Казарин болтался на пятидесятиметровой высоте, отчаянно дрыгая в воздухе своими большими неуклюжими ботинками. Каким-то чудом он сумел ухватиться в полете за скат крыши, на которую ему, похоже, так и не суждено было встать ногами. Артем чувствовал, что еще немного, и пальцы его разожмутся. Это был конец.

В жгучем отчаянии он зашарил взглядом по стене, от которой висел на расстоянии примерно около метра. Нет, стена была в этом месте совершенно отвесной. Чуть правее его взгляд зацепил ржавую водосточную трубу, но она была слишком далеко…

Или нет? Можно было попробовать продвинуться по краю крыши, перехватывая руки, но Казарин боялся, что, если он хоть на мгновение отпустит одну, то пальцы второй руки тут же разожмутся, и он полетит вниз, навстречу грязному асфальту и неизбежной гибели. Интересно, придется ли отскребать от него Артемовы мозги или они сами растворятся в лужах и стекут в городскую канализацию, где исчезнут в потоках пролетарских испражнений? А еще любопытно, до чего дознается следствие по делу о его смерти? Скорее всего, спишут на суицид, чтобы не мучиться с очередным висяком.

Казарин отогнал от себя идиотские мысли. До чего же глупо: прилететь из Афгана не «в цинке», чтобы вот так, за здорово живешь погибнуть здесь из-за какого-то упыря. Все же один мизерный шанс на спасение у Артема оставался. В случае проигрыша его ждала неминуемая гибель. Но выбирать не приходилось.

Он закрыл глаза, мысленно прощаясь с этим таким жестоким и таким прекрасным миром. Затем раскачался на онемевших руках и отпустил карниз. Его тело по инерции пролетело вперед и вправо, врезавшись аккурат в водосточную трубу. Та загремела мерзким жестяным звоном, словно фанфары, которые уронил незадачливый музыкант, упившийся на похоронах. Вслед за этим сила земного тяготения повлекла Казарина вниз, и он начал падать. Но на долю секунды остановил свободное падение, ухватившись обеими руками за трубу. Та, к ужасу Артема, неожиданно подалась на него. Проржавевшая жестяная колбаса душераздирающе медленно отделилась от стены и застыла под невообразимым углом. На самом ее конце, истекая предсмертным потом, несмотря на пробиравший до костей осенний ветер, болтался Казарин, перебирая ногами, как огромный несуразный жук на палочке.

И все же даже в невезении ему везло. Теперь Артем висел гораздо ниже. А еще чуть ниже, прямо на том уровне, где надломилась и отошла от стены водосточная труба, чернел квадрат не очень большого окошка. Стекол и даже рам в нем не было – судя по всему, дом был расселен и давно уже необитаем.

Если все сделать правильно, то должно получиться. Казарин чуть изменил положение рук, которые обнимали трубу, как не обнимают даже любимую женщину, и заскользил по жестяной колбасе вниз, раздирая в фарш ладони о ее сочленения. Доехав до оконного проема, он отпустил трубу и вцепился что есть мочи обеими руками в подоконник. И тут же железная кишка переломилась в месте сгиба окончательно и с жутким дребезгом загремела вниз. Но нога Артема уже нащупала узкий карниз под окном. Оттолкнувшись от него, он подтянулся на руках и тяжело перевалился через подоконник внутрь дома.

Переведя дух, он попытался подняться – и только сейчас заметил, что почти все ногти на его пальцах ушли «в мясо» по самые концы. Из пальцев сочилась кровь. И даже сил выматериться как следует не осталось.

Казарин огляделся: он оказался на лестничной площадке заброшенного многоэтажного доходного дома. Снизу гулко доносился чей-то топот, который постепенно удалялся. Болоньевый – больше здесь оказаться некому. Это было ясно как день. Видимо, он спустился с крыши через чердак и следил все это время в пустые глазницы окон за несостоявшимся полетом Артема. А когда увидел, что тому удалось спастись, снова ударился в бега.

Казарин, каждая косточка которого жалобно ныла, нашел в себе силы подняться с колен и тяжело потащился по загаженным лестницам вниз, на звук торопливых шагов удаляющегося беглеца. Он выбрался на улицу и, размахивая руками для равновесия, как пьяный, прошлепал по длинному проходному двору. При этом Артем чуть не сшиб древнюю, как дерьмо динозавра, согбенную старушонку. Обогнув ее по неправильной траектории, Казарин проковылял еще немного – и тут же угодил правой ногой в люк, неплотно прикрытый грязной, расчерченной на клеточки крышкой. Закачался, балансируя на тяжелом чугунном блине, и остро, почти физически ощутил, как многокилограммовый чугун крушит его голень, расплющивает лодыжку и превращает всю правую ногу в мелкий костяной дроб. А затем крышка вновь проворачивается, и он летит в узкий зловонный колодец.

Но спустя мгновение наваждение прошло – и Артем успел выдернуть ногу из-под края крышки за долю секунды до того, как та встала на место. Его конечности разъехались – и он опустился задницей на чугунный блин. Но тут же вскочил, как ошпаренный – металлическая крышка прижгла жопу через штаны лютым холодом. Выругавшись, Казарин потрусил дальше неуклюжей побежкой больной собаки. И неожиданно уперся в тупик.

Пятнистая, словно обоссанная временем стена была искорябана множеством надписей, из которых поддавались прочтению только «Наше дело – не рожать, сунул-вынул – и бежать!» и «КПСС – говно!».

Артем застыл в недоумении, и на него вновь нахлынуло ощущение какой-то шизофренической воландовщины. Беглецу было некуда свернуть в этой тесной кирпичной кишке: если только он не умел летать, то неизбежно уперся бы в эту загаженную стену так же, как и Казарин. Похоже, неуловимый «капюшон» снова непостижимым образом оставил его в дураках. На мгновение он подумал про бабку с клюкой, которую чуть не сшиб с ног – но тут же отмел эту мысль: она была еще более идиотской, чем гипотеза о том, что под темной болоньей беглеца скрывались крылья. Старуха была совершенно настоящей и раза в три ниже этого траханого дьявола в капюшоне. Казарину вдруг живо представилась с треском расползающаяся болоньевая ткань, из-под которой вылезают черные кожистые крылья ночного нетопыря. Его вновь замутило. Артем в отчаянии огляделся – и тут его взгляд упал на крышку люка, в который он только что чуть не загремел всеми костями. Спустя мгновение он все понял.