В ресторанчике, расположенном в центре города, было многолюдно. Катя с Артуром сидели возле окна; рядом на подоконнике валялись помятые желтые бумажные короны. Возле касс толпились человек двадцать.

В детстве Катя ездила на лето в деревню, к бабушке, маминой маме. Та держала кур, и каждый раз, когда подходила к загону кормить их, пестрая ватага сбегалась к хозяйке, нетерпеливо квохча, задевая друг друга, вытягивая шеи. Катя смотрела и думала, что мир для каждой курицы в этот момент сужался до размеров блюда, которое бабушка держала в руках. Они не замечали ничего и никого, жадно ожидая своей порции еды.

Совсем как эти люди, делающие заказ, перечисляющие, чего бы им хотелось съесть и выпить.

За окном тоже бурлила жизнь: толпы людей шли друг навстречу другу, пересекали улицу во всех направлениях. Машины мчались, сигналя на разные голоса; автобусы, троллейбусы подъезжали к остановке и тут же отбывали, забирая с собою взрослых и детей.

Лет десять назад, а может, и больше, в центре Казани ходили трамваи. Звенели, скользили по рельсам, разъезжались – одни к Центральному парку Горького, другие – к железнодорожному или автовокзалу. Трамваи номер два, шесть, четыре, восемь, двенадцать…

Кате нравилось кататься в трамваях, но их, наверное, посчитали слишком громоздкими, неуклюжими и нерасторопными, не вписывающимися в тот стремительный темп, каким стал жить город. Поэтому рельсы вырвали из земли, места, где они находились, заасфальтировали, а поверх пустили суетливые автомобильные потоки.

Дольше всех продержалась, кажется, «двойка», что шла от железнодорожного вокзала до медицинского университета, поднимаясь в гору мимо колоссальной фигуры революционера Мулланура Вахитова, который застыл на высоком холме. Полы его каменных одежд развеваются, он сурово глядит куда-то вдаль. Кате всегда думалось, что ему давно надоело стоять на одном месте, хочется спрыгнуть с опостылевшего постамента (он и ногу уже как будто занес, и руку отвел в сторону) да шагнуть на вольный волжский берег.

Что ж, может, его мечта и сбудется. Катя слышала, будто памятник собираются демонтировать: место хорошее, самый центр – обзорная площадка, отличный вид. Сколько может в одиночку любоваться этими красотами революционер, о подвигах которого молодое поколение знать не знает?

В грустные минуты современная Казань – яркая, принаряженная, нетерпеливо приплясывающая в ожидании перемен, казалась Кате больной, потерявшей память. Позабывшей, как прекрасна была тихая, скромная красота ее старинных улочек и зданий, парков и скверов, которые помнили поступь Времени…

Легкий звонкий трамвай давно переплавлен, даже призрак его сгинул. Новое время – новые песни.

– Что ты сказала? – Артур оторвался от бургера.

Оказывается, последнюю фразу Катя произнесла вслух.

– Так, сама с собой. – Она лениво ковыряла ложечкой клубничное мороженое. Аппетит, который должен был прийти во время еды, где-то заблудился.

Пока ехали сюда, ни о чем важном не разговаривали. Артур пытался развлечь Катю, рассказывал забавные истории, потом, видя, что она не отвечает и улыбается через силу, сделал радио громче и замолчал.

Катя же никак не могла прийти в себя от пережитого возле зеркала. Конечно, в машине и здесь, посреди людного зала, ей было не так страшно. Она уговаривала себя, что глупо бояться потусторонних вещей, когда мир под завязку полон реального зла: коррумпированных политиков, готовых на все за дозу наркоманов, озверелой бычьей тупости, воинствующего мещанства, человеконенавистников, извращенцев и психопатов всех мастей.

Внезапно она вспомнила, что забыла задать Артуру важный вопрос.

– Ты узнал что-нибудь о человеке, который продает дом?

Артур скомкал обертку от съеденного бургера и придвинул к себе картофель по-деревенски. Похоже, проголодался не на шутку, бедняга. Обязанность хорошей жены – кормить мужа, а она вместо этого пытается вести детективное расследование.

– Вообще-то я потому и предположил, что все эти вещи могут быть не связаны между собой. Документы на недвижимость в полном порядке. Собственно, иначе и быть не могло, мы бы не взялись работать. Дом унаследован по закону, а не по завещанию. Основание владения – свидетельство о праве на наследство. – Артур вытащил из кармана смартфон, поискал что-то. – Ага, вот. Нового владельца, который является единственным наследником, зовут…

«Никита?» – мелькнуло в голове у Кати.

– Савенко Олег Игоревич. Живет в Москве. Работает в больнице, эндокринологом, кафедрой заведует. Жена, двое детей. Я звонил ему на сотовый, потом на рабочий. Поговорить не получилось: он на конференции в Праге.

– То есть все эти мерзкие штучки, угрозы, слежка – не его рук дело.

– Теоретически он мог бы зарегистрироваться на сайте знакомств под именем Никиты, а потом начать изводить тебя, но что-то подсказывает мне… – Он сунул в рот картофельную дольку, предварительно обмакнув ее в соус.

– Что это вряд ли, – закончила за него Катя. Она и сама так думала.

Артур расправился с картошкой и взялся за десерт. У Кати мороженое растаяло, она к нему почти не притронулась. А вот кофе выпила, и даже не отказалась бы еще от одного стакана.

«Спать-то потом как? И без кофе вряд ли уснешь, в голову черт-те что полезет, а так и вовсе…»

Она не успела решить, брать еще кофе или нет, как Артур спросил:

– Что – домой?

«Никогда больше туда не пошла бы!»

– Угу. – Катя допила кофе и с сожалением отставила стакан.

– Тебя тревожит что-то?

Поколебавшись, она ответила:

– Когда мы выходили из дому… Ну, то есть перед тем, как выйти… – Она потерла лоб рукой и откашлялась. – Мне показалось, кто-то меня толкнул. Я так ясно чувствовала, что рядом кто-то есть, что…

Катя посмотрела на Артура и увидела в его взгляде сочувствие.

– Думаешь, я спятила?

– Конечно нет. – Он поколебался пару секунд. – А тебе не кажется, что это из-за смерти… – Артур слегка запнулся. – Мамы? Говорят же, душа до сорокового дня остается на земле, и люди чувствуют присутствие ушедших близких.

Такое Кате в голову не приходило.

– Но это и раньше бывало, – запротестовала она. – Мама была жива, когда…

– Я помню, помню, – поднял ладони Артур.

– Хорошо, пусть ощущение присутствия – это мои нервы, или мамина душа, или… Но надпись на зеркале! Я ее собственными глазами видела! А тень?

– Послушай, – муж сделал паузу, подбирая слова, и Катя тоже умолкла, ожидая, что он скажет. – Мы должны подходить ко всему разумно. Всему есть объяснение, и мы его найдем. Только успокойся и не нервничай.

– Давай вызовем специалиста, пусть проверит квартиру: вдруг есть «жучки»!

– Ладно, – неожиданно легко согласился Артур. Наверное, его самого это беспокоило. – Я поговорю кое с кем.

– Правда?

Артур только улыбнулся. И хотя в его улыбке были снисходительность и некоторая досада, Катя все равно обрадовалась, что он не отмахивается от ее слов, а готов искать решение проблемы.

– В понедельник позвоню.

«Два дня. Две ночи», – подумала она, стараясь подавить боязливость.

– Завтра с утра едем?

– Куда? А, да, конечно. Встанем и поедем, чего тянуть, – ответил Артур.

Домой они вернулись поздно – немного прогулялись по центру, прежде чем возвращаться. Артур сразу прошел в гостиную, включил телевизор. Безмолвие взорвалось музыкой, оживленными голосами и смехом, и вся эта звуковая радуга подействовала на Катю успокаивающе.

Обычно она не любила, когда муж прибавлял звук на полную мощность, просила сделать тише, но сейчас была рада этому – пусть и иллюзорному – эффекту присутствия рядом с ними шумных, веселых, беззаботных людей.

Минут сорок спустя они лежали в постели, погасив лампы, но включив телевизор в спальне: Катя сказала, что хочет посмотреть музыкальное шоу. Наверное, снаружи их окно сияло призрачным голубоватым светом, как болотный огонек.

Артур водил пальцем по экрану смартфона, просматривал новости в Интернете, а она, положив голову ему на грудь, смотрела, как красивые молодые парни и девушки соревнуются в умении танцевать.

– Будильник ставить? – спросил он.

– Я и без будильника рано встану.

Муж отложил смартфон.

– Ты еще спать не собираешься?

– Досмотрю, – сказала Катя, хотя была совершенно равнодушна к тому, что творилось на экране. – Тебе не мешает?

– Нет. Спокойной ночи, котенок.

Артур поцеловал ее и повернулся на бок. Катя знала, что он заснет в два счета. Так и вышло: уже к следующей рекламной паузе муж уютно похрапывал. Она покрепче прижалась к нему, ища защиты. Уснуть бы под телевизионные песни-пляски! Но сон не шел, хотя особого беспокойства или страха Катя не испытывала.

Девушка с длинными волнистыми волосами услышала, что ей предстоит покинуть проект, зажмурилась и прикусила губу, чтобы не разрыдаться. Потом взяла микрофон и принялась дрожащим голоском уверять всех и саму себя, что не расстроена, наоборот, благодарна судьбе за шанс стоять на этой сцене, что мечта ее уже сбылась, а больше ничего и не нужно.

«Зачем она несет эту чушь? Призналась бы, что огорчена, считает выбор судей несправедливым, не готова принять свой провал… А с другой стороны – зачем? Все и так все знают».

Ведущая ободрила бедняжку, имени которой через две недели никто и не вспомнит; поблагодарила членов жюри, которые испытывали облегчение от того, что им уже не нужно соревноваться с другими жаждущими славы; прощебетала слова прощания. Заиграла бодрая мелодия заставки, чересчур громкая, Артур пошевелился во сне, и дыхание его слегка сбилось. Катя поспешно убавила звук, переключила программу и наткнулась на фильм. Вроде и знакомый, а что будет дальше – не вспомнить.

«Посмотрю, может, удастся заснуть под него», – решила она. Фильм был как раз для засыпания: вроде и детективный сюжет, и актеры стараются, но все вяло, невразумительно, и чем больше стараешься уследить за событиями, тем сильнее слипаются глаза.

Было уже далеко за полночь, и в спальне стало заметно свежее. Катя начала зябнуть, плотнее закуталась в одеяло, придвинувшись спиной к спине Артура, который видел десятый сон, и незаметно для себя перестала улавливать сюжетную нить.

Разговоры на экране слились в монотонное, неразборчивое, убаюкивающее гудение. Глаза закрылись, и Катя почувствовала, что ее уносит вдаль теплой волной. «Надо бы выключить телевизор», – сквозь дрему подумала она, но шевелиться, даже думать об этом было лень.

Внезапно она почувствовала прикосновение к своей щеке. Прохладные пальцы щекочущими движениями касались кожи – скользили к вискам, спускались к шее. Поглаживание было ласковым, приятным, хотя по спине побежали мурашки: руки у Артура были холодные.

«Ты замерз?» – хотела спросить Катя, но сил говорить не было, и она только улыбнулась, не открывая глаз.

Поглаживания продолжались, и вскоре она почувствовала, что ее сонливость постепенно тает. Просыпаясь, Катя соображала яснее, и удивилась, почему Артур ласкает ее так странно, с непривычной робостью и вместе с тем – однообразно: пальцы двигались вверх – вниз, к виску – к шее.

Она осторожно пошевелилась и собралась повернуться к мужу лицом, но тут до нее дошло, что Артур по-прежнему лежит спиной к ней. И, значит, никак не может вывернуть руку так, чтобы касаться ее головы!

Катю затопила ледяная волна. Чья-то холодная, слегка влажная ладонь замерла на ее шее. Прикосновение стало тяжелым: кто-то – некто? нечто? – давил все сильнее, впиваясь пальцами в кожу.

«Он сейчас задушит меня! Сонная артерия! Пережмет ее, и я умру!»

Внутренности скрутило в тугой узел, Катя почти перестала чувствовать свое тело, настолько сильным и всемерным был обуявший ее ужас. Она уже не сомневалась, что сейчас ее убьют, и…

И тут тяжесть исчезла. Никто больше к ней не прикасался.

«Показалось? Приснилось?»

Боясь оглянуться, Катя тронула под одеялом бедро Артура – теплое, даже горячее, как будто у него жар. Медленно обернулась, и в свете, который шел от все еще включенного телевизора, увидела затылок мужа. Никаких сомнений: он спокойно спал. Да она и не думала уже, что это Артур гладил ее: та рука была ледяной.

Катя приподнялась на подушке, поджав ноги, сама не понимая, что собирается предпринять. Разбудить мужа? Включить свет?

Но сделать ничего не успела, потому что в этот момент экран телевизора моргнул, и вместо прежней картинки на нем появилась рябь электрических помех – кажется, это называется «белый шум». Катя, как завороженная, смотрела на «снег» и всполохи.

Потом полосы внезапно пропали, шуршание прекратилось, и на фоне помех возник человеческий силуэт. Темная фигура на еще более темном фоне. Лица не различить, того, что позади человека – тоже.

– Артур! – прошептала Катя, понимая, кто перед ней. Муж не проснулся.

– Ты ничего не сможешь изменить, – сказал Никита бесцветным, глуховатым голосом, который Катя уже однажды слышала.

Вытаращив глаза, хватая раскрытым ртом воздух, она смотрела на зыбкое, расплывающееся изображение. Силилась закричать и не могла.

Тело содрогалось, будто резиновая игрушка, которую треплет сердитый пес. Нужно успокоиться, прекратить эту тряску, а еще – закричать, разбудить Артура! Пусть посмотрит, пусть увидит эту жуть!

Все вокруг раздваивалось, плыло, сознание ускользало…

– Катя! Катюша! – доносился издалека крик Артура.

«Разве он не спит?»

Она чувствовала, что ее в самом деле трясут, теребят, хватают за плечи. Голову пронзила резкая боль: кто-то дернул за волосы, чуть не вырвав целый клок, и новое ощущение, болезненный укол наконец-то заставил ее закричать:

– Артур! – Она забилась на постели, высвобождаясь из чьих-то объятий.

– Тише, котенок! Тише, перестань!

Продолжая вырываться, Катя закричала еще громче и открыла глаза.

Ночная мгла рассеялась. Серый тусклый свет заливал спальню. Обведя комнату взглядом, Катя увидела, что телевизор еще работает: шел старый черно-белый фильм про войну. Кажется, «Два бойца».

Взъерошенный, перепуганный Артур сидел рядом на кровати, обнимая ее за плечи. На лице его застыло почти театральное потрясение.

– Он был здесь! – выдавила Катя. Непослушный, словно увеличившийся в размерах язык еле-еле ворочался во рту, и сказанного было не разобрать.

– Что ты говоришь? – переспросил Артур, склоняясь к ней. – Я не понял.

Катя перевела дух и шумно сглотнула застрявший в горле колючий сухой комок.

– Никита был здесь. Я его видела.