Июль

Утром Эверт на такси уехал в больницу. Я только что ему звонил. Сейчас он лежит в ожидании хирурга, оперировавшего его в прошлый раз.

– Не то чтобы он мой закадычный друг, но докторов не выбирают.

Законы свободного рынка на докторов не распространяются. По крайней мере, когда речь идет о страховой медицине. Разумеется, если вас зовут Беатрикс, – другое дело. Впрочем, может, она просто дополнительно застрахована?

Никому не известный бельгиец, который никогда не выигрывал ничего существенного, на десять метров опередил напирающую группу соперников и выиграл этап “Тур де Франс”. Даже если вы не любитель велосипедного спорта, вы рады, когда Мальчик-с-пальчик побеждает великана, а Давид – Голиафа. Я люблю неудачников. Хотя бы за то, что они не хнычут, когда проигрывают.

Гритье написала самой себе длинное письмо и приклеила его к кухонному шкафчику. В нем она сама себе напоминает, что у нее альцгеймер, и оценивает всевозможные проблемы, какими это чревато. Советует себе сохранять присутствие духа, когда внезапно съедет с катушек. Заканчивается письмо так: “Катушки – еще не все. С приветом, Гритье”. Ее обращение к самой себе так трогательно. Она своеобразно относится к своей болезни. Спросила меня, как потом среагирует на свое же письмо. Но к тому времени, когда я найду ответ, она уже вряд ли меня поймет. Сюрреалистическая ситуация.

Эверт боится потерять как минимум еще несколько пальцев. Хирург выглядел очень озабоченным.

– Вы недовольны результатом вашей работы? Той, что вы проделали в прошлый раз? – спросил его Эверт.

Да нет. Доктор не стал бы так формулировать. Он предпочел говорить о “непредвиденных осложнениях”. Не родился еще тот доктор, который искренне признает, что совершил ошибку. И пекарь может ошибиться, но подгоревший хлеб не представляет опасности для жизни. А если хирург ампутирует не ту ногу… значит, ошиблась сестра – поставила крестик не на том месте в истории болезни. Высоким деревьям достается много ветра, но у них всегда есть страховка от урагана. Едва запахнет жареным, медицинские светила срочно оказываются где-то в другом месте и снова на высоте. С сохранением прежней зарплаты.

Эверта будут оперировать в четверг. До этого времени ему прописан постельный режим. Он надеется, что его хирург не держит на него зла и не применит во время операции тупой скальпель.

Я все еще под впечатлением нашего телефонного разговора. Завтра пойду навестить его. Придется снова захватить с собой бутылку голубой минералки от “Болса”. И несколько открыток от соседей с пожеланиями скорейшего выздоровления. Эти старые скряги экономят на почтовых марках.

Сегодня утром ездил в больницу к Эверту. Тяжко. Ведь надо хоть немного излучать оптимизм, но не получается, если на душе так погано.

Больничный клоун из меня никакой.

В утешение себе могу сказать, что по сравнению с другим посетителем я был просто свет в окошке. Через две койки от Эверта сидела женщина, пришедшая навестить своего только что оперированного мужа. Она битых полчаса говорила исключительно о себе и своих невыразимых мучениях. И я сделал то, чего никогда не позволял себе прежде. Я спросил ее:

– Не лучше ли вам поменяться местами?

Эверт мигом развеселился, но женщина ничего не поняла и только подозрительно на нас покосилась.

– Мой друг хочет сказать, что вросший ноготь на вашей ноге куда страшнее, чем операция на открытом сердце вашего мужа. Так что вам лучше лечь на его место, – уточнил Эверт, не моргнув глазом.

– Не ваше дело.

После автобуса, застрявшего под финишной аркой, на “Тур де Франс” случилась еще одна беда, куда более страшная. В одной из телепередач показали, как в конце третьего этапа белая собачка, точная копия Бобби из комикса про Чубчика, перебегала дорогу прямо перед мчащимся на нее пелотоном. Так как собака была разорвана в клочья, “Тур де Франс” может привлечь массовый интерес наших жильцов, прежде всего дам. Никакие переломы и сотрясения мозга десятков гонщиков не идут в сравнение со смертью очаровательной собачки. Люди должны раз за разом ужасаться, глядя на повторы передачи, где это происшествие демонстрировалось в замедленной съемке.

Согласно прогнозам, сегодня вечером в семь Эверт должен очнуться в палате восстановления. Такое вот симпатичное название: палата восстановления. Он обещал позвонить, как только сможет.

Скончался Маартен ван Роозендал. Никогда о нем не слышал. Сидим мы тут в глухом углу, куда проникает далеко не все. Только и умеем, что водить хоровод вокруг старого каравая.

Гритье одолжила мне диск с песнями Роозендала. Я спросил Гритье, кто он такой. Посоветовала послушать “Слишком поздний уход”. Никогда в жизни я не слышал такой прекрасной песни о старых людях. Я спросил Гритье, как она, на своей ранней стадии альцгеймера, может это слушать.

– Смешно, конечно, но он меня успокаивает. Вернее, помогает смириться. Но при сохранении энергии.

На диске были и другие красивые песни. Кто напишет в честь Маартена “Слишком ранний уход”?

Президент Египта Мурси свергнут в результате государственного переворота. Ну да, путч… “Армия сама организует переходный процесс”, – заявил наш министр иностранных дел Тиммерманс.

“Нет, начальник, ничего я не крал. Просто сам собираюсь руководить процессом перехода собственности”.

И наша директриса не сокращает расходы, а просто организует переходные процессы.

Утром в 9 раздался телефонный звонок. Эверту ампутировали ступню.

Сегодня писать не получится.

Я должен заставить себя продолжать записи. Для меня так лучше. Когда доверяешь что-то бумаге или в данном случае компьютеру, создаешь хоть какую-то дистанцию и хоть немного держишь себя в руках. Это лучше и для людей в моем окружении.

Вчера днем ездил в больницу к Эверту в совершенно растрепанных чувствах. Сам он уже преодолел первый шок. Рассказал, что в четверг вечером был сильно подавлен:

– Я очнулся, подумал, дай-ка пошевелю ногой, а ноги-то и нет. Валяется где-то на помойке. У меня не было сил позвонить тебе, Хенк. Сперва я должен был сам переварить эту новость.

Я сказал, что так и понял, когда не дождался звонка. Чтобы подчеркнуть, что он остался прежним, Эверт немного погодя поинтересовался насчет мусульман: неужели они должны оперироваться “халяльно”, то есть без наркоза?

Боюсь, ступней дело не ограничится и у моего друга будет раз за разом отмирать кусок ноги или руки, пока очередь не дойдет до самого необходимого остатка.

Мелкие происшествия в доме, сплетни за кофейным столом проходят мимо меня.

Общаюсь с Эфье. Она остается трезвой, сильной и в то же время доброй и сострадающей. Приводит меня в норму во время наших почти ежедневных обоюдных визитов. Я начинаю больше обычного рассчитывать на нее.

Почти никто из жильцов дома не ездит в отпуск. Или на отдых? Может, осторожно прощупать почву на предмет дегустационной экскурсии? Прошу не путать с экскурсией по Рейну. Как вспомню о ней, так и вижу перед собой пестрый караван больных и увечных, ведомый жизнерадостными погонщиками по прогулочной палубе “Анри Дюнана”. Да ни за какие деньги!

А хорошо бы с небольшой компанией арендовать автобус и отправиться, например, в Шампань и прожить несколько дней в каком-нибудь красивом замке. Вкусно поесть, выпить, подегустировать, осмотреть какой-нибудь заброшенный собор… И чтобы вокруг никаких нытиков и кислых рож. Плюс благожелательное отношение к инвалидным коляскам.

Мысль о каникулах посетила меня потому, что после всех несчастий последних дней я нуждаюсь в положительных впечатлениях. Не устроить ли нашему клубу короткий отпуск? Стоит зайти к Эфье и прозондировать почву. Сегодня вечером мы встречаемся, чтобы обдумать, что можно сделать для Эверта. Мы – это Гритье, Эфье, Граме, Эдвард и я. У Антуана и Рии на сегодня билеты в театр. Они хотели остаться дома и прийти на наше собрание, но мы сумели этому помешать. Риа заранее приготовила закуски и попросила Эдварда принести их на собрание. Для вида мы дважды промямлили, что в этом нет надобности.

– Но, конечно, будет очень вкусно, – как бы нечаянно, но как раз вовремя обронил Граме, и вопрос был решен положительно. Граме расплылся в улыбке.

– Вы заметно идете на поправку, – сказал доктор.

– А как же, на одной ноге долго не простоишь, – ответил Эверт.

Утром я был у него в больнице. Через несколько дней Эверта переведут в реабилитационный центр, дней на десять. Если все пойдет хорошо, он сможет вернуться домой.

Вчерашнее совещание было весьма плодотворным. Мы обсудили ряд полезных практических мер. Эдвард отрегулирует инвалидное кресло с электроприводом. Эфье, у которой налажены контакты с персоналом, позаботится о патронажном уходе и помощи по хозяйству. Граме посоветуется с домашним врачом о медицинском наблюдении. Гритье пока что займется покупками (“Давайте составим четкий список! Я не могу запомнить даже две свои покупки”). Риа и Антуан будут его кормить, а я – выгуливать собаку. Вот так. Я называю это волонтерской опекой.

Все это – на первое время после его возвращения, пока он не решит проблемы, которые привезет с собой вместе с половиной ноги. Задача в том, чтобы он остался жить там, где живет сейчас. Мы все понимаем, что переселение Эверта приведет к неизбежной войне между ним и значительной частью наших жильцов. Возникнет патовая ситуация, и обе стороны будут в проигрыше.

Наши опасения не беспочвенны. Аня сообщила, что арендуемая Эвертом жилплощадь уже попала в список квартир, которые в ближайшее время освободятся. Кто тут постарался, наша разведка не выяснила.

Какой-то мальчишка на мопеде на скорости сорок километров в час врезался в “канту” госпожи Грунтеман. В защиту мальчика следует сказать, что Грунтеман двигалась, как обычно, по дороге, но внезапно решила свернуть на зебру. Просто чудо, что дело обошлось без тяжелых ранений. А “канту”, вероятно, уже не спасти.

Мальчишка перелетел через “канту” и отделался парочкой царапин. Госпожа Грунтеман стонала, словно при смерти, но в конечном счете только растрепала волосы. Очевидцем происшествия был господин Эллрой (владелец лосиных рогов). Он и представил собравшимся за чаем слушателям яркий отчет о событии.

По вопросу о виновнике аварии госпожа Грунтеман имеет свое непререкаемое мнение:

– Все, что едет по зебре, имеет преимущество, – утверждает она. К счастью, у нее есть страховка “от всех рисков”. Многие жильцы застрахованы “от всего” и еще “от всех рисков”.

– Мало ли что. Ведь никогда не знаешь…

За страховые взносы по похоронным полисам мы могли бы легко купить небольшое собственное кладбище.

Глубокие старики на любом транспортном средстве, даже если оно движется со скоростью пять километров в час, создают опасность на дорогах. Или в универсамах сети “Алберт Хейн”. Даже если они рулят своим скутмобилем, как грузовой фурой с прицепом в субботу днем на Калверстраат. Коляска движется вроде бы вполне уверенно и вдруг ни с того ни с сего дает задний ход…

Но все это не помешает мне в ближайшее время разъезжать на собственном скутмобиле, создавая опасность на улицах и площадях!

Муниципальная советница из Хенгело (а может быть, из Алмело) считает, что к уходу за беспомощными стариками стоило бы привлечь безработных, не лишая их при этом пособия. А всех профессиональных сиделок и санитарок можно отправить на пособие. Получайте, старичье, вместо профессиональной патронажной сестры безработного строителя, он притащит вас под душ и начистит вам задницу. Тем самым достигнут новый минимум уважения к старости. К счастью, даму, которая с елейным видом выдвинула эту идею, многие сочли непроходимой дурой. Но если вы предоставляете 408 муниципалитетам в Нидерландах право регламентировать по собственному усмотрению уход за стариками и беспомощными, то поинтересуйтесь хотя бы финансовыми злоупотреблениями, несчастными случаями и страданиями подопечных. Глупые муниципальные советники есть везде! Впору создать парламентскую комиссию по расследованию их глупостей. В Германии во многих местах уход за инвалидами осуществляют другие пенсионеры, которые еще хорошо себя чувствуют. Они делают покупки, готовят горячую еду, организуют перевозку подопечных. Они работают в кредит. Зачтенные часы ухода пригодятся, когда позднее им самим потребуется посторонняя помощь. В социальную службу привлекаются все новые свежеиспеченные пенсионеры, что опять-таки создаст проблему, учитывая ужасающее старение населения, с которым столкнулась Германия.

Впрочем, наряду с этим работники социальной службы продолжают профессионально делать свое дело. Так держать!

Утром ездил на автобусе в реабилитационный центр навестить Эверта. Ему там явно нравится:

– В любом случае сюда непременно надо попасть. Тут сплошь полуинвалиды или полные инвалиды. Но настрой оптимистичный.

Доктора и физиотерапевты обнадеживают Эверта. Говорят, что через недельку он самостоятельно выйдет за дверь. К такой цели стоит стремиться, и Эверт старается изо всех сил. Он поведал мне, что сел на строгую диету – четыре нелегальные рюмки в день.

Он тоскует по своему псу. У меня сложилось впечатление, что тоска эта взаимная, потому что трудно заставить Маго сделать хотя бы минимум усилий, чтобы выйти на улицу в теплую погоду. В жизни не слышал, чтобы пес так стонал, вставая на лапы. Оказавшись на улице, он едва плетется. Он и раньше двигался вяло, но даже это слово подразумевает куда более энергичное поведение. Приходится его ждать, чтобы вывести на прогулку. А это говорит о многом.

Вчера вечером мы обсуждали дальнейшие шаги клуба. Либо мы приостанавливаем вылазки, вопреки категорическим возражениям Эверта, либо продолжаем следовать прежним курсом. Вот в чем вопрос. Мы проголосовали за прежний курс. Хотя азарта несколько поубавилось. Но нам не хочется навлекать на себя гнев Эверта.

– О’кей, – подвел итог Граме, которому предстоит организовать очередную вылазку. – Если уж продолжать, то продолжать по полной.

Он заинтриговал нас вопросом, не слишком ли мы боимся грязи, и все ли мы получили прививку от тропических заболеваний. Это довольно быстро оживило атмосферу в клубе СНОНЕМ.

Интересно, как отнеслись бы члены клуба к идее короткого летнего отпуска. Я осторожно прозондировал почву. Прежде всего, конечно, спросил мою подругу Эфье. Если она сочтет мой замысел безнадежным, я не стану спрашивать остальных. Она долго размышляла (отчего я совсем разнервничался), но потом с энтузиазмом одобрила мой проект.

– Мне никогда не приходило в голову ничего подобного. Но, пожалуй, идея и впрямь хорошая, – задумчиво сказала она. – Только я должна еще немного подумать, Хендрик.

– Еще немного – это сколько? – спросил я.

– Думаю, денька два. Можешь подождать?

Нам осталось так мало времени, но времени у нас полно.

Нам бы поспешить, но у нас нет почти ничего, ради чего стоило бы спешить.

Лицемерные сестры Слотхаувер как бы нечаянно опрокинули вазу с хризантемами на госпожу ван Димен. Эдвард видел это происшествие и клянется, что они сделали это нарочно. У сестер зуб на ван Димен. И на всякого, кто когда-нибудь сказал что-нибудь об их асоциальном поведении. Они любят унижать слабых. Они неадекватны и кровожадны. Сейчас столько шумихи вокруг того, что в леса Нидерландов вернулись волки, а у нас тут уже много лет обитают две гиены. Директриса закрывает на них глаза. Садистские наклонности плохо поддаются воздействию. Нельзя, к примеру, даже пальцем тронуть сестер Слотхаувер. В газетах немедленно напечатают статью на целый подвал: “Жестокое издевательство над пожилыми сестрами (87 и 85)!” Нет чтобы написать передовицу: “Совершенно справедливое издевательство над жестокими старухами-сестрами (87 и 85)!”

Вчера днем ездил в лечебницу к жене. Это закрытое учреждение находится в Брабанте. До него два часа езды. Достаточно времени, чтобы вспомнить былое.

Я не уверен, что она меня узнала, но думаю, все-таки узнала. Погода была хорошая. Держась за руки, мы немного погуляли в великолепном саду. И, как всегда, на меня нахлынули забытые ощущения. Мы почти не разговаривали, да и что тут скажешь. Если между нами и возможен какой-то контакт, то это чувство глубокой привязанности. Прекрасное и такое печальное.

У Эверта дела идут неплохо. Он заметно идет на поправку.

– Я упал только три раза.

Он учится ходить на костылях, для него заказан протез, но воспользоваться им можно будет, только когда заживет рана.

Эверт уверяет, что почти бросил пить:

– Собственно говоря, я теперь выпиваю только за компанию.

Вчера, когда я был у него в больнице, он спросил, нет ли у меня желания съездить на недельку в Брабант. Вместе с ним. Сын пригласил его к себе в Уден на вторую неделю августа.

– По-моему, – добавил Эверт, – для очистки совести. Он чувствует себя виноватым, что много лет почти не вспоминал меня.

Эверт не слишком ладит со своей ужасно чопорной снохой, вот и подумал, что если я в течение недели составлю ему компанию и немного смягчу атмосферу, это будет наилучшим выходом из положения. Мне предоставят отдельную комнату, а собаке – отдельный угол.

– Моя сноха не только чистюля, она и кухарка отличная, а если мы осторожно поднажмем, они еще и свозят нас на денек в Эфтелинг. И мы все вместе покатаемся на “Питоне”, – заключил он свою рекламную акцию.

Я согласился. Неделя, конечно, многовато, так что мы сторговались на пяти днях. Небольшие каникулы мне не повредят.

Статья в “Трау” под крупным заголовком: “Люди старше 90 становятся энергичнее”. Еще энергичнее? Конечно. Результаты датского исследования.

Речь идет об улучшении психического и интеллектуального состояния, говоря проще, о мозгах. Плоть не помолодеет. Но и это уже кое-что по сравнению с тем, что было двенадцать лет назад. Если эта тенденция усилится, у меня в запасе будет еще примерно двенадцать лет. Тем, кому за 80, светит новая надежда.

Я опросил других членов клуба на предмет короткого совместного отпуска. Они отреагировали с энтузиазмом. Только Гритье уклонилась от ответа.

– Смотря в какой я буду форме, – сказала она. – Я замечаю, что все хуже ориентируюсь в незнакомой обстановке.

Конечно, я ее прекрасно понимаю. Гритье с ее болезнью напоминает мне изящную плясунью на канате. Она элегантно обходит провалы в своей памяти и маскирует неуверенность легкой иронией. О чем я ей и сказал.

– Пока держусь, – ответила она.

Что до нашего отпуска, то мы решили взять его в сентябре. Так оно дешевле и спокойнее. Мы же голландские старики и предпочитаем не уезжать слишком далеко. Не дальше Люксембурга или Маастрихта.

– Нужно сразу убедиться, что по соседству не окажется дансинга в стиле Андре Рьё, – сказала Эфье.

Я бы лично ничего не имел против Андре Рьё, но ей я в этом не признался. Какой же я все-таки слабак.

“Я долго не протяну” – такой приговор выносят себе девяностолетние люди, безвылазно сидящие в своей каморке в ожидании смерти. Мало кого из них интересуют крупные события. Их волнуют лишь мелкие неприятности.

– Если Греция обанкротится, будет меньше крупных выигрышей в бинго, – проанализировала европейский кризис госпожа Схаутен.

Люди, которые всю жизнь дрожали за каждые десять центов, не могут представить себе, что такое американский государственный долг в сто тысяч миллиардов. Но и другие тоже не могут. Несколько десятков миллиардов долларов могли бы избавить мир от голода и обеспечить каждого чистой водой. А американцы задолжали тысячу миллиардов евро и регулярно берут в долг еще миллиардов пятьдесят.

Я решил умереть в долгах. Осуществить это не так-то просто. На моем банковском счету еще примерно восемь тысяч евро. Но я, разумеется, не знаю, сколько времени мне предстоит на них прожить. Пока что я собираюсь поощрить нидерландскую экономику личными расходами по тысяче евро в год. Так что если мы не выйдем из кризиса, моей вины в том не будет.

Сидишь внизу за кофейным столом, в довольно скверном настроении, и слушаешь сотрапезников:

– И тогда я пошла в булочную, но опоздала из-за педикюра. Прошу половину темного нарезного батона, а в булочной из темного осталась только буханка, а я буханки не люблю, из-за корки, но есть-то надо, и обычно у меня в морозилке в двух пакетиках хранится несколько сандвичей, но их слопал внук, все шесть, мальчишки, они такие прожорливые…

– Ну, мой парень не лучше. Съедает по восемь оладий и всегда с сиропом, и чтобы сироп непременно от ван Гильсе, другой ему не по вкусу. Господи, вечно здесь такая духота.

– Раньше не было никаких морозилок, у нас дома сначала съедали весь черствый хлеб, а свежий никогда не ели, мать покупала про запас, ведь мало ли что, а когда он плесневел, его крошили уткам.

Бесконечный поток бесполезных словес, заглушающих все вокруг, как сорняки. Бездумное, бессмысленное, назойливое словоизвержение. Лишь бы дать понять окружающим, что болтун еще жив и даже имеет что сказать. Люди редко задаются вопросом, хочет ли кто их слушать, не то бы чаще помалкивали.

В старом “Справочнике потребителя” Эдвард нашел статью о гигиене в домах престарелых. 121 заведение из примерно 300 были приглашены к сотрудничеству. Половина из них, в том числе и наше, от сотрудничества отказались. В конце концов были обследованы 37 домов. Результат обследования: восемнадцать получили неуд, одиннадцать – шесть баллов, восемь удостоились семерки, и ни один не заслужил оценки “хорошо”. Неужели контроль оказался слишком строгим? Или жилье таким грязным? В тех домах, что отказались участвовать в акции, вероятно, ничуть не чище.

Я спросил у Ани, может ли она раскопать то письмо, где дирекция аргументирует своей отказ сотрудничать с Союзом потребителей.

У нас тут полно уборщиков, которые скребут швабрами коридоры и при этом молчат, потому что почти не говорят по-голландски. Правда, они умеют дружелюбно кивать. Особенно шустрыми их тоже не назовешь. Они, можно сказать, хорошо приспособились к темпу обитателей дома. Я бы описал ситуацию так: посредственная уборка за минимальную плату. Время от времени кто-нибудь выделяется особой старательностью. Такой работник долго не задерживается. Либо его переманивает конкурент, либо выживают коллеги, которые не любят выскочек.

В понедельник снова состоится вылазка, на этот раз организованная Граме. Эверт спросил, пришлем ли мы открытку. Я поспешил купить марку.

Госпожа де Конинг, моя тихая, робкая соседка, пришла утром поделиться классической проблемой: магнитофон зажевал пленку. Оглядевшись вокруг так боязливо, словно пришла продать героин, она вручила мне свой аппарат. Должно быть, я был ее последней надеждой, потому что за два года, что она здесь живет, она еще ни разу ни о чем меня не просила.

– На этой пленке записан мой покойный муж, – сказала она.

Я вытащил пленку, вставил в отверстие кассеты карандаш и снова намотал пленку. Она семь раз поблагодарила меня и, уходя, до самой двери отвешивала поклоны.

От нашего адвоката Виктора я получил копию письма, присланного административным советом. К сожалению, по серьезным причинам, касающимся частной жизни, совет не может предать гласности запрашиваемые документы. Но, если угодно, готов обсудить это дело с господином адвокатом. Виктор лично принес мне это письмо и попросил обдумать наш следующий шаг. Мы с Эфье назначили консультацию на ближайшую среду.

С тех пор, как начал вести этот дневник, я в первый раз не могу выжать из себя ни строчки.

Некоторые жильцы имеют несносную привычку, сидя за кофейным столом, жаловаться на свой стул. Особенно по воскресеньям, когда в гостиной особенно много народу. По воскресеньям каждый жилец получает кусок пирога. Из надежного источника мне стало известно, что у нас угощают пирогом из магазина “Альди”, где он стоит 90 центов. Задача экономки разрезать его минимум на 15 частей. Так что наше бесплатное угощение обходится дирекции в шесть центов на человека.

Отвергая столь жалкий кусок пирога, сосед по столу сопровождает свой отказ обстоятельным объяснением причины: “Дело в том, что я вот уже четыре дня не был в сортире!” Или таким аргументом: “Я все утро просидел на унитазе, насилу опорожнился!” Ну, каково это слушать? Да обсуди ты это со своим врачом или сдай анализ кала в диагностический центр (кажется, есть такой), но не приставай ко мне со своими испражнениями, я же уселся за стол, чтобы съесть кусок пирога, а ты мне портишь аппетит! Поразительно, до чего бесстыдными бывают старики! Причем в сочетании со странным убеждением, что их жалобы и стоны должны вызывать искренний интерес ближних. Маленькие дети жалуются на боль в животе и ссадины на коленках, чтобы мать налила им стакан теплого молока и наклеила пластырь, но вечное нытье стариков бесполезно и невыносимо.

Завтра предстоит вылазка непревзойденного клуба СНОНЕМ.

Сегодня перерыв на “Тур де Франс” заполнился благодаря Граме. Он организовал очередную эскападу клуба. “Эскапада” – слово немного старомодное, но вполне подходящее, если вспомнить, что наш средний возраст 82,5 года.

Экскурсии, которые раз в полгода проводит жилищный комитет, имеют в сущности лишь одну цель: поднять переполох, чтобы где-то в другом месте выпить кофе (10.30), пообедать (12.30), выпить чаю (15.30), а все остальное время просидеть в автобусе. То есть провести день почти так же, как дома. С той разницей, что для этого сорок пять стариков должны четыре раза выйти из автобуса и войти в автобус, а по дороге три раза посетить туалет для инвалидов. Две последние экскурсии я пропустил, сказавшись больным. Во второй раз это вызвало большое недоверие: “Опять вы заболели? Именно сегодня?”

Один прогул – случайность, два прогула – злой умысел, заговор, бунт. В третий раз станешь отверженным, изгоем, парией. Я просто обязан еще два раза принять участие в их поездке.

То ли дело самоволки клуба СНОНЕМ. Мы веселимся до упаду, не забывая вовремя выпить кофе, поесть и хлебнуть вина. Ничто человеческое нам не чуждо.

К счастью, было очень весело, простите за банальность. Поначалу я опасался, что отсутствие Эверта омрачит этот день, но все обошлось.

Мы отправились в зоопарк “Артис”. Эмоциональным пиком нашего там пребывания оказался детеныш гориллы: он неуклюже попытался встать на руки во фруктовом салате, откуда шлепнулся прямо в материнские объятия.

Граме побывал там заранее, разведал обстановку и составил вопросы викторины. Вручение призов состоялось во время выпивки. Риа получила утешительный приз за то, что точнее всех определила вес слона: 2700 кг. Приз – подержанные напольные весы, которые врут не больше и не меньше, чем на килограммчик.

Мы позвонили Эверту, сказали, как нам его не хватает. Он по телефону поставил всем по стаканчику.

Граме захватил с собой три простенькие цифровые фотокамеры и организовал фото-сафари. Я, например, должен был вместе с Эдвардом снять серию “портретов”. Другим было поручено сфотографировать зверей, наиболее похожих на членов нашего клуба. Граме обещал на следующем собрании представить фото на компьютере.

Все прошло четко по графику. Отправились точно в одиннадцать, возвратились точно в пять. Я устал как собака. Правда, у нас было два инвалидных кресла, которыми я мог воспользоваться, но вообще-то я много ходил, хотя под конец от скамейки к скамейке. А толкать кресло могут только двое: Антуан и Граме. Все остальные предпочитают, чтобы их возили.

Жара собирает дань в нашем доме: три смерти за два дня. “Здравствуй, летняя жара! Пожилых убрать пора”. Красивый заголовок для газеты? Сам придумал.

Похоже, мы, старики, пользуемся духотой, чтобы тихо-мирно уплыть в небытие. Спокойно отчалить в гробу. Пророчество, которое всегда сбывается.

Сегодня утром мы с Эфье побывали в гостях у нашего адвоката. Виктор убежден, что своей отпиской административный совет хочет выиграть время и вогнать нас в расходы. То есть отпугнуть.

Он находит все больше удовольствия в том, чтобы в качестве гонорара еженедельно получать бутылку заграничного вина. Чем дольше длится наша операция, тем более экзотические марки нам приходится выискивать в винных магазинах. Через год пойдем по второму кругу.

– Года два это еще продлится, – говорит Виктор. – Ну, что вы так на меня уставились?

Вероятно, мы с Эфье и впрямь воззрились на него в изумлении.

– Учитывая преклонный возраст моих клиентов, я стараюсь всячески ускорить дело. Кстати, учитывая также преклонный возраст самого адвоката.

Он обещал незамедлительно написать адвокату административного совета. И таким образом запустить юридическую процедуру.

И весь этот разговор он провел холодным скрипучим голосом, как актер в плохом театре. Он все больше нам нравится.

В доме сенсация: прошел слух, что жена господина Вергеера спустила его с лестницы вместе с инвалидным креслом и всем прочим. Он лежит в больнице с кучей переломов, а директриса самолично подвергла его супругу многократным допросам с пристрастием. Неужто замнут это дело?

Поговаривают, два человека видели, что госпожа Вергеер сделала это нарочно. Она уверяет, что у кресла вдруг отломились ручки. Вроде бы она и в самом деле еще держала их в руках, когда обломки кресла уже лежали десятью ступеньками ниже. Против нее говорит тот факт, что не было никаких причин спускаться по лестнице. Разве что она хотела припугнуть муженька. И поделом, потому что господин Вергеер всегда очень скверно обращается с женой. Только и знает, что рявкать на нее да командовать. И тем не менее она уже много лет ухаживает за ним с любовью, терпением и состраданием. Собственно говоря, его бы следовало давным-давно спустить с лестницы.

Интересно, удастся ли скрыть этот инцидент от газетчиков. Достаточно одного звоночка в “Пароол”, и история выплывет наружу.

Нам настойчиво внушают, что мы должны помалкивать “в интересах всех жильцов”. По всем вопросам обращаться к директрисе.

Поскольку мои симпатии на стороне подозреваемой, я ничего не говорю по поводу этого странного дознания. Но, конечно, налицо настоящий скандал. Выходит, здесь можно безнаказанно спускать жильцов с лестницы, потому что директриса боится негативного резонанса. Пока что я решил поверить в несчастный случай. Попасть за решетку госпожа Вергеер всегда успеет.

Сегодня утром Эверт вернулся домой. Клуб встретил его радостной суматохой с тортом и гирляндами. Для поднятия праздничного настроения Эверт продемонстрировал организационному комитету, как отвинчивается его новая нижняя конечность. Он проделал это с искренней сосредоточенностью, но некоторые из членов клуба все-таки не выдержали и отвернулись.

Потом состоялся отдельный разговор. О мерах, которые предпринял клуб СНОНЕМ, чтобы на первые две недели облегчить жизнь новоиспеченного инвалида.

– А через две недели отменить все к чертовой матери, я сам буду улаживать свои дела.

Он откупорил бутылку хорошего вина и провозгласил тост за свою новую ногу. Белое вино со льдом отлично действует по утрам как освежающий напиток. В конце концов полдень еще не наступил.

Падение господина Вергеера с лестницы все еще остается темой дискуссии: помогла ли ему жена спуститься по лестнице прямиком в больницу? Официальная версия, выдвинутая дирекцией, такова: госпожа Вергеер, будучи из-за жары слегка не в себе, совершила роковую ошибку при вождении инвалидного кресла. Но причиной прискорбного несчастного случая были расшатанные ручки экипажа. Свидетели, заявлявшие, что госпожа Вергеер сделала это нарочно, теперь лепечут, что они, возможно, ошиблись.

– Да-да, глюки у нее из-за жары, – не удержался от замечания господин Баккер.

Собственно говоря, я собирался купить скутмобиль, но в этой суматохе мне было не до того. Куплю завтра.

Свершилось: красивый красный скутмобиль “Элеганс 4”. Устойчивый, удобный, с небольшим радиусом разворота. Я купил его в фирменном магазине, где произвел тест-драйв трех различных моделей. Отверг дешевый “Капри”, похожий на игрушечную машинку, и еще какую-то слишком дорогую модель, название забыл. Убедив хозяина магазина, что всю жизнь езжу на скутмобилях, я так надавил на него, что он ради своего душевного спокойствия позволил мне совершить эти пробные рейсы.

Срок доставки – три недели, так что я на своем красном чудовище смогу устрашить округу только после коротких каникул с Эвертом. Кстати, нужно справиться насчет страховки. Странно, что продавец ничего о ней не сказал. Обычно это дурной знак.

Еще нужно зайти к господину Хоогдалену, узнать о разных аксессуарах. Их может доставить его сын, владелец автомастерской. Мне не терпится восстановить свою мобильность.

В ходе борьбы с альцгеймером мы с Гритье написали еще две записки, она будет носить их с собой.

1. Что делать, если я заблужусь по дороге?

2. Что делать, если я забуду, кто есть кто?

Обе записки начинаются словами: “Не обижайтесь на меня, но я так забывчива…”

Понятно, что жара вызывает желание окатить себя водой. Пожилых людей так и тянет к мокрому месту. Дело не только в том, что их нытье по поводу жары почти так же невыносимо, как сама жара. У нас снова покойник, четвертый за одну неделю. Насколько мне известно, это рекорд. И, к счастью, на сей раз шапочный знакомый. Так что я не обязан идти на похороны.

Зданию примерно сорок лет, и, кроме маркиз, никакой защиты от перегрева не предусмотрено. “Ведь старики всегда мерзнут”, – наверняка думал архитектор. Сейчас температура в здании грозит превысить тридцать градусов. Чтобы сохранить нам жизнь, установлены переносные кондиционеры и вентиляторы, но температурный эффект пока что невелик.

Моя приятельница в логове льва сообщила, что директриса боится газет. Они поднимут шум, если пронюхают о нашей смертности. А согласно прогнозу, температура к концу недели поднимется выше тридцати.

Умерла моя ровесница Рита Рейс. Я провел что-то вроде расследования: все ее знают, но никто никогда не заводил патефон, чтобы послушать ее пластинку. Диби-дуби-дуба, дада-диба-ду.

Много жалоб на еду. Больше, чем обычно. Новый повар готовит для всех без соли и сострадает всем беззубым – любое блюдо разваривает сверх меры. Всю его стряпню можно втягивать через соломинку. Наша столовая все чаще остается в небрежении, ей предпочитают микроволновку. Сунешь туда любой полуфабрикат – и готово.

Проблема в том, что никто не смеет возглавить мятеж против кухни. А шанс, что кто-нибудь в знак протеста предаст себя самосожжению, ничтожно мал. И все потому, что большинство так трепещет и трясется, что не может чиркнуть спичкой.

Может, написать заявление насчет такой еды? Я обсудил это с некоторыми друзьями из клуба. Но мы решили, что сначала дадим “остальным” шанс отличиться. Укажем на эту возможность самым большим нытикам.

Двое из наших жильцов имеют акции: господин Графтдейк и госпожа Делпорте. Вряд ли у них так уж много акций, иначе бы они здесь не торчали. Но они всегда страшно важничают. Подписываются вскладчину на “Финансиеле дагблад”. Надеются найти в этом листке указания на акции, которые взметнутся вверх, как ракеты. Если они терпят ущерб, то это чертовское невезение. Выигрыш они приписывают своей необычайной проницательности в рыночных делах. Сообщение о том, что однажды обезьяна достигла таких же хороших результатов, как неопытный биржевой маклер, было для них тяжелым ударом.

– Обезьяне повезло, – кисло заметил господин Графтсдейк.

За год две тысячи случаев экстренной госпитализации после аварий с участием скутмобилей. Эфье принесла мне газетную вырезку с этими страшными цифрами после того, как я гордо сообщил ей о приобретении “Элеганс 4”, этого “сааба” среди скутмобилей. Большинство аварий происходит без второго участника, если не считать таковым край тротуара. С коего частенько сваливаются престарелые водители. В прошлом году в Нидерландах насчитывалось примерно 350 000 скутмобилей, так что число серьезных аварий (2000) отнюдь не велико, если учесть известное невежество, какое демонстрируют старики за рулем. Человеку свойственно ошибаться, но вождению все-таки можно научиться настолько, чтобы не путать газ и тормоз. Я сторонник обязательной сдачи экзамена на права. Часть экзамена должна непременно проходить в тесном супермаркете. Я умелый водитель, говорю я себе, я сдавал на права. В свое время целый год работал на автопогрузчике. Участвовал в соревнованиях с коллегами. Правда, было это давным-давно, но навык остался. Во время пробных поездок на скутмобиле я заметил, с каким презрением смотрят окружающие на наши экипажи. И понял, почему. В супермаркете “Крёйдфат” одна очень толстая, хотя не очень старая дама на скутмобиле застряла в проходе к кассе. Не могла двинуться ни взад, ни вперед. Не ее вина, что она проигнорировала большую вывеску впереди – “широкий проход”.

Несколько лет назад одна бельгийская супружеская пара сообща осуществила эвтаназию. У него (83) была последняя стадия рака, у нее (78) серьезные старческие недуги, и она не хотела жить без него. Они ушли отсюда рука об руку. В этом есть нечто романтическое.

Министерство затеяло расследование с целью установить, кто совершил столь милосердный поступок: помог двум любящим старикам мирно почить в бозе. Не думаю, что начальству удалось найти виновного.

Этот случай не выходит у меня из головы с тех пор, как я прочел о другой бельгийской паре стариков, которые вместе упали с лестницы. То, что оба погибли, скорее, случайность. И, вероятно, так гораздо лучше, чем остаться в живых и оплакивать покойного, получив перелом бедра и трещину в основании черепа. Многие годы гнить заживо в ожидании избавительницы-смерти.

Я тут навел справки о том, как уйти из жизни просто, не оставляя за собой кучи мусора. Я каждый раз заверял собеседника, что не планирую ничего подобного, а интересуюсь “так… на всякий случай”. Результат был всегда один и тот же: много трусливых взглядов, мало толковых подсказок.

Написал и вспомнил, что надо проконсультироваться об этом с моим геронтологом.