Трейтон схватил Штеймана за плечо, пытаясь оттянуть его назад, подальше от пламени.

— Мы должны выйти отсюда немедленно!

Заметив, что профессор только сейчас вытянул платок из кармана, Шон понял, что прошло не более трех-пяти секунд с того момента, как он провалился в сон наяву.

Штейман стоял, как соляной столб. Его глаза округлились, и он сверлил неподвижным взглядом огненную субстанцию, словно пытался ее загипнотизировать.

— Я все забыл, Шон! Начинайте первым, а дальше я вспомню.

— Что начинать? Я вас не понимаю, — ответил Майлз, к которому вернулось чувство реальности.

— Побыстрее шевелите мозгами и вспоминайте, как Моисей спас народ в Тавьере от огня Божьего, который пожрал край стана и за считаные минуты погибли многие тысячи евреев за ропот на Всевышнего.

— Моисей обратился к Богу по Имени, состоящем из тринадцати разных Имен, раскрывающих сущность Его милосердия.

Языки раскаленного пламени угрожающе загудели и уже, казалось, были готовы обрушиться своими огненными плетьми на ученых.

— Майлз, начинайте скорее произносить вслух эти Имена, если не хотите превратиться в люля-кебаб.

Растерявшись, Шон так же, как и Штейман, не мог вспомнить с чего начать, когда вдруг услышал позади себя спасительную подсказку Марты:

— Первые два имени — мера милости Бога!

Ударив себя ладонью по лбу, он громко выкрикнул первое Имя, означающее изначальную склонность Творца к прощению всех созданных Им творений:

— Адонай!

Очнувшись от оцепенения, Штейман произнес второе Имя, являющееся точным повторением первого и подтверждающее неизменность милосердия Всесильного даже после того, как человек согрешил:

— Адонай!

— Эль! — третье Имя Бога, повелевающего всеми силами Вселенной, Шон произнес автоматически, уже не задумываясь.

Рев пламени угрожающе нарастал, и, заметив нерешительность профессора, Марта сама громко произнесла четвертое Имя, означающее небезразличие и сострадание Бога к бедам человека:

— Рахум!

Огненный монстр внезапно застыл на месте, словно чья-то невидимая рука сдержала его стременами от нападения.

— Ханун! — Бог, протягивающий руку к тем, кто взывает к Нему, — неожиданно для самого себя профессор вдруг вспомнил пятое Имя.

— Эрех апаим! — долготерпеливый, — назвал шестое Имя доктор Майлз, легким кивком головы дав понять Марте, что уступает ей право продолжить.

— Рае хесед веэмэт! — великий милостью и истинный Бог.

После произнесения девушкой седьмого и восьмого имени, пламя начало медленно сворачиваться назад, а вместе с ним притихли и устрашающие вопли, которые раздавались со всех сторон просторного зала пещеры.

— Ноцер хесед лаалафим! — помнящий добрые дела отцов для тысяч поколений их потомков, — перешел в наступление на монстра профессор, вспомнив девятое Имя.

— Носе авон, Пеша, Хатаа! — прощающий грех и непокорность, и заблуждение, — выкрикнул десятое, одиннадцатое и двенадцатое Имена Всевышнего доктор Майлз, убедившись, что разъяренная сила огненного вихря теперь притихла, словно хищник, укрощенный плетью дрессировщика.

Вытерев носовым платком вспотевшее от жара лицо, Штейман дрожащим голосом произнес последнее — тринадцатое Имя:

— Венакэ, ло йенакэ! — очищающий раскаявшегося, но не очищающий нераскаявшегося, припоминающий вину отцов их детям и внукам до третьего и четвертого поколений!

Подчинившись могущественной силе святости Божьих Имен, огненный столб свернулся, исчезнув в уходящем вглубь пещеры проходе. Будучи совершенно обессиленным от пережитого стресса, профессор попросил у Гарднера, стоящего позади него, фляжку с водой.

— Хорошо, что я успел сделать несколько фотографий, иначе нам бы никто не поверил, — протягивая ему воду, сказал он в ожидании похвалы.

— Если вы хотите оказаться под пристальным вниманием экстрасенсов, магов, медиумов и прочих психопатов-парапсихологов со всего мира, то валяйте, можете приобщить эти фотографии к вашей дипломной работе, — раздраженно ответил профессор.

Пока Штейман утолял жажду, Шон и Марта приблизились к вырезанным в каменной стене колоннам, стоящим по бокам входа, который открылся взору ученых прямо за исчезнувшим огненным столбом. Сверху они были украшены изящными венками в виде переплетенных роз. Древний мастер вдохнул жизнь в цельный фрагмент твердой скальной породы. За входом плавно вниз, куда-то во мрак пещеры вели полукруглые каменные ступени.

Марта подняла голову и увидела над входом характерный отблеск золота. Направив на него свет фонаря, она ахнула от изумления:

— Шон, взгляните, над входом в камень впечатана золотая надпись!

— «Эгье ашер эгье», — медленно проводя лучом света по золотым буквам справа налево, вслух прочитал Майлз и сразу же перевел:

— «Я буду так, как Я буду», — эти слова есть не что иное, как неизменная декларация постоянного Божественного присутствия во Вселенной. Я полагаю, что это своего рода предупреждение для всех желающих войти внутрь.

— Предупреждение? И что оно может означать? — спросила Марта.

— Да просто то, что мы стоим на пороге у входа в Святая Святых, где людям открывается Бог, — спокойно ответил Майлз, как-будто речь шла о чем-то само собой разумеющемся.

— Пожалуй, это заявление слишком смелое даже для меня, — скептически улыбнулась Марта.

— А вот эти каменные колонны являются точной уменьшенной в десятки раз копией гигантских медных столбов, которые стояли у входа в Храм Бога, построенного царем Соломоном. Каждый из них был по семь метров в диаметре. Можете себе представить, насколько величественным было само сооружение, — продолжил Шон.

— Я надеюсь, вы еще не забыли, дорогие мои коллеги, из истории Древнего Египта, где именно плавили золото подобного красного цвета?

— Да, профессор, я понимаю, что вы имеете в виду. Нубийские золотые копи действительно находятся далековато от этих мест, — согласилась с ним доктор Мейерс.

— Это может означать только одно. Мое предположение оказалось верным, и это золото попало сюда из Иерусалима. Евреи вынесли его из Египта еще во времена И-схо-да, — растянул для убедительности по слогам последнее слово профессор Штейман.

Продолжая рассматривать надпись, доктор Майлз утвердительно кивнул головой, согласившись с ним:

— «…попросили сыны Израиля серебряные и золотые изделия у египтян, и внушил Бог уважение к народу, и опустошил народ Египет от его богатства».

— Господа, я с почтением отношусь к вашей научной беседе, однако давайте попробуем все-таки спуститься вниз по этим каменным ступеням, — в очередной раз утомившись от бессмысленных на его взгляд разговоров, поторопил своих подопечных Трейтон.

Чувство долга взяло верх над страхом, и спецназовцы, понимая, что ученых нельзя пускать вперед, вопросительно взглянули на лейтенанта Суареса. Получив утвердительный ответ, они осторожно начали спускаться, предварительно осветив каменную лестницу мощными прожекторами.

Не прошло и трех минут, как из тоннеля донеслись звуки автоматной стрельбы и громкие крики перепуганных до смерти солдат. Когда они выбежали обратно, их лица выражали неподдельный животный страх, и Штейман, окончательно разочаровавшись поведением крепких парней, обученных быстро находить правильные решения в нестандартной ситуации, возмутился в очередной раз:

— Должен вам сказать, что трусливое поведение ваших людей уже набило мне оскомину, мистер Трейтон. Неужели вы не понимаете, что нас просто хотят запугать!

— Послушайте, профессор, существуют определенные правила, которые мы не должны нарушать, если хотим сохранить свои жизни.

— К черту все правила! — решительно воскликнул Штейман.

— Им всего-навсего снова показали какую-то виртуальную страшилку.

Том старался вести себя сдержанно и все внимание переключил на запыхавшихся от быстрого бега спецназовцев, чтобы не нагрубить профессору.

— Мертвецы, живые мертвецы! Говорящие головы! Мы все их видели, шеф, — с трудом переводя дыхание, сказал все еще заикающийся от сильного испуга Барнелл.

— Это были Родригес и черный Джонни. Они улыбались и звали нас с собой. Но этого не может быть! Эти твари отрубили им головы всего час назад, а они стояли и держали их в своих руках.

— Головы улыбались и разговаривали с нами как ни в чем не бывало! Но я лично сам упаковывал их в пластиковые мешки, — поправляя дрожащими руками съехавшую набок каску, добавил старший сержант Спайсер.

— Головы? Вашим людям отрубили головы? Но почему вы держали это в тайне от нас, ведь с нами могло произойти то же самое! — возмутилась Марта, подойдя вплотную к Трейтону.

— Да не верьте вы им, все это полная ерунда, ничего нового. Обыкновенная трехмерная визуальная проекция, разбавленная галлюциногенным эффектом из-за повышенной концентрации углекислого газа в пещере, — не поверив словам спецназовцев, махнул рукой Штейман.

Достав из сумки фонари, он обратился к доктору Майлзу:

— Не будем попусту болтать. Прошу вас освещать мне путь. Не забывайте, пожалуйста, что даже в очках я плохо вижу и в темноте могу запросто разбить себе нос.

Солдаты по-прежнему не могли прийти в себя, будучи уверенными, что дальнейшее продвижение вперед может стоить им жизни. Мгновенно уловив их состояние, Трейтон снова решил положиться на исключительную способность Брюса распознавать присутствие демонов в темноте.

— И все-таки, профессор, ассистенты должны пойти впереди вас, — настаивал на своем Том.

— Никаких все-таки! Пять тысяч сто двадцать четыре года со времен начала нового цикла человеческой цивилизации по календарю майя прошли не для того, чтобы мы боялись каких-то духов, — уверенно возразил Штейман. — Не так ли, доктор Майлз? Нам пора, дружище. Пока эти парни будут менять памперсы, мы успеем три раза заполнить до отказа наши джипы золотом из этой гробницы.

Фонари зажглись в руках ученых, ярко осветив гладко отшлифованные каменные стены коридора. Плавный спуск вел археологов вниз, в неизвестность, где повисший в воздухе страх, казалось, можно было нащупать пальцами.

Первым шел Харт, за ним Гарднер и Трейтон. Держа лазерный генератор наизготове, Брюс внимательно вглядывался в полумрак, пытаясь вовремя заметить приближение теней-убийц. Сэм дышал ему в затылок, направив яркий пучок света от прожектора так, чтобы уходящие вниз каменные ступени были видны на расстоянии метров пятнадцати. Рюкзак с тяжелым оборудованием висел у него на спине, и каждый шаг давался ему с трудом. Спуск не был крутым, но приходилось слегка наклоняться вперед, чтобы удерживать равновесие.

— Я надеюсь, уважаемые господа ассистенты, что вы думаете о морском бризе на тропическом острове, а иначе прямо на вас сейчас выбежит злобный красноглазый минотавр с эрегированным фаллосом и спляшет с вами по очереди ламбаду, — сострил Штейман, нащупывая носком ботинка каждую ступень, перед тем, как опереться на нее ногой.

Страх, казалось, был везде, и извивающиеся на стене тени только усиливали нарастающую тревогу, поэтому пошлую шутку профессора все пропустили мимо ушей. Майлз с Мартой шли позади Штеймана, внимательно рассматривая потолок и стены в надежде обнаружить какую-то надпись или предостерегающий знак. Все чувства Брюса обострились настолько, что он сразу ощутил, как легкое дуновение сквозняка принесло сладкий запах, исходящий от каких-то растений. С каждой секундой запах становился все насыщеннее. Он сделал шаг, затем еще один, еще и вдруг застыл от нахлынувших на него рекой ярких воспоминаний из детства.

Брюс увидел себя на велосипеде в семилетнем возрасте, гоняющим в городском парке по кругу. Опавшие каштаны иногда попадались под колеса и некоторые из них превращались в светло-желтую раздавленную кашу, впечатанную в горячий асфальт. Брюс проиграл с разницей в шестьдесят очков, играя в бридж с соседскими мальчишками. Они играли на удары по ушам сложенными вместе картами. Когда он вытянул туз, то вместо шестидесяти ударов одиннадцатью картами по ушам он выбрал шестьдесят кругов вокруг клумбы на велике. Друзья были ненамного старше его, поэтому ограничивались смехом и не отпускали язвительных шуточек, так как знали, что через полчаса сами могут оказаться на его месте. И лишь только Пит, которому неделю назад «стукнуло» четырнадцать, закурив сигарету, громко считал круги, изредка отпуская ехидные реплики:

— Ого, пятьдесят три! Да ты у нас не иначе как Нил Армстронг. Еще пару кругов, и когда ты слезешь с велика, мы увидим выход человека на Луну. Давай, давай, жми на педали!

Воспоминания были настолько реалистичными, что когда на пятьдесят пятом круге помутнело в голове и велосипед понесло прямо на каштан, Брюс едва успел ухватиться за Сэма, чтобы не полететь кубарем вниз по лестнице. Лазерный генератор выпал из рук, и когда Харт нагнулся, чтобы поднять его, он вдруг увидел, как Сэм снял с себя тяжелый рюкзак с газовыми домкратами и уселся сверху прямо на него. Указывая пальцем в сторону стены на невидимого собеседника, он хлопая себя ладонями по ногам и, захлебываясь смехом, повторял одну и ту же фразу:

— Ну у тебя и рожа обкуренная, Микки. Как ты назвал эту траву, говоришь? Мы не ходоки в Израиль в полтретьего, — надо же, какая хрень может прийти в голову!

Схватившись за живот, Сэм сполз с рюкзака. Увидев испуг на лице Брюса, он еще сильнее рассмеялся и снова обратился к «Микки-невидимке»:

— Лучше давай назовем эту траву «обдолбленный паломник». От кустика к кустику, глядишь, лет через семь не спеша и допрем к Иерусалиму. Там в кибуцах, должна суперклассная травка расти. Спустимся в сумерки к роднику, затрем куст и «взорвем пятку». Представляешь — лежим мы на плантаре, смотрим в звездное небо, а там — ангел спускается по лестнице Иакова. Весь сам из себя сияет, белокурый такой, и протягивает нам «костыль» с травой из Райского сада. Во где вставит, так вставит!

Трейтон, надышавшись сладким газом, отжимался от каменных ступеней, бубня себе под нос всякую чушь вроде: «Я вам всем покажу, суки, где раки зимуют». Профессор Штейман, лихорадочно размахивая мелом, записывал на стене по памяти текст с обелиска Дэлтона. И лишь только Марта и Шон, сидя на ступенях, молча думали каждый о чем-то своем, не замечая странностей в поведении своих спутников…