Глава 13
Париж, 1785
Жанна очнулась в своей камере на том же грязном матрасе. Нестерпимо болели грудь и плечо, хотелось пить, и она, заставив себя встать, постучала в окошко. Высокий худой тюремщик с зачесанными назад и забранными в хвост седыми волосами посмотрел на нее с сожалением.
– Вам что-то нужно, госпожа?
– Пить, – простонала она, почти сползая по стене на пол, – пить…
Мужчина быстро принес ей воды в жестяной кружке, такой ледяной, что ломило зубы.
– Уж не знаю, можно ли вам пить, – сказал он. – Спросить бы у кого, да нет здесь доктора. Может быть, поесть хотите? Вы же с утра в беспамятстве.
При слове «еда» Жанна почувствовала тошноту и покачала головой:
– Нет, не нужно. Меня сводит с ума даже мысль о еде.
Тюремщик улыбнулся.
– О той еде забудьте. Многие знатные дамы пожертвовали деньги коменданту Бастилии, чтобы он хорошо вас кормил.
Графиня замотала головой:
– Все равно, только не еду. Принеси еще воды.
– Уж не знаю, – снова начал он, но женщина подняла руку:
– Прошу тебя.
Мужчина выполнил ее просьбу. Выпив вторую кружку, графиня добралась до лежанки и упала на нее. Мысли о мести снова закрутились в голове. Сильные мира сего ее унизили, предали, и их полагалось покарать. Но как это сделать, если она за семью замками, за самыми толстыми и крепкими стенами Бастилии?
– Помоги мне, о Вельзевул! – прошептала она. – Только ты способен вызволить меня отсюда. Только ты это сможешь.
Она ожидала дьявольского знамения, но его не последовало.
– Я знаю, что ты слышишь меня. – Ее запекшиеся от жара губы продолжали шевелиться. – Помни, я твоя, я на все согласна. Ты поможешь мне, ты облегчишь мою участь.
В тот же день Жанна узнала, что достучалась до дьявола. Ее перевели в тюрьму Сальпетриер.
В середине XVII века Людовик XIV разрешил устроить в Малом арсенале Парижа убежище для нищих. Малому арсеналу принадлежал огромный участок земли, где изготовляли селитру, и это вещество дало название тюрьме – Сальпетриер. Заведение, изначально задуманное как приют для тех, кому некуда больше податься, на самом деле было самой настоящей тюрьмой. Вид ее корпусов внушал ужас, возможно, не меньший, чем Бастилия. Там были отделения для нищих, для бродяг, для «детей, предоставленных Божьей воле», для женщин, которых то или иное влиятельное лицо почему-либо желало держать в заключении, для «слабоумных», для «развратных женщин и проституток, замешанных в скандальных делах». Когда герцогу Ларошфуко-Лианкуру было поручено сделать доклад о Сальпетриер, он заявил, что это настоящий ад. Именно в этот ад и перевели бесчувственную графиню.
Клетушка, в которую ее поместили, была немного больше каземата Бастилии, но в остальном они мало отличались. Такое же грязное, никогда не стиранное, провонявшее немытым телом белье покрывало лежанку, такие же клопы прятались в подушке и матрасе, набитом соломой, те же крысы пищали днями и шуршали по ночам, пытаясь отыскать, чем бы поживиться. Из соседних камер доносилось зловоние. Нищие с гниющими ранами, больные, лежащие в лужах собственной крови, за которыми почти никто не ухаживал, – все это привело бы в ужас любого нормального человека. Однако графиня не сразу окунулась в новую атмосферу. Несколько дней Жанна находилась в полубреду, то впадая в забытье, то возвращаясь в этот мир. Она ничего не ела, много пила, и предусмотрительный тюремщик ставил на пол перед ее лежанкой кружку, наполненную ледяной водой. Плечо и грудь постепенно заживали, и в минуты просветления, глядя на буквы, горевшие на белоснежной коже, графиня улыбалась: «Это клеймо преступников. И все же оно породнило меня с королевской семьей, разве нет?»
Немного оклемавшись, женщина стала подумывать, чем можно заняться в тюрьме. Сидеть ей предстояло долго, очень долго, до самой смерти, если могущественный покровитель не окажет ей милость. Но кто захочет вызволить ее раньше? Найдется ли такой человек? Надежды на это было мало. Роган, оправданный лишь чудом, больше не захочет иметь с ней никакого дела, а Калиостро, тоже чудом избежавший заключения, наверняка находился далеко от Франции.
После недельного недомогания графиня почувствовала, что хочет есть. Она поднялась с постели и уже более твердо подошла к окошку. Тюремщик, молодой красивый парень с густыми волосами цвета спелой ржи, словно ждал ее. Он с радостью просунул женщине жестяную тарелку с густой луковой похлебкой и белую французскую булку. Жанна вспомнила слова стража в Бастилии: «Многие знатные дамы пожертвовали деньги коменданту Бастилии, чтобы он хорошо вас кормил», – и улыбнулась впервые за много дней. На лице тюремщика читалась неподдельная радость.
– Я уж за вас молился, молился, и Бог услышал…
– Не надо о Боге, – остановила его Жанна, памятуя, что ей помогают совсем другие силы. – Спасибо, дружок. Как тебя зовут?
– Жозеф, госпожа, – ответил тюремщик и порылся в кармане. – Это еще не все. Пока вы лежали в беспамятстве, одна женщина кое-что передала мне для вас. – Оглянувшись по сторонам, он протянул де Ла Мотт сложенный вчетверо листок со следами хлебных крошек. – Вы уж извините, что он мятый. Много времени прошло.
Жанна схватила листок и, мигом побледнев, прижала его к груди. Не это ли послание от Дьявола?
– Какая женщина? – шепотом спросила она. Тюремщик пожал плечами.
– Обычная, такая же красивая, как и вы. И возраста вашего. Только в остальном на вас она совсем не похожа. Это дама легкого поведения, каких здесь много. Она ничего не сообщила, кроме своего имени. Ее зовут Анжелика.
– Анжелика? Ангел? – Графиня весело рассмеялась. – Если это и на самом деле ангел, то он обратился не по адресу.
– И тем не менее это вам, – настаивал тюремщик.
– Спасибо, дружок.
Жанна перенесла жалкий обед на лежанку и с жадностью съела похлебку, чем-то напоминавшую луковый суп, который варила Клотильда в лучшие времена. Белый хлеб графиня припрятала под подушкой. Она не знала, сколько раз здесь кормят. Если вдруг очень захочется есть, можно будет полакомиться французской булкой. Покончив с супом, де Ла Мотт с волнением, как дорогую драгоценность, развернула записку, пропахшую кислятиной. Размашистый почерк был ей незнаком, но содержание захватило ее сразу и заставило еще раз вспомнить о покровителе. Проститутка под именем Анжелика (вряд ли ее действительно так звали) только передала клочок бумаги, но писал явно другой человек – грамотный и образованный:
«Дорогая графиня! Мы знаем, сколько Вам пришлось вытерпеть, и искренне Вам сочувствуем. Мы ни на йоту не сомневаемся, что Вы стали жертвой интриг двора, воплощающего в себе жалкую власть, которая давно нуждается в смене, и, разумеется, никакого ожерелья не брали. Эту записку мы посылаем Вам для того, чтобы Вы помнили: Вы не одиноки. Во Франции много людей, желающих, так же как и Вы, отомстить заевшейся королевской чете. Мы собираемся открыть глаза и другим. Тем, кто еще пребывает в неведении, не видит, как Франция благодаря своим правителям летит в пропасть. Вы могли бы в этом помочь. Нужно лишь рассказать, как бессовестные Людовик XVI и его женушка подставили Вас и без зазрения совести решили сгноить в тюрьме. Мы этого не допустим. Ваши друзья».
В конце послания стояла подпись, которая начиналась с буквы Р, однако Жанна, как ни пыталась, не могла припомнить никого, кроме Рогана, с таким именем или фамилией. Она еще раз, более внимательно и уже не с таким волнением, перечитала записку и вытерла пот, градом покатившийся по ее бледным, впалым щекам. Несомненно, дьявол услышал ее мольбы! Группа людей собиралась дать бой королю и его жене и просила ее помощи. Но чем она могла помочь, находясь за каменной толщей стен Сальпетриер? Наморщив лоб, женщина задумалась и вдруг с силой хлопнула по лежанке.
– Я знаю, как выполнить вашу просьбу! – сказала она крысе, высунувшей из норы острую мордочку, и рассмеялась. – Я буду отомщена.
Через полчаса Жозеф принес графине бумагу и чернила, и она в красках, с необычайным воодушевлением начала описывать свою жизнь, хотя раньше презирала сочинителей. Перо так и скользило по бумаге, изливая желчь и злость, ложь и ненависть, и Жанна удивлялась, как легко давалось ей это занятие. Будто сам дьявол водил ее рукой, подсказывая нужные слова. За десять дней она исписала двадцать листов и, перечитав их, осталась довольна. Только бы эти люди, ее тайные покровители, не забыли о ней! Только бы не забыли! И они не забыли. Вскоре Жозеф, улыбаясь, передал ей вторую записку и шепнул через окошко:
– Будьте готовы сегодня в полночь.
Жанну сотрясла мелкая дрожь. «Быть готовой в полночь» значило подготовиться к побегу. Неужели это возможно? Она знала нескольких человек, которым в прошлом удалось бежать даже из Бастилии, но вряд ли ее друзья смогут подготовить все столь хорошо. Если ее поймают во время побега, королевская чета наверняка вынесет смертный приговор. А если это вообще провокация? Почему она сразу слепо поверила какой-то записке, присланной неизвестно кем? Что, если именно августейшей чете нужно, чтобы она попыталась покинуть тюрьму и скомпрометировала себя еще сильнее? Нет, прежде чем что-то предпринять, необходимо все хорошо обдумать. Жанна легла в постель и укрылась дырявым одеялом. Ее знобило, хотя жаркое лето было в разгаре. Кто эти люди, решившие ей помочь? И существуют ли они на самом деле? Она почувствовала легкий жар и боль в плече. Нет-нет, осторожность прежде всего. Женщина решила не покидать тюрьму, но после обеда к ней снова обратился Жозеф:
– Это опять для вас.
В ее руках оказалась новая записка. Неизвестный покровитель писал: «Я понимаю, Вы не доверяете нам, но Ваши сомнения напрасны. Нам нужно, чтобы Вы оказались на свободе любой ценой. Сегодня в полночь должно все получиться. Доверьтесь Жозефу».
Прочитав послание, графиня свернула его в трубочку, выглянула в окошко и, встретившись глазами с тюремщиком, кивнула. Он ответил радостной улыбкой и прошептал:
– Сегодня.
«Сегодня, сегодня, – юлой завертелось у графини в мозгу. – Сегодня дьявол или поможет мне выбраться, или… или на белом свете нет ни Бога, ни дьявола». Она провела рукой по пылающему лбу и взяла листок бумаги, решив продолжить мемуары, чтобы отвлечься от тревожных мыслей. Тонкая рука с пером порхала над белоснежными листами, на бумаге появлялись изящные буквы. «Я буду отомщена, – шептала женщина, насыщая некоторые места будущей книги никогда не имевшими место скабрезностями, – я буду отомщена!..»
Жанна так увлеклась, что не заметила, как наступил вечер. Жозеф дал знать: нужно собираться, но графине нечего было брать, кроме старого рваного платья, в котором ее сюда доставили, и холщового балахона со следами крови. Ладно, она наденет платье. Пусть оно попорчено, но все же это лучше, чем тюремная роба.
Отыскав кусочек бечевки, Жанна бережно связала исписанные листки, но не заметила, как один из них вылетел на свободу и, словно лебединое перышко, опустился на пол и шмыгнул под лежанку. Окинув взглядом каземат, женщина села на разобранную постель и принялась ждать. Она уже не реагировала на укусы клопов, ее не раздражал писк крыс. Жанна терпеливо ждала часа освобождения, и он наступил. Ровно в полночь Жозеф открыл дверь каземата. Графиня стояла на пороге. Она была бледная, словно привидение, и тюремщик испугался почти до обморока.
– Все будет хорошо, госпожа. Но вы зря надели это платье. У меня для вас другой наряд.
Он протянул ей мужской костюм. Превозмогая слабость, де Ла Мотт натянула его.
– Как вы прекрасны! – восхищенно прошептал тюремщик, но от волнения графиня не расслышала. Она покачнулась, и испуганный Жозеф, схватив ее за руку, потащил женщину по темным коридорам, практически полностью приняв на себя ее вес. Де Ла Мотт действительно находилась в полуобморочном состоянии, поэтому ничего не видела и почти ничего не понимала. Жозеф, видимо, за годы работы изучил Сальпетриер и знал каждый закуток. Он помог беглянке спуститься по склизкой извилистой лестнице и подвел ее к решетчатому окну.
– Сейчас вам придется пережить не очень приятные минуты, госпожа, – тихо сказал Жозеф и снял решетку, которая оказалась подпиленной. – Вниз отсюда можно добраться только по веревочной лестнице. Я подсажу вас на окно, и вы смело ступайте вниз. Если боитесь высоты, закройте глаза. Там, внизу, нас с вами уже ждут. Здесь не так высоко. Это всего лишь второй этаж.
«Второй этаж!» Жанна не сознавала, как оказалась на подоконнике, как потом занесла ногу, уперлась ею в веревочную ступеньку и, покачиваясь над землей, начала спуск к свободе. Она не смотрела вниз, как подсказал ей Жозеф, и потому не знала, долог ли ее путь. Женщина вздохнула с облегчением, когда чьи-то сильные руки подхватили ее и опустили на землю.
– Ну вот, госпожа де Валуа, свобода приветствует вас! – тихо сказал мужской голос. Жанна повернулась к своему спасителю и не смогла разглядеть лицо: его скрывал черный капюшон. «Дьявол», – пронеслось у нее в голове, и она задрожала. Мужчина ободряюще положил руку на плечо графини.
– Не бойтесь, – проговорил он. – То, что мы незнакомы, не дает вам повода меня опасаться. Вы не забыли свои мемуары?
Женщина постучала кулачком по груди:
– Они здесь.
В темноте она почувствовала, как неизвестный спаситель довольно улыбнулся.
– А вот и Жозеф. Теперь пойдемте. Нас ожидает экипаж.
Карета, в которую усадили графиню, не была роскошной, к каким она привыкла в последнее время. Каждая щербинка, каждый камешек, попадавший под колеса, создавал тряску, и женщину подбрасывало, словно мячик. Но бывшая заключенная радовалась всему: чистому воздуху, свежему ветерку и звездам, подобно бриллиантам, усыпавшим небо. Подобно бриллиантам… Вспомнив об ожерелье, де Ла Мотт дотронулась до локтя человека в черном.
– Мне нужно побывать в моем поместье, чтобы взять кое-что из вещей, – сказала она. – Как я понимаю, больше мне не придется вернуться в родной дом.
Незнакомец кивнул.
– Может быть, но очень не скоро, моя дорогая графиня. Поэтому я выполню вашу просьбу. Мы заедем к вам. Но вы должны управиться очень быстро. Скоро по нашему следу направят ищеек. Вы знаете, они умеют искать и находят.
– Да, это я знаю, – прошептала Жанна, вспомнив де Крона. – Они не успеют меня поймать.
Жозеф ударил кнутом по лошадям, и резвая тройка помчалась по пустынным улицам Парижа. Графиня скорее угадывала, чем узнавала знакомые места. Казалось, после ее ареста прошла целая вечность. Она подумала, что не сказала незнакомцу, где находится ее поместье, но этот человек, видимо, прекрасно осведомленный о каждом ее шаге, домчал женщину без единого вопроса. Подъехав к живой изгороди, Жанна с удивлением заметила, что одно из окошек первого этажа освещено. Спазм сдавил горло, и графиня выскочила из кареты, с волнением шепча:
– Кло, милая Кло…
Она с силой распахнула дверь, почему-то незапертую (возможно, преданная служанка ждала свою госпожу). И действительно, старуха сидела у оплывающей свечи и негромко бормотала себе под нос что-то очень похожее на молитвы.
– Кло, милая Кло! – Жанна бросилась к ней, и служанка удивленно заморгала, широко улыбнулась, демонстрируя недостаток зубов, и распахнула объятия.
– О, моя милая госпожа! Вы свободны?
– Я не совсем свободна, дорогая Кло, – призналась женщина. – Не пройдет и суток, как сюда явятся жандармы.
– Вы бежали?! – догадалась старуха, с ужасом глядя на нее.
– Я бежала, потому что у меня не было другого выхода. – Графиня высвободилась из крепких объятий, морщась от запаха пота: Клотильда не любила принимать ванны. – Дорогая, мне нужно собрать вещи.
Служанка хитро подмигнула и, вытащив из замусоленного халата черную бархатную коробочку, протянула госпоже:
– Вы приехали за этим?
– Но как ты… – Дрожавшими пальцами Жанна открыла крышку. Все бриллианты, кроме двух, были в целости и сохранности.
– Я видела, куда вы ее спрятали, – призналась старуха. – И решила перепрятать. Жандармы – они ведь умеют искать. Ну я и подумала, что нужно поместить ее в такое место, где никто искать и не станет.
Она засуетилась, словно вспомнив еще что-то очень важное.
– Ваша дорожная сумка… Сейчас я все соберу.
– Только самое главное, Клотильда, – пробормотала графиня и протянула старухе бриллиант. – Возьми, Кло. Что-то подсказывает мне, что мы не скоро увидимся. Тебе нужно как-то жить, и я не позволю моей любимой служанке прозябать в нищете.
Старуха покачала головой:
– Тех денег, что вы мне оставили, вполне хватит на безбедную старость. А эти камни… Я их боюсь. Пока они не принесли вам счастья. Дай бог, чтобы я ошибалась.
Служанка молниеносно собрала кое-что из одежды, и Жанна, еще раз крепко обняв Клотильду, вернулась в карету. Ее порадовало, что человек в черном ни о чем не спросил, хотя наверняка догадался, зачем Жанне понадобилось посетить свой дом. Лошади снова помчались, теперь по предместьям Парижа. Они ехали час, два, но женщина не чувствовала усталости, словно хорошо отдохнула в Бастилии и Сальпетриер на лежанке с матрасом, полным клопов. На рассвете человек в черном приказал остановиться, и карета подвезла их к маленькой бревенчатой избе.
– Здесь вы немного отдохнете и продолжите путь уже без меня, – сказал Жанне незнакомец, сверкнув черными глазами.
– Но куда я еду? – выдохнула графиня.
– Вам нельзя оставаться во Франции, – пояснил мужчина. – Жозеф доставит вас на берег Ла-Манша, где вас ждет нанятое нами судно. На нем вы доберетесь до Саутгемптона, а потом – до Лондона. Там вас встретят и спрячут, и враги никогда не найдут ваше убежище. В крайнем случае правительство Англии не выдаст вас, потому что наши страны находятся на грани войны. Ваша задача – закончить свои мемуары и издать их. Наш человек в Лондоне поможет это сделать.
Жанна закрыла лицо руками.
– В Лондон, – прошептала она. – Значит, Париж никогда обо мне не услышит.
Незнакомец посмотрел на нее с удивлением.
– Что вы сказали?
– Когда-то в детстве, голодая и терпя унижения, я поклялась, что верну свой титул и поместья, что чопорный Париж еще услышит обо мне. – Графиня развела руками. – Но, видимо, этому не суждено случиться…
– Этому суждено случиться! Возможно, не так скоро, как вам бы хотелось, – мягко ответил человек в черном. – Вот увидите, о вас еще заговорят. А теперь мне, к сожалению, пора. Но я не прощаюсь навсегда. До встречи, графиня де Валуа!
Махнув, он сел в карету, и усталые лошади пошли шагом по каменистой дороге.
Жанна осталась наедине с Жозефом в бревенчатом домике, где, кроме грубо сколоченного стола, пары стульев и деревянной кровати, ничего не было. Бывший тюремщик успел зажечь свечу, озарившую скудную обстановку крестьянского жилища. Странно, но графиня радовалась всему: и запаху дерева, и золе в очаге, и маленькому окошку с бычьим пузырем вместо стекла. Все это была свобода, ее запах! Сейчас женщина любила всех и вся и мило улыбнулась Жозефу. Мужчина, оседлавший колченогий стул, поднялся, подошел к ней и робко спросил:
– Может быть, баньку истопить, госпожа? Небось вам очень хочется помыться. В тюрьме никто не предлагал, верно?
Приглядевшись к нему при пламени свечи, Жанна заметила, как хорош бывший тюремщик. Он казался еще красивее, чем виделся за окошком камеры. Ровные сахарные зубы блестели, падающие на гладкий лоб волосы цвета ржи поражали густотой.
– Жозеф, вы знаете, какой вы красавчик? – игриво поинтересовалась беглянка. – Зачем вы согласились работать в грязной тюрьме, следить за нищими, больными, преступниками и проститутками?
– Сначала помойтесь и выпейте чаю, – сказал мужчина. – А потом, если захотите, я вам все расскажу.
– Хорошо, – согласилась графиня. Пока бывший тюремщик топил баню, она прилегла на чистую постель, которая пахла полевыми цветами и молоком, и не заметила, как задремала. Жозеф потряс ее за плечо.
– Графиня, к сожалению, вам придется решать – сон или еда и баня. У нас нет времени на все сразу. Через два часа приедет новый экипаж, и мы помчимся дальше. Иначе жандармы Крона догонят нас.
Жанна провела рукой по лицу, словно отгоняя дремоту.
– Ну конечно, баня, мой дорогой Жозеф!
До сегодняшней ночи госпожа де Ла Мотт никогда не мылась в деревенской бане и даже не представляла, какое при этом можно испытать наслаждение. Ей казалось, вместе с потом и грязью от нее ушли все невзгоды, она помолодела и была готова снова продолжать рискованное путешествие. После бани ее ждал горячий чай, настоянный на травах, который она никогда не пила.
– Да вы просто кудесник, Жозеф! – Жанна с наслаждением прихлебывала обжигающе горячий напиток. – Где же вы всему научились?
Парень тоже плеснул себе кипятку.
– А давайте обо всем по порядку, графиня. Варить чай и топить баньку я научился в деревне, где жил до двадцати лет. А потом нужда пригнала меня в город. Где только я не работал! Сами знаете, как плохо в Париже человеку без денег и связей. Но однажды мне повезло. Я встретил людей, которые предложили мне неплохую должность за хорошую плату. Вот так я стал тюремщиком. Я брал деньги у родственников заключенных, передавал письма, устраивал тайные свидания, а сегодня… – он запнулся и покраснел, – помог бежать прекраснейшей женщине Парижа.
Жанна потупила глаза.
– О чем ты говоришь, Жозеф?
На ее удивление, тюремщик отставил кружку и опустился на колени.
– Да-да, вы – прекраснейшая женщина Парижа! – Он говорил с таким чувством и волнением, что Жанну охватила сладостная дрожь. – Как только я увидел вас там, на площади, когда вы стояли на позорном эшафоте, то понял, что люблю вас и сделаю все, чтобы вам помочь. И когда мои хозяева попросили посодействовать вашему освобождению, я с радостью выполнил все их приказания.
Графиня залилась краской. Мужчины давно не говорили ей таких слов.
– Я люблю вас, графиня и вряд ли так же полюблю кого-нибудь еще… – Жозеф робко прикоснулся к руке своей дамы. – Люблю, несмотря на то что знаю: через два дня мы доедем до пролива, я посажу вас на судно и никогда больше не увижу. Впрочем, даже если бы я не сопровождал вас, все равно нам было бы суждено расстаться. Кто вы и кто я? Знатная дама и бедный крестьянин. Я вам не пара, это любой бы сказал. Но я не могу молчать и хочу, чтобы вы услышали мои признания. Если вам понадобится – возьмите мою жизнь. Она принадлежит вам.
Де Ла Мотт дрожала, как в лихорадке. Впервые за многие месяцы, а может, и годы ей захотелось настоящей любви. Не той красивой, куртуазной, но выдуманной, что можно отыскать в дворцовых кулуарах, а настоящей, земной, позволяющей почувствовать плечо любящего мужчины и броситься с головой в сладостный мир ощущений. Вот почему она не оттолкнула Жозефа, а опустилась на колени рядом с ним.
– Давай забудем, кто мы, – шепнула она, – и пусть в этом домике останутся только двое влюбленных. Иди ко мне, Жозеф. Иди же, не бойся.
Мужчина встал на ноги и сделал нетвердый шаг. Жанна, подбадривая его взглядом, расстегивала крючки на платье.
– Иди же сюда, ты сам сказал, что у нас мало времени.
Ее страсть и желание передались ему, он быстро сорвал с себя рубашку, обнажив мускулистое тело полубога, потом бережно, словно драгоценность, поднял графиню на руки и понес на кровать. Положив возлюбленную на подушки, Жозеф несколько секунд гладил ее черные, еще влажные после бани волосы, а потом впился поцелуем в алый пухлый рот.
* * *
Через полчаса они, разгоряченные любовными утехами, лежали на мокрых от пота простынях. Губы Жанны улыбались, а огромные голубые глаза изучали щербинки в потолке. Жозеф наклонился к ней.
– О чем ты думаешь?
– Мне было хорошо с тобой. – Она немного приподнялась и поцеловала заросшую щетиной щеку. – Странно, что жизнь может свести людей вот так, а потом раскидать в разные стороны. Что-то подсказывает мне, что мы никогда больше не увидимся.
Парень уткнулся лицом в подушку и тяжело вздохнул.
– Я буду помнить о тебе всегда.
– Я тоже, Жозеф. – Де Ла Мотт погладила его мускулистый живот и прислушалась. – А вот и конец нашей сказке. Кажется, к дому подъехал экипаж.
Мужчина вскочил и стал быстро натягивать одежду.
– Госпожа, вы тоже одевайтесь! – Его тон снова стал почтительным. – Это действительно за нами. Жаль, отдохнуть не успели. Путь предстоит неблизкий.
– Ты жалеешь? – Прекрасная в своей наготе, белая, как лебяжий пух, напоминавшая лесную богиню, графиня подошла к любовнику и провела рукой по его жестким волосам. – Неужели ты жалеешь?
Жозеф прижал ее к себе.
– Будь я волшебник, я бы остановил эти мгновения, – признался он и хотел еще что-то добавить, но в окно постучали, и раздался грубый голос нового кучера:
– Эй, поторопитесь!
– Уже идем! – Влюбленная парочка молниеносно собралась и вскоре уже разместилась в карете.
Озерск, 2017
Дом престарелых маленького поселка городского типа, коим когда-то считался Озерск, не выглядел внушительным архитектурным строением. Его владелец, вероятно, понимал, что стариков здесь по сравнению с большим городом гораздо меньше, и построил трехэтажный особнячок на берегу заросшей камышом мутной речонки. Место было довольно красивым – об этом подумали и Юля, и Сергей. Справа от здания с белыми колоннами и огромными евроокнами зеленел сосновый лес, а слева, за речонкой, расстилалась бескрайняя степь. Впрочем, старики могли не утруждать себя походом к речке или в лес: за забором, скрывавшим бедных постояльцев от посторонних глаз, разбили прекрасный парк с газонами, на которых летом и осенью благоухали розы разных цветов, шумели маленькие фонтанчики, в крохотных беседках можно было спрятаться от палящего солнца в жаркие летние дни. В общем, благодать, да и только! Знакомая Калерии Борисовны оказалась юркой старушкой лет семидесяти, в чистом белом халате и такой же выглаженной до скрипа косыночке.
– Калерия говорила о вас, – приветливо начала она. – Кстати, вам повезло. Я только что вывезла его на прогулку. Пойдемте со мной.
Они миновали мостик, перекинутый через искусственный пруд, по которому плавали внушительные белые кувшинки с желтой серединкой, и подошли к одной из беседок, расположенной возле розового куста, только выбросившего глянцевые темно-зеленые листики. Тощий бледный старик с длинными белыми волосами, зачесанными за уши, сидел в инвалидной коляске и безучастно смотрел в одну точку.
– Станислав Михайлович! – ласково окликнула его сиделка. – К вам гости.
Пономаренко даже не повернулся, и Сергей, взяв Юлю за руку, подошел к нему:
– Здравствуйте, Станислав Михайлович. Вы нас слышите?
Старик поднял на него выцветшие, слезящиеся голубые глаза в обрамлении красных морщинистых век.
– Вы нас слышите? – повторил Плотников. Пономаренко кивнул:
– Я все слышу. И меня слышат. Говорите тише, ибо и у стен имеются уши.
Капитан подтолкнул Юлю вперед:
– Это внучка вашего товарища, Юлия Самойлова. Помните Матвея Петровича?
Старик молчал, погруженный в свои мысли.
– Когда-то в Крыму вы искали могилу Жанны, – продолжал Плотников, надеясь, что хотя бы это вернет его минут на пять в реальный мир. И, на удивление сиделки, эти слова, словно магические заклинания, возымели действие.
Пономаренко приподнялся с кресла, потом обессиленно рухнул в него обратно и растерянно заморгал, словно потерявшийся ребенок:
– Замолчите, замолчите. Они все время следят за нами. Нам нельзя открывать тайник, они все заберут. Ради бога, замолчите.
– Кто заберет? – пытался разобраться Сергей. – Кто следит?
– Могущественные люди. – Станислав Михайлович еще что-то забормотал, но уже неразборчиво, и повернулся к сиделке: – Увезите меня, спрячьте, спрячьте скорее. И вы уходите, спасайтесь, спасайтесь. Они здесь, за кустами, за деревьями, за пригорками, – везде, от них не спрячешься. – Он вдруг горько заплакал, не вытирая слезы, которые градом катились по морщинистым щекам.
– Приступ, – спокойно заметила женщина и виновато улыбнулась: – Калерия, наверное, предупреждала вас, что разговаривать с ним бесполезно? Такие пациенты как дети малые. – Она покатила коляску по тропинке, выложенной крошкой красного кирпича. – А кто за ним следил, кто так напугал, знаете? Меня такой интерес разбирает. А он или молчит, или несет околесицу.
– Работал он в такой организации, как МГБ, – пояснил Сергей. – Сам за всеми следил, да и за ним, по-видимому, приглядывали. Это и наложило отпечаток на остаток жизни.
– Печально, – вздохнула сиделка. – Ну ладно, пора нам. Сейчас успокоительный укол сделаю – и баиньки. До вечера спать будет.
– Спасибо вам. – Сергей пожал ее потную сильную ладонь. – Всего хорошего.
Они направились к воротам, охраняемым мужиком с полным отсутствием интеллекта на лице – наверное, такими и должны быть настоящие охранники. Выйдя за ворота, Юля заметила тропинку, уходившую к реке и присыпанную чистым желтоватым речным песком.
– Давай подойдем к воде, – попросила она и потянулась, вдохнув полной грудью ароматный воздух. – Знаешь, здесь очень хорошо и спокойно.
– Я рад, что тебе спокойно. – Плотников нащупал кобуру с пистолетом, невидимую под кожаной курткой. – А вот мне после разговора с этим безумным стариком очень даже неспокойно. Такое впечатление, будто за нами действительно следят.
Самойлова расхохоталась и в шутку ударила жениха по спине кулачком:
– А вы трус, однако. Ну кто за нами может следить? Сереженка, расслабься. Посмотри, как здорово! Шуршание камыша так успокаивает. – Она подошла к воде и присела на корточки. Позже Сергей не мог сказать, что заставило его рвануться к ней и толкнуть на влажный речной песок. Наверное, какое-то шестое чувство, выработанное на службе в полиции. Благодаря его реакции пуля прошла над головой девушки, выстрела почти не было слышно – просто хлопок.
– Бежим. – Он схватил ее за руку и бросился в заросли камыша, надеясь, что это хоть как-то спасет их от гибели. Еще один хлопок – пуля просвистела совсем рядом. Плотников на ходу достал оружие и заорал что есть мочи: – Не советую тебе стрелять! Я тоже вооружен! И в отличие от тебя не промахнусь.
Разумеется, ему никто не ответил. Только длинные стебли камыша, колышимые ветром, пели свою древнюю, как мир, песню без слов. Плотников остановился и посмотрел на свою спутницу. Она, бледная, с растрепанными волосами, с царапиной на щеке, из которой сочилась кровь, стояла ни жива ни мертва.
– Пригнись, – шепнул он ей. – Подождем немного. Если он пойдет по нашему следу…
– Не пойдет. – Юля кивнула на пригорок, где стоял дом престарелых. Несколько старушек и стариков, сопровождаемых персоналом или родственниками, шли к реке, наверное, подышать воздухом. – Пролетели, – вздохнула Самойлова и как-то по-детски заплакала.
– Не раскисать. – Сергей снова взял ее холодную дрожащую руку. – Идем к машине. Иди спокойно, ситуация под контролем.
Юля медленно, еле передвигая ноги, пошла к машине, спокойно стоявшей возле ворот дома престарелых. Старики и старушки, опираясь на палки и с помощью сопровождающих, продолжали шествие к реке. Они передвигались с черепашьей скоростью, и Плотников, решивший, что неожиданный преследователь не станет стрелять в пожилых людей, старался, чтобы они их закрывали. Его расчет оказался верным. Больше выстрелов не было. Юля вздохнула с облегчением, приблизившись к машине, но тут же пронзительно вскрикнула. Сергей увидел, что с расширенными от ужаса глазами она показывает на капот. Там, заливая его кровью, лежала большая ворона, серая с черным, скрюченными когтистыми лапами словно вцепившаяся в металл. Он подошел ближе. Преступник попал птице в голову, почти в глаз, наверное, этим желая показать, что если бы хотел убить их, то обязательно это сделал.
– Негодяй! – прошептал Плотников. – Быстрее садись в салон. Не бойся, он стрелять не станет.
– Почему ты так думаешь? – Дрожащей рукой Юля открыла дверцу и юркнула на сиденье. – Почему он передумал нас убивать?
Сергей ответил не сразу. Он наклонился, поднял что-то с земли и только тогда сел за руль.
– Окурок. – Молодой человек показал находку невесте и сунул ее в пакетик. – Отдам криминалистам. Чем черт не шутит – вдруг удастся узнать, кто за нами гоняется. Вдруг он уже когда-то наследил и его ДНК есть в базе.
– Почему ты думаешь, что он не станет стрелять? – не отставала Юля, пытавшаяся успокоиться, однако у нее это плохо получалось. Ее губы оставались синими, будто от холода, щеки – бледными, как известь.
– Потому что не дурак, – пояснил Сергей. – Я думаю, нужно ждать его звонок. Логика преступника довольно понятная: сначала напугать, показать, что он не выпускает нас из поля зрения, а потом начать шантажировать. Возможно, он предложит тебе деньги, – Плотников дернул плечом, – или спокойствие в обмен на открытку.
Юля сжалась от нехорошего предчувствия. И тут, словно в подтверждение слов Сергея, раздался звонок ее мобильного. Все еще трясущимися руками она еле достала его из сумочки. Номер на дисплее не отображался.
– Отвечай, – приказал ей Плотников. Девушка медлила. – Отвечай, не бойся, – повторил он. – Ты со мной, и я никому не дам тебя в обиду.
Девушка побелевшим пальцем нажала кнопку и услышала бодрый голос, показавшийся ей знакомым:
– Здравствуйте, госпожа Самойлова, – он говорил немного насмешливым тоном, – как поживаете?
– Кто это? – поинтересовалась она, не отрывая глаз от капитана. Сергей поддерживал ее взглядом.
– О, вы меня не знаете, однозначно, – продолжал незнакомец, – а я давно уже слежу за вами. Так уж получилось, что я проник в тайну, которую бережно хранили ваш дед и его друзья. И так уж получилось, что мне позарез нужны деньги. Но, несмотря на это, я предлагаю вам продать карту. Без меня вам все равно не добраться до сокровища. Сколько вы хотите за четыре кусочка жалкого картона?
– Вы назвали этот картон жалким. – Самойлова немного осмелела, и ее голос зазвучал увереннее. – И ваше предложение тоже жалкое. Сами понимаете, он не продается.
– То есть вы отказываетесь поменять карту на жизни? – удивился незнакомец. – На жизни вашу и вашего жениха? Согласитесь, это очень странно.
– Карта спрятана в укромном месте, – отчеканила девушка. – Без нас вам никогда его не найти. Не представляю, как вы отыщете ее, если убьете нас.
– Ну убивать можно долго и мучительно, – усмехнулся мужчина. – Кому, как не вам и вашему покойному деду, знать об этом?
– Мой дед стерпел пытки и не выдал тайну, – гордо ответила Юля. – Знаю, героиней быть трудно, но я постараюсь. Особенно если меня будет греть мысль, что такому негодяю, как вы, ничего не достанется.
Он часто задышал, явно заволновавшись.
– Подождите, давайте все же попробуем договориться.
– Мы никогда не договоримся, и вам это известно, – отозвалась Самойлова. – Всего хорошего.
Она нажала отбой, и частые гудки застучали в уши похоронным маршем.
– Сережа, мне страшно. – Девушка прижалась к жениху. – Он угрожал…
– Я все слышал. – Сергей погладил ее по вздрагивающей спине. – Все будет хорошо. Поехали, дома все обсудим.
– Он может поджидать нас у дома. – Юля снова побледнела. – Это страшный человек. И еще… Сережа, он ненормальный психически. Только психически больной будет так мучить пожилого человека.
– Не волнуйся ты так! – Плотников поцеловал ее в голову, вдохнув аромат волос. – Сейчас я позвоню коллегам и попрошу, чтобы подежурили у твоего дома до нашего приезда. Мы вместе с ними войдем в квартиру, все проверим, а потом хорошо запремся. Учти, он во многом блефует. В отличие от его жертв мы предупреждены, а значит, вооружены. Ему не удастся застать нас врасплох, как твоего дедушку.
Он нажал педаль газа, и машина тронулась с места.
– Знаешь, Сережа, иногда мне начинает казаться, что мой отец имел отношение ко всей этой истории, – прошептала Юля.
– Но его никто не убивал, – заметил Плотников.
– Его убили так же, как и Лилю, – настаивала девушка. – Я знаю, что можно повесить человека в бессознательном состоянии. Впрочем, ты тоже это знаешь. Почему же ты не хочешь видеть то, что вижу я?
– Потому что пока у меня нет фактов, – ответил Плотников. – Будут факты – будет разговор.
– Ладно, подождем до лучших времен. – Юля посмотрела в окно на проплывавший мимо пейзаж – лесной массив. Высокие вековые сосны стояли, чуть покачивая на ветру вечнозелеными ветками. Самойловой вдруг захотелось выскочить из машины и убежать подальше в лес, чтобы сосны, могучие, сильные, защитили ее от всех невзгод. Все же их много…
– О чем думаешь? – вклинился в ее мысли Сергей.
– Да так, ни о чем, – нехотя отозвалась девушка.
– Сейчас мы приедем домой и попытаемся сложить карту, – начал молодой человек. – У нас четыре кусочка, а у него всего один. Возможно, его помощь нам не потребуется. Если все будет более-менее понятно, нужно заказывать билеты в Крым.
– Ты уверен, что ожерелье или то, что от него осталось, спрятано в Крыму? – спросила Юля устало.
– Более чем. – Плотников щелкнул пальцами. – Ну посуди сама: если за ними постоянно следили, они не могли спрятать его очень далеко от могилы или увезти в Москву. Впрочем, не станем торопить события. Сначала сложим эту головоломку.
– Хорошо. – Она откинулась на сиденье и задремала. Сергей достал телефон и набрал номер:
– Андрюха, это я. Ты на дежурстве? Отлично. Организуй-ка мне кого-нибудь по адресу Юли. Да, очень нужно. Потом объясню. – Он посмотрел на невесту и прошептал: – Спи, моя хорошая, спи, моя дорогая девочка. Нам с тобой еще многое предстоит вынести.
