Творец чудовищ

Все произошло мгновенно. Не успели ни моргнуть, ни пикнуть, ни испугаться. Фотоаппарат Хатавея по кличке Щелкунчик был заряжен, и он прислушивался к жужжанию перематываемой пленки у себя под пальцами, зная, что у него получаются чертовски отменные кадры всего происходящего.

Вот Марнаган, согбенный над приборной доской, орудует рычагами и забивает кнопки конопатыми кулаками. Во тьме перед носом корабля – космос и брызги звезд, и бич божий – чертов метеор.

Щелкунчик Хатавей ощутил, как корабль под ним передернулся, как кожа чувствительного животного. И тут удар метеора шипастым кулачищем сплющил кормовые двигатели, и корабль закувыркался, как космическая карусель.

Поднялся великий, если не сказать чрезмерный, грохот. Хатавей понял только, что его подхватило и бросило на рычаги, а вслед за ним прилетел Марнаган, изрыгая проклятия. Щелкунчик со скрежетом зубовным вцепился в камеру, лишь бы не выронить ее. Какой славный получился снимок метеора! Даже лучше, чем фото Марнагана, вытряхивающего душу из приборной доски и хранившего молчание до этого самого мига.

Наступила тишина. Да такая, что можно было почти расслышать, как мимо проносятся синие ледяные астероиды, услышать, как колотится сердце, стук-стук, между растревоженным желудком и пустыми легкими.

Звезды-астероиды вращались. Щелкунчик вцепился в Марнагана, потому что тот оказался первым предметом, оказавшимся поблизости. Ты прилетел охотиться на космического налетчика, а оказался в лапищах ирландца, уворачиваясь от железной смерти. Вот тебе и съемка в затемнение!

– Ирландец! – услышал он свой голос. – Это и есть ОНО самое?

– Какое еще оно? – гаркнул Марнаган внутри своего шлема.

– Когда Верховный Продюсер кричит СТОП?!

Марнаган возмутился:

– Я умру, когда буду готов. А когда я буду готов, я извещу тебя, и ты сможешь запечатлеть мой профиль для «Космических фильмов»!

Они оба ждали, вдавленные в борт корабля и удерживаемые рукой гравитации, прислушиваясь к тяжелому дыханию друг друга в своих шлемофонах.

Корабль ударился. Подскочил. Ударился опять. Перекувырнулся и замер. Хатавей почувствовал, что его схватили. Он с Марнаганом загремели, как игральные кости в стаканчике у крупье. Корпус корабля разорвало – воздух и энергия вырвались наружу.

Крик Хатавея исторг воздух из легких, но его мозг лихорадочно работал над какими-то ненужными безумными вещами. Лучшие сцены в жизни никогда не попадают ни на пленку, ни к зрителю. Вроде этой, черт бы ее побрал! Именно, этой! Его мозг закрутился, застрекотал, словно камера, мгновенно щелкающая камера.

Воцарилась тишина и ненасытно поглотила все шумы. Хатавей встряхнул головой и машинально схватился за камеру, пристегнутую к поясному ремню. Не осталось ничего, кроме звезд, искореженных обломков, обжигающего сквозь герметический скафандр холода и тишины. Он, извиваясь, выполз из-под обломков в объятия этой тишины.

Он не соображал, что делает, пока не обнаружил у себя в руках камеру, словно родился с ней в обнимку. Он стоял и раздумывал: «Я хотя бы сделаю несколько стоящих кадров. Я…»

Раскачался и с грохотом обрушился внушительный кусок металла. Из руин восстал Марнаган во всей своей семифутовой мужской красе.

– Замри! – крякнул Хатавей высоким голосом. Марнаган замер. Камера зажужжала. – Съемка с нижней точки: межпланетный патрульный живым и невредимым выходит из крушения на астероиде. Всем кадрам кадр. Я получу за него прибавку к зарплате!

– Пинка ты получишь от меня ботинком! – зарычал Марнаган. Под его скафандром расправились бычачьи плечи. – Я тут чуть не окочурился, а он возится со своим ящиком!

Хатавею вдруг стало смешно.

– Я никогда об этом не задумывался. Чтобы Марнаган отдал концы? Я и не сомневался, что ты выберешься оттуда. Как, впрочем, и отовсюду. Странно, что никто не задумывается о смерти. Стараешься не задумываться.

Хатавей уставился на руку в перчатке, но она была такая толстая и тяжелая, что он не чувствовал, дрожит она или нет. Его бледное осунувшееся лицо сморщилось.

– Где это мы?

– У черта на рогах.

Они стояли посреди изрытой, изъеденной веками метеорной равнины, которая простиралась вдаль и пропадала в безмолвном иссиня-черном пространстве в россыпи звезд. Над головой стояло солнце; от черноты и звезд вокруг мутило.

– Если мы отправимся в противоположных направлениях, Щелкунчик Хатавей, мы пожмем друг другу руки на той стороне этой скалы через два часа. – Марнаган встряхнул своей копной запорошенных пылью рыжих волос. – А я обещал парням на Лунной базе, что уж на этот раз я схвачу этого Гюнтера!

Его голос прервался, и заговорила тишина.

Хатавей почувствовал, как его сердце медленно перекачивает горячую кровь.

– Я проверил свой кислород, Ирландец, дышать осталось шестьдесят минут.

Тишина оборвала и это высказывание. На острых метеорных камнях Хатавей заметил месиво из внутренностей радиостанции, разлетевшееся вдребезги крошево из провианта. Им еще повезло, что они уцелели. А может, смерть от удушья была бы предпочтительнее?.. Шестьдесят минут?

Они стояли, уставившись друг на друга.

– Чертов метеор! – выпалил Марнаган.

Хатавей ухватился за всплывшую идею, кое-что припоминая, и высказался вслух:

– Этот метеор был кем-то запущен, Ирландец. Я его сфотографировал. Я смотрел на него в упор, когда он полетел в нас, и он был раскален, словно кочерга. Космические метеоры никогда не разогреваются и не светятся. Если нужны доказательства, так они у меня на пленке.

Квадратная физиономия Марнагана скривилась.

– Нам сейчас не доказательства нужны, Щелкунчик. А кислород. И еда. А потом – чтобы как-нибудь вернуться на Землю.

Хатавей продолжал размышлять вслух:

– Это дело рук Гюнтера. Он где-то рядом. Хохочет, наверное, до колик, как он нас прищучил. О господи, это будет сногсшибательная новость, если мы доберемся до Земли. Ирландец Марнаган из Межпланетного патруля, временно профнепригодный из-за пирата по имени Гюнтер, чью грязную личину никто никогда не видел, наконец восторжествовал. Цветные фотографии на месте происшествия сделал Щелкунчик Хатавей. Пусть компания «Космические фильмы» обратит внимание.

Они быстро направились по щербатой каменистой равнине к костлявому металлическому хребту. Они глядели в оба. Смотреть, правда, было не на что, но это было лучше, чем стоять и ждать.

Марнаган сказал:

– Мы на краю пропасти, и у нас ни одной зацепки, кроме твоих подозрений, что это не несчастный случай. У нас пятьдесят минут, чтобы доказать твою правоту. После этого, не важно, прав ты или нет, ты станешь самым живописным недвижимым бездыханным гением в «Космических фильмах». Но ты говори, выговаривайся, Щелкунчик. В такие моменты нам всем нужны слова, любые слова, слетающие с наших уст. У тебя есть камера, сенсация. Говори о ней. Что касается меня… – Он поморщил свое лоснящееся, раскрасневшееся лицо. – Выживание – мое хобби. А такую вот двухгрошовую смерть я не заказывал.

Щелкунчик кивнул:

– Гюнтер знает, что тебе не по нутру умирать такой смертью, Ирландец. Как это ни обидно. Наверное, поэтому он задумал метеор и крушение.

Марнаган промолчал, но уголки его мясистых губ резко опустились, а зеленые глаза загорелись.

Они оба остановились.

– Вот те на! – вырвалось у Щелкунчика.

– Что такое! – сморгнул Марнаган. – Ты это почувствовал?

Внезапно Хатавей ощутил, как его тело обмякло, стало неосязаемым, как шепот, бесплотным, безруким, безногим.

– Ирландец! Мы стали невесомыми, как только перевалили через гряду!

Они побежали назад.

– Попробуем еще разок!

Они попробовали. Покосились друг на друга. Произошло то же самое.

– Тяготение не может так себя вести, Щелкунчик.

– Это ты мне говоришь? Оно искусственное. И что самое главное, это Гюнтер! Неудивительно, что мы так быстро грохнулись. Нас притянула супергравитация. Гюнтер пойдет на что угодно, чтобы… Я сказал «на что угодно»?

Хатавей инстинктивно отскочил. Его глаза расширились, и рука поднялась, нанося удары. За вершиной холмистого хребта выстроилась вереница несусветных кошмаров. Исчадия Франкенштейна. Исполинские багровые чудища на бесчисленных лапах, с ощеренными челюстями, черно-коричневые твари, трубчатые и мясистые, белыми ядовитыми кнутами рассекали воздух. Клыки отражали белый звездный свет.

Хатавей закричал и бросился наутек. Марнаган – следом, вперевалку. Его прошиб холодный пот. Гигантские создания, кто вразвалочку, кто, извиваясь, ползком, преследовали его. Вспышка света. Это Марнаган выстрелил из протонного ружья. Затем в своих наушниках Хатавей услышал изумленный стон Ирландца. Выстрел не причинил монстрам ни малейшего вреда.

– Ирландец! – Хатавей перемахнул через кряж, сполз по склону в сторону небольшой пещеры. – Сюда, браток!

Хатавей успел залезть первым. Стонущий Марнаган – за ним.

– Они слишком большие. Им тут нас не достать! – выпалил Хатавей, пока Марнаган втискивал свой двухсотпятидесятифунтовый корпус. Инстинктивно Хатавей добавил: – Астероидные чудовища! Моя камера! Какой кадр!

– К чертям твою чертову камеру! – гаркнул Марнаган. – Они еще чего доброго нагрянут сюда!

– У тебя же ружье!

– У них непробиваемые шкуры. Что толку. Аааа! Какая погоня, а, Щелкунчик?

– Да уж. Ты наслаждался каждым ее мгновением!

– Именно. – Ирландец оскалил белый неровный зубной ряд. – Как нам теперь быть с этими незваными гостями у нас на крылечке?

– Дай-ка подумать…

– Времени хоть отбавляй, браток. Аж целых сорок минут, если быть точным.

Они сидели, глазея на монстров с целую минуту. Хатавею стало вдруг смешно. Он и сам не знал от чего. Может, из-за этих зверюг, может, из-за Гюнтера, а может…

– Какого из них выбираешь? – непринужденно спросил Ирландец. – Красного или синего?

Хатавей нервно хохотнул:

– Розовенького с желтыми манжетами… Боже праведный, ты добился того, что я шучу перед лицом смерти.

– Отец меня учил: не переставай смеяться, и ирландская удача улыбнется тебе.

Фотографа это не воодушевило.

– Я по происхождению англо-швед, – заметил он.

Марнаган недовольно заерзал:

– Ты ничего не делаешь, только сидишь, как мальчонка, запертый в платяном шкафу. Лучше щелкни меня в профиль на фоне этих зверушек.

Хатавей без энтузиазма похлопал по камере.

– А что толку? Ну, отсниму я эту пленку. Кто ее увидит?

– Тогда мы ее проявим для себя, пока из-за холма к нам на выручку не прискачет кавалерия США!

Хатавей фыркнул:

– Кавалерия США!

Марнаган картинно поднял протонное ружье.

– Щелкни меня в этой позе, – сказал он. – Я же платил тебе жалованье за то, чтобы ты бегал и фотографировал, когда, как мы надеялись, я захвачу Гюнтера. А теперь ты можешь для истории запечатлеть мои переговоры с этими эльфами.

Марнаган никого не обманывал. Хатавей знал, что вся его пустопорожняя болтовня всего лишь прикрывала молниеносную отчаянную работу мысли внутри черепа под рыжей шевелюрой. Хатавей тоже участвовал в этой болтовне, но его мозг работал быстрее стрекочущей камеры, наведенной на Марнагана с бесполезным ружьем, направленным на зверье.

Монтаж. Марнаган сидит, болтая с монстрами. Марнаган улыбается на камеру. Марнаган в профиль. Марнаган помрачнел без особых усилий. Крупным планом – жуткая дыра, в которую они свалились. Хатавей делал все снимки молча. Никто никого не вводил в заблуждение этим фотографированием. Смерть была близка, и лица у них лоснились от пота, губы пересохли, в желудках похолодело.

Когда Щелкунчик закончил съемку, Ирландец сел, чтобы сберечь кислород, и тут же стал расходовать его, споря о Гюнтере. Хатавей откликнулся:

– Это Гюнтер заманил нас сюда как пить дать! Перемена в гравитации на холме доказывает это, Ирландец. Гюнтеру не хватает людей. И как он поступает? Строит базу-астероид, чтобы притягивать корабли. Боевые действия в космосе еще далеки от совершенства. Пушки в космосе плохо наводятся. Траектории на больших дистанциях ненадежны. Так какое же лучшее оружие, которое обходится без потерь дорогостоящих и редких кораблей и не требует большого личного состава? Супергравитация и парочка без промаха запущенных метеоров. Сплошная экономия. Этот треклятый железный камешек – отличное прикрытие. Из него Гюнтер наносит удары, оставаясь незаметным. Корабли просто разбиваются. И все дела. Отличная комбинация – одни тузы.

Марнаган буркнул:

– Где же этот урод?

– Ему нет нужды появляться, Ирландец. Он послал вот… этих. – Хатавей кивнул на бестий. – Те, кто терпит крушение, погибают от нехватки кислорода, от голода, от увечий, полученных при падении. Если кто-то выживает, ими занимаются зверушки. И, кажется, будто за все ответственна Природа-мать. Видишь, как тонко продумана атака? С виду гибель в результате несчастного случая, а не убийство, если Патруль приземлится и найдет нас. Никаких оснований для излишних расследований.

– Где же его база?

Щелкунчик пожал плечами:

– Еще сомневаешься? Ладно. Смотри.

Он постучал по камере, и на ладонь в перчатке выскочила кассета. Он взял ее, улыбаясь, и вытянул пленку во всю двадцатидюймовую длину, держа на свету, пока она проявлялась. Это было одним из его лучших изобретений. Самопроявляющаяся пленка. Первая засветка попадала на поверхность пленки и уничтожала одно химическое вещество, оставляя отпечатки. Вторая засветка просто закрепляла изображение. Глазом моргнуть не успеешь.

Вставив язычок пленки в просмотровое микроустройство в основании камеры, Щелкунчик передал ее Ирландцу.

– Смотри.

Марнаган приставил устройство к стеклу скафандра и прищурился:

– Ну, Щелкунчик, что за дрянную пленку ты изобрел?

– Гмм?

– Что за странный процесс проявки: мое изображение запечатлелось, а астероидных монстров нет и в помине.

– Что?!

Хатавей разинув рот выхватил у него камеру, прищурился и снова разинул рот: фото на монтаже – Марнаган садится, болтает с пустотой. Марнаган стреляет в пустоту. Марнаган делает вид, будто доволен на фоне пустоты.

Затем крупным планом – ПУСТОТА.

Монстры не удосужились оставить след на пленке. Марнаган там, где ему полагается. Его шевелюра словно красное знамя. Сияют конопатое лицо и синие глаза. А что, если…

Хатавей произнес вслух:

– Ирландец! Ирландец! Кажется, я знаю, как выкарабкаться из этой дыры. Вот…

Он снова и снова объяснял это Патрульному. И насчет пленки, и насчет зверей, и насчет того, что пленка не ошибается. Если на пленке чудовищ нет – значит их не существует.

– Да, – сказал Марнаган. – Но выйди-ка из пещеры…

– Если моя теория верна, я это сделаю безбоязненно, – сказал Щелкунчик.

Марнаган нахмурился:

– Откуда ты знаешь, что зверье не излучает ультрафиолет, или инфракрасные лучи, или еще чего-нибудь, что не улавливается пленкой?

– Ерунда! Камера улавливает любой свет, который мы видим или не видим. Нас просто дурачат.

– Эй, ты куда собрался? – Марнаган загородил выход Хатавею, который попытался юркнуть мимо него, пользуясь малым ростом.

– Уйди с дороги, – сказал Хатавей.

Марнаган уперся кулачищами в бока.

– Если кто-то куда-то и пойдет, то это буду я.

– Ирландец, я не могу позволить это тебе.

– Почему?

– Ты пойдешь туда, просто веря мне на слово.

– Разве твоего слова мне недостаточно?

– Да, конечно, я полагаю…

– Раз ты говоришь, что этого зверинца там нет, мне ничего другого не нужно. Теперь посторонись, бачок проявочный, и дай Ирландцу переломать им кости. – Он сделал тщетную попытку подтянуть штаны, находившиеся под дюймовым слоем пористых металлических пластин. – Хатавей, цель твоего участия в этой экспедиции – ведение съемки с целью последующего обучения Младших патрульных действиям в экстремальных условиях. Инструктаж из первых рук. Заряди еще одну кассету в это свое приспособление и сними меня в профиль. Итак, занятие № 7. Даниил вступает в логово льва.

– Ирландец, я…

– Помалкивай и заряжай.

Хатавей суетливо зарядил пленку и поднял аппарат.

– Готов? Щелкунчик?

– Я… Я готов, – сказал Хатавей. – И помни. Заруби себе на носу. Никаких зверей не существует!

– Держи меня в фокусе, парень.

– От начала и до конца, Ирландец.

– Как там говорится? А, вспомнил. Свет! Камера! Мотор!

Марнаган с ружьем наперевес и с улыбкой на физиономии сделал один, два, три, четыре шага во внешний мир. Чудовища поджидали его на пятом шагу. Марнаган продолжал идти.

Прямо в гущу зверья…

Никогда еще Хатавею не доводилось делать таких отменных снимков. Марнаган и монстры.

Только теперь это был один лишь Марнаган.

И никаких монстров.

Марнаган изобразил улыбку шире своих плеч.

– Эй, Щелкунчик. Полюбуйся на меня! Я уцелел! Треклятая нечисть удрала!

– Удрала, как же! – воскликнул Хатавей с раскрасневшимся и взволнованным лицом. – Они просто-напросто исчезли. Они всего лишь фантомы твоего воображения!

– Подумать только, они загнали нас в эту нору. Трусишка ты, Щелкунчик Хатавей!

– Улыбайся при этом, Ирландец.

– А я всегда улыбаюсь. Ах, Щелкунчик, что это, слезы на твоих серых глазах?

– Черт, – смущенно выругался фотограф. – Почему на скафандрах нет стеклоочистителей?

– Я вынесу этот вопрос на обсуждение Совета директоров, парень!

– Ладно, проехали. Я так обрадовался, что твое тулово цело и невредимо, что аж прослезился… Теперь займемся Гюнтером. Эти животные – часть его замысла. Исследователи, которые здесь случайно приземляются, улепетывают на свои корабли и взлетают. Туристы и все такое прочее. Живность подозрений не вызывает. А если туристы не уносят отсюда ноги, животные их убивают.

– Постой, постой. Животные не могут убивать.

– Думаете, не могут, мистер Марнаган? Пока мы верили, что они всамделишные, они могли напугать нас до смерти, заставить нас пойти на самоубийство. Если это не опасность…

Ирландец присвистнул.

– Но нам надо пошевеливаться, Ирландец. Кислороду осталось на двадцать минут, а нам еще надо отследить источник этих страшилищ – базу Гюнтера, взять ее приступом и раздобыть свежие баллоны с кислородом. – Щелкунчик пристегнул камеру к поясу. – Гюнтер, наверное, думает, что мы уже погибли. Все были одурачены этими чучелами. Ни у кого не оставалось шансов подвергнуть их существование сомнению.

– Если бы ты не фотографировал, Щелкунчик…

– И если бы в придачу не твое упрямство по поводу несчастного случая… – Щелкунчик остановился и почувствовал разжижение своих внутренностей. Встряхнул головой и почувствовал, как перед глазами поплыла пелена. Он расставил ноги, чтобы удержать равновесие, и покачнулся. – По-моему, у меня в баллоне кислорода поменьше, чем у тебя. От возбуждения я дышал вдвое чаще, и теперь мне нездоровится.

Дружелюбное лицо Марнагана исказила улыбка сострадания.

– Держись, Щелкунчик. Тот, кто изобрел эти аквариумы, не предусмотрел приспособлений на случай расстройства желудка.

– Держусь! Черт бы их побрал. Идем дальше. Нужно найти, откуда прет вся эта живность! И единственный способ сделать это – заставить зверье вернуться обратно!

– Обратно? Каким образом?

– Они только этого и дожидаются, находясь за пределами ауры наших мыслей, и если мы снова поверим в их существование, они вернутся.

Марнагану это не понравилось.

– А они… они нас не сожрут, если вернутся… если мы в них поверим?

Хатавей устало покачал неподъемно тяжелой головой:

– Если мы поверим в них до известного предела. Психологически они и видны, и осязаемы. Мы лишь хотим видеть, как они снова полезут на нас.

– А мы и впрямь хотим?

– При том, что осталось двадцать минут, а то и меньше…

– Ладно, Щелкунчик. Давай позовем их обратно. Как мы это сделаем?

Хатавей поборол потемнение в глазах.

– Просто подумай: я снова увижу монстров. Я их снова увижу, но я не стану их ощущать. Думай снова и снова.

Встревоженная туша Марнаган вздрогнула.

– А… что, если я не вспомню все это? Что, если я заволнуюсь?..

Хатавей не ответил, но весьма красноречиво взглянул на Ирландца.

Марнаган ругнулся:

– Черт с тобой! Приступим!

Монстры вернулись.

Беззвучным потопом хлынули они из-за зубчатого горизонта, озлобленно предвкушая встречу с двумя людьми.

– Оттуда, Ирландец, они вылезают оттуда! Там у них фокальная точка, передатчик всей этой телепатической дряни. Идем!

Хатавей нырнул в напирающий поток цвета, пастей, перекошенных личин, серебристых туш, обращавшихся во мглу, как только он вгрызался в их стадо.

Впереди Хатавея быстро продвигался Марнаган. Но вот он остановился и поднял ружье, делая им быстрые движения.

– Щелкунчик! Вот эта тварь! Она настоящая!

Он отшатнулся, и что-то опрокинуло его навзничь. Его внушительное туловище беззвучно ударилось о скалу.

Хатавей бросился к Марнагану, прикрыл своим телом, заслонил перчатками стекло его скафандра и закричал:

– Марнаган! Черт! Возьми себя в руки! Она ненастоящая! Не давай ей вламываться в твое сознание. Говорю же, она ненастоящая!

– Щелкунчик… – Под стеклом мелькнуло вымученное, страдальческое выражение на лице Марнагана. – Щелкунчик… – Он отчаянно сопротивлялся. – Я… я… Вот теперь точно… – Он улыбнулся. – Это всего лишь дешевая подделка!

– Повторяй, как заклинание, Ирландец! Непрерывно!

Толстые губы Марнагана разомкнулись.

– Всего лишь фальшивка, – сказал он, а потом раздраженно: – Слезай с меня к черту, Хатавей! Дай подняться!

Хатавей встал, пошатываясь. Воздух под шлемом стал спертым, и перед глазами заплясали пузырьки.

– Ирландец, забудь про монстров. Я сам ими займусь. Я знаю как. А то они, чего доброго, опять тебя одурачат. Ты можешь опять забыть.

Марнаган оскалил зубы:

– Гыыы! Чтобы все веселье досталось тебе? К тому же Щелкунчик, мне нравится на них глазеть. Они такие симпатяшки.

Они фонтанировали из приземистого холмика в миле от них. Телепатический источник явно находился там. Они с опаской приблизились к нему.

– С охраной придется рискнуть, – прошипел Ирландец. – Я пойду вперед, отвлеку их внимание, может, попаду в плен. Потом появишься ты со своим ружьем…

– У меня нет ружья.

– Тогда мы пойдем на риск. Оставайся здесь, пока я разведаю, что там впереди. У них наверняка там датчики. Пусть засекут меня…

Не успел Хатавей возразить, как Марнаган ушел. Он прошагал ярдов пятьсот, пригнув голову, притронулся к чему-то, что-то поднял и увидел дверной проем в скале.

Его голос доносился через расстояние до шлемофона Хатавея:

– Дверь, воздушный шлюз, Щелкунчик. Туннель, идущий вниз!

Затем Марнаган ушел в туннель и исчез из виду. Щелкунчик слышал шарканье его ног по металлическим полам.

Щелкунчик резко втянул воздух.

– Так, руки вверх! – Новый резкий голос раздался по другому радиоканалу. Это говорил охранник Гюнтера.

Прошипели три выстрела, и Марнаган застонал.

Незнакомый резкий голос произнес:

– Так-то лучше. Не пытайся поднять ружье. Значит, это ты. Я-то думал, Гюнтер прикончил тебя. Как ты прошел мимо животных?

Щелкунчик побежал. Он выключил свой передатчик и перешел на прием. Марнаган обезоружен. Один охранник. Щелкунчик ловил воздух ртом. В глазах потемнело. Воздуха не хватало. Воздуха. Воздуха. Он бежал без остановки, прислушиваясь к притворному голосу Марнагана:

– Я связал розовых Гюнтеровых слонов в аккуратненькие стопочки в алфавитном порядке и выставил сушиться на солнышке, слышишь, паршивец! Но черт бы тебя побрал, они успели убить моего напарника, он и глазом моргнуть не успел!

Охранник рассмеялся.

Дверь в шлюз была по-прежнему распахнута, когда Щелкунчик до нее добрался. Мрак расплывался у него перед глазами, легкие сперло до жгучей, адской боли. Он, тихо и мягко ступая, вошел внутрь. Оружия при нем не было. Он безоружен. Черт! Черт! Черт!

За поворотом туннеля показался свет и силуэты двух человек в желтом свечении. Марнаган с посиневшим лицом подпирал стену, из его треснувшего шлема с шипением медленно выходил воздух. Охранник, тоже облаченный в скафандр, держал наперевес протонное ружье. Хатавей видел профиль охранника и его выпяченные губы.

– Пожалуй, я оставлю тебя тут, пока ты не отдашь концы, – сказал он тихо. – Гюнтер ведь этого и хотел. Прекрасная жуткая смерть.

Хатавей сделал три шага, вытянув перед собой руки.

– Ни с места! – гаркнул он. – Мое оружие мощнее твоего. Пошевельнешься, и я взорву тебя вместе со стенкой! Замри!

Охранник обернулся. Его колючие глаза вытаращились, и он неохотно бросил свое ружье на пол.

– Подбери его оружие, Ирландец.

Марнаган захотел было сдвинуться с места, но неуклюже завалился головой вперед.

Хатавей подбежал, схватил ружье, ухмыляясь охраннику.

– Спасибо за позирование, – сказал он. – Этот кадр войдет в анналы съемок на скрытую камеру.

– Что!

– А! А! Не двигаться! Теперь у меня настоящее оружие. Где дверь, ведущая на базу?

Охранник угрюмо кивнул через левое плечо.

Щелкунчик опасался выдать свое головокружение от слабости. Ему нужен был воздух.

– Ладно, потащишь Марнагана. Открой дверь, подышим воздухом. Быстрее! Быстрее!

Спустя десять минут Марнаган и Хатавей обзавелись свежими кислородными баллонами на спине. А Марнаган облачился в новый скафандр со шлемом, скрутил охранника и отправил его в огромный мусоропровод.

– Туда ему и дорога, – подытожил Ирландец.

Они очутились в самодостаточном внутреннем мире. Астероидная крепость из сотовых блоков безнаказанно летела сквозь пустоту. Идеальное прикрытие для бандита, у которого мало техники и людей. Гюнтер просто дожидался, пока мимо пролетят грузовые корабли, притягивал или сбивал их и растаскивал грузы. Животные просто ограждали его от подозрений и толп туристов, которые наводнили космос в те дни. Мелкая рыбешка никого не интересовала, ее отпугивали.

Станция для телепатической трансляции изображения животных представляла собой нагромождение тончайших сверкающих приборов, сквозь которые полоски цветной пленки с картинками попадали в щели и устья машин, где они преобразовывались в мысленные излучения. Чертовски изощренное творение гениальной мысли.

– Ну, вот мы и здесь. Что, впрочем, ненамного приблизило нас к цели, – ворчал Ирландец. – У нас ни корабля, ни космической радиостанции, а в любой момент могут нагрянуть новые охранники. Может, перефокусируем эту газонокосилку, чтобы спроецировать монстров внутрь астероида и ввести в заблуждение самих пиратов?

– Что толку от этого? – Хатавей кусал губы. – Разве они одурачат инженеров, которые их создали, дубина!

Марнаган выдохнул с отвращением:

– Вот если бы кавалерия США прискакала из-за гор…

– Ирландец! – встрепенулся Хатавей от этих слов, и его лицо просветлело. – Ирландец! Вот именно – кавалерия США!

Его взгляд метнулся к приборам.

– Ну-ка, помоги мне. Мы инсценируем самый сногсшибательный рейд века!

Марнаган вздрогнул:

– Чем ты дышишь, кислородом или виски?

– У меня лишь одно-единственное условие, Ирландец. Мне нужна полная картина того, как Марнаган громит базу пиратов. Мне нужно изображение Гюнтеровой рожи, когда он увидит тебя за этим занятием. Быстрее! Нам предстоит срочная работа. Насколько ты хорош как актер?

– Глупый вопрос.

– От тебя требуются три вещи. Выходишь с ружьем наперевес и стреляешь. Это раз. Хватаешься за сердце и падаешь замертво. Это два. Хватаешься за бок, падаешь и корчишься на земле. Это три. Ясно?

– Ясно, как туманность Угольный мешок…

Спустя час Хатавей выбрался по галерее на некое подобие городской улицы, проложенной внутри астероида. Таких улиц было с полдюжины. Они были застроены кубовидными домами из желтого металла и выходили на просторную площадь с зелеными газонами, неподалеку от Хатавея.

Безоружный Хатавей, беззаботно держа в руке камеру, по-хозяйски прогуливался по площади. Он направлялся к зданию, достаточно вычурному, чтобы быть резиденцией Гюнтера.

Пройдя полпути, он ощутил, как в его спину уперся ствол.

Он не стал сопротивляться. Его препроводили прямиком туда, куда он и направлялся, и втолкнули в кабинет Гюнтера.

Хатавей смерил его взглядом.

– Так вы и есть Гюнтер? – спокойно поинтересовался он. Пират оказался невероятно дряхлым старикашкой. Его лоб выпирал над запавшими, вопросительно глядящими темными глазами. Его жидковатое тельце утопало в складках одеяния из металлических звеньев. Он оторвал изумленный взгляд от бумаг. Не успел он раскрыть рта, как Хатавей сказал:

– Все кончено, мистер Гюнтер. Патрульные уже в городе, и мы захватываем вашу базу. Сопротивляться бесполезно. Нас тысяча против ваших восьмидесяти пяти.

Гюнтер замер и уставился, моргая, на Хатавея. Его худые ручонки дергались на коленях.

– Блеф, – наконец отрезал он с железной убежденностью. – Ни один корабль не садился за последний час. Ваш корабль был последним. На нем было два человека. Последний раз я видел, как они улепетывают от Зверей навстречу своей погибели. Один из вас, кажется, спасся.

– Оба. Второй отправился за патрулем.

– Невозможно!

– Я никак не могу согласиться с вашим мнением, мистер Гюнтер.

С площади донесся крик. Около полусотни людей Гюнтера, растянувшихся на резных скамейках в час отдыха, повскакали с мест и заорали. Гюнтер медленно повернулся к огромному окну в стене кабинета. И долго смотрел.

Патрульные наступали!

По всей площади, молча и решительно, маршировали патрульные. Пять сотен патрульных – у каждого по парализующему ружью в правой руке – выстроились в одну неимоверно длиннющую шеренгу.

Гюнтер залепетал словно ребенок. Его визг пронзил воздух, как кинжал.

– Выходите, парни! Отбросьте их! Мы в меньшинстве!

Засверкали выстрелы. Но Патруль продолжал наступать. Люди Гюнтера не побежали, надо отдать им должное. Они сражались в полный рост.

В глубине души Хатавей смеялся. Какой отменный кадр получился. Его камера жужжала, щелкала и снова жужжала. Никто не мешал ему снимать. Все происходящее было слишком уж безумным, безрассудным и отчаянным. Гюнтер бился в истерике, сидя за столом, не в состоянии сдвинуться с места из-за хрупких, атрофированных, костлявых ножек.

Некоторые патрульные гибли. Хатавей снова ухмыльнулся при виде трех патрульных, схватившихся за сердце, упавших и распростертых на земле в судорогах. Боже! Какая операторская работа!

Гюнтер, беснуясь, вытащил небольшой пистолет из-за своего корсета, составленного из звеньев. Он беспорядочно палил, пока Хатавей не пристукнул его посредством пресс-папье. После чего Хатавей сфотографировал упавшего на стол Гюнтера и бедлам, бушующий под его окном.

Пираты были сломлены и бежали. Осталась лишь горстка. И посреди всего этого хаоса раздался голос Марнагана:

– Эй!!!

Один патрульный прекратил огонь и побежал к Щелкунчику в Здание. Он влетел внутрь.

– Ты видел, как они драпали, Щелкунчик? Каков замысел, а? Как у нас дела?

– Отлично, Ирландец. Отлично!

– Так вот, значит, этот иссохший пират и есть негодяй Гюнтер? – Марнаган хлопнул Хатавая по спине. – Не могу не отдать тебе должное. Это наилучший план битвы, какие только бывали. И я горжусь, что мне довелось драться бок о бок с такими бойцами, как эти… – Он показал жестом на площадь.

Щелкунчик засмеялся вместе с ним.

– Ты должен гордиться. Пятьсот патрульных с шевелюрами, подобными реющим красным полотнищам, с несусветным ирландским говором, широченными плечами, веснушками, синими глазами и телосложением, таким же мифическим, как твои россказни!

Марнаган взревел:

– Я всегда говорил, что если бы возможно было сколотить армию, состоящую из одних Марнаганов, то мы всей вселенной задали бы трепку! Ты заснял все это, Щелкунчик?

– Заснял. – Хатавей радостно постучал по камере.

– Вот тебе и сенсационные новости, парень! Деньги потекут от Патруля, чтобы показывать фильм в качестве учебного пособия на занятиях, и от «Космических фильмов» за кинохронику! А какая сцена, какое актерское мастерство! Пятьсот подобий Стива Марнагана телепатически транслируются в головы пиратов, маршируют по площади, захватывают все и вся! Как тебе понравились мои сцены со смертельным исходом?

– Ты посредственный актеришка. Все равно, пятисот дубликатов как не бывало! – сказал Щелкунчик. Он выхватил кассету из камеры, растянул пленку в воздухе для проявки, вставил ее в просмотровое устройство. – Взгляни-ка…

Марнаган взглянул.

– Ааа! Ну, ты только глянь. Ты только глянь, – твердил он. – Вот площадь. Вот люди Гюнтера сражаются, вот они поворачиваются спиной и убегают. От кого же они убегают? От одного человека? От меня. Ирландца Марнагана! Я разгуливаю по газону, парализую их из ружья. Один против сотни, и эти трусы убегают от меня!

– Да, точно, Щелкунчик, это лучше, чем я думал. Я совсем забыл, что пленка не запечатлеет телепатическое излучение – остальных Марнаганов. Можно подумать, что я ужасно отважный малый. Разве нет? Ах, только посмотри на меня, Хатавей. Я наслаждаюсь каждой минутой этого кино.

Хатавей похлопал его по спине:

– Послушай, самовлюбленный отпрыск Эрина. Наша работа на этом не закончилась. Столько пиратов еще надо переловить! Патруль все еще марширует, и кто-то может заподозрить неладное, присмотревшись и увидев столько рыжих шевелюр.

– Ладно, Щелкунчик. Мы их сейчас всех зачистим. Мы в одной связке. Мы двое. Я беру обратно свои слова о твоих фотках, Щелкунчик. Если бы ты не догадался сфотографировать меня и вставить мои снимки в телепатическую машину, мы бы сейчас оба копыта отбросили. Ладно… я пошел…

Хатавей остановил его:

– Постой. Сначала я должен перезарядить камеру.

Ирландец ухмыльнулся:

– Поторапливайся. Вон идут три охранника. Они не вооружены. Пожалуй, я справлюсь с ними с помощью моих кулаков, ради разнообразия. Изящное искусство апперкота, знаете ли. Ты готов, Хатавей?

– Готов.

Марнаган поднял свои мясистые кулачищи.

Камера застрекотала. Хатавей ухмыльнулся сам себе.

Отменная получилась съемка в затемнение!