Одно из первых доказательств всплыло на поверхность до нашей свадьбы. Я держала его в руках. Сэм видела его. Его видели все, кто был у нас на свадьбе.

Светловолосая невеста и ее красавец-жених, застывшие в прекрасном мгновении.

– Господи, они даже похожи на вас, – сказала Сэм, когда я показала ей фигурку на торт.

Ричард достал ее из кладовки в подвале своего нью-йоркского дома и сказал, что она принадлежала его родителям. В тот момент у меня не было причин в этом усомниться.

Но через полтора года после нашей свадьбы, когда я поехала в город увидеться с Сэм, случились две вещи. Я поняла, насколько чужими стали друг другу мы с моей лучшей подругой. И еще я начала искать причины не доверять своему мужу.

Я так радовалась предстоящей встрече с Сэм. Казалось, что прошла целая вечность с тех пор, как мы проводили время вместе, а не просто торопливо обедали. Мы договорились на вечер пятницы, когда Ричард должен был быть на совещании в Гонконге. Поездка должна была продлиться всего три дня, и хотя он пригласил меня поехать с ним, мы вместе решили, что это бессмысленно. «Ты даже не успеешь отойти от джетлага, а нам уже будет пора возвращаться обратно», – сказал Ричард. Сам он легко адаптировался к новому часовому поясу, как и ко всему остальному. Но я знала, что для длинного перелета мне понадобится ударная доза успокоительного, а от кломифена, который я принимала, чтобы забеременеть, я стану такой сонной, что не смогу даже насладиться Азией как следует.

Не подумав, я забронировала столик в «Пика». Мне хотелось угостить Сэм. Я села в поезд, решив остаться ночевать в квартире Ричарда. Даже спустя столько времени, даже несмотря на то что я хранила там кое-какую косметику и одежду, я все равно всегда думала о ней как о его квартире.

Мы с Сэм договорились встретиться в нашей старой квартире. Она открыла мне дверь, и мы обнялись. Она уже расслабила руки, но я задержала ее в объятиях на мгновение дольше, впитывая ее тепло. Я скучала по ней даже больше, чем думала.

На ней было обтягивающее замшевое платье без рукавов и высокие сапоги. Волосы были пышнее, чем во время нашей последней встречи, а руки выглядели непривычно подтянутыми.

– Тара дома? – я прошла за Сэм через крошечную прихожую и кухню в ее комнату. Дверь в мою старую комнату – теперь комнату Тары – была закрыта.

– Да, – сказала Сэм, когда я плюхнулась на кровать, – она только вернулась из студии. Она в душе.

Я слышала, как вода шумит в старых трубах, которые иногда обдавали меня горячей водой без предупреждения. На спинке кровати Сэм по-прежнему висела рождественская гирлянда, а по полу была разбросана одежда. Все было точно таким же, как раньше, но что-то все-таки изменилось. Квартира теперь казалась мне совсем маленькой и обшарпанной; во мне проснулось чувство, что я здесь чужая – то же самое я испытала, когда пришла в свою начальную школу подростком.

– Видимо, выгодно делить квартиру с тренером по пилатесу. Ты отлично выглядишь.

– Спасибо, – она взяла с комода толстый браслет-цепочку и надела на руку. – Не пойми неправильно, но ты выглядишь… как бы помягче сказать? В общем, ужасно.

Я швырнула в нее подушкой.

– Это называется помягче? – я говорила весело, но чувствовала себя задетой.

– Да ладно тебе, ты, как всегда, роскошно выглядишь. Но что ты на себя надела? Бусы классные, но ты как будто на родительское собрание нарядилась.

Я посмотрела на свои черные брюки (они меня стройнили) и серый кружевной шифоновый топ, который не стала заправлять. На шею я надела свои счастливые бусы.

Сэм присмотрелась к моей блузке.

– Господи Боже, – она начала хихикать, – майка…

– Что?

Сэм заливалась смехом.

– У миссис Портер была точно такая же на праздничном чаепитии! – удалось наконец выговорить ей.

– У мамы Джоны? – я вспомнила чопорную даму, у которой тон губной помады точно совпадал с оттенком розового платья. – Неправда!

– Я клянусь, – Сэм вытерла глаза. – У меня в группе младшая сестра Джоны, и я запомнила майку, потому что один мальчик размазал по ней крем, и я помогала его оттирать. Ты чего, мы же не в Ритц собрались чай пить, – она покопалась в куче одежды, сваленной на спинке стула. – У меня новые джеггинсы из «Антрополоджи». Подожди секунду, они отлично будут на тебе сидеть. – Она нашла джеггинсы и бросила их мне, прибавив к ним черный топ с глубоким вырезом.

Сэм сотни раз видела, как я раздеваюсь и одеваюсь. Я никогда ее не стеснялась, но в тот вечер чувствовала смущение. Я знала, что не влезу в ее штаны, сколько бы в них ни было лайкры.

– Нет, спасибо, и так нормально, – я обхватила колени руками, признавая за этим жестом попытку казаться меньше. – Мне некого поражать своим внешним видом.

Сэм пожала плечами.

– Ладно. Хочешь выпить по бокалу вина перед выходом?

– Давай.

Я спрыгнула с кровати и пошла за ней на кухню. Шкафы были по-прежнему сливочного оттенка, в который мы их покрасили, когда я сюда переехала, но цвет немного потускнел, а возле ручек краска кое-где содралась. Стол был уставлен коробками травяного чая: ромашка, лаванда, мята, крапива. Вечный мед Сэм никуда не делся, но теперь она хранила его в бутылке с носиком.

– А ты стала чистюлей, – я взяла в руки бутылку.

Когда Сэм открыла холодильник, я увидела на полках банки хуммуса и пакеты органической мини-морковки и сельдерея. Не видно ни одной коробки недоеденной китайской еды. Раньше они всегда служили украшением нашего холодильника, даже когда срок годности уже явно истекал.

Сэм достала из шкафа два бокала, наполнила их и передала один мне.

– Я собиралась привезти вина, – сказала я, вдруг вспомнив про бутылку, которую оставила дома в прихожей.

– У меня достаточно, – мы чокнулись и сделали по глотку. – Оно, наверное, не такое изысканное, как вы привыкли пить с принцем, да?

Я моргнула.

– С каким принцем?

Сэм замялась.

– Ну, с Ричардом, – она сделала еще одну паузу. – Твоим Прекрасным Принцем.

– Ты так говоришь, как будто это плохо.

– Не плохо, конечно. Но он ведь и есть прекрасный принц, правда?

Я посмотрела в свой бокал. Вино было кисловатым на вкус – интересно, сколько оно уже стоит открытым в холодильнике Сэм? – и больше походило на яблочный сок, а не на бледно-золотую жидкость, пить которую я уже привыкла. Блузка, которая была сегодня на мне, та самая, над которой издевалась Сэм, стоила больше того, что я раньше платила за эту квартиру.

– Диетическая кола куда-то пропала, – я сделала жест в сторону пустого места у входной двери. – Ты теперь вместо нее пьешь крапивный чай?

– Мне пока не удалось заставить ее попробовать, – прозвучал мягкий звенящий голос.

Я повернулась и увидела Тару. Фотографии, которые Сэм показывала мне на телефоне, не передавали ощущения этого пышущего здоровья: белые ровные зубы, сияющая кожа, ясные глаза. Я заметила, как перекатывается под леггинсами округлая прямоугольная мышца бедра. На ней не было ни грамма косметики. Ей она была не нужна.

– Тара как-то зачитала мне, из чего состоит диетическая кола. Помнишь?

Тара засмеялась.

– Когда я дошла до бензоата калия, она уже зажимала уши руками.

Сэм подхватила:

– У меня было страшное похмелье, и меня чуть не стошнило.

Я коротко рассмеялась.

– Ты ее литрами глотала. Помнишь, как мы все время сбивали себе пальцы о коробку?

– Я заставила ее начать пить воду, – Тара подняла мокрые волосы и завязала в узел на затылке. – Я туда добавляю петрушку. Она гасит естественное воспаление в организме.

– Так вот почему у тебя такие красивые руки, – сказала я Сэм.

– Тебе стоит попробовать, – сказала она.

«Потому что я раздулась?»

Я быстро допила вино.

– Готова? У нас столик заказан…

Сэм сполоснула наши стаканы в раковине и поставила их на сушилку, которой у нас не было, когда я тут жила.

– Пошли.

Она повернулась к Таре.

– Напиши мне, если потом захочешь пойти с нами выпить.

– Да, было бы здорово, – добавила я.

Но я не хотела, чтобы Тара пошла с нами, чтобы она болтала про свою воду с петрушкой и смеялась с Сэм.

Мы доехали до ресторана на такси. Внутри я назвала метрдотелю свое имя, и по толстому мягкому ковру мы прошли в зал, где почти не было свободных столиков – это место получило очень хороший отзыв в «Таймс». Я потому его и выбрала.

– Неплохо, – сказала Сэм, когда официант отодвинул для нее стул. – Наверное, ты была права, что не переоделась в джеггинсы.

Я посмеялась, но, оглядевшись вокруг, поняла, что этот ресторан – с винной картой на десяти страницах в толстой кожаной обложке и салфетками, замысловато сложенными на тарелках, – был из тех, куда меня мог бы повести Ричард. Совершенно не в духе Сэм. Я внезапно пожалела, что мы не остались сидеть у нее на кровати, не заказали спринг-роллы и курицу по-сычуаньски, как раньше.

– Бери все, что захочешь, – сказала я Сэм, когда мы открыли меню. – Помни, что плачу я. Не хочешь выпить пополам бутылку белого бургундского?

– Да, наверное. Давай.

Я исполнила ритуал дегустации вина, после чего мы решили для начала взять на двоих тарт по-деревенски с козьим сыром и помидорами и салат с крессом и грейпфрутом. В качестве основного блюда я взяла филе миньон – средняя прожарка, соус отдельно, а Сэм остановилась на филе лосося.

К нашему столу подошел официант с корзиной, в которой был изящно разложен хлеб, и предложил четыре вида на выбор. Официант рассказал о каждом из них, и в животе у меня заурчало. Запах теплого хлеба всегда отнимал у меня волю, как криптонит у Супермена.

– Мне не надо хлеба, спасибо, – сказала я.

– Я съем вместо нее. Будьте добры розмариновую фокаччу и булочку со злаками?

– Тара ест хлеб?

Она окунула кусочек хлеба в оливковое масло.

– Конечно, ест. Почему ты спрашиваешь?

Я пожала плечами.

– Она как будто следит за здоровьем.

– Следит, но она не фанатичка. Она пьет и даже иногда траву курит. В последний раз мы накурились и пошли кататься на карусели в Центральном парке.

– Ты что, теперь куришь траву?

– Да так, раз в месяц, ничего особенного, – Сэм поднесла кусок хлеба ко рту, и я снова заметила, как у нее обозначился бицепс.

Мы немного помолчали, пока нам не принесли салат и тарт, и мы взяли себе по кусочку.

– Ну так что, ты еще встречаешься с тем парнем – графическим дизайнером? – спросила я.

– Не-а. Но завтра у меня свидание вслепую с братом одного из клиентов Тары.

– Да? – я взяла в рот вилку салата. – Что ты про него знаешь?

– Его зовут Том. Мы отлично поговорили по телефону. У него свой бизнес…

Я пыталась изобразить воодушевление, пока Сэм рассказывала про Тома, но знала, что к моменту нашей следующей встречи Том уже превратится в слабое воспоминание.

Сэм взяла ложку и положила себе еще немного тарта.

– Ты что-то совсем не ешь.

– Я просто не голодная.

Сэм посмотрела мне прямо в глаза.

– Так почему мы пошли именно сюда?

Я всегда любила ее за прямоту и одновременно ненавидела.

– Я просто хотела сделать для тебя что-нибудь приятное, – беспечно сказала я.

Ложка Сэм зазвенела, когда она уронила ее к себе на тарелку.

– Мне не нужна благотворительность. Я в состоянии заплатить за свой собственный ужин.

– Ты же знаешь, что я не это имела в виду, – я засмеялась, но впервые нам стало трудно поддерживать непринужденный разговор.

К нам подошел официант и заново наполнил бокалы. Я с благодарностью выпила еще. У меня завибрировал телефон. Я достала его из сумочки и прочитала сообщение от Ричарда: «Что делаешь, дорогая?»

«Ужинаю с Сэм, – ответила я. – Мы в «Пика». А ты что делаешь?»

«Едем с клиентами играть в гольф. Домой поедешь на такси? Не забудь включить сигнализацию, когда пойдешь спать».

«Не забуду. Люблю тебя!»

Я не сказала ему, что хочу переночевать в городе. Я даже не знала почему. Наверное, боялась, что Ричард заподозрит, что я собираюсь допоздна пить, как делала до встречи с ним.

– Извини, – я положила телефон на стол, но опустила его экраном вниз. – Это был Ричард… Хотел убедиться, что я нормально доберусь до дома.

– До нью-йоркской квартиры?

Я покачала головой.

– Я не сказала ему, что собираюсь ночевать здесь… Он в Гонконге, так что… просто не подумала, что это важная информация.

Я увидела, что Сэм отметила это, но никак не прокомментировала.

– Так вот! – я сама слышала нотки фальшивой веселости в своем голосе.

К счастью, в этот момент появился официант, чтобы убрать тарелки с закусками и поставить перед нами основные блюда.

– Как дела у Ричарда? Расскажи про вас.

– Ну… он часто ездит в командировки, как ты могла заметить.

– А ты пьешь, то есть не беременна.

– Не беременна, – я почувствовала, как глаза обожгли подступившие слезы, и сделала еще глоток вина, чтобы успеть собраться с духом.

– Ты в порядке?

– Конечно, – я попыталась улыбнуться. – Просто это заняло больше времени, чем мы предполагали.

Я почувствовала приступ тоски по ребенку, которого у меня еще не было.

Я посмотрела по сторонам на соседние столики – пары, наклоняющиеся друг к другу через стол, и оживленно беседующие группы побольше. Я хотела поговорить с Сэм так, как мы разговаривали раньше, но не знала, с чего начать. Я могла рассказать, как дизайнер интерьеров помогал мне выбирать новую обивку для стульев в столовой. Могла поделиться планами Ричарда установить гидромассажную ванну у нас на заднем дворе. Я могла бы продемонстрировать ей все эти роскошные, на зависть, кусочки своей жизни, поверхностные детали, к которым Сэм не проявит никакого интереса.

Мы с Сэм и раньше ссорились – из-за глупости, когда я, например, потеряла одну из ее любимых круглых сережек или когда она забыла отправить чек с платой за квартиру. Но сегодня это была не ссора. Это было кое-что гораздо хуже. Между нами пролегла пропасть, и причиной этому было не только время или географическое расстояние.

– Расскажи про свою группу в этом году, – я отрезала кусочек стейка и смотрела, как на тарелку капает сок. Ричард всегда просил стейк средней прожарки, но я на самом деле предпочитала скорее розовое мясо, чем красное.

– Дети в основном чудесные. Мой любимый – Джеймс Бонд, стильный парень. Но приходится все время возиться с Соней и Ворчуном.

– Не так уж плохо. Могли достаться злые сестры.

В голове у меня снова вспыхнуло прозвище, которое Сэм дала Ричарду. Принц. Пресный красавчик, который скачет на коне, чтобы спасти принцессу и подарить ей роскошную новую жизнь.

– Так вот каким ты видишь Ричарда? Моим спасителем?

– Что?

– Тогда, дома. Ты назвала его прекрасным принцем.

Я положила вилку. Внезапно и правда потеряла аппетит.

– Мне всегда было интересно, дала ли ты и ему какое-нибудь прозвище.

Я внезапно остро осознала, сколько стоит моя блузка, вино, которое мы сейчас пьем, и сумка «Прада», висящая на спинке моего стула.

Сэм пожала плечами.

– Я ничего особенного не имела в виду. – Она опустила глаза в тарелку и начала сосредоточенно посыпать кусок лосося перцем.

– Почему ты не хочешь приезжать к нам? – я спрашивала себя, почему именно теперь она не хочет говорить прямо. В тот единственный раз, когда она была у нас в гостях, Ричард обнял ее, поздоровавшись. Пожарил нам бургеры. Вспомнил, что Сэм не любит кунжут на булке.

– Просто признайся. Тебе он никогда не нравился.

– Дело не в том, что он мне не нравится. Я просто… просто я его плохо знаю.

– Разве тебе не хочется узнать его как следует? Он мой муж, Сэм. А ты моя лучшая подруга. Это для меня важно.

– Хорошо.

Но она ничего больше не сказала, и я видела, что она что-то недоговаривает. Между Сэм и Ричардом никогда не было той близости, на которую я надеялась. Я говорила себе, что они просто слишком разные. Я почти вытаскивала из нее мнение о нем, но на самом деле не хотела его услышать.

Сэм отвела глаза и наклонила голову, чтобы положить в рот вилку с лососем. Может быть, она не только Ричарда не хочет получше узнать, подумала я. Может быть, она избегает меня в ипостаси жены Ричарда.

– Ладно, давай подумаем, куда пойдем дальше, – сказала Сэм. – Хочешь потанцевать? Я напишу Таре, скажу, что мы заканчиваем.

Я уже не хотела с ними никуда идти. Оплатив счет, я почувствовала себя вымотанной, хотя сегодня днем не делала ничего, только складывала чистое белье и ждала, когда сантехник придет чинить протекающий кран, а Сэм отработала целый день и еще умудрилась сходить на велосипедное занятие. И потом, моя одежда не подходила для танцев – как сказала Сэм, я как будто на родительское собрание нарядилась.

Я подбросила Сэм до клуба, где уже ждала Тара, и поехала в квартиру Ричарда. Было только десять часов. «Мы рано закончили. Собираюсь идти спать», – написала я ему. Я решила сама с собой, что ни разу не соврала.

В доме был новый консьерж, и я представилась. Потом поднялась на лифте на нужный этаж и, на цыпочках прокравшись мимо двери сплетницы миссис Кин, открыла дверь ключом, который Ричард дал мне давным-давно, и прошла по коридору мимо стены с семейными фотографиями.

Я никогда не рассказывала Сэм про детство Ричарда, про безразличную ко всему мать и отца, местного бухгалтера. Ричард открылся только мне, и я чувствовала себя не вправе делиться его историей. Если бы Сэм потрудилась расспросить Ричарда, а не записывать его в какие-то категории, которые она присваивала детям в своей группе, она, возможно, увидела бы его в ином свете, подумала я.

Сэм не нравилось, в кого я превращаюсь в присутствии Ричарда, сейчас это было очевидно. Но я знала и то, что Ричарду не нравилось, как я вела себя в присутствии Сэм.

Я пошла в гостиную, заметив, что освещение – полумрак в коридоре и яркая лампа на кухне за моей спиной – превратило сплошное окно с видом на Центральный парк в зеркало. Я увидела свое нечеткое изображение – дымчатое и иллюзорное, как облако. Как будто я была фигуркой, запертой внутри шарика с искусственным снегом.

Я была одета в черное и серое, из-за чего казалось, что из меня высосали все краски. Я как будто поблекла.

Я жалела, что не поехала с Ричардом в командировку. Я жалела, что ужин с Сэм прошел неудачно. Я отчаянно желала, чтобы у меня было что-то прочное, на что можно опереться. Что-то ощутимее стерильной мебели и глянцевых поверхностей этой квартиры.

Я пошла на кухню и открыла холодильник. Там было пусто, за исключением нескольких бутылок воды «Перье» и бутылки шампанского «Вдова Клико». Я знала, что в шкафах есть паста, несколько банок консервированного тунца и пакетики для эспрессо-машины. В гостиной на журнальном столике лежали свежие номера «Нью-Йоркера» и «Экономист». В кабинете Ричарда полки были уставлены десятками книг, в основном биографиями и томами классики – Стейнбека, Фолкнера и Хэмингуэя.

Я пошла в спальню, снова мимо семейных фотографий на стене коридора.

Внезапно я остановилась.

Одной не хватало.

Где свадебная фотография родителей Ричарда? На том месте, где она висела, еще виднелся след от гвоздя.

Я знала, что она не у нас дома в Уэстчестере. Я проверила все стены в квартире, заглянула даже в ванную. Фотография была слишком велика, чтобы засунуть ее в ящик, но я и их проверила. Ее нигде не было.

«Ричард что, отнес ее в кладовку?» – подумала я. Остальные фотографии лежали там, включая детские фотографии Ричарда.

Усталость как рукой сняло. Я взяла из сумочки ключи и вернулась к лифту.

Отделения для хранения вещей располагались в подвале. Я была там однажды с Ричардом, незадолго до свадьбы, когда привезла к нему несколько коробок, ожидавших переезда в новый дом. Его дверь была пятая слева. Покрутив колесико на толстом висячем замке на двери и открыв дверь, он поставил на пол мои вещи и подошел к большому синему пластиковому контейнеру, одному из тех, что стояли вдоль стен. Оттуда он достал с десяток фотографий, глянцевых, 10 на 15, в полинявшем желтом конверте с надписью «Кодак». Все они были сделаны в один и тот же день, серия снимков Ричарда на бейсбольной тренировке. Фотограф, наверное, стремился поймать момент, когда Ричард раскручивается и касается битой мяча, но каждый раз нажимал на кнопку либо слишком рано, либо слишком поздно.

«Сколько тебе здесь лет?» – спросила я.

«Десять или одиннадцать. Фотографировала Морин».

«Можно, я возьму одну?» – мне очень нравилось напряженное выражение его лица на фотографиях, сосредоточенно сморщенный маленький нос.

Он засмеялся.

«Я был немножко задротом в этом возрасте. Найду тебе фотографию получше».

Но в тот день он ее так и не нашел. Мы торопились на бранч с Хиллари и Джорджем, поэтому Ричард положил фотографии сверху на кучу одинаковых желтых конвертов, защелкнул замок на двери, и мы поднялись на лифте в лобби.

Может быть, фотографию родителей он тоже положил в тот контейнер. Входя в лифт, я сказала себе, что мне просто любопытно.

Сейчас, пользуясь возможностью оглянуться назад, я думаю, уж не подсознание ли подсказывало мне, что получше узнать своего мужа можно лишь тогда, когда он и не подозревает, где я на самом деле нахожусь. Когда он физически настолько от меня далеко, насколько это возможно.

Даже днем подвал производил гнетущее впечатление – трюм возвышающегося над ним элегантного здания. Внизу было чисто, горели лампы, но стены напоминали цветом мыльную воду из-под грязной посуды, а кладовые были отделены друг от друга толстыми рядами проволочной сетки и казались тюрьмой для ненужных людям вещей.

Кодовым номером Ричарда был день рождения Морин. Он всегда ставил этот код на замки сейфов в отелях, когда мы куда-то ездили, так что мне комбинация была хорошо знакома. Я взяла в ладонь твердый прохладный замок, покрутила колесико, и он открылся.

Я вошла внутрь. Две соседские кладовки по бокам были набиты всякой всячиной – там была мебель, лыжи, искусственная елка. Но Ричард, по обыкновению, отличался аккуратностью. Все, кроме зеленых санок, на которых мы катались на нашем втором свидании, хранилось в синих пластиковых контейнерах, стоявших по стенам в два ряда.

Я опустилась на колени на жесткий бетонный пол и открыла первый контейнер. Школьный альбом, бейсбольный трофей с облупившейся позолотой на фигурке игрока, папка с оценками и характеристикой учителей – учительница во втором классе писала, что ему непросто даются прописные буквы и что он тихо себя ведет на уроках, – и пачка старых открыток на день рождения, все подписаны Морин. Я открыла одну, на обложке со Снупи, держащим воздушный шар. «Моему маленькому братцу, – написала она. – Ты – суперзвезда! Этот год будет самым лучшим. Я тебя люблю». Открыток от родителей я не нашла. Я начала рыться в контейнерах, откладывая конверты с фотографиями, чтобы забрать их наверх и рассмотреть как следует. Но я старалась сохранять прежний порядок и точно запоминать, где лежала каждая вещь, чтобы утром все вернуть на место.

В третьем контейнере лежала куча старых налоговых деклараций и гарантийных обязательств, договор на продажу его предыдущей квартиры, документы на его машины и другие бумаги. Я сложила все это обратно и открыла крышку четвертого контейнера.

Вдалеке я услышала рокот, как будто пришел в действие тяжелый механизм.

Кто-то вызывает лифт.

Я замерла, дожидаясь, когда откроется дверь за углом. Но никого не было.

Наверное, один из жильцов едет из лобби на свой этаж, догадалась я.

Я знала, что стоило вернуться наверх, и не только потому, что консьерж мог сказать Ричарду, что я здесь была.

Но мне казалось необходимым продолжать поиски.

Подняв крышку четвертой корзины, я увидела широкий плоский предмет, завернутый в несколько слоев газеты. Я отогнула верхние слои, и из-под них показались лица родителей Ричарда.

«Почему он отнес их сюда?» – подумала я.

Я долго смотрела на долговязого отца с полными губами и мать с вьющимися локонами до плеч и пронзительными глазами, которые унаследовал от нее Ричард. Внизу витиеватым шрифтом была выведена дата свадьбы.

Отец Ричарда обвил свою жену рукой за талию. Раньше я, не задумываясь, полагала, что их брак был счастливым, но по этой неестественной фотографии никаких выводов сделать было нельзя. В отсутствие какой бы то ни было реальной информации мой мозг сам заполнил пробелы, нарисовав картину такой, какой я хотела ее видеть.

Ричард почти ничего не рассказывал о своих родителях. Когда я спрашивала, он всегда говорил, что воспоминания причиняют ему слишком сильную боль. Морин, казалось, придерживалась того же неписаного правила и предпочитала обращаться к настоящему Ричарда, а не к их общему прошлому. Может быть, они чаще говорили о детстве, когда ездили в свои ежегодные горнолыжные поездки или когда Ричард по работе бывал в Бостоне и они вместе ужинали. Но когда Морин приезжала к нам, разговор вертелся вокруг его или ее работы, бега, путешествий и происходящего в мире.

Мне всегда казалось, что когда я говорю об отце, я сохраняю таким образом связь с ним, но у меня ведь была возможность с ним попрощаться и в последние минуты его жизни сказать, что я его люблю. Я понимала, почему Ричард и Морин хотели наглухо запечатать воспоминания о внезапной трагической смерти своих родителей в автокатастрофе.

Я тоже корректировала некоторые детали самого мрачного и болезненного эпизода своей жизни в разговорах с мужем. Я тщательно шлифовала свое повествование, выпуская фрагменты, которые, я знала, могли вызвать его презрение. Даже после того как Ричард узнал, что я забеременела студенткой, я не рассказала ему, что мой преподаватель был еще и женат. Я не хотела показаться ему глупой, не хотела дать ему повод решить, что в этом была и моя вина. И я соврала о том, почему беременность прервалась.

Стоя на коленях в подвале, я размышляла над тем, правильно ли поступила. Я понимала, что замужество – это еще не финал сказки, эдакое «долго и счастливо», растягивающееся за пределы последней страницы, отзывающееся эхом в вечности. Но разве оно не было высшей формой близости, которая дарит чувство безопасности оттого, что кому-то другому известны все твои секреты и недостатки, и он по-прежнему тебя любит?

Я вздрогнула, когда слева раздался резкий металлический звук, прервавший мои размышления.

Я повернула голову и вгляделась в тускло освещенный проход. Кладовая рядом была набита мебелью, и мне ничего за ней не было видно.

Это дом довоенной постройки, сказала я себе. Всего лишь звякнула труба. Но я все равно изменила позу, чтобы сидеть лицом ко входу. Так я могла бы увидеть наперед любого, кто собирался войти.

Я быстро завернула фотографию обратно в газету. Я нашла то, зачем сюда пришла; пора уходить. Но я чувствовала необходимость узнать, что еще было убрано в дальний угол, спрятано за пределами повседневной жизни Ричарда. Мне хотелось раскапывать дальше напластования его прошлого.

Я снова полезла в корзину и достала маленькую деревянную дощечку с вырезанным сердцем и словом «Мама». На обратной стороне стояло имя Ричарда; он, наверное, сделал его матери в подарок на уроке труда. Там же лежало вязаное желтое одеяло и пара коричневых детских ботиночек.

Почти на самом дне контейнера я нашла маленький фотоальбом. Никто из людей на фотографиях не был мне знаком, но мне показалось, что у одной из девочек, держащих за руку женщину в бриджах и майке с открытыми плечами, улыбка его матери. Может быть, альбом раньше принадлежал ей, подумала я. Рядом лежала белая коробка с той самой фигуркой на свадебный торт.

Я открыла коробку и взяла ее в руки. Фарфор казался приятным и гладким на ощупь; цвета были нежные, пастельные.

«Тебе никогда не казалось, что он слишком хорош, чтобы быть настоящим?» – спросила Сэм в тот день, когда я показала ей фигурку. Мне хотелось, чтобы она никогда не озвучивала этого вопроса.

Я смотрела на красивого жениха и безупречную голубоглазую невесту и машинально скользила по ним пальцами, снова и снова оборачивая вокруг своей оси.

Внезапно фигурка выскользнула из моих рук.

Я в панике замахала руками, с ужасом представляя, как она разбивается о бетон, и поймала в двух миллиметрах от пола.

Я закрыла глаза и шумно выдохнула.

Давно я уже здесь сижу? Несколько минут или уже почти час? Я совершенно потеряла счет времени.

Может быть, Ричард мне написал. Он будет волноваться, если я не отвечу. Как только мне пришла в голову эта мысль, я услышала слабый звук, и снова слева от меня. Трубы? Или чьи-то шаги?

Я внезапно поняла, что сижу здесь как в металлической клетке. Я оставила телефон наверху, в сумке. Никто не знал, что я здесь.

Сможет ли консьерж, сидящий в лобби, услышать, если я закричу?

Я задержала дыхание, пульс у меня участился, я ждала, когда из-за угла появится лицо.

Никого не было.

«Это мои фантазии», – сказала я себе.

Но рука у меня все равно дрожала, когда я клала фигурку обратно в коробку. Впервые я заметила, что внизу выведены маленькие цифры. Я поднесла ее к глазам, щурясь, чтобы разглядеть число в тусклом свете. Дата: 1985. Наверное, год, когда была сделана фигурка.

«Такого не может быть», – подумала я.

Я снова достала фигурку из коробки и пригляделась получше. Ошибки быть не могло.

Но в 1985 году родители Ричарда уже давно были женаты. К тому времени он был уже подростком.

Они поженились за десять лет, а то и больше, до того, как была сделана эта фигурка. Она не могла принадлежать им.

«Может быть, его мать нашла ее в антикварном магазине, она показалась ей симпатичной, вот она ее и купила», – думала я, пока поднималась на лифте обратно в квартиру Ричарда. Может быть, я ошиблась. Я могла просто неправильно понять его слова.

Вставляя ключ в замок, я услышала, что у меня в сумке звонит мобильный. Я бросилась ответить, но когда достала его из сумки, он уже замолчал.

Потом заверещал домашний телефон.

Я побежала на кухню и схватила трубку.

– Нелли? Слава Богу. Я все пытался до тебя дозвониться.

Голос у Ричарда был выше обычного – он нервничал. Я знала, что он на другом конце света, но связь была такая хорошая, что я легко могла бы представить, что он стоит в соседней комнате.

Как он узнал, что я здесь?

– Прости, – выпалила я. – Все в порядке?

– Я думал, ты дома.

– Да. Я собиралась ехать домой, но так устала, что подумала… решила, что будет проще переночевать в квартире, – быстро заговорила я.

Повисла пауза.

– Почему ты мне не сказала?

На этот вопрос у меня не было ответа. По крайней мере, такого, который я была бы готова ему дать.

– Я хотела… – тянула я. Почему-то на глаза у меня навернулись слезы, и я моргнула, чтобы их смахнуть. – Я просто решила, что все тебе объясню завтра, вместо того чтобы писать длинное сообщение, когда ты с клиентами. Не хотела тебя беспокоить.

– Беспокоить? – он издал звук, который не очень походил на смех. – Я гораздо сильнее беспокоился, представляя, что с тобой что-нибудь случилось.

– Прости, пожалуйста. Ты, конечно, прав. Я должна была сказать.

Он ответил только через секунду.

Он сказал:

– Так почему ты не отвечала на мобильный? Ты одна?

Я его разозлила. Его выдавали отрывистые фразы. Я почти видела, как сузились у него глаза.

– Я была в ванной, – ложь как будто вырвалась у меня против моей воли. – Конечно, я одна. Сэм пошла танцевать со своей соседкой, а я не захотела и решила поехать сюда.

Он медленно выдохнул.

– Слушай, хорошо, что с тобой все в порядке. Мне пора возвращаться на поле.

– Я соскучилась.

Когда он снова заговорил, его голос уже звучал нежно.

– Я тоже соскучился, Нелли. Ты и не заметишь, как я уже вернусь.

Сначала я просидела час одна в подвале, потом меня поймали на лжи – все это выбило меня из колеи, почувствовала я, переодевшись в ночную рубашку и перепроверяя, заперты ли замки на входной двери.

Я пошла в ванную Ричарда, почистила зубы его зубной пастой перед сном и вытерлась лишним полотенцем. В ванной стоял такой сильный запах лимонов, что я занервничала, пока не поняла, что это клетчатый халат Ричарда, в который он всегда переодевался после душа, висит на крючке прямо передо мной. Ткань впитала запах его мыла.

Я выключила свет, потом передумала и включила снова, притворив дверь, чтобы свет не бил в глаза. Откинула пушистый белый плед на кровати Ричарда, думая, что он сейчас делает. Наверное, поддерживает беседу с важными бизнес-партнерами на газоне. В машинке для гольфа, наверное, стоит кулер с холодным пивом и минеральной водой, а под рукой переводчик, чтобы облегчать коммуникацию. Я представляла, как Ричард сосредоточился на подсечке, нахмурив лоб, и выражение его лица эхом повторяет то, что я видела у маленького мальчика, играющего в бейсбол.

Я рылась в контейнерах, чтобы получше узнать Ричарда. Мне по-прежнему не хватало ответов на вопросы о моем муже, которые у меня накопились.

Но залезая в широкую постель, заправленную белоснежным отутюженным бельем, я поняла, что он-то знал меня достаточно хорошо, чтобы иметь точное представление о том, где я нахожусь, когда не застал меня дома.

Он знал меня лучше, чем я его.