Июнь

Плохие новости.

Вчера мы с Гритье ходили на прогулку. И уже через пять минут были вынуждены присесть на скамейку, любезно подставленную муниципалитетом. Солнышко сияло. Мы разговорились о разных пустяках, и Гритье призналась, что в последнее время буквально и фигурально теряет ориентацию.

– Я научилась довольно ловко это скрывать, но когда-нибудь это станет заметно. Меня это страшно тревожит. Боюсь, например, вдруг оказаться в лифте, не имея понятия, как туда попала и что мне делать.

Я толком не знал, что сказать. Поколебавшись, посоветовал ей сходить к домашнему врачу, проверить, нет ли у нее альцгеймера. И чтобы она, если вдруг заблудится, обращалась к людям, которым доверяет. И они укажут ей направление.

– Вы всегда можете постучать ко мне, Гритье. Я с радостью вам помогу, если сумею.

Гритье – само дружелюбие, но немного замкнута и скрытна. Я был удивлен, когда она поделилась со мной своим горем. И немного польщен. И огорчен. Короче, столько эмоций мне не по силам.

Эверту немного лучше. Он старательно посещает физиотерапевта. А улучшение проявляется главным образом в том, что он ругательски ругается во время упражнений. Один насмешливый ассистент, увидев Эверта на беговой дорожке, демонстративно заткнул уши ватой. В ответ Эверт запихнул себе в рот большущий ватный тампон.

Я плохо спал из-за разговора с Гритье. Все указывает на альцгеймер. Сегодня утром я спросил ее, говорила ли она об этом с другими. Нет, не говорила.

– А с вашим врачом?

– Нет, он несимпатичный человек.

– Вы не возражаете, если я с кем-нибудь посоветуюсь?

Об этом она должна еще подумать.

Я пошарил в интернете. Более 250 000 нидерландцев страдают слабоумием. Самая распространенная форма слабоумия (70 процентов случаев) – болезнь Альцгеймера. Шанс подцепить ее – один к пяти. И страшнее всего то, что она продолжается в среднем целых восемь лет.

Мы, конечно, приобрели некоторый опыт. Здесь хватает стариков, у которых по мере старения выходит из строя какой-нибудь винтик. А за первым винтиком следующий и так далее. Пока в старой голове не воцаряется хаос. Если повезет, хаос будет беззаботным, а если не повезет – пугающим или агрессивным. Последнюю стадию деградации мы, к счастью, не наблюдаем. Несчастных переводят “на другую сторону”, в закрытое отделение. Когда люди начинают размешивать суп руками или швыряться своими экскрементами, приходится их изолировать.

Я не хочу видеть Гритье в таком состоянии.

– Столько лет я этого боялся, – говорит Эверт. – Боялся, что у Саши де Бур обнаружится толстый зад.

Он дает понять, что потерял два пальца, но сохранил свое тонкое чувство юмора. На телеэкране это не слишком заметно, но фото в старом журнале не оставляют сомнений, что Эверт прав.

Административный совет выпустил обращение ко всем жильцам. Он намеревается “упорядочить” заботу о престарелых. Когда администраторы употребляют это слово, нужно быть начеку: имеется в виду экономия и реорганизация. Цитирую: “Упорядочение ухода за престарелыми со временем должно привести к улучшению его качества”.

Разумеется. Не хватает только призыва “вернуть дом престарелых престарелым”. Видимо, доктор-лоббист ван Эвен упустил свой великолепный шанс. Наш премьер Рютте тоже должен вернуть Нидерланды нидерландцам. Вы заметили что-то подобное?

Хотя никто не сумел извлечь из циркуляра ничего конкретного, критические отзывы разделились. Одни называли его дорогой в ад, другие – путем в рай и светом в конце туннеля. Ничто человеческое престарелым не чуждо.

Несомненно одно: в конце концов и в любом случае все планы приведут к повышению жалованья членов административного совета.

Интересно, что происходит с первым анархистским домом престарелых в Нидерландах? Пансионат “Сады” находится в местечке Ондердендам под Гронингеном, правильно было бы назвать его “Спятивший зоопарк”. Два года назад они там решили в порядке эксперимента отменить на три месяца все правила проживания. Неужели все? Для среднестатистических стариков дело кончилось бы сумасшествием, убийствами, потасовками и ежедневной игрой в бинго.

Директриса в Ондердендаме хотела выяснить, одобрят ли жильцы и сотрудники отмену правил. Эксперимент “Опека без правил” был поставлен учеными Государственного университета в Гронингене.

Я порылся в интернете, но результатов эксперимента не обнаружил. А задумался я об этом потому, что у нас введено правило: использовать только энергосберегающие лампы. Охрана окружающей среды, ну-ну.

Я побывал дома у адвоката Виктора и прочел проект его запроса, где он требует для ознакомления все правила и инструкции нашего заведения. Текст звучал вполне юридически, настолько юридически, что я ровно ничего не понял. Это внушает надежду. Жаль, со мной не было Эфье, у нее взгляд более острый. Она не очень хорошо себя чувствует.

Хотя было всего два часа дня, Виктор угостил меня бокалом, кажется, очень дорогого коньяка и сигарой, каковую я весьма осторожно закурил. Наш адвокат слегка напоминает карикатуру на шикарного аристократа, роль которого он с увлечением играет. Театральная игра и действительность подчас смешиваются, но в данном случае одно другому не мешает.

Сегодня рано утром госпожа Виссер с двумя кофейными кружками в сумке отправилась на такси “Коннексион” в магазин “ИКЕА” (Амстердам, Юго-Восточный округ), чтобы потребовать назад свои деньги. Это были не злополучные гигантские кружки “Лида”, отозванные у покупателей, потому что у них иногда выпадало дно, а совсем другие икеевские чашки, каковые, по словам госпожи Виссер, “кажется, тоже могут не выдержать горячей воды”. Прошло уже три часа, а госпожа Виссер все еще не вернулась. А здесь у нас рисковать не любят. Если где-то в мире что-то отзывается из продаж, у нас тщательно обследуются все кухонные шкафы, не обнаружится ли там экземпляр опасной консервной банки или упаковки. Зато к сроку годности отношение куда более снисходительное. Выбрасывать еду – смертный грех, даже если она заплесневела. “Еда еще хорошая, есть можно. Только плесень соскоблить!” Не случайно чаще всего от серьезных пищевых отравлений страдают престарелые. А между тем во встроенных кухнях каждый день проверяется температура сливочного масла, которую надлежит поддерживать между пятью и семью градусами.

Недавно после смерти одного жильца, производя уборку его квартиры, зафиксировали своеобразный рекорд: в холодильнике обнаружились продукты, просроченные семнадцать лет назад. Все остальное в комнате покойного содержалось в идеальном порядке. Впрочем, это слухи, потому что такие вещи, разумеется, официально не предаются огласке.

Завтра наш клуб опять устраивает вылазку. Прогноз погоды в самый раз для стариков: не слишком жарко и не слишком холодно, ветер слабый, никакой духоты.

Когда видишь амстердамских патрульных, которых теперь, кажется, называют “сидядьками”, испытываешь некоторую уверенность, что в округе все спокойно. Дело в том, что они избегают проблемных районов, как чумы. Вот и сидят в хорошую погоду целыми днями на лавочке у нас перед входом. Похоже, жалованья, которое они получают, недостаточно, чтобы убирать с улиц опасную шпану. Не вижу я, чтобы они на своих велосипедах задерживали мопеды, с диким ревом несущиеся по велосипедным дорожкам на скорости семьдесят километров в час. Городские стражи порядка излучают печальное бессилие. И мундиры у них всегда слишком тесные.

Но бывает и хуже. Недавно я прочел, что в Гааге среднестатистический сторож на парковке выписывает в день одну квитанцию. Комиссионных он не получает. А за что ему платят?

Ну вот, вчера снова услышал первые жалобы на жару!

– У нас в Нидерландах всегда сразу такая духота! – стонал толстяк Баккер. Всего два дня назад он проклинал холод. Иногда мне хочется его убить.

Я примерил свой лучший и единственный летний костюм. Приготовил старомодную соломенную шляпу. Хочу немного походить на Мориса Шевалье. После ланча мы собираемся у подъезда и отправляемся на экскурсию под водительством Граме. Он каждый день повторяет, что в такую прекрасную погоду неудачи быть не может.

Ровно в 13.00 подъехали три велорикши. Трое сильных парней, жавших на педали, смотрелись отлично, и нам не пришлось их жалеть. Один из них был приятелем сына Граме, он-то все и устроил. Нам любезно помогли подняться на борт, и караван, провожаемый изумленными взглядами, тронулся в путь. Я сидел рядом с Эвертом, который немедленно затянул “Мы едем-едем-едем…”. Все куплеты и припевы. Поет он, как старый ворон.

Маршрут пролегал по Ватерланду: Зюндердорп, Рансдорп, Эйтдам и Зёйдервауде. Великолепные старые деревни, не тронутые временем, но, судя по дорогим современным велосипедам на подъездных дорожках, скупленные богатыми амстердамскими яппи.

Эверт рассказывал байки из своего прошлого, из других экипажей время от времени доносился смех, и несколько раз мы останавливались, когда Эфье хотелось послушать ту или иную полевую птицу. Я узнал щелканье болотного кулика, и на этом мои познания кончились.

В Зёйдервауде нашелся винный магазин. Бакалейщик исчез, его сменил сомелье. Для нас была организована дегустация с бутербродиками-канапе. По мнению Эверта, канапе были слишком маленькие: под такие не напьешься. Собственно говоря, после дегустации полагается не глотать, а сплевывать, но нашему послушанию есть пределы. Мы согласны сплевывать, когда болеем. Рикши дегустировали вместе с нами при условии, что на обратном пути не вывалят нас в канаву.

Мы спонтанно скинулись и купили два ящика вина. В общем, было ужасно весело, иначе не скажешь.

На обратном пути мы сначала еще немного погорланили песни, а потом каждый задремал.

Нас подвезли к двери дома точно в срок, велорикши получили чаевые в виде бутылки марочного вина и радостно отчалили.

Расчет за вылазки деликатно производится днем позже организатором таковой. Дорого? Скажем так: отличное соотношение цены и качества.

Я самостоятельно провел тест на альцгеймер. Вообще-то этот тест выясняет, есть ли альцгеймер у кого-то другого. А я все-таки применил его к самому себе и получил утешительный результат: альцгеймера нет.

Пишу об этом потому, что во время вылазки присматривался к Гритье. Она страшно всему радовалась, но была немного рассеянна и иногда казалась удивленной. Я знаком с ней недавно и недостаточно близко, чтобы провести для нее тест на болезнь Альцгеймера, но эти симптомы указывают в сторону деменции. То, что рассказывала мне она сама, не обнадеживает.

Только представить, что ты медленно, но неуклонно теряешь всякий контакт с реальностью. В отличие от лягушки, которую варят на медленном огне, а она ничего не замечает, ты долгое время мучительно сознаешь собственный распад. Все чаще и чаще проваливаешься в черную дыру. И выбираешься из нее на все более краткий срок. И знаешь, что свалишься в нее снова. У тебя достаточно времени, чтобы увидеть, куда ведет твой путь: ты превращаешься в маразматичного, угрюмого, перепуганного или злобного старикашку. Бодрые маразматики не в счет. Сначала неустанные поиски того, что было и чего больше нет. Потом апатичная дрема в кресле или в кровати. Тебя свяжут, когда с тобой больше не совладать. Все достоинство утрачено.

Бедная Гритье. Что сказать ей в утешение?

Госпожа Сюрман решила высушить мокрые тапочки в микроволновке. Поставила таймер на двадцать минут и ушла смотреть телевизор. Тапочки подгорели, сработала пожарная сигнализация.

Я не удивлюсь, если дирекция воспользуется этим инцидентом, чтобы запретить микроволновки.

Та же дирекция объявила, что для нашей же собственной безопасности в коридорах будут развешены видеокамеры. Для многих стариков это и впрямь перебор. В разговорах зазвучало слово “гестапо”.

– Она что, совсем спятила, эта Стелваген? Камеры! Разумеется, для того, чтобы знать, кто бросает печенье в аквариум и кто с ходунками не уступает дорогу медсестре, которая разносит таблетки! – разбушевался Граме.

Он заявил, что сам лично сломает камеры. Эверт незамедлительно предложил ему сотрудничество.

Полагаю, что госпожа Стелваген перегнула палку.

Большинство жильцов не желают, чтобы здесь устанавливали камеры видеонаблюдения. Хотя камеры самые обычные. Когда новостной канал АТ-5 приезжает снимать очередного столетнего старца, обитатели нашего дома лезут вон из кожи, чтобы попасть в кадр. Господа, которые годами едва бормочут, вдруг начинают петь во весь голос. Дамы, которые всегда носят одно и то же убогое серое платье, вдруг надевают легкомысленные цветастые наряды и праздничные шляпки.

К счастью, последний раз из отснятых 45 минут показали ровно пятьдесят секунд. Наши зрители были глубоко разочарованы, а некоторые даже оскорблены.

Вчера выдался такой день, что я четыре раза засыпал над газетой и перед телевизором, а потом полночи не мог уснуть. Сначала выпил стакан горячего молока с медом, а потом проглотил две таблетки снотворного.

Согласно экспертной статистике Тримбос-института, я вхожу в число 930 000 людей старше 55 лет, пользующихся снотворным, когда не могут заснуть. Похоже, в домах престарелых полным-полно наркоманов. Они засыпают, наглотавшись таблеток бензодиазепина. Как вам? Бензодиазепин. Помогает против тревожных состояний и приступов страха. В качестве опасного побочного воздействия может привести к перелому шейки бедра. Эксперты насчитали больше тысячи таких случаев. Каждый раз это были старики. Страдая ночью от бессонницы, они направлялись в клозет, где теряли равновесие и падали. Бац – и перелом.

Вчера Эверт принимал у себя собрание клуба СНОНЕМ. Прием был так себе. Подгоревшие тефтельки и куриные наггетсы оказались несъедобными. Но вытяжка у него работает прекрасно, и старые носы ничего не унюхали. Ливерная колбаса оказалась просроченной, так что мы ели только сыр. Зато напитков было более чем достаточно. Слава Рии и Антуана Травемунди, кулинарных кудесников нашего дома, становится слишком громкой, чтобы ее игнорировать. Мы тут же единогласно высказались за принятие их в новые члены клуба СНОНЕМ. За ними немедленно была отправлена делегация в лице Гритье и Эдварда. Травемунди пришли необычайно растроганные и благодарили всех за приглашение. У Антуана слезы стояли в глазах.

– Нам так хотелось, чтобы вы успели принять участие в нашей трапезе, – иронически заметила Эфье.

Антуан кивнул. Все расхохотались, а Риа немного смутилась. Они очень кстати захватили с собой несколько сортов французского сыра, испанскую ветчину и копченого лосося, опустошив ради такого праздника свой холодильник.

– Теперь вы понимаете, почему мы вас приняли?

Мы не обсуждаем одновременно слишком много клубных дел, для нас важнее возможность регулярно встречаться.

На этот раз на повестке дня стоял лишь один вопрос – об итогах первого цикла экскурсий. Оценка: выше всяких похвал. Когда расходились по домам, каждый чувствовал себя павлином, распустившим шикарный хвост.

Вот новый график запланированных мероприятий:

Конец июня – Риа и Антуан (они как новые члены получили право организовать экскурсию вдвоем).

Середина июля – Граме.

Конец июля – Эфье.

Середина августа – Гритье.

Конец августа – я.

Середина сентября – Эверт.

Конец сентября – Эдвард.

Перспективы самые радужные: мы вовсю развлекаемся до конца лета.

Гритье зашла ко мне на кофе. Не без умысла. Она навела справки у своего домашнего доктора и через интернет и теперь знает, что сходит с ума.

– Я, конечно, не рада этому, но тут уж ничего не поделаешь. Попробую продержаться как можно дольше.

Она попросила меня поддержать ее и собирается просить об этом еще кое-кого, в том числе членов нашего клуба. Ей важно, чтобы мы отнеслись к ней искренне и честно. Никаких бесполезных сожалений. Я должен пообещать, что, когда она станет обременительной или неуправляемой, мы позаботимся, чтобы в отделении для маразматиков за ней был хороший уход. При этом она не смогла удержаться от иронической усмешки. Она знает, что попадет только туда, и примирилась с этим. Но прежде она хочет, сколько есть у нее сил, насладиться жизнью “как здравомыслящий человек”.

У меня комок встал в горле, и я обещал, что окажу ей любую возможную поддержку. Эта “любая возможная поддержка” кажется мне некоторым перебором, но: “Если надо, значит надо”.

Мы поговорили о том, в какой форме оказать эту помощь. Ведь это не так просто. Нужно подумать. Утро вечера мудренее.

Иногда я замечаю, что соседи относятся к нам с неприязнью. Я знаю, какие разговоры постоянно ведутся о нашем клубе. Дескать, мы “ренегаты” и “неблагодарные”, потому что презираем все, что предлагается нам в качестве развлечений. Вдобавок мы “чокнутые”

Никогда не следует недооценивать завистников, интриганов и клеветников. Они с завидным упорством изводят людей мягких, или нерешительных, или несведущих. Повод для травли обычно ничтожен, но последствиями в долгосрочной перспективе могут оказаться презрение, непонимание и ненависть. Когда человеку целый день нечем заняться, всякая мелочь разрастается до огромных размеров.

Порой я ощущаю вокруг некую напряженность. При моем приближении раздается покашливание, разговоры умолкают, соседи обмениваются выразительными взглядами. Сегодня утром я обсуждал это за кофе с Эдвардом и Граме, поскольку никто демонстративно не садился за наш стол. Они чувствуют то же самое. Это неприятно, но мы не можем ничего сделать, разве что принять это к сведению.

Дела у великих старцев мира сего не слишком хороши. Взять хотя бы Нельсона Манделу. Сегодня ему чуть лучше, завтра чуть хуже. Здесь ему все страшно сочувствуют. Пожалуй, он самый бесспорный герой последнего двадцатилетия. Но и герои умирают. У газет всегда наготове их некрологи. Великие люди надеются, что их похороны состоятся в наиболее подходящий день.

К счастью, Мандела долго не появлялся на публике, так что мы сохраним в памяти его последний образ как хрупкого, но достойного и мудрого человека. Именно в этом и кроется его величие.

“Передача МАКС едет к вам!” Таков старый девиз “Радио Вероника”, переделанный для пожилых. Жилищный комитет объявил, что жильцы могут записываться в участники передачи. Ее будут вести из какого-то, пока не известного, театра.

“Ждем вас сегодня днем на чашку отличного кофе или чая с чем-нибудь сладким”, так что, в сущности, все пройдет как по маслу. Второй важный элемент успешного мероприятия: шанс выиграть ценные призы. И в качестве гвоздя программы будет петь Ронни Тобер.

Несколько лет назад эта передача гастролировала летом по домам престарелых, откуда шли репортажи в прямом эфире. Йооп ван Зейл вел телевикторину. Тогда, по словам Йоопа, эта акция была настоящим магнитом для глубинки.

К счастью, тогда все места на шоу МАКС были уже забронированы. На сей раз жилищный комитет позаботился обо всем заранее. Место проведения передачи пока неизвестно. Возможно, придется заказывать автобус до Гронингена.

Гритье, Эфье и я разработали для Гритье альцгеймер-план. Согласно статистике, в Нидерландах 70 процентов страдающих болезнью Альцгеймера все еще проживают у себя дома. И хотя здесь понятие “дом” не совсем уместно, у Гритье есть надежда, что в ближайшее время перевод в отделение для маразматиков ей не грозит. Если немного ей помогать, она может еще довольно долго жить в своей комнате. Наш план таков. Во-первых, кто-то из нас, я или Эфье, будет заходить к Гритье каждый день, чтобы проконтролировать, не запихнула ли она в морозилку хомяка. Пример с хомяком привела сама Гритье, хотя хомяка у нее нет. Кроме того, мы составили списки, множество списков.

В одном списке – имена, должности и номера телефонов; в другом – обязательные ежедневные дела, в третьем – то, чего делать нельзя. Кроме того, мы составили список покупок, список под заголовком: “Где что лежит?” и подробное расписание дел на каждый день. Если она что-нибудь забудет или не поймет, пусть запишет и скажет нам, мы поможем. Если что-то срочное, пусть звонит.

Кроме того, нам придется прочесть какую-нибудь книгу о деменции, потому что простым здравым смыслом тут не обойтись. Хорошо, когда можно сделать что-то конкретное. И при этом съесть фунт копченого угря, поданного на старой газете, и пригубить белого вина. Гритье – хорошая хозяйка. Мы уговорились предостеречь ее, если она подаст на стол воду и сухой хлеб.

Существует приют для престарелых собак, где в домашнем уюте коротают свои последние дни старые, больные и увечные собаки. Им уделяют много персонального внимания и в случае необходимости обеспечивают перед смертью круглосуточный уход. Всем этим занимается частный фонд “Джимба”. На сайте фонда изображена собака-поводырь с палкой и в темных очках. Я ничего не выдумал.

Может, следует обеспечить такой же уход за собаками престарелых пенсионеров? За госсчет?

Мы получили ответ на запрос о предоставлении нам доступа ко всем правилам проживания, уставам и другим важным документам. То есть не ответ, а всего-навсего подтверждение получения вышеназванного запроса, каковое подтверждение и переслал нам Виктор.

“Поздравляю с началом великой волокиты, – написал адвокат в сопроводительной записке. – Но обратной почтой я предупредил их, что крайний срок – 1 августа. В противном случае я пригрозил судом. Подумал, что надо сразу пускать в ход тяжелую артиллерию. Хочу сделать документы достоянием общественности, пока мы все не померли и не впали в детство”.

Отличная работа, Виктор!

Сегодня воскресенье, день посещений. Первые прибывшие сыновья и дочери уже пьют кофе со своими старыми папами и мамами. Роли переменились: если раньше старики учили жить деток, то теперь детки учат жизни своих стариков: “Знал же, что мы приедем, надел бы хоть чистую рубашку! И купил бы раз в жизни что-нибудь другое, а не эти вечные пряники!”

“Это меня убьет!” – все чаще слышу я от окружающих. Не знаю, хорошо ли ловить людей на подобных восклицаниях. Во всяком случае, я в свое время напомню кое-кому об этом. Слухи о возможном закрытии домов опеки стали темой всех разговоров.

Согласно данным консалтинговой фирмы “Беренсхот”, в домах опеки в ближайшие годы будут сокращены восемьсот семьдесят мест. Ужесточение условий доступа приведет к сокращению числа новых подопечных. Пенсионерам придется жить у себя дома до последней возможности, а потом они сразу попадут в дома ухода. Вот и вся идея, которая за этим стоит.

Между тем старики в домах опеки, разумеется, вымрут. Поэтому не нужно быть математическим гением, чтобы подсчитать, что там довольно скоро образуются вакантные места. А администраторы не станут ждать, пока умрет последний жилец, закроют дома и переселят оставшийся контингент. И некоторые потенциальные жертвы уверяют, что это их убьет. А иные даже убеждены, что их вынудят снова жить самостоятельно. Что еще хуже! Переселения очень боятся. Господин Баккер, чтобы освежить дискуссию, предпочитает говорить о депортации. Но при этом очевидно, что большинство жильцов, обосновавшись в новых, более просторных комнатах, никуда больше уезжать не намерены.

Меня лично не колышет, останусь ли я в этом доме или перееду в соседний, за несколько километров. Если мои друзья переедут вместе со мной и если во время переселения нам предложат небольшое путешествие по Рейну.

Простите, что начинаю с погоды, но вчера был такой прекрасный летний день. Не слишком жарко и не слишком холодно. Днем я сидел в сквере с газеткой и книжкой. Сначала мне составила компанию Эфье, а когда она через час ушла – Эверт. Около четырех (время коктейля) он приковылял со своими новыми ходунками, в сумке коих торчали два термоса: один с виски, другой с белым вином. Из внутреннего кармана он извлек два стаканчика, аккуратно завернутые в туалетную бумагу.

– Я пью меньше, – сказал он. – Нет, серьезно.

И пока я понимающе кивал, он добавил, что пьет все более дорогие напитки. То есть все более вкусные. Что показалось мне вполне резонным соображением. И он захватил с собой действительно превосходное белое вино, хотя и отдававшее немного термосом. Так что мы с ним сидели на скамейке в сквере, как два шикарных бомжа, пока не порозовели от выпивки. После чего, нетвердо держась на ногах, побрели домой. Ходунки мы везли между собой, каждый вцепившись в них одной рукой. Эдвард заметил сегодня утром, что это зрелище, наблюдаемое с балкона, произвело на него сильное впечатление.

Может, ходунки с парным управлением станут хитом продаж.

Добравшись до скамейки у подъезда, я заснул и проснулся только около одиннадцати. Одна из медсестер как раз выглянула за дверь, потому что я не явился к ужину. Проверила, жив ли я, убедилась, что жив, а будить не стала. К чему напрасный труд.

В жаркую погоду среди престарелых наблюдается повышенная смертность. Прогноз Пита Паулсма на сегодня – 33 градуса. Я все же надеюсь дожить до вечера.

Заходил недавно в контору к Ане, чтобы узнать, не напала ли дирекция на наш след. Директриса отбыла на какой-то конгресс по реформированию опеки, так что мы были в конторе одни. Получен внутриведомственный циркуляр: администрация хочет выяснить, откуда поступил запрос на открытый доступ к уставам и регламентам. Директриса информировала администрацию, что за этим, вероятно, стоит “небольшая, но активная группка недовольных жильцов”. Это мы.

Административный совет напуган угрозой судебного иска и выясняет, от кого она исходит. Тот факт, что в последнее время руководители учреждений опеки снова попали в поле зрения газет, играет нам на руку: они смертельно боятся негативной огласки. Циркуляр, полученный Стелваген, означает: делайте, что хотите, но дальнейшую эскалацию недовольства нужно предотвратить. Стелваген обещала в ближайшее время связаться с адвокатом, направившим запрос в администрацию.

Потом я посоветовался с Эфье, что нам делать с полученной от Ани информацией. Мы решили не раскрывать наш источник ни адвокату, ни другим членам клуба, чтобы не обременять их опасными знаниями. Не хотим, чтобы нашу Аню Аппелбоом называли в одном ряду с Джулианом Ассанжем, Эдвардом Сноуденом и Брэдли Мэннингом. Должен признаться, я немного боюсь за нее.

Вчера обокрали госпожу ван Гелдер. Она с воплями бежала по коридору и жаловалась каждому встречному, что, пока она внизу пила чай, кто-то забрал из тумбочки ее часы. А это был свадебный подарок ее мужа. Такое никого не оставляет равнодушным.

Должно быть, у вора был ключ, потому что ван Гелдер всегда держит дверь на замке.

Уходя, жильцы должны запирать свои комнаты. Это обязательное требование введено с тех пор, как один чокнутый старик забрел в чужую комнату и улегся на чужую кровать. Немного позже вернулась законная хозяйка комнаты. Откинув одеяло, она была так потрясена, что грохнулась на пол и сломала запястье.

Касательно пропавших часов высказывались смутные, как бы случайные подозрения по адресу разных уборщиц и санитаров. Общее мнение: дело ясное, что дело темное. И: “Конечно, это был мужчина, женщины так не поступают”. Какой смысл читать курс элементарной логики людям старше семидесяти? Во всяком случае, атмосфера в доме не улучшилась.

Директриса пребывает в мрачном настроении. Надежный источник сообщил, что ее тревожат не столько пропавшие часы, сколько репутация дома.

Наконец-то лето! Хотя какое-то слегка осеннее.

– Самоубийственная погода, – трижды провозгласил за чашкой кофе вечно недовольный Баккер.

После третьего раза Эверт не выдержал:

– Могу даже проводить тебя на крышу.

И предложил еще присмотреть за портмоне Баккера.

Число самоубийств среди стариков в последние годы сильно возросло, сообщает статистика.

Здесь, в доме, не сообщают о причинах смерти жильцов. И выходит, что никаких самоубийств нет. Со статистической точки зрения в последние годы должны были произойти несколько самоубийств. Но считается, что дурные примеры заразительны и информация о них нарушает спокойствие людей.

Вчера на приеме у доктора я поразился, увидев в зеркале собственную неприкрытую наготу.

Все-таки человек – довольно нелепое и некрасивое животное. За некоторыми исключениями люди в одежде красивее, чем без одежды. Только дети – просто красивы. Чем мы старше, тем больше на нас одежды. И тем она просторнее.

Дефиле здешних грушевидных дам, шествующих в тесных легинсах по понедельникам в гимнастический зал – зрелище очень грустное.

Между прочим, принимая во внимание все мои недуги, доктор оценил мое физическое состояние скорее позитивно. Но недержание уже неизлечимо:

– Так как же горю пособить?

– Извольте памперсы купить.

Я вам давно хотел сказать:

Подгузников не избежать.

Рифма несколько ослабила этот удар.

Часы госпожи ван Гелдер нашлись. Уборщица обнаружила их среди мокрого белья, вынутого из стиральной машины. Они стали очень чистыми, но перестали ходить. Ван Гелдер подозревает, что вор чего-то испугался, но не захотел бросать часы, а сунул их в стиральную машину. Зачем кому-то идти в прачечную, чтобы спрятать там часы, она не пояснила. “Но на свете происходят и более странные вещи!”

Что она сама могла нечаянно бросить часы в корзину с грязным бельем, “категорически исключается”. Честной уборщице, нашедшей пропажу, она дала пятьдесят центов.

Позавчера мой доктор обратил мое внимание на Яна Хоймакерса, знаменитого геронтолога, который поставил себе целью продлить жизнь людей до глубокой старости, но без недугов. Хоймакерс полон оптимизма: опыты на мышах дали значительные результаты. Он что-то там химичит с ДНК. Лет через десять, возможно, будут изобретены волшебные таблетки против всех старческих мучений. Для меня и моих друзей это слишком поздно, о чем я весьма сожалею. Я не надеюсь дожить до двухсот лет, но так хотелось бы, пересекая финишную черту, сохранить немного здоровья.

Да, вот еще: я забыл еще раз спросить у моего домашнего врача, как он относится к эвтаназии.

Новости о капремонте. Директриса предложила создать из жильцов комиссию, которая будет консультировать строительный комитет по всем вопросам, касающимся “улучшения качества проживания”.

Значит, существует некий строительный комитет, и его планы более конкретны, чем считалось до сих пор. Иллюзия мониторинга должна эти планы слегка замаскировать.

С одной стороны, многих жильцов это успокаивает: раз будет капитальный ремонт, значит, дом закрывать не собираются. И жильцам не придется переезжать. С другой стороны, капитальный ремонт означает непременный переезд, пусть и на время. При одной мысли об этом среднее кровяное давление по дому стремительно повышается. Для любого пожилого человека неуверенность и перемена – два гвоздя в его гроб.

Госпожа Пот, страшная интриганка, не исключает, что ремонт затеян ради сокращения контингента.

– Им только того и надо! Целая куча людей этого не переживет!

За кофейным столом всегда найдутся люди, готовые согласно кивнуть, о чем бы ни шла речь.

Срочный капитальный ремонт буквально и фигурально поднимет пыль столбом, на то он и ремонт. Тем лучше. Я войду в комиссию, которая будет консультировать строительный комитет.

Я последовал совету Эфье и попросил нашего адвоката Виктора составить отдельный запрос относительно планов перестройки здания.

Госпожа Ауперс – новенькая. Каждое утро за кофейным столом она читает вслух все некрологи, напечатанные в газете. Интересно, кто первый решится ее заткнуть. Ведь не всякому приятно начинать день с таких веселых новостей.

Есть еще несколько жильцов, обожающих узнавать о смертях. Наверное, они каждый раз думают: вот еще один, которого я переплюнул. А когда они раскрывают газету и видят в черных рамках имена старых знакомых, испытывают еще большее удовольствие. Меня самого трогают только некрологи детей. Они напоминают мне о моей дочке. Важные усопшие с десятком некрологов от всех учреждений, где они сидели в правлении или в комитетах, оставляют меня столь же равнодушным, как и они сами. Хоп, и они уже под землей. Интересно поглядеть, как они там важничают.

Новые члены нашего клуба Риа и Антуан арендовали на ближайшую пятницу кухню и зальчик в соседнем квартале. Я получил изящно оформленное приглашение на обед по случаю их вступления в наш клуб.

Приглашенным предлагается между переменами блюд провозглашать тосты, произносить речи или петь песни. Мои старые мозги аж трещат от напряжения.

Я отнес в чистку старый смокинг, который не надевал двадцать пять лет, и завтра куплю новую рубашку.

Когда госпожа Ауперс не зачитывает некрологи, она рыдает по своему коту, которого пришлось отдать в приют. За этого зверя с нее слупили 3500 евро. У него была раздроблена задняя нога, и ему сделали какую-то сложную операцию. Все сбережения госпожи Ауперс попали в карман улыбчивого ветеринара. Несмотря на вечное нытье, она вызывает у меня жалость. Она так любила своего котяру. Что делать: правила есть правила – здесь домашние животные запрещены. Больше всего ей хотелось бы жить у себя дома, против чего решительно возражали ее дети. Им просто надоело изображать заботу.

Продавщица в универмаге “C&A” не проявила заметного интереса к моей просьбе подобрать рубашку. Эта поблекшая дама в слишком тесной для нее униформе лишь небрежно махнула в сторону полок длиной в десять метров.

– Рубашки лежат вон там.

– Большое спасибо за вашу любезность.

В магазине “Фроом и Дреесман” сервис не намного лучше. Несведущие старики не слишком ценятся здесь как клиенты. В конце концов я рискнул купить наобум голубую рубашку, но она оказалась мне велика. Придется завтра ее вернуть. Полагаю, персонал магазина не в восторге и от стариков, которые приходят обменивать вещи.

Дела у Эверта нехороши. Сегодня утром его осматривали в больнице и предложили ему остаться там. Эверт отпросился до понедельника, сославшись на чьи-то предстоящие похороны.

– Я столько раз в жизни изобретал разные похороны, – сказал он. – Другие отговорки не приходит мне в голову. Но одному и тому же человеку нельзя врать про похороны больше трех раз, иначе прослывешь лжецом.

Он понимает, что три дня отсрочки дела не меняют, но ему нужно время, чтобы свыкнуться с мыслью о новой операции. И он не хочет пропустить званый ужин в пятницу.

Когда я зашел к нему, он довольно уныло сидел с чашкой чая в руке. Что внушило мне понятные опасения. О чем я ему и сказал, а он в ответ заметил, что плеснул туда чуток рома. Это, в свою очередь, внушило некоторую надежду.

Мы вместе потолковали с Магометом. Услышав, что на следующей неделе он снова будет предоставлен моей заботе, Маго поднял одно ухо и горестно пукнул.

На фоне похищения часов план директрисы развесить повсюду камеры наблюдения быстро завоевал популярность. Но так же быстро ее утратил, когда выяснилось, что часы нечаянно попали в стиральную машину. От Ани я слышал, что Стелваген даже расстроилась, узнав, что никакой кражи не было. Вот и все новости от нашей фронтовой разведки.

Пожилые люди порой очень неопрятны. Плащ в пятнах, воротник засален. Они уже этого не замечают или не придают этому значения. Зачем покупать новый плащ, если тебе не дано времени его сносить? Только зря деньги тратить. Вот и носят они платья и костюмы сорокалетней давности, стоптанные туфли и дырявые носки. С чего и начинается утрата достоинства. И совсем уж скверно, когда их не заботит тот факт, что они неряшливо едят, не стесняясь чешут мошонку или моют голову всего раз в месяц.

– Если чистых трусов нет под рукой, могу денек проходить и в грязных, – не смущаясь, заявила одна из моих соседок.

К счастью, есть и утонченные, приятно пахнущие старики и элегантные дамы. Эфье, Эдвард, Риа, Антуан, да и я, несмотря на мою проблему с капающим краном. Красивые старые модницы и щеголи, благоухающие хорошим одеколоном и аккуратно причесанные.

Мне нравится раз в два месяца ходить в парикмахерскую, где дважды вымоют те несколько волосков, которые еще остались у меня на голове.

– А как вас постричь?

– Как-нибудь помоднее. И не спешите. Время у нас есть.

– Подстригу вас на свой вкус. Будете настоящим красавцем.

Я много лет стригусь у своего парикмахера, и этот маленький обмен любезностями никогда не надоедает.

Сегодня 28 июня, а во всех комнатах радостно гудят печки. Выражаясь фигурально. Ведь у нас центральное отопление. Как обычно, термостаты установлены на максимально допустимые 23 градуса, и в коридоре нижнего этажа замечена первая зимняя куртка. Вчера, в самый жаркий день, температура на улице не поднялась выше четырнадцати градусов.

Постараюсь днем ничего не есть или есть как можно меньше, имея в виду наш званый ужин. Да это и нетрудно. По мере старения аппетит слабеет. Иногда приходится впихивать в себя еду. К счастью, теперь можно взять на завтрак только напитки, а на ланч выбрать что-нибудь жидкое и проглотить без всякого удовольствия. Состояние здоровья Эверта тоже не улучшает аппетит.

Мой старый смокинг немного великоват. Правда, вычищен превосходно. В конце концов, с новой рубашкой он еще вполне сойдет. Когда я отправился во “Фроом и Дреесман” менять ту, что оказалась велика, мной занялась любезная продавщица-марокканка: измерила окружность шеи и длину рукава, после чего извлекла из контейнера рубашку нужного размера.

В общем, я себе внушаю, что выгляжу еще вполне пристойно. Даже купил флакончик духов. Попробовал несколько разных капель на руке, но они немедленно образовали какую-то неразличимую смесь запахов. Это не входило в мои намерения, нужно было спрыснуть духами полоску специальной бумаги. В конце концов продавщица подобрала то, что, по ее мнению, подходит именно мне. А также моему кошельку.

Низкий поклон Антуану и Рие за прием в народном ресторане “Chex Travemundi”. Никогда в жизни я так вкусно не ел. Шесть перемен! Блюда сервировались без спешки, спокойно, порции – в самый раз для пожилых, а какое приятое общество… Великолепный вечер. Мы просидели за столом с пяти до десяти, в перерывах между блюдами пели, а потом все вместе заковыляли домой. К счастью, я пил умеренно, а иначе бы сейчас помирал от похмелья.

После аперитива Эверт взял слово и произнес пламенную речь во славу наслаждения жизнью и радостей дружбы. Он хорошо подготовился. В конце речи вскользь упомянул о том, что в понедельник отправится на денек-другой отдохнуть. В больницу “На реке Эй”. И сообщил о часах посещения.

– А тому, кто сегодня вечером промолвит об этом еще хоть слово, я запущу в башку вот этим карпаччо из лангуста.

И сразу воцарилась тишина.

Потом Граме провозгласил тост за Эверта, и лед тронулся. Зазвучали заздравные тосты, песни и стихи, и даже была организована небольшая викторина на предмет еды. Жаль, что я многое забыл.

В полдень начнется “Тур де Франс”. Мне предстоят три недели, когда я буду занят днем. Я люблю эти бесконечные прямые эфиры. В первые часы слушаю бельгийского комментатора, а под конец, когда напряжение возрастает, включаю радио “Тур де Франс” и смотрю трансляцию по телевизору.

Полдела сделано. Ровно шесть месяцев назад я начал вести дневник. Пять или шесть дней пропущено из-за болезни. Недурно, да? Это не само получилось. Сюжеты не всегда возникают спонтанно, и слова нужно осторожно взвешивать. Но обет писать обостряет взгляд и держит в форме. Услышав что-то занимательное, я должен это запомнить, ведь память – одно из самых слабых звеньев нашей хрупкой жизни. Спасает положение маленькая записная книжка, но ею нельзя пользоваться открыто. Подозрительные взгляды подстерегают повсюду.

– Вы все время что-то пишете, Хендрик. Прочтите что-нибудь.

– Я работаю над мемуарами. Когда закончу, каждый сможет их прочесть.

Большинство желает знать, пишу ли я о них самих, а я отвечаю, что пишу, но без упоминания имен, и, чтобы успокоить собеседников, добавляю:

– Только позитив, разумеется!

Это их устраивает, но они считают, что я малость чокнулся на своих мемуарах.

“Тур де Франс” стал меня пугать. В прошлом и позапрошлом году было столько травм, гонщики так часто грохались на асфальт, в том числе всегда несколько ребят из Нидерландов, что у меня пропадало всякое удовольствие от зрелища. Нынешнее начало тоже не сулит ничего хорошего. Первым снова рухнул наземь национальный лузер Джонни Х. К счастью, он врезался в рекламный щит, а не в колючую проволоку. Потом произошло еще несколько падений. Жаль, что так быстро освободили автобус, чуть не застрявший под финишной аркой. А какой нехилый мог бы разразиться скандальчик.