Дом в Брентвуде был большой и солидный. По невнимательности можно было угодить в бассейн. Зеркальные двери ванных комнат сверкали.

Прогуливаясь по огромному саду, окружавшему дом, Брогман соображал, как все происходило: Мерритт не пользовался популярностью. Место Рики освободилось. Мерритт был не в счет. Спустя несколько недель после гибели Рики лавочка еще не закрылась.

Так что многим ребятам хотелось, чтобы Рики вернулся. Когда людям чего-то очень хочется, они это получают. Даже если приходится тешить себя фантазиями. Так что Брогман занял вакантное место. Он был весьма близок к оригиналу, поэтому они превратили его в некий дубликат старого босса. Прямо как в учебнике по психологии. Пусть мозгоправы разбираются в инстинктах толпы, в инстинкте лидерства, в потребности возвести кого-то на пьедестал.

…Какого черта! Он теперь в деле. Вот что важно. Как бы там психиатр ни объяснял… принятие желаемого за действительное, новая форма старого содержания. Он – в деле!

Но, глядя на дом и сад после того, как волнение улеглось, он понял, что они ничего для него не значили. Ровным счетом ничего. Тогда какого же черта ему надо? Чего? Даже с Джулией не все было ясно…

Нужна была вечеринка.

Чтобы Лос-Анджелес встречал парня по имени Брогман.

На вечеринку он купил Джулии корсаж с цветком. Он вручил его в пластиковой коробке и при этом следил за выражением ее лица. Она открыла коробку, разодрала цветок на мелкие кусочки и швырнула на пол.

– Это не то, чего я хочу. Сколько можно твердить. Не дари мне ничего такого.

Она ушла.

Он подобрал истерзанный цветок, понюхал. Запах был приятный. Он покачал головой.

Дом затянуло сигаретной мглой, которая наплывала и уносилась большими никотиновыми тучами. Бутылки звенели друг о друга, в бокалы разливалось шампанское. Все говорили сверх меры. Вечер пятницы. Мерритт был убит и исчез в среду. Брогман стоял посреди всего этого гама. В этом цирке верховодила Джулия, чтобы все большие львы могли посмотреть на нового укротителя, сесть на задние лапы, ревниво поприветствовать, может, пожать руку. Все шло гладко. Джулия позаботилась, чтобы мелкая сошка оставалась на периферии, а крупная рыба могла пройти внутрь. Их было полным-полно…

– Так, значит, они тебя тоже величают именем Рики?

Седовласый старик по имени Ваннинг, связанный с одним из крупнейших адвокатов. Мягкое розовое лицо, вытянутое, интеллигентное на вид, слегка морщинистое. Постоянно курит импортные сигары.

– Хотелось бы увидеться с тобой, Рики, после вечеринки, – вежливо сказал он.

– На предмет чего?

Ваннинг усмехнулся:

– Мы удивлены твоим появлением, Рики. Мы уважаемые бизнесмены. А тут словно призрак появился среди нас. Но должен признать, ты очень умен. Воспользовался психологическими приемами. Весьма похвально.

– Говори, я слушаю.

– Несмотря на то что ты проявил определенную смекалку в том, как ты занял место Рики, ты все же остаешься гангстером старой закалки, вроде тех, кто грабит банки с пистолетами.

– Что же в этом плохого?

– Ненаучно это. Мы… деловые люди. Мы делаем нашу работу намеками, словами, оказывая немного давления то тут, то там. Заключаем тихие сделки. Мы тоже применяем психологию, но непрерывно. – Старик откинул назад свои мягкие седые волосы. – Теперь послушай меня, молодой человек. Отныне преступность работает, сидя за офисным столом. К этому шло давно, но теперь это окончательно и бесповоротно. Наука позволяет тебе не высовываться. Люди не пойдут на это.

– Так о чем же пойдет речь после вечеринки?

– О том, что тебе пора угомониться, мой мальчик. Ты привлекаешь внимание. Ты старомоден, от тебя слишком много шума.

– Значит, я должен измениться!

– Мы выделим тебе офис в центре города…

– Я из другого теста!

Старик продолжал улыбаться, в глазах его плясали огоньки.

– В определенных обстоятельствах, если нас вынудят, мы можем вернуться к старомодным гангстерским методам, позволь тебе сказать. Мы можем тебя убить, на законных основаниях, в любой момент, да еще запишем на свой счет оказанную обществу услугу. Видишь, какие мы предусмотрительные?

У Брогмана заколотилось сердце, на мгновение он взглянул на Ваннинга, и его глаза сузились до беспощадных щелей.

Ваннинг перехватил взгляд Брогмана.

– Угол Хилл-стрит и шестой, «Лейтон-билдинг», после полуночи.

– Я подумаю.

Когда Ваннинг отошел, лицо Джулии промолвило Брогману: «Нет», причем с восклицательным знаком. Но выпивка и сознание собственной силы затуманили ему мозги, и он едва ее видел.

Оставшаяся часть вечеринки даже толком не запомнилась. Ее заглушило какое-то возбуждение, то самое, какое преследовало его с тех пор, как он встретил Джулию, подобное большому барабану, бьющему в его голове все громче, громче и громче.

Дверь захлопнулась за последним уходящим гостем. Джулия схватилась за дверную ручку. Вся сталь вытекла из нее, словно из потайного клапана. Она уже не была пышущей здоровьем кошкой. Она дрожала.

Во внезапно притихшем доме они прошли по лестнице наверх, не проронив ни слова. Они затворили дверь в ее комнату, и первое, что она сказала, было:

– Ты не пойдешь ночью встречаться с Ваннингом. Он знает, что ты ему не по зубам. Он тебя боится. Поэтому он тебя убьет!

Он поцеловал ее в полные упрямые губы. После никотина и выпивки она источала свежесть. Он поцеловал ее в шею, уши, щеки и снова в губы, и она ответила взаимностью. То был долгий поцелуй.

Ее пальцы впились ему в плечи.

– О, Рики, Рики, – вздохнула она.

Он выпустил ее.

Он отпрянул, словно она ударила его по лицу.

Она подняла руку, словно хотела поймать те слова, но опоздала. Она не могла их вернуть.

Он посмотрел на нее, словно она стала невидимкой:

– Что ты сказала?

– Я не хотела.

– Ты сказала «Рики»! Сказала же!

Тихо, затем смущенно он повторил ее слова, а затем сказал:

– Ты любишь его. Ты любишь мертвого. Как же я не догадался. Подвергая себя риску, ты вынудила меня стать похожим на него. Ты заставила меня ходить, говорить, как он, чтобы он снова мог тебя обнять, поцеловать, снова причинить тебе боль!

– Прошу… Джонни!

Его глаза снова вытаращились.

– Ты не любишь меня. Ты попыталась выкопать Рики из могилы. Я должен был догадаться, когда вся банда так себя повела в журнальном магазине. Они тоже хотели, чтобы Рики вернулся. Они согласились на суррогат за неимением настоящего товара. И все остальное…

Он зашарил в поисках двери, как слепой.

– Ты не хотела, чтобы я тебя целовал. Ты целовала меня. Так у вас было заведено с Рики. Ты оказывала ему знаки внимания. Когда я что-то делал, ты возмущалась, отвешивала оплеухи. Это не вязалось с его характером. Рики был вовсе не такой. Ты не захотела принять от меня цветок. Рики никогда не дарил цветов. И если я говорил тебе комплименты, ты приходила в ярость…

Джулия загородила собою дверь, шумно дыша:

– Тебе нельзя выходить! Ваннинг тебя убьет.

– Боишься, что меня убьют? Боишься, что Рики снова умрет? – Он швырнул ей эти слова в лицо, словно ударил кулаком, нашаривая онемевшей рукой пистолет в кожаной кобуре под мышкой. – Боишься, Рики снова умрет! Ты этого не перенесешь? Не перенесешь, если его снова убьют!

– Нет. – Она произнесла это так обыденно и непринужденно. – Не перенесу. Извини, Джонни, но так уж все обстоит.

Она покачала головой, словно пытаясь стряхнуть остатки сна.

– Как ты не видишь, Джонни? Мы оба одинаковы. Я не Джулия. Ты меня не хочешь. Ты хочешь свою мамочку. Чтобы прильнуть. Чтобы кто-то о тебе позаботился. Мамочку, которой у тебя никогда не было, Джонни. А я… я хочу Рики. Мы встретились перед банком, Джонни, ты и я, и мы оба чего-то хотели и пытались заполучить, и все разлетелось вдребезги. – Она вцепилась в него и лихорадочно заговорила: – О, Рики, держи меня крепко…

Рики! Это имя вонзилось в его мозг, словно железный прут, переворошило все его сомнения и порывы, мучившие его. Он ничего не сказал, но в алкогольном чаду он подумал: «Я Джонни Брогман! Я – это я! К черту… пошли они все к чертям собачьим. Мне не нужна женщина, чтобы к ней прижаться. Ни моя мать, ни Джулия… никто. Я Джонни Брогман… нет никого сильнее меня!»

Он попытался оттолкнуть ее, но она вцепилась в него пуще прежнего. Она, как пиявка, впитывала его силы, пытаясь превратить в кого-то, кто не был Джонни Брогманом. Как будто Джонни Брогман недостаточно хорош…

Что не могли сделать его руки, сделал за него пистолет.

Он не хотел этого. Но так уж вышло. Его глаза сузились, почти как у Рики. Его пистолет выстрелил дважды, и ее отбросило назад. Он почувствовал, как ее руки оторвались от него, цепляясь до последнего. Она упала, неподвижно распростершись на полу.

Он оперся о дверь, глотая слюну, протирая затуманенные глаза. Затем спустился вниз, не выпуская пистолета из рук. С каждым шагом он ощущал прилив новых сил. Теперь он свободен. Ему не нужна женщина для опоры, и теперь он это доказал.

Он убил дважды и теперь снова будет убивать. Старик Ваннинг с розовым лицом. Тот, который величал себя бизнесменом и воображал, будто способен превратить Джонни Брогмана в офисную крысу. Ваннинг, который думал, будто может помыкать Джонни Брогманом, как помыкал Рики Вольфом. Джонни Брогман будет похлеще Рики Вольфа. Джулия в этом убедилась.

Брогман открыл парадную дверь… Не успел он прошагать полпути до своей машины, как получил свое. Люди Ваннинга в черной машине, припаркованной в тени развесистых деревьев, достали его из автоматов «томми». Его прошила очередь, и он отпрянул назад, словно ударился о невидимую стену.

Автоматы продолжали изрыгать пули и после того, как Джонни Брогман свалился, как малое дитя на лужайку для вечернего сна…

Вот и вся повесть о Джонни Брогмане. Хотите – верьте, хотите – нет. Не прибегая к скальпелю. Вся без остатка – на прозекторском столе.

Теперь я возьму сердце Джонни Брогмана и помещу обратно в его тело, где это сердце не имело ни единого шанса любить, а только пребывало в одиночном заключении. Я помещу обратно все внутренности Джонни, где им и место. Все исступление, всю ненависть и весь тлеющий огонь Джонни вернется в холодную пещеру изрешеченного пулями тела, и я зашью его иглой и ниткой. Стежок, другой. Зашьем Шалтай-Болтая, чтобы можно было похоронить. А я займусь другими телами. Но я не смогу написать про них рассказы, как про Джонни. Я не смогу разъять скальпелем те, другие, мозги, чтобы узнать, как билось их сердце или сводило желудок от гнева.

Джонни Брогман был моим братом.

– Сестра, подайте мне шовный материал.

– Следующий!