнулся, что заставило Яэль пожалеть о том, что она вообще что-то сказала. Ее слова были приглашением для Луки продолжить разговор, в то время как все, чего она на самом деле хотела, – чтобы он убирался со своим самодовольством. И прихватил с собой свои «Кровь и честь!» и похвальный послужной список.

Яэль начала есть в надежде, что ее молчание утомит Луку и он уйдет. Но юноша, казалось, сел только чтобы смотреть, как она ест, выпуская сигаретный дым через перевязанный нос, когда она чавкала спагетти.

Между тем Яэль заметила, что что-то в нем казалось мягче в этот вечер. Возможно, все дело было в этой вуали дыма или повязке у Луки на лице, но граница между ними была уже не такой острой, как нож. Скорее, облачно-перьевой. Дышащие кожей и поздней ночью шепоты.

Адель и Лука. Так много граней в их истории.

Спагетти встали у нее поперек горла. Ей пришлось откашливаться. Лука постучал по сигарете. С нее осыпался весь пепел. Конец ярко светился.

– Вижу, ты нашла, как пробиться через блокаду Кацуо, – сказал он.

Яэль проследила за взглядом Луки на табло. Шестнадцать строк ниже имени Адель были пустыми: в ожидании, когда их заполнят имена гонщиков, которые взяли дополнительные минуты на питание, отдых. Но в конце списка якорем висело перечеркнутое имя: Шиина Хираку. Она читала эти буквы и слышала визг его колес. Его крик. Его внезапный, жестокий конец.

– Он умер? – Она не знала, почему спросила. Почему в горле чувствовались хрипы и комок, как будто спагетти все еще стояли там.

– Ты же знаешь, что они никогда не утруждают себя сообщить нам подобные известия. – Лука смял свою сигарету о столешницу. Он оставила обугленный черный след. – Это важно?

Важно? В конце концов, она следовала своим правилам. Оставалась в своих границах. Линия, перечеркнувшая имя Хираку, была несчастным случаем. Сопутствующим ущербом.

Яэль сглотнула. Но комок остался.

Важно ли это? Одна жизнь. Капля в огромном, огромном океане сотен, тысяч, миллионов.

– Да, – стучала пустота в ее сердце. Да, – кричали ее волки.

Это важно. Все они имели значение. Все сотни, тысячи, миллионы. Огромный, огромный…

Это когда-нибудь кончится?

Пять, только пять. Сфокусируйся на них. Возьми под контроль. Бабушка, мама, Мириам…

«ОСТАНОВИСЬ»

Сейчас не время собирать частички себя. Становиться Яэль. Потому что она была Адель Валери Вольф, и не могла позволить юноше напротив увидеть что-либо еще.

Но Лука смотрел на нее, удерживая отражение Адель в индиговой радужке своих глаз. Уголки его губ дернулись, выразив неясную эмоцию, так что даже Яэль со всей своей профессиональной подготовкой не смогла ее разгадать. При этом он изучал ее, пролистывая надписи в ее глазах. Безмолвная ткань воспоминаний.

Мог ли он видеть сквозь щели?

Было ли это важно?

– Думаю, нет, – наконец ответила она голосом Адель, словами Адель. Она продолжила, отчаянно желая сменить тему разговора. – Ты был прав. Феликс подмешал наркотики в мой суп.

– И ты удивлена?

– Я удивлена, что ты предупредил меня, – сказала она.

Лука потянулся за пачкой сигарет, выложил две на стол. Одну он зажал между губ. Другую он скользящим ударом отправил ей.

Яэль посмотрела на нее, пытаясь представить себе, как что-то столь компактное и белое может пахнуть настолько ужасно.

– Фюрер не одобряет.

– Теперь ты так к этому относишься? – Лицо Луки заострилось: глаза, губы, все. В нем Яэль увидела правду: Адель взяла бы сигарету.

Если Адель когда-то курила, то это был очень большой секрет. Этой информации не было в деле девушки. И Яэль не видела ее с сигаретой ни разу за время всех своих слежек. В ее квартире не было даже запаха…

– Ты сделала многое, чего я не ожидал, но стать леммингом? – Лука вытащил из куртки спичечный коробок. – Что, потребовался всего один вальс с герром Гитлером, чтобы превратить тебя в его прихвостня с арийской моралью?

Глаза Яэль скользнули к Железному кресту на шее Луки. Он был тусклым от дорожной пыли, грязный, как и все остальное.

– Как будто ты участвуешь в этой гонке не затем, чтобы завоевать благосклонность фюрера?

Юноша щелкнул языком, его голова затряслась, когда он вытаскивал спичку из коробка.

– Я думал, ты лучше меня знаешь. Опять же, я думал, что лучше знаю тебя… Вы довольно скользкая штучка, фройляйн. Созданная из лжи и зла, и не столь приятного естества.

– Хватило ума самому сочинить такой стишок? – спросила она.

– Умно, не правда ли? Может, после этого я стану поэтом. – Лука чиркнул спичкой о столешницу. – Я предупредил тебя о маленьком трюке твоего брата с супом, потому что хочу, чтобы ты осталась в этой гонке. Дорога долгая и тяжелая, фройляйн. На ней не выжить без союзников. Как я уже сказал господину Вольфу: я планирую держать тебя поблизости.

– Ты надеешься на меня, как на своего союзника?

– Надеюсь? – Спичка Луки погасла от его смеха. Он и не подумал зажечь другую. Незажженая сигарета покачивалась в уголке его рта. – Я надеюсь на тебя до тех пор, пока не смогу бросить. Но мы нужны друг другу. Даже если ты думаешь, что я этого не стою.

Его слова поразили ее. Они заставили Яэль вспомнить выражение его лица, когда она их сказала. Вздрагивание, которое соединилось с кровотечением у него из носа, когда она оттащила разъяренного Феликса.

Она его обидела.

Подобную боль нанес не враг. Нет, выражение лица Победоносного Луки было искривлено эмоцией гораздо более туманной, более серой.

(Разбитое сердце?)

У Луки Лёве тоже были трещины. И сквозь них Яэль мельком разглядела что-то… Этот юноша был чем-то большим, чем просто буквы и снимки в обернутом в манильскую бумагу кратком очерке. Больше, чем просто бойкие слова и ухмылки. Больше, чем просто Победоносный, образцовый представитель Рейха.

Но что именно?

Ей было нужно его дело.

Главная дверь контрольно-пропускного пункта распахнулась. Стадо чиновников гонки с туманными глазами ввалилось в сторожку, их голоса были полны тревоги.

– Прямо сейчас на дороге шестнадцать гонщиков. Невозможно отчитаться за все «Цюндаппы». – Акцент оператора римского контрольно-пропускного пункта был мягким как моцарелла, уравновешивая красное отчаяние на лице. – Приходите завтра, и мы сможем дать вам более основательный ответ.

Мужчины рядом с ним… они были теми патрульными из переулка. Сержант и рядовой, которых она запутала в простыне. Мальчишка-солдат, чью жизнь она пощадила.

Может быть, они открыли ее кофр. Может быть, они видели Железный крест и нарукавник со свастикой. Может быть – вопреки всему – они знали.

Пальцы Яэль, сжимавшие вилку, побелели.

– Это была девушка. – Глаза сержанта обежали комнату и остановились на Яэль. – Примерно ее возраста.

Мужчины повернулись к Яэль. Они вовсю разглядывали ее – как офицеры лагеря смерти, когда доктор Гайер выставлял ее напоказ. Демонстрировал свою ручную работу из игл и изменений.

Яэль не знала, что сломается первым, вилка или сжимавшие ее пальцы. Она также более чем осознавала, что на ней та же одежда, которая была на ней в переулке. Ее П-38 лежал в кармане, тяжелый от невыпущенных пуль.

«Они знали». – Эта мысль крутилась и рвалась у нее в груди. – «Они знали. Они знали. Они знали».

– Хотя это не она. – Первым заговорил мальчишка-солдат. – У девушки, которая на нас напала, были темные волосы. Карие глаза.

– Это ночь, – проворчал оператор контрольно-пропускного пункта. – Партизаны наводнили эти переулки как крысы. Они ничего нам не сделают.

– Мотоциклы «Цюндапп KS 601» не так уж часто здесь бывают. – Глаза сержанта не отрывались от Яэль. – Где вы были час назад, Победоносная Вольф?

– Я пересекала Тибр. – Самый невыразительный тон, какой могла найти. – За несколько минут до этого контрольно-пропускного пункта.

Сержант шагнул ближе.

– Есть ли у вас какие-либо доказательства этого?

Лука выплюнул сигарету и встал со стула. Своим широким телом он закрыл ее от взгляда сержанта.

– Вам может и не хватает «Цюндаппов», но мы прямо-таки кареглазые брюнеты. Будь я на вашем месте, я бы не хвалился всем вокруг, как так получилось, что вас избила девушка. Не такой уж великий пункт в вашей биографии.

Лицо сержанта покраснело.

– Ваше мнение учтено, Победоносный Лёве.

– Обычно так и бывает. – Лука скрестил руки. – А теперь, может вы позволите девушке, которая только что проехала сто тринадцать километров, закончить ужин?

Румянец пробирался – краснее, краснее – на крепко сжатую челюсть сержанта, когда он посмотрел на наполовину намотанные спагетти в тарелке Яэль. После мучительного мгновения он развернулся. Его люди последовали за ним, мальчишка-солдат последний раз оглянулся через плечо, прежде чем нырнуть обратно в прохладную римскую ночь.

Они ушли.

Пальцы Яэль соскользнули с вилки. Она смотрела на Луку. Он стоял лицом к двери, его руки были по-прежнему скрещены. Растрепавшиеся за день светлые волосы – слишком длинные по стандартам Гитлерюгенда – падали ему на лицо, скрывая выражение. Этот юноша… был чем-то большим.

Но чем?

Когда Лука наконец обернулся, его лицо изменилось. «Он должен запатентовать эту ухмылку», – подумала Яэль, – «сделать из нее маску».

– Лучше доедай и иди спать, потому что уже поздно, фройляйн. Этот следующий этап – просто жуть.

Яэль смотрела, как он уходит, выкинув свою незажженую сигарету в мусорное ведро. Ее сердце раскололось картечью в горле.