Глава 12. Тяжела ты, доля султанская

Следующий месяц Моторин активно осваивал нелёгкий труд султана. Помолодевшее тело жизнерадостно выплёскивало в кровь усиленные порции гормонов, а опытное сознание прекрасно знало, как это богатство лучше использовать. Так что ни Таня, ни одна из пяти оставленных Бизоном девушек, не чувствовала себя лишней. Изобретательный гений мужа не обошёл стороной и этот аспект жизни индейцев. Здесь, на поляне у безымянного ручья были впервые использованы и нашли широкое применение не виданные племенем ранее поцелуи. Процесс так понравился молодым жёнам, что они даже тренировались между собой, пытаясь внести в него что-то своё, новое.

Приручение бизонихи, да ещё и с немедленной выгодой в виде молока, произвело сильный эффект на умы жителей небольшой общины. Дети, все без исключения, ударились в учёбу, и это сразу же дало первые плоды. Уже через пару дней Антон намотал свой первый электродвигатель, а ещё через неделю настроек и доводок это устройство даже заработало. Сейчас мальчик старался повторить чудесную воздушную лодку учителя.

Женщины наконец-то освоили прялку, ручной ткацкий станок, ножницы, сделанные Маратом без единой подсказки, и теперь поселенцы щеголяли в настоящей одежде из ткани. Она была гораздо удобнее кожаной, а кроме того, великолепно впитывала пот. Наверное, если бы сейчас новообразованный род Моториных увидели остальные маскоги, они бы не узнали соплеменников.

Один из оставленных Бизоном, мальчик по имени Галисса Имейли – Умывающийся Енот, влюбился в химию. Разложение воды на составляющие, а тем более горение этих газов, так удивили юного индейца, что он, бывало, подолгу засматривался на обычный камешек, или горсть песка, будто пытаясь на глаз различить химические элементы, из которых они состоят. Моторин торжественно перекрестил начинающего естествоиспытателя в Емелю и познакомил сначала с кислотами, их достаточно получалось при выплавке металла, а потом и с основами неорганической химии.

С тех пор и в плавильных печах, и в кузнечном горне, горел обычный водяной пар. Для индейца сначала казалось чудом, что воду, которой заливают костры, можно вот так взять, и поджечь. Но когда Паша собрал гидролизатор на керамических трубах и обычных железных электродах, поджёг получившийся водород, а после подвёл к пламени трубку с перегретым в той же печи паром, мальчик проникся. Попробовал сам. Когда не получилось, спросил, почему.

Не больше двух недель понадобилось юному химику, чтобы научиться примерно определять температуру пламени по цвету и состоянию специально положенных в печь камней, стыковать трубки так, чтобы летучий газ не терялся по пути к топке. Но в итоге община имела очень экономичные водородные печи, топлива для которых было полным-полно в ручье. Разложение воды использовалось только на этапе розжига, пока система не прогреется настолько, чтобы проходящий в зоне высокой температуры пар сам разделялся на составляющие. А дальше только знай, подливай в топливный бак воду. Сейчас Емеля осваивал гальваническое покрытие. И оно приводило мальчика в неудержимый восторг. Он уже предъявлял учителю медного жука, блестящую металлом веточку и железный дубовый лист.

Дух перемен почувствовали даже охотники, которые, казалось бы, не интересовались жизнью «школы Моторина». Так однажды они оба вломились в кузницу, где уже плотно и по праву хозяйничал Марат. За лето мальчик сильно вырос, тяжёлый молот нагнал ему неплохую мышечную массу, в глазах появилась уверенность, да и сам взгляд стал более взрослым. Поэтому он лишь обернулся и молча посмотрел на двух мужчин, шумно ворвавшихся в его вотчину. Теперь охотники нерешительно мялись на пороге, не зная, что делать дальше. Они ожидали увидеть здесь зелёного мальчишку, а встретили настоящего кузнеца.

– ? – Марат коротко хмыкнул и вопросительно поднял подбородок.

Мужчины ещё какое-то время переминались с ноги на ногу, наконец старший, покрытый татуировками, с висящим над левым плечом крапчатым пером, символом доблести, глубоко вздохнул и громко потребовал:

– Нам нужны железные ножи. Хорошие.

Молодой индеец не спешил с ответом. Он достучал заготовку до нужной формы, посыпал её угольной пылью, сунул обратно в горн на пропитку, и только потом ответил:

– Моторин обещал вождю сделать ножи и наконечники копий на всё племя. Вот, – он обвёл руками кузню. – Я делаю.

– Я должен сделать свой нож сам, – настаивал гость.

Марат прищурился и его скуластое лицо приобрело корейские черты.

– Ты умеешь? – с едва заметной издёвкой спросил он.

– Что за вопросы, мальчишка?! – в голосе охотника звучала обида. – Ты же знаешь, что нет. Это детей шаман Моторин учит работать с железом, придумывать и строить новое, то, что изменит жизнь племени к лучшему, а их сделает нужными и уважаемыми. А нам остаётся всего лишь добывать для вас мясо, дожидаясь, когда дети, которые ещё вчера ловили каждое наше слово, сделают оружие и для нас. Когда ты был маленький, Марат, охотники племени учили тебя всему, что знают. Сейчас твоя очередь. Научи нас договариваться с железом.

Молодой индеец заметил, что его имя было произнесено по-русски, на языке Моторина. Да и сама речь изобиловала неизвестными в крикском языке словами. Мальчишка покраснел от гордости, но сдержался. Вежливо кивнул, посторонился, пропуская взрослых, и только тогда вынул напитанную углеродом заготовку из горна. Постучал по ней, сбивая окалину, слушая звук и отмечая ковкость и сопротивляемость ударам молота, кивнул, и сунул на закалку в горшок с ореховым маслом. По кузнице пронёсся терпкий сладковатый дух, масло зашипело, придавая железу твёрдости. Юный кузнец взрослым взглядом окинул неловко стоящего рядом охотника. Тот не знал, куда деть руки, чтобы чего-нибудь не зацепить.

Набармоку Тесу – Острый Язык, вспомнил мальчик. Охотник из рода вождя. Год назад, когда они виделись последний раз, этот умудрённый мужчина, муж двух жён и отец троих детей, вёл себя совсем иначе. Тогда в роли учителя выступал он, обучая юного маскоги бить перелётную птицу. Теперь же роли поменялись. И Марату следовало показать себя внимательным и терпеливым учителем.

– Бери большой молот, Острый Язык, – сказал юный кузнец, старательно вспоминая наставления Моторина. – Я буду показывать своим молотком, куда и как бить, а основной удар наносишь уже ты.

Из кузни вышли, когда на небе уже высыпали звёзды.

– Если шаман решит меня побить, как Бегучего и Прыгучего, я не шевельну в ответ рукой, – печально проговорил Острый Язык. – Сам виноват, вместо того, чтобы добыть мяса к столу, я весь день махал молотом.

– Не волнуйся, Набармоку, – успокоил его юный учитель. – Паша что-нибудь придумает. Уверен, Антон уже наловил рыбы, а может быть и сам Моторин сходил в лес. Он же знает, что мы занимались делом, а не валяли дурака.

Речь прозвучала более, чем наполовину на русском. Марат решил, что раз уж охотники взялись изучать кузнечное дело, то и язык производства им знать тоже следует. Сам он уже думал именно на языке учителя. Теперь, чтобы сказать что-то на родном крикском, подростку приходилось строить фразу по-русски и переводить.

– Нам машут, – поддержал молодого кузнеца второй охотник. Говорил он с ужасным акцентом, но старательно. – вижу стол, обед, Моторин, молодая жена.

Паша встретил запоздавших с широкой улыбкой. Видя готовность к оправданиям на лице ученика, он просто спросил:

– Ну как? Уже получается?

Вместо ответа Марат достал бесформенную железку с ладонь размером и протянул её учителю.

– Потом это будет наконечник копья, если вся не сгорит, – скромно ответил он.

Моторин внимательно осмотрел изделие, отмечая следы от неуверенных ударов молота, неровные, рваные углы, забитую в слой железа окалину. Никому не дано стать кузнецом с первого удара. Но охотники пытаются, а это главное.

– Идите за стол, – с улыбкой позвал он. – Я там тушёнки с макаронами наготовил.

– Тушёнка! – совсем по-детски обрадовался Марат любимому блюду, и чуть не побежал впереди всех. Потом оглянулся на двух взрослых, уважаемых охотников, для которых он теперь стал учителем, и шагнул, как и подобает – не спеша и с достоинством.

Поесть не успели. Только Таня разложила еду по тарелкам, как в стол вонзилась необычная стрела. Толщиной примерно в палец и длиной в руку, она была расписана жёлтыми и чёрными узорами, а перед оперением привязана лента из тонких полосок кожи четырёх цветов – чёрного, белого, жёлтого и коричневого.

– Ироку, – проворчал Острый Язык. – Их цвета.

Будто в ответ на его слова из леса появились десять по пояс голых индейцев. Головы всех были выбриты с боков, у кого только виски и над ушами, а у кого почти до макушки. Но у каждого торчал смазанный жиром до твёрдого состояния волосяной гребень. Тела пришельцев были раскрашены в те самые четыре цвета, составляющие затейливый и агрессивный узор. Шедший впереди нёс на голове громоздкий убор не меньше, чем из десятка разноцветных перьев. В отличие от маскоги его символы доблести торчали вверх и были выкрашены в красный цвет.

– Ночная Рысь из племени Ироку, – пояснил всем охотник.

– Не стоит называть гадюками тех, кого больше, – громко ответил Острому Языку пришелец. – Это может стоить тебе жизни. Если ты не знаешь, мы называем себя «ходинонсони» – людьми длинного дома, и на первый раз я прощаю тебе твою ошибку, охотник. Но в следующий раз…

Предводитель замолчал на полуслове и через секунду в стол впилась ещё одна стрела. К сожалению, Паша не смог вычислить, где сидит лучник. От выстрела не колыхнулась ни одна ветка, так что оставалось только приблизительно прикинуть расположение по направлению полёта стрел.

Моторин нехотя поднялся и неприязненно посмотрел на незваного гостя.

– Друзья не приходят в гости ночью, – сказал он на крикском и обвёл рукой темное небо. – Чего тебе надо?

Ирокез без спроса присел за стол, взял помидорину и смачно откусил. Прожевал, и, глядя прямо в глаза путешественнику, проговорил:

– Луну назад к нашему берегу пристал странный плот. Наши наблюдатели заметили его рано утром и притянули к берегу верёвкой.

Моторин снова присел и внимательно посмотрел на командира ирокезского десятка. Было заметно, что крикский ему не родной, пришелец говорил уверенно, правильно, но слишком тщательно выговаривал все звуки и строил предложения.

– Тому, кто связал этот плот, стоило бы оторвать руки за плохую работу. Кривые брёвна, вместо верёвок пучки травы. Но потом наши воины разглядели лежащего среди наваленной травы охотника из племени маскоги и поняли, что это погребальный плот. Мы хотели, как положено, сжечь мертвого мужчину, чтобы его душа быстрее добралась до бескрайней страны Великого духа. Однако, когда его сняли с плота, охотник был сильно избит, но жив. Наш шаман, Длинный Хвост Крылатого Змея, говорил с духами о чужаке.

За столом стояла абсолютная тишина. Даже самые маленькие дети сидели, не шевелясь, и внимательно слушали командира ирокезов. А он рассказывал, прикрыв глаза, будто вызывал из памяти картины давних лет. Речь воина текла плавно, Ночная Рысь явно подготовился к рассказу.

– Когда Длинный Хвост Крылатого Змея вернулся к людям, то повелел не приносить пленника в жертву Плетельщице Судеб, а накормить и выслушать. Сказал, что это позволит людям длинного дома стать самыми сильными в стране курганов.

Ирокез замолчал и снова над столом воцарилась тишина. Только кто-то из детей выбрал неудачный момент, чтобы шмыгнуть носом.

– Шаман оказался прав. Чужак рассказал нам, что на бизоньей тропе живёт белый человек, который может делать железное оружие, которое даже лучше, чем изготовленное за южным морем. Он даже взялся нас проводить.

Ирокез махнул рукой и к столу вытолкали избитого, голого по пояс босого мужчину. Моторин не сразу узнал в распухшем синем лице с заплывшими глазами Бегучего и Прыгучего. Молодой охотник хрипло дышал, то и дело вытирая нос ладонью снизу-вверх. Однако, ни руки, ни ноги его не были связаны. Более того, путешественник разглядел еле заметную сквозь побои усмешку.

– И проводил, – голос ирокеза стал твёрже, он встал и двумя движениями выдернул из стола обе стрелы. – Теперь я вижу, что ваш охотник не солгал. Даже пищу вы режете железными ножами, а значит, у вас их много. Поэтому ты! – предводитель указал на Пашу открытой ладонью, – дашь по одному ножу, одному топору, одному наконечнику копья и по десять наконечников стрел каждому из моих людей. А нашему проводнику отдашь свою старшую жену, Волчицу. Если ты откажешься, мы убьём всех вас. Если у меня не будет железного оружия, то пусть его не будет ни у кого. А чтобы тебе легче думалось…

По знаку командира двое из десятка шагнули к охотникам и приставили к их шеям каменные ножи. Ещё двое с тяжёлыми дубинами наготове встали позади замерших в страхе детей. Шестеро воинов рывком выдернули девушек из-за стола, и заломили им руки за спину. Один достал длинный бронзовый ножик и, красуясь, начал медленно поворачивать его перед лицом жертвы.

Времена идут, а ничего не меняется, грустно подумал Моторин. Он нарочито неторопливо поднялся, опёрся обеими ладонями о стол, чтобы не провоцировать нападающих неосторожным движением, и, тяжело глядя на ирокеза, проговорил:

– Хорошо, Ночная Рысь. Сейчас я делаю ножи для племени маскоги, поэтому приходи весной. Тогда я сделаю ножи для тебя.

– Ты зря считаешь меня дураком, белый чужак. В нашем племени глупцу не доверят даже копьё, не только десяток воинов. Поэтому ты отдашь мне то, что я сказал, сейчас. А весной я обязательно вернусь, и тогда ты сделаешь мне ещё железное оружие.

Моторин хитро улыбнулся пришельцу.

– Но попытаться-то стоило? – с усмешкой спросил он.

Как ни странно, эта фраза сбросила общее напряжение. Конвоиры зашевелились, те, кто держали девушек, даже позволили своим жертва поёрзать, выбирая более удобное положение.

– Я рад, что ты всё правильно понял, белый, – вернул усмешку ирокез. – Поэтому сделаю тебе дружеский подарок.

Он протянул руку за спину и выволок за ухо недоумевающего Бегучего и Прыгучего.

– Предатели в нашем племени долго не живут, – так же ровно продолжал командир. – Даже если они предали не нас. Поэтому я дарю этого сына ночной крысы тебе. Уверен, ты знаешь, что с ним делать.

– Но Рысь!.. – начал молодой маскоги.

Ирокез молча ударил его по голове бронзовым томагавком. Предатель упал.

– Я вижу, куда ты смотришь, белый, – улыбнулся индеец. На этот раз улыбка была естественной. – Да, у лучших из нас есть оружие из жёлтого железа. И поверь, те, кто его сделал, очень хорошо живут. Мы носим им богатые дары. Не промахнись же и ты. Совиный Глаз поможет тебе донести моё оружие.

Десятый воин, который до этого контролировал Бегучего и Прыгучего, сделал шаг вперёд и легонько стукнул по левой ладони правым кулаком. Здоровый какой, подумал Моторин. Молодой Шварценеггер бы обзавидовался. Придётся постараться, чтобы ты мне там ничего не сломал.

– Ну пойдём, Совиный Глаз, – весело сказал он и двинулся к контейнеру.

Индеец тяжело зашагал следом.

– Это железный дом, – на ломаном крикском сказал Совиный Глаз, как только Моторин закрыл за собой воротину.

– Что? – удивлённо развернулся к нему путешественник и тут же двинул согнутыми пальцами в кадык. Раздался приглушённый хруст, громила вскинул руки в стороны и тяжело рухнул на спину.

Моторин огляделся. В голове громко бухал пульс, пальцы чуть заметно дрожали. Давно он отвык от чувства опасности, расслабился. А нельзя. Так, присесть, погонять кровь по мышцам. Пара минут на это есть. Размяться. Вот и самострел. Совсем забросил. И обойма полупустая, и в батарейке он не уверен. Но деваться некуда. Двенадцать зарядов. Так что надо вдумчиво и экономно.

Рывком откинуть тяжёлую воротину, прыжок в противоположную сторону. Выстрел в командира, как положено. Но Рыси на месте уже не было. Два выстрела в охранников детей, ага, а вот и лучник. Из темного угла за контейнером его отлично видно. Правда, только тень, но этого хватит. Выстрел. Лучник повис на ветках, а в Моторина летит копьё. Шустрые, гады. Откат в сторону, блин, ещё одно. Крутнуться назад, теперь можно вскочить, но не здесь. Рывок в сторону, подъём, прицелиться… Блин, поляна со столом почти пуста. Дети на месте, двое охотников в два ножа дорезали последнего своего конвоира. Подстреленные мирно лежат на своих местах, но ни командира, ни остальных двоих из ирокезов не видно. А вместе с ними пропали Бегучий и Прыгучий и две девушки. Танюшка и ещё одна, смешливая, с толстыми губами и курносым носом. Звали её Туакоса Лаупа – Антилопа Белый Нос. Паша в первый же день перекрестил её в Аксинью.

Путешественник тяжело опустился на табурет и прислушался. Тишина. Уж что, а беззвучно ходить по лесу индейцы умеют, это он ещё из детства, по фильмам с Гойко Митичем помнит. Где же их теперь искать?