Глава 11
Игорь открыл глаза. Взгляд тут же уперся в выкрашенные белой краской кирпичи на стене напротив. Дурацкая была идея обложить стену в спальне кирпичом. Еще более дурацкая идея была выкрасить кирпич в белый цвет. Дизайнер предложил еще и панорамные окна, открывающие вид на город. И получилось, как…
Как на вокзале, на взгляд Игоря. Потому что он не чувствовал себя в этой спальне дома. Ему было неуютно. Комната казалась холодной, необжитой. И в ней все время ощущалось чужое присутствие. Это шумный проспект был виноват. Он словно вползал в комнату, не оставляя Игорю личного пространства.
– Игореша, ты проснулся?
Слева на кровати, под комом одеяла завозилась Котя. Ее голова вынырнула на мгновение, мутные глаза сонно моргнули раз-другой-третий. Снова закрылись, и голова снова нырнула под одеяло. Может, она так всегда спала. А может, ей тоже не было уютно в его спальне и она предпочитала укрываться с головой, чтобы не видеть белых кирпичных стен и огромных окон в пол, за которыми бурлил проснувшийся город.
Игорь выбрался из кровати, голым дошел до ванной. Быстро принял душ и, обернувшись ниже талии полотенцем, пошел в кухню. Есть не хотелось. Хотелось выпить. Даже более: хотелось надраться. До одури, до тошноты, до беспамятства. Чтобы не помнить себя, чтобы не помнить…
Ничего чтобы не помнить.
Он не стал пить. Принялся варить себе кофе. У него не всегда получалось, как у мамы. Она варила потрясающий кофе. И еще пекла потрясающие блинчики на завтрак. Андрею!
Игорь фыркнул и просыпал ложку кофе мимо турки. Хорошо, что на стол, не на пол. Хотя и в том и в другом случае он не стал бы убирать. Не его дело. Этим занималась Котя.
Он нанял ее несколько месяцев назад, убирать квартиру, стирать и гладить белье, готовить нехитрый ужин. А она как-то очень сноровисто забралась к нему в постель и уже несколько ночей не уезжала к себе. А он и не гнал. Тоскливо было, одиноко. А Котя все же живой человек, хоть и очень глупый.
Вообще-то ее звали Катериной, но когда она представлялась, явившись с рекомендациями от фирмы, она сильно окала. Так он ее и назвал – Котя. Прижилось имечко. Теперь вот и его хозяйка начала приживаться.
Надо гнать ее. Гнать, и побыстрее, решил Игорь и поставил турку на огонь. Пока Котя не пустила корни в его ноющей душе. Ведь ноющая душа – благодатная нива для таких утешительниц, как Котя.
И, решив не откладывать дела в долгий ящик, он пошел в спальню. Стащил с хныкающей Коти одеяло, заставил одеться и выставил вон. И добавил, выпроваживая, что она уволена. И все расчеты он произведет с фирмой, не с ней. И если она вздумает жаловаться, то он расскажет, что она спит с заказчиками. А это худо для ее репутации. Ее уволят и с фирмы. И работы с такими рекомендациями она больше нигде не найдет.
Котя сделала испуганные глаза, оказавшиеся непроницаемо черного цвета. Надо же, а он и не замечал. Потом согласно кивнула. Пробормотала извинения и исчезла.
Конечно, кофе убежал. Залил плиту. И пришлось самому повозиться. Ничего. Тряпку еще не разучился в руках держать. Зато он теперь свободен. Никто не дышит в затылок, никто не сюсюкает сладким голосом. Никто не ворочается слева от него в его кровати.
Все. Он снова один. Может, и не очень хорошо в данный момент ему оставаться в одиночестве. Но не с Котей же ему его делить!
Со второй попытки Игорь сварил себе кофе. Нашел в холодильнике баночку с творожным сыром. Позавтракал. Видела бы мама его завтрак, пришла бы в ужас. Она всегда кормила его с утра правильно. Завтрак у них вообще был целой историей. Красивой семейной историей.
Мама готовила, он умывался. Потом заправлял кровать. Одевался. Выходил к ней. Они ели, здорово разговаривали. Обо всем. У них практически не было тайн друг от друга. Иногда говорили так долго, что опаздывали. Он в школу, она на фирму.
А потом появился Андрей. И все изменилось. Не сразу, со временем. Поначалу Игорь не стал с мамой откровенничать за завтраком, потому что за столом сидел этот грузный несимпатичный мужик и ел громко и с аппетитом. Потом Игорь стал завтракать отдельно. А затем и вовсе съехал на квартиру, которую ему в качестве подарка преподнесла мама. Вторым ее подарком был ремонт, который он выберет. Третьим – мебель.
Она вообще много делала ему подарков – его мама. Ежемесячное содержание было более чем щедрым. Никакого нежелательного проникновения в его личную жизнь. Никаких незапланированных визитов в его дом. За это он старался не подводить ее. Хорошо учился, не пропускал занятий, не употреблял наркотиков. Вообще никаких. Даже слабых. С них-то, на взгляд Игоря, и начиналось привыкание. Он был хорошим сыном.
Игорь выбросил пустую баночку из-под творожного сыра в мусор. Вымыл кофейную чашку, турку. Протер еще раз плиту мокрой тряпкой, потом протер ее еще раз насухо бумажным полотенцем. Остался доволен. Сверил по мобильнику время.
Рано. Еще так рано для вылазок из дома. Все его знакомые лишь пару-тройку часов назад только домой вернулись. Только улеглись. А он…
А он уже несколько дней никуда не выходил почти. В смысле, ночью. В смысле, в клубы.
Он пошел в ванную, почистил зубы, стащил с бедер полотенце, швырнул его на полотенцесушитель. В спальне надел джинсовые шорты, кофту без рукавов. Вдруг пришла в голову идея, пока еще не так жарко, покататься на велике. Тот уже месяца два пылился на балконе.
Не успел. Не успел ни до велика дойти, ни до балкона. В домофон позвонили.
– Кто? – нелюбезно отозвался Игорь.
Пришло в голову, что это Котя вернулась. Может, забыла что. Может, идти ей некуда. Может, просто решила денег с него стянуть. Не даст, решил Игорь. И еще более грозно повторил:
– Кто?
– Игореша, открой, это мама.
Голос матери встревожил. Он нажал кнопку, открывая подъездную дверь. Тут же отпер и открыл дверь в квартиру. И замер у косяка, нацепив на лицо самое беспечное выражение, которое получилось.
– Мамуля, что такое? – Он выбросил руки вперед для обнимашек, стоило матери выйти из лифта. – Чего в такую рань?
Мать подошла, обняла его, поочередно подставила щеки для поцелуев.
– Идем, идем в дом, – подтолкнула она его в спину и оглянулась на дверь напротив, будто почувствовала, что оттуда за ними наблюдают.
Оттуда и правда нередко велось наблюдение. Одинокой женщине средних лет совершенно нечем было себя занять, вот она и таращилась день и ночь в дверной глазок. А потом очень многозначительно хмыкала, встречаясь с Игорем у лифта или возле мусоропровода.
Плевать!
Мать вошла, привычно скинула туфли у порога. Она не терпела разгуливать в уличной обуви по дому.
– Оставим эту привилегию для богатых. И еще для кино и телевидения, – любила повторять она. – Они могут себе позволить дышать пылью. Мы – нет.
Игорь не стал предлагать ей гостевые тапочки. Последней их надевала Котя.
– Кофе сваришь, сынок? – рассеянно попросила мама и пошла в кухню.
Он в точности повторил все, что делал полчаса назад. Кофе не упустил. Творожного сыра маме не предложил. Она не терпела такой еды. Вместо этого предложил шоколада. Нашлось сразу три плитки в холодильнике. Это точно была покупка Коти. Он не покупал. Он не ел шоколада. Не любил.
– Отличный кофе, – рассеянно похвалила мама, рассматривая сына, будто видела впервые.
– Спасибо, – он как можно беспечнее улыбнулся. – Твоя школа. Ты учила.
– Ну да, ну да, – мать скупо поджала губы, глянула с прищуром. – А еще я тебя учила быть вежливым, вести себя интеллигентно, а ты… А ты вчера не пришел на похороны Илоны. А я тебе звонила. Несколько раз. И уточняла время и место. Почему?
– Был занят, – улыбка сделалась напряженной, превращаясь в судорожный оскал. – Да и не люблю я подобных мероприятий.
– Их никто не любит. Однако находят в себе силы и присутствуют. Я умру, ты тоже не придешь?
– Мам, ну ты чего?
Перепугался он вдруг так, что сорвался с места, присел перед ней на корточках и положил голову ей на коленки, как раньше, как в детстве, когда его необходимо было пожалеть.
– Ты что о смерти-то заговорила? Заболела, что ли? – задрал он голову, не дождавшись, когда она погладит его по волосам.
– Нет. Тьфу-тьфу, надеюсь, здорова. Просто пытаюсь понять, – мать вздохнула и все же коснулась его волос, убирая прядки с его лба. – Что случилось с моим сыном? Почему он вдруг так сильно изменился? Почему у него появилось так много тайн от меня?
– Ты о каких тайнах, мама?
Он понял, что бледнеет. Дальше можно было ни о чем не говорить. Она все поняла. Она слишком хорошо его знала.
– Скажи, ты спал с ней? – спросила она со странным придыханием, в котором ему послышался ужас. – Ты спал с Илоной?
Игорь медленно поднялся, отошел от матери к окну, повернулся к ней спиной.
За окном, внизу, бесновался город. Машины, машины, сотни машин! Тысячи людей. Все они спешили куда-то. Пытались друг друга обогнать. Толкали друг друга локтями. Не уступали приоритетной полосы на трассе.
Господи, какая скука эта жизнь! Зачем все это, если финал у всех один?! Он неизбежен. Каким бы удачливым и смелым ты ни был на старте, финишируют все одинаково!
– Да, – вырвалось у него в тот момент, когда он подумал о том, насколько несправедливо рано умерла Илона.
– Господи! – простонала мать, раздался грохот.
Игорь не повернулся. Грохот был знакомым. Это мать поставила локти на стол. Уронила лицо в ладони и сейчас станет плакать. Этого он не терпел. Он в такие моменты задыхался от жалости.
– Мама, не плачь, – попросил он тихо. И еще тише добавил: – Я не убивал ее, мама. Я ее… Я ее очень любил.
– Я не плачу, – проговорила она неожиданно ледяным голосом.
Он такого прежде никогда не слышал. Она никогда не говорила с ним так.
– Я верю, что ты не убивал, – вдруг добавила мать. – Но этому не верит лейтенант Ломов.
– Кто это? – отозвался Игорь рассеянно.
Неожиданное облегчение от того, что он высказался, признался, что мать ему поверила, ударило слабостью по ногам. Он еле устоял. Еле не рухнул на пол. Какой, к черту, лейтенант Ломов! Плевать на него! Мама, его мама ему поверила. Это было важнее всего. Это было важнее всего именно сейчас, когда душа его ныла.
– Ломов? Да черт его знает, что за функции у него. Расследует убийство. Шныряет везде, вынюхивает, является без приглашения. Обвиняет непонятно в чем Андрюшу. Говорит гадости о тебе. Я вчера еще хотела приехать к тебе. Сил не было после похорон. Звонить не стала. Это не телефонный разговор. К тому же, кто знает, может, наши телефоны уже все на прослушке. У них все очень быстро это.
– У кого, у них?
– У полиции. Мы вдруг с некоторых пор имеем дело с полицией, сынок. Не было печали! Игореша, повернись, посмотри на меня, – попросила мать.
Он повернулся. И она ахнула, прикрывая рот ладонью.
– Бедный мой мальчик! Ты… Ты в самом деле любил ее?!
Он кивнул и вдруг зажал пальцами глаза, почувствовав сильное жжение. Слезы! Подлые слезы! Их не было все эти дни. Вообще ничего не было, кроме холодной пустоты и жгучей обиды. И вдруг!
– Иди ко мне, мой хороший.
Мать протянула руки. Он шагнул, упал коленками на пол, прижался лицом к ее боку и зарыдал.
– Я потому не был вчера, – шептал он сквозь слезы. – Я боялся. Вот этого вот самого боялся. Выдать себя. Превратиться в слюнтяя. Так она меня назвала. Тогда мы с ней виделись в последний раз.
– Когда это было?
Мать методично гладила его по голове, плечам, спине. Иногда он чувствовал макушкой прикосновение ее губ.
– Когда это было, Игореша? Лейтенант Ломов утверждает, что ваша последняя встреча за несколько дней до ее смерти закончилась грандиозным скандалом. Это был публичный скандал? Вы ругались на публике? Почему об этом ему стало известно?
– Это было в день ее гибели, мама. Тогда Илона навала меня слюнтяем.
– Погоди, – мать обхватила его голову ладонями, отодвинула от себя, заглянула в глаза. – Но Ломов утверждает, что вы ссорились за несколько дней до ее гибели.
– И за несколько дней до ее смерти мы ссорились тоже. Она… – Игорь закусил нижнюю губу, она противно дрожала. – Она бросила меня, мама! Просто решила со мной порвать. А я… А я кричал на нее. Называл ее старой шлюхой. Прости… Орал, что она использовала меня. Еще что-то орал. Какую-то ерунду. Я был раздавлен, мама! Я просто этого не ожидал. Все же было так хорошо.
– Успокойся. Успокойся, мой мальчик. – Мать печально улыбнулась, принялась вытирать ему лицо своим носовым платком. – Она и в самом деле была для тебя старой шлюхой. Тебе девятнадцать, ей тридцать пять. Разница в шестнадцать лет! Старая, подлая совратительница. Гореть ей в аду!
– Не надо так, мам, – попросил он слабым голосом, отодвинулся на коленях к холодильнику. Сел, привалившись спиной к дверце. – Она была… Она была славной. Удивительной! Я был счастлив с ней.
– Видимо, не ты один был с ней счастлив! – фыркнула мать зло, вскочила и принялась ходить, звонко шлепая босыми ступнями по плиткам пола. – Кто-то все же угомонил эту гадину! Такая… Такая тварь! Вползала в душу, в жизнь, в семьи… Тварь! Закончила гадко. А теперь из-за нее еще и люди нормальные должны страдать. Представляешь, Игореша, этот лейтенант Ломов посоветовал мне нанять адвоката и тебе тоже. Сволочь!
– А почему и мне тоже? – Игорь удивленно округлил глаза. – А кому еще понадобился адвокат?
– Андрею, – нехотя призналась мать, с потерянным видом застывая возле подоконника. – Он переводил ей за что-то деньги.
– Андрей? Илоне? За что?
– Он не признается. Молчит. Вчера напился. Сегодня похмеляется. Не поехал в офис. Это за него пришлось делать мне. Побыла там час. Пока еще не въехала в суть дел. Давно не была там. На час созвала совещание. Не поддержишь меня? Не поедешь со мной?
Это было новостью. Не плохой новостью. Игорь медленно поднялся с пола. Мать никогда не привлекала его к делам бизнеса. Поначалу он был маленьким, на ее взгляд. Потом появился Андрей и занял место генерального директора вместо нее. Сыну не нашлось места. К тому же он стал студентом. Ему стало некогда.
И вдруг такой поворот. Видимо, ее супруг сильно облажался и степень доверия с ее стороны сошла на нет.
– Хорошо. Я поеду с тобой.
И он пошел в спальню переодеваться.
– Мам, так все же, что произошло? – возобновил он разговор, когда они уже ехали на фирму.
– Ты знал, что Илона была детдомовской? – вопросом на вопрос ответила мать, ловко перестраиваясь в плотном потоке машин на проспекте.
Она всегда хорошо водила машину.
– Да. Она рассказывала.
– Ух ты! А нам никому не говорила. – Мать покосилась на него. – А рассказывала о своей невероятной коллекции?
– Коллекции? Нет, – он попытался вспомнить, не вспомнил. – Нет, не было разговора. А что она коллекционировала?
– Чужие секреты, мой мальчик. Она подслушивала, вынюхивала, следила, записывала и потом…
– И потом?
– И потом шантажировала людей. А они ей платили. И наш Андрюша платил ей тоже. Несколько раз прямо со своего счета. Идиот! – зло выпалила мать. – Это надо было так подставиться!
– Может, у него не было выхода.
– Или наличных. А она трясла, требовала. Тварь! – выругалась в очередной раз мать и смачно плюнула себе под ноги. – Знаешь, я вдруг поняла, что… Что косяки Андрея меня мало заботят. Наворочал дел, пусть расхлебывает. Но вот ты… Ты, сынок, должен мне все рассказать.
– Что все? – Он вжал голову в плечи, нервно хохотнул. – Я все рассказал тебе, мама.
– Нет, Игореша, не все, – мать резко вдарила по тормозам на светофоре. Схватила его за плечо, повернула к себе. – Я хочу знать все! Как ты с ней сошелся. Когда? При каких обстоятельствах? И почему она все же назвала тебя слюнтяем? Что ты отказался сделать для нее?
