Глава 21. Немного о культуре североамериканских индейцев

Моторин бродил по осиротевшему лагерю. Ни мальчишек, ни Тани… Как-то раньше он не обращал внимания, насколько к ним привязался. Но сейчас на душе было пусто и тоскливо. Уйти сами они не могли, обязательно бы подошли посоветоваться, а то и спросить разрешения. И это мальчишки. Таня же вообще как-то сказала, что никогда его не бросит. С тех пор она старательно балансировала между проявлениями заботы и внимания, и навязчивостью. И надо сказать, у девушки отлично получалось. Те ночи, которые они проводили вместе, дарили Паше ощущение дома и семьи, а днём его названная жена с удовольствием принимала на себя не только работы по хозяйству, ими как раз она успешно загружала молодёжь, но и обучение женской части коллектива. Училась параллельно с ними, при этом во всём успевая раньше других.

Моторин не раз видел, как ночью, когда уже все спали, Таня включала ноутбук, в который раз просматривая одни и те же статьи, запоминая технологии и процедуры, чтобы утром не ударить в грязь лицом перед своими ученицами. Вспомнил, как девушка колола себе пальцы, орудуя непривычной металлической иглой, чтобы сшить ему нарядный пояс-вампум, когда Седой Хвост оставил с ними девушек зимовать. Моторин тогда удивился, спросил, зачем всё это, но понять Таниных объяснений так и не смог. Он ведь только здесь, на ярмарке, разобрался в значении этого хитрого пояса без пряжки.

Как оказалось, вампумы – это не просто деталь одежды. В неказистой с виду, двуцветной угловатой вышивке зашифрована основная информация о владельце. К какому роду и племени он принадлежит, какую должность занимает, сколько жён и детей, какими подвигами знаменит. Большинство индейцев умеют читать вампумы и используют их чуть ли не вместо паспортов. Вот Таня и старалась представить своего мужа перед другими женщинами в лучшем виде.

Как воздух, подумал Моторин. Пока дышишь – не замечаешь. А попробуй, убери воздух, и невозможно жить. Он тяжело вздохнул и в десятый раз поплёлся в кузню.

Большой, трёхкилограммовый молот лежал на месте, в незаметной нише в стене. Марат всегда его там хранил, и здесь, на временном месте, всё равно оборудовал нишу для инструмента. Клещи были там же. А значит, мальчишки ушли не сами, их увели. Потому что кузнец, уходя, обязательно взял бы предмет своей гордости – лично изготовленные клещи с тугоплавкими губками и деревянными ручками. Как и тяжёлый молот. Фартуки, кстати, тоже никуда не делись, оба. Не было только брошенного, как обычно, у наковальни, не очень ценного инструмента – килограммового и стограммового молотков, фильерной доски с размерами от десяти до одной десятой квадратного миллиметра, зубила.

Всё это было похоже на похищение, а значит, братьев следовало спасать. Не говоря уже о жене. Моторин подошёл к остаткам керамики. В ней уже копались вновь поступившие ребята. Паша очень понадеялся, что они изучают новые гончарные технологии, а не ищут, что бы стибрить. Глядя на их хитрые и одновременно недоуменные физиономии, путешественник понял, что просто так уйти не удастся. Оставлять эту банду без присмотра не дело.

– А ну, молодёжь, все ко мне! – командным голосом гаркнул он.

Несколько девчонок оглянулись, но никакого иного эффекта его команда не принесла. Тогда Моторин схватил ближайшего за ухо и потащил за собой.

– Я сказал, все ко мне! – зло повторил он, с силой ставя малолетнего неслуха перед собой.

К концу фразы остальные дети уже собрались вокруг него. Некоторые опасливо прикрывали ладонями уши.

– За мной, – бросил через плечо Моторин, и, не выпуская из пальцев ухо неудачника, пошёл вниз по склону.

Через пять минут вся толпа уже входила в расположение племени. По рядам типи прошёл шепоток, и к Паше с улыбкой вышел Сидящий Бизон.

– Ты пришёл, чтобы показать мне, как можно управлять мальчишками? – с тихим смешком спросил он, не здороваясь.

– Нет, – помотал головой Моторин. – У этих детей серьёзная проблема. Они разучились уважать старших. А мне надо уходить. Поэтому я хочу попросить тебя выделить ответственного и строгого учителя, чтобы избавить бедных малышей от их беды. Отдаю их в полное твоё распоряжение.

Сказав свою речь, Паша постарался тут же улизнуть. А то вдруг хитрый индеец захочет что-то выгадать, или просто поторговаться для удовольствия. А сейчас Моторину, ну совсем не до торговли. Он бегом влетел обратно на холм и запрыгнул на вагончик.

Мешки, мешки… Так, уголь здесь. Это что? Сера? Нет, это нефелин. Тоже ценное сырьё, но не сейчас. Вот вернутся мальчишки, тогда и займёмся алюминием, а сей… Ага, вот и сера. А селитра здесь, в закупоренных горшках, чтобы влагу из воздуха не забирала. Теперь всё это в кузню, и собирать остальное. Заодно инструмент проверить.

Приготовить дымный порох умелой рукой можно за полчаса, так что лучше перебрать сырьё и взять его так, в разных горшках, в готовом для смешивания виде.

Моторин притащил большой кожаный рюкзак и сложил вниз керамические ёмкости с углем, селитрой и серой. Между ними накидал глиняных стаканчиков. Теперь дальше.

Разжечь горн. Жаль, фильерную доску слямзили, выволочь проволоку для осколков не получится. Придётся крушить чугунные отливки и класть мелкие куски среди пороха. А ещё следует в срочном порядке изготовить хотя бы сотню бронзовых немагнитных наконечников для болтов. Да и сами болты тоже нужны.

Работы оказалось много, горн горел до ночи. Уже в темноте Моторин вдруг решил сковать себе что-то вроде сабли, но вовремя остановился. Дело это серьёзное, не на пару часов, а утром уже следовало уходить.

Проснулся Паша рано, солнце только встало. Вчера он убрал всё, что осталось, по вагонам, повесил борта, накрыл шкурами и сцепил поезд. Хотел на нём и ехать, но одумался. Куда ехать, неизвестно, что его там ждёт, тоже. А если транспорт придётся бросить? Так что лучше уж ножками. Но куда?

– Ты можешь дать мне проводника? – Моторин смотрел на Сидящего Бизона такими серьёзными глазами, что временно исполняющий обязанности вождя даже отвёл взгляд.

– Я родился первым, – глядя на свои мокасины, глухо проговорил Бизон. – Следом за мной на свет появился Седой Хвост. Между нашими рождениями хороший шаман не успел бы спеть песнь посвящения новой жизни. Но ты же знаешь, что такое близнецы в роду…

Он смотрел на непонимающего Моторина и лицо самого индейца вытягивалось в удивлении.

– Ты не можешь не знать, что Солнце и Луна тоже близнецы. И лето, и зима близнецы. Всему миру известно, что один из близнецов всегда склонен к добру, а второй – наоборот. В детстве ты наверняка слышал историю о двух братьях – Истребителе Чудовищ и Рождённом От Воды.

Моторин отрицательно помотал головой. Сидящий Бизон снова удивлённо глянул на него, подумал, и пояснил:

– Я не знаю, где ты вырос, что не слышал этой истории, и не буду спрашивать. Просто объясню кратко. Один творил полезных животных. Бизонов, карибу, рыбу в реках. А второй вредных и ядовитых. А уже человека они создали вместе, поэтому в каждом из нас всю жизнь борются два волка – белый и чёрный.

– А побеждает тот, которого ты кормишь, – блеснул эрудицией Паша.

– Нет, – отрезал индеец. – Если победит хотя бы один из них, ты умрёшь. Потому что сама жизнь, это стремление к гармонии внутри себя.

– У верблюда два горба, потому что жизнь – борьба, – процитировал Моторин еле слышно по-русски.

К счастью Сидящий Бизон не обратил на эти слова внимания.

– А когда рождаются близнецы, то обязательно один из них забирает себе светлое, а второй тёмное. Поэтому второго брата чаще всего убивают.

– Ребёнка?! – изумился Паша.

– Так будет лучше для всех. И для него тоже. В следующий раз он родится единственным.

– Но вас не убили…

– Да. Мать не смогла сделать то, что была должна. Вместо этого она передала меня своей младшей сестре, которая как раз выходила замуж, и я до пятнадцати лет прожил среди чаттанугу, черноногих.

– А Седой хвост, как я догадываюсь, занял твоё место.

– Поэтому ты понимаешь, что я не хочу его возвращения.

Они помолчали… Вождь достал красную каменную трубку, воткнул в неё деревянный мундштук, окунул чубук в висящий на поясе кисет и долго ворошил пальцами внутри, набивая. Наконец, мундштук занял место между крепкими жёлтыми зубами, индеец достал из другого кисета зажигалку производства Марата и с улыбкой показал её Моторину, будто благодаря за удобную вещь. Пару раз чиркнул колёсиком, и поднёс коптящее пламя к табаку.

– И племя этого не хочет, – продолжил он, выдохнув густую струю сизого дыма. – Хвост увёл людей. Тайком, ночью. Кто знает, куда? Но если бы он затеял что-то хорошее, то точно не стал бы таиться. Так что лучше ему не возвращаться совсем.

– Там моя жена и братья, – просящим голосом проговорил Моторин.

– Я знаю. И следопыта тебе дам. Я лишь хочу, чтобы ты знал всё о бывшем вожде и моём брате.

Проводника звали Длинный Скунс и он очень соответствовал своему имени. Во всяком случае, первой его части. Это был средних лет худощавый индеец, на полголовы выше Моторина, с узкими плечами и голенастыми, как у гуся, ногами. Его походка напоминала кузнечика, он умудрялся выгибать ноги почти коленками назад, непроизвольно махал руками при каждом шаге так, будто отгонял несуществующих комаров, и постоянно улыбался.

Волосы Скунса были заплетены в две тонкие, блестящие от жира, косы, пейсами свисавшие с висков, нос также намекал на семитские корни, хоть это и было невозможно. Завершали картину выдающийся костлявый подбородок и немного выпученные глаза. Следопыт пришёл в парадных штанах с длинной бахромой вдоль швов, индейского пошива, из одних штанин, привязанных к поясу. Под штанами виднелась не очень свежая набедренная повязка. Плечи были укрыты самодельной курткой, надетой на покупную рубашку из крапивного волокна. Красная рубаха и светло-коричневая куртка, в сочетании с ярко-жёлтыми штанами и расшитыми иглами дикобраза огромными мокасинами, придавали облику индейца несколько клоунский вид. Хотелось добавить сюда рыжий кучерявый парик и красный нос. Впрочем, нос у проводника и так не соответствовал стандарту. Он был сизого цвета, с розовым пятном на самом кончике и синими ломаными прожилками на крыльях. Перьев в причёске у Длинного Скунса не было, видимо, он ещё не успел совершить ничего героического.

Проводник с сомнением посмотрел на большой, почти метр высотой, объёмный рюкзак на плечах Моторина, хмыкнул, показав кривые светло-коричневые зубы, и сплюнул через губу.

– Идём, – и решительно зашагал в сторону бывшего стойбища Майя.

Паша и сам думал примерно так же, не зря ведь отъезд неудачливых торговцев и пропажа маскоги совпали во времени. Поэтому решение Скунса принял с удовлетворением. А когда от мест расположения жилищ они увидели несколько пересекающихся, но явно идущих в одном направлении, следов от волокуш, пропали все сомнения.

– Ты и сам бы разобрался в этих следах, – дружелюбно указал на глубокие борозды Длинный Скунс. – Тут и ребёнок не заблудится.

Он явно был настроен поговорить, Моторин тоже не имел ничего против, поэтому кивнул в ответ и заметил:

– Ну кто же знал?

Следопыт кивнул, снова сплюнул через губу и зашагал, выгибая ноги почти наоборот.

На солнечной поляночке,

Чему-то очень рад

Сидел кузнечик маленький

Коленками назад

Песня вспомнилась Моторину и теперь прочно засела в голове. Он попытался отвлечься, рассматривая лес в паре сотен метров севернее, но в глаза ничего особенного не бросалось, обычные низкорослые степные деревья, высотой до десяти метров. Взгляд сам собой возвращался к необычной походке длинноногого спутника. И мотивчик снова против воли начинал крутиться в голове. Через пару минут слова сместились к варианту, придуманному братьями Стругацкими:

Отчаянно напился он,

Сам чёрт ему не брат

В чужую дверь вломился он

Коленками назад.

Паша даже помотал головой, пытаясь выбросить из сознания неуместные строки. Но песенка не сдавалась. Надо было что-то с этим делать.

– А почему тебя зовут Скунс? – спросил он у проводника лишь бы что-то сказать. О невежливости этого вопроса Моторин задумался лишь через секунду, но слово, как известно, не воробей.

Однако, следопыт ничуть не обиделся, наоборот, его толстые губы расползлись в довольной улыбке, глаза прикрыла мечтательная поволока, он снова сплюнул и ответил:

– Вичиту с потатой очень люблю.

Потато Моторин знал. Это обычная картошка. Индейцы употребляли её ничуть не меньше, чем современные ему американцы в виде чипсов. Про вичиту же он слышал впервые.

– Что такое вичита? – Паша понял, что в разговоре с Длинным Скунсом можно не церемониться, и просто задал интересующий вопрос.

– Оленьи бобы, – непонятно пояснил индеец и, видя удивлённое лицо спутника, переспросил. – Ты их никогда не видел, что ли?

Моторин помотал головой.

– Ну… – Неуверенно начал Скунс. – Они на земле растут…

Видимо, он решил, что эта фраза всё объясняет, потому что больше ничего добавлять не стал. Паша ещё некоторое время подождал продолжения и осторожно сказал:

– Так всё на земле растёт, кроме водорослей.

Скунс снова сплюнул и вдруг неожиданно громко рассмеялся, широко раскрыв рот и прикрыв глаза.

– Ну да, – сквозь смех согласился он. – Тут ты меня уел. А бобы, они… такие… как… Они вообще, не бобы, а орехи, – совсем непонятно закончил индеец.

– Бобы, которые орехи. Скунс, орехи не растут на земле. Они растут на деревьях.

– Да верно всё, верно, – отмахнулся проводник. – Они и растут на деревьях. Только пока не упадут, есть их нет никакого толка. Поэтому и надо собирать с земли, как созреют. А там они в пыль разлетаются. Поэтому берём тонкую выделанную кожу…

Индеец несомненно освещал любимую и интересную ему самому тему. Он несколько раз с удовольствием облизал полные губы, по очереди пропустил сальные косички сквозь ладони, каждый раз перекладывая копьё в другую руку. У него даже походка изменилась. Больше никаких выгнутых коленей, шаг стал плавным, будто он преследовал по меньшей мере леопарда.

– Чуть палочкой около него подкопаешь, самую малость, – со смаком описывал он. – Потом кожу туда – раз! – и боб сам на неё перекатывается. При этом, правда, рассыпается в пыль, но это уже неважно, он уже там, где надо.

Щёки проводника раскраснелись, дыхание участилось. Он пояснял, помогая себе руками, и, казалось, сейчас сама собой появится та самая пыль. Закончив, Скунс с довольной улыбкой посмотрел на спутника.

– А дальше? – Моторин спросил лишь для поддержания разговора. Идти вдоль следов было просто, поэтому скоротать время лучше всего за беседой.

– А дальше… – Скунс снова довольно улыбнулся. – Дальше кто как любит. Шаман у нас перед камланием обязательно в табак немного пыли добавляет. Седой Хвост в походах с пальца слизывал, чтобы есть не хотелось. Кто-то вместе с малиновым и ежевичным листом заваривает. А я вот с потатой люблю. Наваришь её, помнёшь, сала туда немного, ну и порошочка щепотку. Он тогда мягко действует. Отсмеёшься какое-то время, и спать. Хорошо…

Последние фразы индеец произносил уже стоя на месте, с закрытыми глазами. Язык его снова гулял по мясистым губам, кончик носа двигался от удовольствия. Моторин с улыбкой рассматривал этого клоуна. Да уж, ему точно самое место в цирке, подумал он. Весь вечер на манеже Длинный Скунс, просим зрителей надеть противогазы. Кстати…

– А при чём тут скунс? – спросил он, возвращаясь к первоначальной теме разговора.

Проводник с трудом вынырнул из омута приятных воспоминаний и с издевательской ухмылкой посмотрел на спутника.

– Когда много потаты ешь, она всегда в животе газы пускает, – пояснил он.

Видимо, для наглядности Скунс добавил к словам длинный противный звук. В воздухе тотчас же невыносимо завоняло.

– Фу! Ну ты и скунс, – проворчал Моторин. – Пошли отсюда, пока насквозь не провоняли.

Он торопливым шагом покинул зону заражения, за ним с хохотом, снова выгибая колени назад, шагал Длинный Скунс.

– А то я удивлялся, – сквозь смех сказал Паша. – Ведь рода Скунса в племени нет.

– Есть! – Горделиво поправил его проводник. – И я его основатель.

– Да? – Моторин удивился. – И много ли в роду людей?

– Пока один, – гораздо скромнее пояснил спутник и вдруг замер. – Стой-ка. Видишь, здесь они взяли волокуши на руки и понесли по камням. И я подозреваю, что уже не совсем в ту же сторону.