– Один. Два. Три. Четыре. Пять… – считает Андрий технику, показавшуюся из-за поворота. В морозном воздухе разносится голодное урчание двигателей. Колонна бесконечной лентой разматывается по дороге. – Шесть, семь, восемь, девять, десять, – карлик не верит глазам, – одиннадцать.

Головной транспорт замирает метрах в пятистах от монастыря. Андрию кажется, что техника – грузовики, БТР с бойцами на броне, УАЗ и мотолыга, как голодные хищники, пялятся на него амбразурами смотровых щелей и лобовыми стеклами кабин. Карлик холодеет. От ужаса он не может пошевелиться и даже закричать.

«Мама», – думает Андрий.

Карлику хочется рвануть вниз по лестнице и бежать без оглядки куда глаза глядят. Лишь бы отсюда подальше. Андрий смотрит на воинов, замерших на сторожевых вышках с арбалетами в руках, и точно так же смотрящих на карателей. На мечников и копейщиков, рванувших по команде Дмитрия цепью вдоль кирпичных стен. На Николая и Азата и их помощников, быстро проверяющих чадящий паровой двигатель и пушку. Над площадью разносится детский плач, громкий бабий говор и голос священника.

– Укрываемся! – властно кричит старик. – Заходим в церковь! Живо! С нами бог!

Женщины, прижимающие к себе детей, увечные и больные, неспособные держать оружие, а также старики, поддерживая друг друга, направляются к храму. Священник идет за ними, то и дело призывая их вопить погромче для видимости создания паники. Андрий переводит взгляд на Яра, Данилу, Сергея и Хлыща. Они стоят и о чём-то переговариваются. Причём Сергей всё время указывает пальцем на колокольню и что-то быстро говорит разведчику. Тот кивает. Затем Сергей с Яром лезут по приставной лестнице на центральную наблюдательную вышку. За эти дни её хорошо укрепили, обложив «гнездо» мешками с песком и даже повесив снаружи листы металла.

«Чего ещё придумал этот ирод! – злится карлик. – Из-за него случилась эта напасть! Жили себе тихо! И на тебе, припёрся! Не надо было его спасать, раз бог забрал его к себе!»

Думая об этом, Андрий пропускает момент, когда к колокольне подходит Хлыщ и начинает взбираться вверх, быстро карабкаясь по железным поручням. Лишь услышав металлический скрежет и чертыханья, карлик поворачивается, видя, как из проёма показывается разведчик.

– Меня, малый, к тебе прислали, – цедит Хлыщ, окинув взглядом карлика, – типа наблюдателем-стрелком, – разведчик сжимает ложе карабина, – так что, двинь тазом! Будем вместе куковать!

– Эээ… Нуу… – тянет Андрий, – чего?

– Ты дебил?! – рявкает, устраиваясь за мешками с песком, Хлыщ. – Чего непонятного? Ты смотришь, а я, если жопа начнётся, стреляю. Например, если увидишь, как кто-то через стену на задах лезет, то свистни мне. Свистеть хоть умеешь?

Карлик качает головой.

– А чего умеешь?

– Я просто скажу, – обиженно отвечает Андрий, – и я не дебил!

– Не злись! Держи краба! – лыбится Хлыщ.

– Андрий… – неуверенно мямлит карлик, пожимая руку разведчика и стараясь не смотреть на обрубки пальцев на левой.

– А меня зови просто – Хлыщ, – разведчик широко улыбается, хотя внутри у него всё сжимается, а за напускной бравадой скрывается страх. – Не ссы, повоюем чутка, – врёт Хлыщ, – а может и обойдётся всё. – Не дожидаясь ответа опешившего Андрия, разведчик приникает к наглазнику оптического прицела «Тигра». – Чёт, долго они телятся, – говорит самому себе Хлыщ, – встали и стоят, не измором же нас брать? Так, а это что там у нас? – разведчик чуть приподнимает ствол оружия, замечая, как открывается задняя дверь УАЗа. Из машины кого-то вытаскивают, и секунду спустя Хлыщ тянет:

– Еба…нись… Эльза?!..

У старухи, которую ведут двое бойцов, завязан рот. Руки, скрещенные перед собой, замотаны ремнём. Чистильщики подталкивают Эльзу стволами автоматов. В морозном воздухе слышится:

– Ну… пошла, тварь!

Перед группой медленно едут мотолыга и БТР, за которыми, пригибаясь, идут спешившиеся с брони чистильщики. Когда до стен монастыря остаётся метров сто пятьдесят, Эльзе приказывают остановиться. Тягач, лязгая гусеницами, поворачивается бортом, перекрывая дорогу. Бронетранспортёр, глухо урча движком на холостых оборотах, рывками вращает башней. Воины на дозорных вышках и Яр с Сергеем видят, как ствол КПВТ, точно намечая цели, останавливается на каждом из них.

«Чего они задумали? – Хлыщ теряется в догадках. – И как вообще эта ведьма у них оказалась?!»

«Зашибись! – думаю я, глядя на Эльзу. – И чего теперь делать-то?»

Повернув голову, я смотрю на Яра.

– Придерживаемся плана, – шипит гигант, – нам нельзя раскрывать себя раньше времени!

Я киваю. На душе тошно. Скорее всего они выдвинут условия. Я вспоминаю последний разговор с Эльзой и холодею от ужаса, понимая, что она тогда точно прощалась со мной, видимо задумав сдаться Колесникову в плен.

«Но, для чего! – и сам себе отвечаю: – Значит есть причина, что-то она задумала».

– Гляди! – Яр толкает меня в бок и протягивает бинокль.

Я, сняв очки, приникаю к окулярам. Вижу, как у БТР откидывается боковая дверца. На подножку ступает боец с «Грозой» в руках. Митяй осматривается. Затем из десантного отделения вылезают еще пять чистильщиков. Вслед за ними, с трудом протиснувшись в люк, появляется хорошо мне знакомая фигура в защитном костюме с панорамной маской противогаза. Сжимаю кулаки.

«Колесников! Падла!»

Мой главный враг, оставаясь под прикрытием брони, подносит ко рту рупор матюгальника.

– Тень! – с хрипом доносится из громкоговорителя. – Я знаю, ты здесь и слышишь меня! Видишь, с кем мы приехали? С этой сукой, которая уже всем поперёк горла. Тень! – надрывается Колесников. – Даю тебе шанс спасти её и твоих новых друзей. Сдайся! Обещаю, тогда я всех пощажу!

В этот момент Эльза, улучив момент и сорвав повязку, орёт:

– Сергей! Не верь ему! Они всех убьют…

Её крик сменяется хрипом, когда Митяй лупит её прикладом между лопаток. Эльза падает в снег. У меня щемит сердце. Хочется спрыгнуть с вышки и бежать к ней. Перегрызть глотки этим тварям!

– Он провоцирует тебя! – бубнит Яр. – Не смей!

Я дрожу, киваю и смотрю дальше.

Эльзу рывком поднимают. Колесников смотрит ей в глаза, затем наотмашь, тыльной стороной ладони в перчатке бьёт её по лицу. Старуха утирает с губ кровь. Улыбается, хотя её улыбка больше напоминает оскал.

Глава убежища снова орёт в матюгальник:

– Эй, за стеной! Слушайте меня. У вас нет шансов! У меня больше сотни бойцов с оружием! Техника. Гранатометы! Или вы отдаёте мне этого труса, или мы вырежем всю вашу богадельню! Даю вам пять минут! Митяй! – приказывает он, убрав мегафон, чистильщику с «Грозой». – Тросы давай! Чтобы они быстрее думали, привяжи эту суку к броне. За руки и за ноги! Живо!

Я понимаю, что задумал Колесников, но разумом отказываюсь верить в происходящее. Меня колотит как в лихорадке. Тем временем Эльзу валят на землю. Обматывают одним стальным тросом, продевая и закрепляя петли сначала под мышками и вытянутыми вверх руками, а затем вторым, просовывая его под коленями и закрепляя у лодыжек. Эльза не сопротивляется. Концы цепляют к буксирным крюкам БТР и мотолыги. Бронетранспортёр, взревев движком, медленно сдаёт назад, выбирая слабину. Трос натягивается. Конечности Эльзы приподнимаются вслед за тросом. У меня перехватывает дыхание. Я до хруста в пальцах сжимаю ограждение. Поворачиваю голову. Смотрю вниз на площадку. Николай и Азат мотают головами. Шепчут одними губами: «Нет». Поднимаю глаза выше и вижу, что на крыльце храма, на коленях, стоит священник. Он молится, сложив руки в замок. Слов не разобрать, но я словно повторяю вслед за ним:

«Господи спаси и сохрани! Спаси и сохрани её!»

Вспоминаю фразу старика, брошенную мне, когда он шел в церковь: «Теперь это твоя война и тебе отвечать за решения». Я знаю, что меня не сдадут. И мне не забыть ту бесконечную мольбу в глазах Ксении, перед тем, как они укрылись вместе с Авдием и остальными женщинами, стариками и детьми в храме. Они не стали прятаться в подвалах и катакомбах под монастырём, где сам чёрт ногу сломит и откуда можно в случае чего незаметно убежать. Женщины и старики решили, если мы будем знать об этом, то станем драться за десятерых. Обитель – наш дом и отступать некуда.

Я смотрю на дорогу. Примечаю сломанные ветки – метки расстояния, по которым можно ориентироваться, стреляя из паровой пушки. Они гораздо ближе, чем стоит Колесников и остальные бойцы. Точно знал, паскуда, что ближе подходить нельзя. Если мы сейчас шмальнём из пушки, то баллон просто не долетит, а мы раскроем наш единственный козырь. И чистильщики специально стоят так плотно, что выстрелить в Эльзу из арбалета и убить её, чтобы избавить от мук, не получится. И атаковать нельзя. На открытой местности у нас нет ни единого шанса. Полный попадос!

– Пять минут прошло! – снова орёт Колесников. – Ну?

Я молчу.

– Ты знаешь, что мы с тобой сделаем? – намеренно громко говорит глава чистильщиков Эльзе. Ветер приносит его слова.

Старуха кивает.

– Тогда скажи им! Спаси себя!

Он приставляет к губам Эльзы рупор мегафона. Старуха набирает полную грудь воздуха и кричит:

– Тень!.. Убейте всех!.. Уб…

В следующую секунду Колесников бьёт старуху. Раз. Другой. Третий.

– Тварь! Сука! Тва… рь!.. – рычит он, вымещая злобу на Эльзе.

Я смотрю на её избиение в бинокль и вижу, что она, глядя на мучителя, улыбается разбитым ртом и что-то ему говорит, отчего тот приходит в неистовство и выхватывает пистолет. Выстрелить он не успевает, его оттаскивает Митяй. Колесников орёт, но слов толком не разобрать из-за голодного урчания газующих дизельных двигателей.

– Это ваш выбор! – ярится глава чистильщиков, обращаясь к нам по громкоговорителю. – Твой, Тень!!!

Он поднимает руку. Говорит в рупор, так чтобы мы услышали.

– По моей команде, только очень медленно, в разные стороны, – Колесников оборачивается и, точно глядя мне в глаза, хотя не знает, где я, орёт: – Сухов, твою мать! Смотри! Ты это сделал!

Отмашка. Над дорогой повисает сизое облако выхлопа. БТР и мотолыга буквально по сантиметрам едут в разные стороны. Эльзу отрывает от земли. Трос натягивается. Над дорогой разносится её крик:

– Не сдаваться! Не отсту…

Крик захлёбывается.

– Давай! – орёт Колесников, наблюдая за казнью. – Давай! Жми!

Трос натягивается всё сильнее. Истошный протяжный вопль Эльзы заставляет вороньё, сидящее на дальних деревьях, вспорхнуть чёрным облаком. Мне хочется орать вместе с ней, но не могу. В горле стоит ком. Слёзы душат меня. Я тупо стою и смотрю, задыхаясь в безмолвном крике, словно чувствую, как вместе с ней рвут и меня. Трещат лопающиеся сухожилия. Кости выворачивает из суставов. Мышцы надрываются от напряжения и превращаются в измочаленные кровоточащие лохмотья. Голова Эльзы болтается из стороны в сторону. Волосы треплет ветер. Она уже не кричит. Даже стоя здесь я слышу, как она хрипит.

«Господи! – кричу я. – Есть ли такой грех, за который ей эта мука?! За что!!!»

– Ещё! Газу! Ещё! – кажется, что Колесников сошел с ума. – Теперь гони!

БТР и мотолыга резко срываются с места. Тросы натягиваются, врезаясь в плоть. Старуха конвульсивно дергается и у Эльзы отрывает ноги от туловища. Куски тела волочатся вслед за техникой, отъехавшей метров на десять, оставляя на утоптанном снегу кровавые полосы. Меня переполняет нечеловеческая злоба. Ненависть сродни той, когда я висел на кресте, а Митяй застрелил Машеньку. Я сжимаю и разжимаю кулаки. Глаза сухи. Выплакал.

Чистильщики отцепляют трос. Скидывают изувеченное тело Эльзы на обочину. Митяй и Колесников садятся в БТР, который медленно сдаёт к колонне. На дороге остаётся только мотолыга и несколько бойцов. Задние двери тягача открываются и из десантного отделения на снег выпрыгивает ещё с десяток чистильщиков. Скрытый резерв. Хитро придумали. Бойцы, перегруппировавшись в два ряда, выстраиваются за мотолыгой. В отдалении слышится рёв мощного движка. От «ленточки» отделяется «Урал» с кунгом. За ним, не торопясь, тоже идут чистильщики. Еще человек пятнадцать. Значит, точно пошли на штурм и идут кучно. Как мы и предполагали. Второго шанса разом накрыть столько бойцов у нас не будет. У мотолыги со скрежетом опускается бульдозерный отвал. Началось! Яр поворачивается и так, чтобы с дороги не было видно, показывает кулак Дмитрию.

Сотник, так мы его назвали, отдаёт приказ нескольким воинам. Они, запалив факелы, поджигают покрышки. Резина, заранее облитая битумом, быстро загорается. Над монастырём, становясь всё гуще и гуще, повисает чёрный дым. Слышится пронзительный свист. Это Николай открывает вентиль парового котла на максимум. Пушка заряжена. Азат ждет нашей команды. Мы с Яром тем временем наблюдаем за метками. Решаем подпустить штурмовую группу на пятьдесят метров.

– Сто метров, – шепчет мне Яр, глядя на толстое дерево с искривлённым стволом. – Ещё ближе. Подходят! Семьдесят! – от напряжения сердце готово выскочить из груди. – Готовсь!

Я, перегибаясь с вышки, показываю Николаю растопыренную пятерню. Слышатся команды.

– На пятьдесят!

– Готов?

– Готов!

Азат берётся за рычаг, а Гришка становится с зажжённым факелом на подставку возле блока стволов.

– Шестьдесят! – шипит Яр.

Я поднимаю руку. Секунды кажутся вечностью. Наконец гигант пихает меня кулаком в бок. Отмашка. Парень поджигает ветошь. Татарин дергает рычаг. Слышится нарастающее шшш…ырх!.. Пушку чуть качает и из верхнего ствола вылетает объятый пламенем газовый баллон. Я провожаю его полёт взглядом, надеясь, что всё сработает как надо. Баллон, по навесной траектории, падает прямо перед мотолыгой, которая чуть притормаживает.

– Один, – считаю я, – два…

На счёт три раздаётся взрыв. Бах! Пламя лижет бульдозерный нож. Баллон как ракета свечой взмывает вверх. Чистильщики, идущие за гусеничным тягачом, пригибаются. «Урал» тормозит. Бойцы, не высовываясь, открывают беглый огонь по стенам монастыря. Мы с Яром прячемся за мешками с песком.

– Давай! – ору я Николаю. – Туда же. Только пару чутка больше!

Азат бешено вращает цепную передачу. Блок стволов вращается. Щелкает надвижная муфта.

– Готов?

– Готов!

– Огонь!

Ширх!..

В этот раз баллон летит чуть дальше и взрывается в воздухе прямо над грузовиком. Капот «Урала» обдаёт пламенем. Он загорается. Чистильщики, перебегая, прячутся за мотолыгой и огрызаются огнём, поливая нас короткими очередями.

Бам! Бам! Бам!

Эхо выстрелов мечется вдоль дороги. Пули секут стены. Молотят по вышке. Кто-то из обороняющих монастырь вскрикивает. Падает с простреленной головой. В ответ в карателей со стен монастыря густо летят стрелы. Мы с Яром тоже разряжаем арбалеты. Не знаю, попал ли я в кого-нибудь.

– Наблюдай лучше! – шипит на меня мутант. – Это твоя работа, а я тебя прикрываю!

Яр легким движением перезаряжает арбалет, который я в лучшем случае с трудом подниму. Мощные плечи оружия, сделанные из автомобильной рессоры, сгибаются в дугу. Гигант на секунду приподнимается, вскидывает арбалет и нажимает на спуск.

Я вижу, как болт залетает прямо в окно мотолыги, под открытый щиток командирского места. Слышится крик. Тягач дергается и неожиданно рвётся вперёд, открывая бойцов, часть из которых уже лежит на алеющем снегу.

– Давай! – ору я вниз Азату и Николаю. – Быстрее!

Третий и четвёртый баллоны, с разницей в несколько секунд, падают на дорогу и катятся в сторону чистильщиков. Слышатся крики: «Лягай!», – которые тонут в мощном взрыве. Чистильщиков накрывает волна пламени. По дороге бегут люди-факелы, пока не падают в снег. Ветер приносит истошный смрад паленого мяса. В этот момент тягач, на полном ходу, с грохотом врезается в ворота.

Бум!

Одна из створок срывается. В проёме показывается тупая морда тягача. Мотолыга, добирая гусеницами, разворачивается правым бортом. Движок натужно ревёт, пока, проехав несколько метров, тягач не заклинивает между воротами и заграждением из брёвен.

К мотолыге, крадучись вдоль стен, подбегают воины и закидывают тягач бутылками с зажигательной смесью. Уж не знаю, что туда намешал Николай, но горит она знатно, прилипая, а не растекаясь к металлу. Тягач чадит чёрным дымом. Что-то хлопает, и из моторного отделения вырываются языки пламени. Изнутри стальной коробки слышатся крики.

«Горите, черти! Горите! – думаю я. – Туда вам и дорога!»

Продолжаю наблюдать. Уходить нельзя. Частая пальба лежащих на снегу чистильщиков не даёт высунуться, но я вижу, что капот «Урала» разгорается всё сильнее. От грузовика отползает водила, которого пригвождает к дороге арбалетный болт. Человек, вскрикнув, утыкается мордой в снег. «Урал» взрывается. Тех из чистильщиков, кто пытается подняться и отбежать, режут арбалетные болты. Атака захлебнулась. Видно, что Колесников не был готов к такому развитию событий и нашему отпору, но теперь все карты раскрыты.

С места срывается БТР. Не доезжая метров триста, он поворачивает башню и прямой наводкой лупит из ПКТ и КПВТ по монастырю. Бьёт кучно. Раздаётся свист пуль. Они как град барабанят по стенам. Разбивают кладку. Пробивают наши укрытия. Головы не поднять. Чистильщики бегут в сторону «бэтээра».

– На сто! – кричу я Николаю. – Шмаляй!

Я почти не вижу его в черном дыму, но надеюсь, что он услышал меня. Ответом становится пятый и шестой выстрелы. Баллоны, перелетев через дымящийся «Урал», прыгают по земле как огненные шары. Нагоняют карателей. Люди валятся как кегли.

Бабах!

Чистильщики исчезают в огненном вихре. Двое или трое, те кто выжил, забегают за БТР и вместе с ним пятясь отходят к колонне.

– Дальше чего? – спрашивает меня Яр, утирая потное и чумазое лицо.

Я медлю с ответом. Беру бинокль. Чёрный дым от горящих покрышек разъедает слезящиеся глаза, дышать тяжело. Наблюдаю, как чистильщики суетятся вокруг бортовых «КамАЗов». Колесников отдаёт им приказы. Они торопятся. Снимают и открывают ящики.

– «Агээсы» достают, – отвечаю я мутанту, – как мы и думали. Живо со стен! Пушку, как договаривались, закрываем! Потом все прячемся под стены!

Яр кивает. Дублирует мои слова Дмитрию. Команда передаётся по цепочке и вскоре на стенах и вышках никого из воинов не остаётся. Паровой двигатель и пушку, предварительно опустив ствол, обкладывают деревянными щитами, на которых закреплены мешки с песком. Я смотрю на колокольню, где прячется Хлыщ. Теперь он наши «глаза».

– Андрей! – рявкает Хлыщ. – Андрий, мать твою! Хватит прохлаждаться! Давай сюда!

Разведчик зло смотрит на сидящего в углу колокольни дрожащего карлика. Андрий, пересилив себя, подползает к Хлыщу.

– Смотри, – горячится разведчик, – как я скажу, летишь вниз и бежишь к Сергею, – Хлыщ приникает к наглазнику прицела, – предупредишь их, как эти черти снова полезут.

– А они полезут? – жалобно спрашивает карлик, выглядывая из-за мешка с песком. – Вон их сколько убито! – Андрий смотрит на дорогу перед монастырём, по которой стелется едкий дым, укрывая как саваном обгоревшие и изувеченные тела чистильщиков.

– Конечно! – злится разведчик. – А ты думал на этом всё? Самый смак впереди!

– А что будет? – сглатывая горчащую слюну тянет карлик.

– Чего-чего! – передразнивает Хлыщ. – Конь в пальто!

Глядя на перепуганного Андрия, разведчик поясняет:

– Они сейчас нас издалека обстреляют из станковых гранатомётов, а потом сделают дыру в стене и пойдут на штурм. «Бэтээр» двинут, а под его прикрытием большую штурмовую группу. Он нам головы не даст поднять. Им главное в монастырь войти. А там понеслась душа в рай!

– А мы чего? – выдавливает карлик.

– Ждём, а ты молись!

Хлыщ снова приникает к оптическому прицелу, видя, как по дороге короткими перебежками по двое бегут три пары чистильщиков с АГС-17. Бойцы, не добежав метров пятьдесят до остова «Урала», останавливаются и ставят на дорогу треножные станки. Щелкают коробки с выстрелами. Расчёт дергает рукоятки с тросиком, взводя затворы и готовясь открыть огонь.

– А может, я сейчас спущусь? – канючит Андрий.

– Неа, – цедит Хлыщ, – только по моей команде, – по нам они не шмальнут. Мы далеко и купола церкви закрывают. Вот когда они «бэтээр» с пехотой двинут, тогда и спустишься. Здесь кстати безопаснее, чем внизу.

– Хорошо, – тяжко вздыхает карлик, зажимая уши руками.

Заходящий солнечный диск цепляет верхушки деревьев. Сейчас рано темнеет и это нам на руку. Я лежу под кирпичной стеной монастыря, в заранее выкопанной неглубокой траншее. Рядом со мной Яр, Азат, Дмитрий и Николай. Ещё дальше остальные воины. Я смотрю на колокольню. Ждем. Не думаю, что нас здесь посечет осколками ВОГов, но, на всякий случай, мы по периметру траншей накидали бревна. Ещё раз прокручиваю в голове наш план. Когда они сделают пролом в стене и войдут, если нам повезёт, мы накроем их залпом из пушки. А если нет, то выход один – прячась в дыму от горящих покрышек, стрелять по карателям из арбалетов и закидывать их копьями. Главное – не высовываться. Они не смогут пролезть в дыру всем скопом и это – наш единственный шанс их перебить.

Слышу характерный молотящий звук выстрелов из АГС. Раздаётся свист. Мы вжимаемся в землю.

Бам!

Граната падает посреди двора. Хлопок. Взметается облачко снега.

Бам! Бам!

Гранаты попадают ещё дальше. Небольшая заминка.

«Пристреливаются, – думаю я, – сейчас внесут поправки и начнётся».

Через несколько секунд «агээсы» снова оживают. Судя по звуку, лупят короткими очередями, по три-пять выстрелов за раз. Бабахает справа, слева, над головой, возле строений и церкви. Кто-то вскрикивает. Значит зацепило. Сверху сыплется кирпичное крошево. Стреляют как в тире, выстрелов не жалеют, но и не спешат, планомерно выбивая все дозорные вышки и точки, где можно спрятаться с арбалетом. Осколки с воем разносятся над головой. Хорошо, что мы пушку и паровой котёл успели закрыть мешками с землёй.

Мы ждем. Время тянется как кисель. Я продолжаю следить за звонницей, молясь, чтобы туда не закинули гранату. Внезапно грохот прекращается и воцаряется тишина. Значит решили, что отработали по полной, и теперь пойдут на штурм…

– Давай! Жми! – орёт Хлыщ Андрию не отрываясь от оптического прицела. – Они пошли!

Карлик кивает. Ползя по полу звонницы, он точно ныряет в проём и, проворно перебирая руками и ногами по металлическим скобам, быстро спускается вниз. Хлыщ продолжает наблюдать за чистильщиками, идущими за БТР.

– Ну давайте, суки, давайте, – шепчет Хлыщ.

Палец пляшет на спусковом крючке, но разведчик понимает, что «фишку» нельзя палить. Пока он не сделает выстрел, он в относительной безопасности.

– Один, два, три, четыре… – считает Хлыщ бойцов штурмовой группы, идущих в два ряда под защитой брони, – десять, одиннадцать, двенадцать…

Чистильщики идут быстрым шагом, чуть пригнувшись, на расстоянии руки от впередиидущего бойца. Стволы автоматов направлены на стены монастыря. Поравнявшись со сгоревшим «Уралом», БТР чуть ускоряется, одновременно держа на прицеле спаренных пулемётов звонницу. Бойцы переходят на бег.

«Да, не высунешься, – думает Хлыщ, – жопа. Подойдут поближе и рванут стену».

На расстоянии сто метров от стен, у «бэтээра» откидывается верхний люк десантного отделения и оттуда высовывается боец с ПКМ, держа на прицеле ворота. Слышится команда:

– Пошли! Пошли! Живо!

Чистильщики, отстав от БТРа, который, к удивлению Хлыща, дав газу проносится мимо ворот, занимают позиции вдоль дороги, рассыпавшись веером и прячась за стволами деревьев. Бронетранспортёр лихо разворачивается, меся снег восемью колесами. Утробно урчит движком. Водитель газует, но БТР, вращая башней и щупая стену стволом КПВТ, с места не двигается.

«Так, а это что?» – Хлыщ видит, как от «ленточки» отделяется «Урал» с приваренным к капоту тараном. Грузовик, чем-то похожий на дикого кабана, набирает ход.

Разведчик делает попытку рвануться вниз, но останавливается, понимая, что не успеет спуститься и предупредить своих. Хлыщ сжимает ложе «Тигра» и решает остаться на колокольне.

«Урал», со снятой водительской дверью, разогнавшись до бешеной скорости, прямо по телам убитых чистильщиков несётся к воротам. Метров за пятнадцать до столкновения из кабины выпрыгивает человек и валится в сугроб. Грузовик с грохотом влетает в створку ворот, врезается в остов мотолыги и по инерции сносит её вместе с преградой из бревен. Скрежет металла сменяется страшным взрывом. Кунг «Урала» исчезает в столбе пламени. Кабину отрывает, и она отлетает на несколько метров. Земля дрожит под ногами. Створки ворот срывает с петель. Кирпичная стена осыпается и падает, а из рухнувшего пролета, длиной метров в десять, объятый дымом, уже медленно выползает БТР…

– Что они подорвали?

– Не знаю!

– Отходим!

– Ааа… – стонут раненые.

Наши крики звучат как удары хлыста. План летит к черту. Не понимаю, чем они заполнили грузовик, но рвануло так, словно он был доверху загружен динамитом. Этого мы не предусмотрели. Колесникову удалось обвалить стену. Теперь чистильщики попрут все разом. Пушка тоже бесполезна. Да и выстрелить из неё мы просто не успеем. Рядом со мной в снегу лежит окровавленный Андрий. Вижу, как «бэтээр», натужно ревя движком, заезжает на кучи кирпича. Стрелок с ПКМ, до пояса высунувшись из люка, поливает нас свинцом.

Бам-бам-бам-бам!

Стучат длинные очереди. Храмовники падают. Над ухом слышится щелчок, и чистильщик, с пробитой арбалетным болтом головой, выронив пулемёт, повисает на броне.

– Давай! – орёт мне Яр. – Шевелись!

Пока я лихорадочно соображаю, что делать дальше, замечаю, что к «бэтээру», вдоль стены, сзади крадётся дед Пантелей. Он держит в руках газовый баллон. Ветошь горит. Секунда и дед, обогнув бронетранспортёр по дуге, бросается ему под передние колёса.

Раздаётся взрыв. Днище БТР забрызгивает кровью. Две покрышки срывает с дисков. БТР резко сдаёт назад и со всей дури заезжает на раму дымящего «Урала» задрав корму. Хрясть! Металл плющит. Колеса бронетранспортёра бешено вращаются, но лишь срывают снежный наст. Сцепления недостаточно. Застрял! Теперь он не может проехать вперёд или сдать назад. Это меняет дело.

Я вижу, как к БТР бегут несколько отверженных. В руках у воинов бутылки с зажигательной смесью. Они не успевают добежать, как их режет очередь из ПКТ. Люди падают и превращаются в факелы. Башня быстро вращается, выбирая цели. Раздаются пулемётные очереди. Из стволов вылетает пламя. Выстрелы из КПВТ разрывают храмовников в клочья. Мы отходим под прикрытием черного дыма. В сумраке нас плохо видно. В проём забегают чистильщики. Мы стреляем в них из арбалетов. Закидываем копьями. Они огрызаются в ответ автоматным огнём. Вокруг меня падают люди, но пули словно щадят меня. Почему?

– Бежим! – орёт Яр.

– К церкви! Ходу! – приказывает обороняющимся Дмитрий.

Я, Азат, Яр и Дмитрий, пригибаясь и петляя между строениями, бежим по дороге к храму. Над головами свистят пули. Хромающий Николай отстал и нырнул куда-то в боковой проход. Надеюсь мутант останется жив. Неожиданно сотник вскрикивает. Мы оборачиваемся. Дмитрий, держась за окровавленный бок, валится в снег. Смотрит на нас.

– Бегите! – орёт он. Затем поворачивает голову. Смотрит на показавшихся из-за поворота карателей, затем срывает с пояса бутылку с зажигательной смесью. – Живо! – сотник достаёт зажигалку.

– А ты?

– Сожгу тварей! – бросает Дмитрий, отползая за угол низкого строения.

Я киваю. Мы бежим дальше, позади раздаётся хлопок, мат горящих чистильщиков и длинная автоматная очередь, прерывающая истошный вопль Дмитрия.

Подгоняемые частой пальбой мы поворачиваем за братский корпус. Прижимаемся к стене. Часто дышим. Азат сжимает меч. Порывается броситься вперёд, но я его останавливаю.

– Нам надо… – я задыхаюсь, – перегруппироваться и всем выжившим собраться у церкви. Оборонять её! Пока чистильщики не прошли дальше, надо выиграть время, чтобы женщины и дети убежали!

– Давай! – бубнит Яр. Он сжимает арбалет, затем пристально смотрит на меня и говорит: – Я задержу их, а ты помни о своём обещании!

Прежде чем я успеваю среагировать, Яр исчезает из вида, словно канув в дыму. Слышу размеренный гул моторов. Видимо к монастырю едут грузовики – основная группа карателей. Скоро они все будут здесь. С колокольни раздаются выстрелы. Затем ещё один и ещё. Хлыщ, убивая тварей, подписал себе смертный приговор…

– Блять! Сколько же вас там! – Хлыщ, в лучах тусклого заходящего солнца, бьющего ему в спину, пытается прицелиться в чистильщика, ныкающегося за остовом мотолыги. Показывается голова, и разведчик жмёт на спусковой крючок.

Бам!

Приклад карабина толкает в плечо. Человек падает. Чистильщики стреляют по колокольне. Хлыщ прячется за мешками с песком. Вжимается в ледяной пол. Пули дзинькают по колоколу, висящему у него над головой. Воспользовавшись заминкой, разведчик выглядывает сквозь щель между мешками как в амбразуру. Выцеливает очередного бойца.

Бам!

Минус один.

Ствол смещается.

Бам!

Минус два.

– И тебя тоже, гаденыш, – шипит Хлыщ, рассматривая в прицел прячущегося за кузовом БТР бойца.

Бам!

Минус три.

Заметив, как по дороге к монастырю едет колонна грузовиков, а рядом с ними бежит несколько десятков чистильщиков, Хлыщ целится в «шишигу» и идущий за грузовиком УАЗ. Пытается рассмотреть за лобовым стеклом водителя.

– Ну, гадёныш… – шипит разведчик, приметив Митяя, – теперь твой черёд!

Палец вдавливает спусковой крючок, в этот момент под сердцем у Хлыща неприятно колет. Ствол «Тигра» смещается чуть левее. Разведчик смотрит на вращающуюся башню БТР. Ствол КПВТ поднимается вверх. Хлыщу кажется, что жерло крупнокалиберного пулемёта смотрит прямо на него чёрным немигающим зрачком.

– Ааа!.. – вопит разведчик, машинально паля из карабина по бронетранспортёру.

КПВТ изрыгает длинную очередь. Пули разбивают кирпичную кладку, превращая Хлыща в кровавое месиво, пробивают колокол, который падает и проломив пол звонницы с грохотом устремляется вниз…

К стенам монастыря подтягиваются грузовики и каратели. Чистильщики проверяют оружие, меняют магазины, на морозном воздухе смачно щелкают затворы. Бойцы заходят через провал в стене в обитель. Осматривают паровую пушку и медленно идут в глубь территории, освещая себе путь фонарями. На дороге, замерев метрах в двадцати от стен, стоит УАЗ. Колесников смотрит на купола церкви, отчётливо выделяющиеся на фоне чёрного неба. Огненные всполохи играют по фальцу кровли. Предводитель чистильщиков, раскачиваясь в сиденье вперёд-назад, сжимает в руке пистолет Стечкина и что-то шепчет. Митяй, стараясь не обращать внимания на автоматную пальбу, доносящуюся из-за стен монастыря, вслушивается в слова Бати и разбирает лишь одно: «Надо убить всех…»

Над монастырём сгустилась темная ночь. Если бы не зарево от пожаров, то можно было бы сказать, что тьма хоть глаз выколи. Мы, – группа примерно из десяти уцелевших в бойне, стоим у ступеней церкви. Остальные – резерв, это ещё около тридцати человек, забаррикадировались в церкви вместе с женщинами, стариками и детьми. Не знаю, как они все там поместились, но убегать никто не стал. Люди отказались покидать храм, решив разделить с нами свою участь. Мне сложно это понять. Думаю, лучше бы они спрятались в катакомбах. Так у них был бы шанс выжить.

Мы видим, как к нам медленно приближаются чистильщики. Человек сорок-пятьдесят. Они обходят трупы, валяющиеся на снегу. Своих и чужих. Метрах в пятидесяти пылает братский корпус. Бойцы идут молча. Не стреляют. Мы сжимаем мечи и топоры. Каратели всё ближе. Лучи фонарей рыщут по сторонам. Колесникова среди врагов я не вижу. Думаю, он появится в конце.

На нас смотрят не люди – мертвецы. Хорошо, что из-за тупых рыл масок противогазов и респираторов я не вижу их лиц. Мне так легче. Чтобы зайти в церковь, чистильщикам придётся пройти через нас, и я знаю, что мы все умрём. Из здания доносится тихий людской говор. Храмовники молятся. Как сказал священник, на всё божья воля. Кто знал, что всё так повернётся. Кто знал…

Чистильщики становятся в цепь. Берут оружие на изготовку. Целятся в нас. Мы ждем…

Внезапно в спину чистильщикам лупит свет прожекторов. Слышится урчание двигателя. По снежному насту едет УАЗ. Внедорожник останавливается. Хлопает дверь. В свете фар мелькают две тени. Сразу узнаю Колесникова и Митяя. Они подходят ближе. Смотрят на меня.

– Тень, скажи мне, ради чего всё это? – доносится из переговорной мембраны усталый голос Колесникова. – Ради чего?! – он разводит руками. – Ответь мне!

Я молчу.

Колесников, несмотря на предупреждающий возглас Митяя, подходит ко мне ближе.

– Видишь, – начинает он, – всё повторяется. Опять ночь и ты ничего не можешь сделать! Ты снова проиграл! Так ради чего столько людей сдохло? Чтобы ты себе доказал, что чего-то стоишь? Или ему? – Колесников смотрит на изрешечённые пулями купола церкви.

Злость переполняет меня. Прикидываю, успею ли я бросить топор и попасть в эту мразь прежде, чем меня застрелят. Шансы невелики, а у меня всего одна попытка, и надо использовать её с толком. Решаю тянуть время, надеясь, что удача мне улыбнётся.

– Ну, чего молчишь, падаль?! – рявкает Колесников. – Язык проглотил?

– Да обосрался он! – вставляет Митяй. – Сдулся! Одни понты!

– А знаешь, я тебе покажу! – злится Колесников. – Даже оставлю вам оружие, и ты сам увидишь, кто твой бог! – он обводит нас взглядом. Останавливается на Николае. Мутант не успел спрятаться, да видимо и не хотел. Николай с ненавистью смотрит на врагов.

– Ты защищаешь его?! – палец Колесникова тычет в сторону мутанта. – Всё ради этой твари?! Этого урода?!

Короткий кивок и пара чистильщиков, подбежав к Николаю, пинком валят его в снег. Люто бьют ногами. Мутант сворачивается калачиком, стонет, прикрывает голову руками. От злости у меня темнеет в глазах.

– Куда? – рычит Колесников, видя, что я дернулся к нему с топором. – Хочешь мозгами раскинуть? Смотри! А может… – он выхватывает из кобуры пистолет и целится в Данилу, – ради него, да? – грохает выстрел. Парень, вскрикнув и выронив из рук топор, с простреленным плечом оседает в снег. Колесников смеётся, хотя звуки, раздающиеся из переговорной мембраны, больше напоминают собачий лай. – Или этого? – он стреляет в глаз стоящему рядом со мной Гришке. Тот падает. – Ну?! – орёт Колесников, размахивая оружием. – Спас он его?! Почему эта сука лежит с продырявленной головой в луже крови, а ты живой стоишь рядом с ним? Ваш бог так захотел или я? Не слышу! Уверен, если я убью всех, то ничего не изменится, да Тень? Никто меня не покарает! Признай это! Это же очевидно! Ваша жизнь в моих руках, и никто во всем мире не в силах вас спасти!

Слушая Колесникова, я с каждой секундой всё больше сомневаюсь в его адекватности.

– Почему ты не сдох тогда, – надрывается мой враг, – когда у тебя была такая возможность?! Умри ты и все эти люди жили бы дальше, даже не зная о твоём существовании! А теперь ты заставил меня переться сюда, за столько километров, тратить ресурсы, только, чтобы снова убить тебя! Так не пойдёт! – он ходит из стороны в сторону. – Это слишком просто! Давай так, – Колесников смотрит мне в глаза и ухмыляется, – даю тебе возможность искупить разом все грехи. Всё по-честному, если ты одолеешь Митяя в схватке, один на один, как встарь, на топорах, реконструктор ты хренов, то даю тебе слово, я пальцем не трону женщин и детей, и никто их не тронет. Они просто уедут с нами, кроме выродков, они пусть остаются здесь. А если проиграешь… – он задумывается, – Митяй, только не добивай его, – Колесников смеётся, – то клянусь, ты увидишь, как мы их всех сожжем в вашем храме и только потом я позволю тебе умереть. Как тебе сделка, а? Заманчивая? Вот и посмотрим, кто твой истинный бог, он, – хозяин Подольска поднимает руку вверх, – или я!

Колесников часто дышит. Я знаю, что Митяй намного сильнее меня. Шансов почти нет. Я киваю.

– Лады! – Колесников потирает руки. – Митяй, давай!

Чистильщик бросает «Грозу» в снег. Нагнувшись поднимает топор Данилы. Каратели, держа остальных бойцов на прицеле, расступаются. Мы с Митяем выходим в центр импровизированного круга. Я снимаю очки. Глаза режет от нестерпимой боли, словно их залили кипятком. Поворачиваюсь, чтобы отдать «консервы» одному из храмовников. Бородатый мужик забирает их и шепчет: «Удачи».

Да, она мне потребуется. Не успеваю я повернуться, как мне в голову прилетает обух топора. Митяй нанёс удар так быстро, что я даже не заметил начало атаки. Выпускаю топор из рук и падаю. В глазах темнеет. Сознание вроде не теряю. В ушах стоит странный шум. Словно издалека, до слуха долетают слова Митяя:

– Вставай падла! Вставай!

Трясу головой, озираюсь по сторонам и к ужасу понимаю, что я ничего не вижу. Ни языков пламени, ни тени, ни света. Ни…че…го. Не могу дышать. Прошибает холодный пот. Паника накатывает волной. Я слышал что-то про временную слепоту, или про слепоту из-за удара по голове. Сколько их уже было в моей жизни! Много. Видимо, накопилось. Вопрос лишь в том, что делать дальше. Сказать? Не поверят. Или посчитают за поражение и убьют всех, а меня… слепого… я едва не ржу в голос от этой мысли, заставят смотреть. Надо потянуть время.

– Сейчас, – говорю я, – сейчас, что-то я потерялся.

– Давай! – орёт Митяй. – Хватит прикидываться! – я слышу, как над головой заносится топор.

– Митяй! – рявкает Колесников. – Обожди! Дай ему шанс!

Я часто дышу, пытаясь вызвать свою способность видеть в темноте. Но кроме раскалывающей головной боли ничего не получаю. Из груди вырывается безмолвный крик и уносится ввысь.

«Неее…т!.. Господи! Нет! Только не сейчас! Дай мне шанс доказать тебе, что я достоин твоей помощи!»

Если бы злость к себе можно было бы трансформировать в силу, то думаю, я бы смог поднять железнодорожный вагон. Время растягивается, удлиняется как резина. Я словно вижу себя со стороны, лежащего на снегу с разбитой головой, а рядом беснуется Митяй. Слышу тихий говор из-за дверей храма. Различаю голоса. Там молятся. Просят за меня. Среди всех выделяю Авдия. Мальчик будто смотрит на меня. Его губы что-то беззвучно шепчут. Наполняют силой. Оглядываюсь и словно оказываюсь на полчаса в прошлом.

Я вижу, как на нас наседает передовой отряд чистильщиков. Бойцы, прикрывая друг друга, словно выныривают из чёрного дыма, низко стелящегося над дорогой. Стреляют в нас. Мы, стреляя из арбалетов, отступаем. Пули выбивают фонтанчики снега. Ложатся ближе. В ночи мелькают трассеры. Нам нечем по-настоящему им ответить. Остаётся только прятаться, скользя вдоль стен, надеясь, что ночь укроет.

В череде выстрелов неожиданно слышатся крики. Это орут чистильщики. Оборачиваюсь. Замечаю, как сзади карателей, выбежав из дыма, появляется человек с мечом в руках. Это Азат. «Откуда он выскочил? – думаю я. – Неважно, он покупает нам время».

Кузнец, что-то крича, несётся по дороге и рубит наотмашь, разваливая одного из бойцов от плеча до груди. Вонзает меч во второго и прежде, чем чистильщики соображают, что делать дальше, вгоняет лезвие в живот третьего. Меч застревает. Азат дергает его, но секунды потеряны. Выстрел! Голова татарина дёргается, пуля выбивает мозги, и кузнец валится в снег.

Мертвый он смотрит на меня. Что-то говорит. Мне кажется губы Азата шепчут: «Вставай! Поднимайся! Давай!..»

Затемнение. Вспышка. Теперь я вижу, как чистильщики обстреливают из гранатомётов братский корпус. Откуда эти образы? Знает лишь память. Обрывки видений складываются в картинки. Они мелькают одна за другой. Это похоже на пленку, заправленную в старый кинопроектор. И кто-то заставляет смотреть меня этот фильм.

Чистильщики, сорвав с корпуса входную дверь, лупят из АГС прямой наводкой, забрасывая выстрелы в коридор. Остальные пасут выбитые окна. Стреляют по ним, пока очередного бойца не пробивает навылет арбалетный болт. Слышатся крики:

– Где эта тварь?

– Там!

Крик сменяется глухим ударом и из груди другого бойца показывается стрела. Яр знает, как убивать. Мутант тоже дарит нам время, оттягивая чистильщиков на себя. У входа в корпус лежит несколько карателей. Они думали, что мутанта можно взять одной группой. Глупцы! Не сумев войти в здание, чистильщики решили сровнять его с землёй.

АГС стучит очередями. Гранаты рвутся внутри корпуса. Пауза. К окнам подбегают бойцы и под прикрытием напарников закидывают в окна «феньки».

Бах!

Со стен сыплется штукатурка. Дым не успевает развеяться, как из окна вылетает арбалетный болт и втыкается в глаз чистильщика.

Мат.

Частая стрельба.

Каратели палят уже без разбору, всаживая пулю за пулей куда попало. Отступают. АГС снова оживает. Расчёт выпускает целую коробку. Боковое крыло здания загорается. Ко входу подтягиваются две штурмовых группы. Я почти слышу, как стучат из сердца. Страх затмевает разум. Страх перед существом, способным в одиночку противостоять хорошо вооруженному отряду.

Раздаётся команда:

– Заходим!

Бойцы исчезают в раздолбанном проёме как во чреве. Снова крики и мат. Стрельба. Вопли. Пули бешено колотят по стенам. Слышу переговоры чистильщиков:

– Он здесь, под полом, в какой-то дыре заныкался! Утащил туда Бума и Витька! Гасим его, гасим пока опять не вылез!

Раздаётся взрыв гранаты. Затем ещё один. Секунды кажутся бесконечными. Те, кто остался снаружи, вздрагивают, когда из огня и дыма выбегают бойцы, волоча за собой Яра. Окровавленного мутанта бросают в снег. У него перебиты ноги и оторвана рука. Чистильщики срывают с него маску и разглядывают лицо. Яр молчит. Смотрит на них. Каратели часто дышат и, точно сговорившись, начинают молотить моего друга прикладами автоматов. Бьют молча, вымещая всю злобу за убитых. Сопят, пока не разбивают череп. Яр хрипит, из провала носа, вбитого в голову, хлещет кровь. Другой бы на его месте уже умер. Мутант обводит затуманенным взглядом сгрудившихся вокруг него чистильщиков и разжимает огромный кулак, из которого выкатывается Ф-1. Успел значит снять с какого-то трупа, пока его выкуривали. Я почти вижу, как вспухает рубленое тело «феньки».

– У него граната!!!

Чистильщики, как в замедленной съёмке, бегут в разные стороны. Хлопок. Бух! Неяркая вспышка. Осколки секут бойцов, и их ударной волной бросает в снег. Мертвые к мертвому…

Прошлое как всполохи в голове. Секунда. Было и прошло. Память – эта услужливая сука, точно открывает во мне второе дыхание. Придаёт сил. Теперь, звуки, раздающиеся вокруг меня, проявляют образы. Дают ориентиры в пространстве. Мне кажется, что я улавливаю каждый скрип снежинки под ботинками Митяя.

«До него меньше метра, – предполагаю я, – а теперь повернулся на носках. Нагнулся. Перехватил топор. Я вижу тебя!» – хочу я заорать, но приказываю себе заткнуться. Эта способность похожа на то, прошлое моё умение видеть в темноте, но только другого порядка. Там из звуков складывались образы. Мутные, но затем обретающие четкость. Сейчас из звуков складывается ощущение пространства.

«Вставай, тварь! Вставай! – приказываю я сам себе. – Докажи, что они умерли не зря! Поднимайся, Тень!»

Скрежещу зубами до крошева на языке. Не знаю, что происходит у меня в голове, но я чувствую, как храмовники смотрят на меня. Верят. И я не могу их подвести. Забиваю боль, раскалывающую голову на части, в глубину нутра и, сомкнув пальцы на рукояти топора, поднимаюсь. Как бы я ни ненавидел Митяя, сейчас мне нужен холодный рассудок. Человеческие чувства в сторону! Слышу, как топор Митяя рассекает воздух. Руки, опережая разум, действуют сами. Поднимаю топор и парирую удар. Получаю рукояткой по пальцам. Шиплю от боли и едва не выпускаю оружие из рук.

Отскок!

Выпад!

Лезвие проносится в сантиметре от моей головы, обдавая холодным ветерком. Успеваю отклониться и, резко присев на правую ногу, рублю наотмашь сверху вниз. Судя по крику, задеваю Митяя, но лишь слегка. Нельзя чтобы он понял, что я слепой. Его самоуверенность – мой козырь. По хрусту снега понимаю, что Митяй обходит меня по кругу. Он перебрасывает топор из руки в руку. Замахивается и начинает крутить оружие. Я пячусь. Пытаясь понять, где находится его топор. Громкий хруст слева! Значит, он опирается на правую ногу. Топор поднимается вверх и…

Я стою, выделяя из всех звуков – от треска горящих построек до подбадривающих криков чистильщиков, только один – свист лезвия, рассекающего воздух. Резко разворачиваюсь в тот момент, когда мне уже почти раскроили башку, я словно вижу, как Митяй, по инерции, проваливается вниз, а я, делая шаг назад, с коротким замахом опускаю топор ему на шею. Вкладываю в удар всю боль, всю ненависть, злость и желание его убить.

Хрясть!

Лезвие врубается в мышцы, сухожилия и перерубает позвонки.

Тук.

Это отрубленная голова Митяя падает в утоптанный снег, на который льётся кровь.

Я ещё не верю в то, что у меня получилось это сделать, как слышу бешеный вопль главы чистильщиков.

– Тварь! Тварь!

Его злоба передаётся остальным как заразная болезнь. Щелкает затвор. Колесников орёт:

– Сжечь здесь всё! Всех, кто остался, загнать в пристройку и тоже сжечь, а этот пусть смотрит! За неисполнение пристрелю!!!

Хочу заорать: «Ты же дал слово!», – но меня отрезвляет звук одиночного выстрела. Плечо жалит огнём. Топор валится из рук. Падаю. Сквозь крики храмовников, мат и выстрелы чистильщиков слышу, как Колесников направляется к машине.

«Все, конец, – думаю я, – но всё же я выиграл немного времени. Вот только для чего?»

Меня окружают. Бьют ногами. Закрываю голову. Затем куда-то тащат. Привязывают к бревну. Слышу, как снаружи заколачивают двери церкви. Молотки часто стучат. Изнутри доносятся крики ужаса женщин и детский плач. Затем что-то катят. Бочки. Судя по запаху, храм обливают топливом. Топот ног. Со стуком открываются крышки ящиков. Доносится приказ: «Осторожнее с запалами». Значит, не всю взрывчатку рванули в грузовике. Минируют церковь? Судьба снова горько посмеялась надо мной. Круг замкнулся с того, с чего начался. Я снова ничего не могу сделать, только в прошлый раз они убили Машеньку и моего сына, а сейчас из-за меня погибнут десятки ни в чём неповинных людей.

Пытаюсь вырваться. Кричу. Осыпаю всех проклятиями. Прошу убить только меня, но чистильщикам нет до этого дела. Они как машины, тупо исполняют приказ. Наверное, нет справедливости на этом свете и, хотя я убил Митяя, это не приносит мне радости. Колесников всё ещё жив, и я снова убеждаюсь в том, что стоит мне взять в руки оружие, погибает тот, кто мне дорог.

В голове крутятся цифры обратного отсчёта. Перед глазами возникают образы погибших. Они протягивают ко мне руки. Ждут. Если говорят, что перед смертью вспоминаешь всю свою жизнь, то я не вижу никого кроме мертвых. Значит, так я и жил. Мертвым. Я словно воскрешаю их в памяти и больше ничего. Хочется рыдать от бессилия, но не могу выдавить даже слезинку. Всё, это конец. Так я и сдохну, забрав с собой Авдия и остальных…

Внезапно до слуха долетают отдалённые нечленораздельные вопли. Хлопают ружейные выстрелы. Затем раздаются автоматные очереди и крики чистильщиков. Ещё и ещё. Ворчит пулемёт. Снова гортанные крики. Топот десятков ног. На этот раз гораздо ближе. Словно приближается орда. Прислушиваюсь. Сомнений нет. Так могут вопить только потрошители.

Слышу быстрые шаги. Кто-то отдаёт приказ:

– Перегруппироваться! Живо!

– Они наступают!

– Назад! Назад! К воротам!

Голоса чистильщиков забивает грохот пальбы и вопли.

«Интересно, что здесь понадобилось каннибалам. Или пришли поживиться человечиной, не рановато ли?»

Не успеваю я об этом подумать, как недалеко от меня что-то громко бухает. Слышится нарастающий грохот, меня обдаёт потоком обжигающего воздуха, пламенем и швыряет в снег…

Я лежу на спине. Руки и ноги свободны. Дышать тяжело и больно. Кашляю. Сплевываю вязкую жижу, отдающую медным привкусом. Хлопаю себя по бокам. Одежда обгорела. Чувствую, как на лицо что-то падает. Это не снег. Что-то совсем невесомое, сухое и пахнет гарью. Пепел. Пытаюсь сообразить, что произошло, и не понимаю. Звуки не складываются в картину. Где я? Сколько провалялся без сознания? Слышу шаги. Кто-то идёт по насту. Останавливается рядом. Видимо смотрит на меня. К запаху пожарища добавляется ещё один, хорошо мне знакомый. Пахнет кровью и металлом. Видимо меня разглядывают.

– Кто здесь? – спрашиваю я.

Некто молчит. Тяжело дышит. Ногу обхватывают сильные пальцы. Меня куда-то тащат. Через пару минут меня бросают в снег. Переворачиваюсь на живот. Ползу, шаря вокруг себя рукой. Пальцами чувствую что-то липкое на снегу. Ощупываю наст дальше и натыкаюсь на труп. Ещё и ещё. Тела лежат вокруг меня. Очень много тел. Судя по одежде – это чистильщики. Оружия при них нет. У многих колотые и рубленые раны, или отрублены головы.

«Значит, их убили потрошители? – мысль молнией проносится в мозгу. – А где все храмовники? – от ужаса я холодею».

Слышу крики.

Звуки ударов.

Топоры?!

Раздаются вопли.

Хрясть!

Крик обрывается. Затем слышится уханье и гортанные выкрики. Кручу головой. Приподнимаюсь. Ползу на шум, часто работая локтями и переваливаясь через тела чистильщиков. Неожиданно рядом раздаётся громкое сопение.

– Тень!..

Пытаюсь сообразить, почему мне знаком этот голос. И, пока до меня доходит, на моём горле смыкаются сильные руки.

– Су…ка!.. – шипит человек. – У…ду…шу… тварь!

Я хриплю. Сжимаю кулак и бью Колесникова по морде.

Раз!

Раз!

Раз!

Вкладываю всю силу. Разбиваю костяшки в кровь. Пальцы хрустят. Наверное, сломал, но я не чувствую боли. Я просто дубасю его, стараясь расквасить нос, выбить зубы, изуродовать, убить. Колесников сильнее меня, даже несмотря на возраст он словно как каменный. Он вдавливает меня в снег. Ощущение, что на меня навалили мешки с цементом. Задыхаюсь. В голове одна муть. В ушах стоит звон. Неужели я вот так и подохну, не прикончив его?!

«Нет!.. – это вопит моё второе «я». – Нет!..»

Машулька словно смотрит на меня из тьмы. В её слепых глазах я вижу отражение себя. Она произносит моё имя: «Сергей… – тихо срывается с мертвенно-бледных губ, – Сергей!!! Убей его… Убей!!!»

Ненависть к себе перерастает в страшенную злобу. Судьба подарила мне шанс и так просто я не сдамся! Я вспоминаю всё, чему меня учили за эти годы. Если не можешь убить при помощи силы, сделай это хитростью. У меня нет оружия под рукой. Нет камня, ножа или отвёртки. Нет даже карандаша.

Я перестаю бить Колесникова. Вытянув руку, ощупываю его лицо. На нём нет маски и противогаза. Тогда… Выпрямляю указательный палец и резко втыкаю его в левый глаз врага. Слышится истошный вопль. Колесников сдавливает мою шею так, что хрустят позвонки. Отступать нельзя. Милосердию нет места, когда надо выиграть драку любой ценой. Сгибаю палец как крючок и чувствую, как он погружается в что-то, наподобие вязкого теплого желе.

Рывок назад и по чавкающему звуку я понимаю, что вырвал Колесникову глаз.

Хозяин Подольска что-то нечленораздельно орёт.

На моё лицо капает кровь. Хватка Колесникова ослабевает. Я, схватив его за отворот разорванного защитного костюма, дубасю что есть сил.

– На, получай, сука! – кричу я. – Получай!

Колесников хрипит. Слышится хруст. Видимо сломал нос. Вцепляюсь зубами в его запястье. Он орёт от боли. Рву кожу, вгрызаюсь в мясо, как пёс треплет свою жертву. Во рту привкус меди с горечью. Откусываю и выплёвываю в снег шмат. Снова осатанело бью Колесникова, уже толком не понимаю, куда попадаю, чувствуя, как превращаю его харю в кровавое месиво.

Противник разжимает пальцы, вопит. Теперь надо его добить. Хочется разможжить ему голову. Вскрыть голыми руками грудину. Вырвать сердце и кишки и жрать их у него на глазах, погружая лицо в кровоточащую плоть. Чтобы эта сука, подыхая, видела. Чувствовала всю ту боль, что испытал я за всё это время. Месть страшна, если её творит доведённый до отчаянья человек. Я пытаюсь скинуть с себя Колесникова, но это всё равно, что выжимать бетонный столб.

– Ааа!.. – кричу я. – Давай!

Внезапно моего врага словно отрывает от меня неведомая сила. Судя по звуку, он падает в паре метров. Слышу шаги. Много шагов. Кто-то приближается. В нос бьёт резкий характерный запах давно немытых тел. С трудом поднимаюсь. Слышу вокруг себя неясный говор. Понимаю, что я стою в окружении десятков потрошителей. Они смотрят на меня, пожирают глазами. Снег скрипит под тяжестью поступи. Резко поворачиваю голову. Чувствую полный ненависти взгляд. Существо смотрит на меня сверху вниз. Наклоняется. Его лицо замирает в нескольких сантиметрах от моего. Тварь рассматривает меня. Даже в дыму пожарищ, я могу учуять его вонь. Догадываюсь, кто это может быть. Над ухом раздаётся тяжелый бас, от которого я вздрагиваю, а по телу бежит волна холода.

– Тень! – шипит Расчленитель и одновременно раздаётся приглушенное рычание.

Судя по тяжелому дыханию, недалеко стоит крупное животное. Оно идёт ко мне. Лапы проминают наст. Волкособ останавливается. Разевается огромная пасть. Челюсти клацают, и монстр издаёт душераздирающий вой.

– Цербер! – рявкает Расчленитель. – Нельзя! Он мой!

Хищник отходит от меня. В следующую секунду шею обжигает холодная сталь. Я словно вижу со стороны, как Расчленитель, вытянув руку, упирает в меня покрытую зазубринами пилу, примотанную к его правому предплечью.

Я не испытываю страха. Теперь мне уже всё равно. Даже если я сдохну, то Колесникову не жить. Я почти угандошил его и эта мысль греет мне душу. Догадываюсь, что потрошители просто ждали и смотрели, как мы мутузим друг друга. Зачем мешать людям убивать себе подобных. Лучше посмотреть кто кого. И только когда я стал побеждать, Потрошитель отшвырнул от меня противника. Почему?

Слышу позади себя сдавленный хриплый смех. Так смеются сумасшедшие. Расчленитель отходит от меня. Направляется к Колесникову. Мутант рывком поднимает хозяина Подольска и ставит его перед собой. Смотрит на него. Молчит. Затем наклоняется и что-то шепчет ему на ухо, от чего Колесников вздрагивает и раззявливает окровавленный рот в немом вопле. Короткий замах. Выпад! Слышится звук рвущейся ткани и громкий вскрик. Затем воцаряется мёртвая тишина.

– Подойди! – приказывает мне каннибал.

Вытянув руку, я делаю несколько шагов вперёд. Пальцы утыкаются в ткань защитного костюма, измазанного кровью. Веду рукой вверх. Чувствую острые зубья пилы, которая торчит из спины Колесникова.

– Чтоб меня! – шепчу я.

Разрозненные образы складываются в единую картинку. Расчленитель держит на весу тело моего главного врага, пробив его насквозь своим оружием. Слышится чавкающий звук и шум падения. Тело Колесникова валится в снег. Раздаётся команда мутанта:

– Уходим! Все!

Я не верю своим ушам.

– Постой! – кричу я.

Шаги замедляются. Расчленитель останавливается. Я ощущаю его тяжелый взгляд.

– Почему ты меня не убил?

Мутант буравит меня глазами. Пауза затягивается. Наконец, он нехотя выдавливает:

– Эльза просила.

– А его почему? – я смотрю в сторону, где лежит Колесников.

– Он… – едва слышно отвечает Расчленитель, – был моим отцом!

Мутант и потрошители уходит. Теперь всё сходится. Всё становится понятным. Разрозненные детали, слухи и мои догадки складываются в единую картину. Эльза столько лет держала в тайне этот секрет. Вынашивала план мести. Теперь я понял, что она говорила об искуплении, и зачем принесла себя в жертву. Убив себя, она защитила нас, обрушив всю ярость и мощь потрошителей и Расчленителя, которого она когда-то спасла, на чистильщиков и их предводителя.

– А где остальные? – кричу я вслед Расчленителю.

– Там! – доносится издалека вместе с протяжным рыком волкособа. – Прячутся! А с тобой… – тянет мутант, – мы ещё встретимся!

Я стою ошеломлённый. Задираю голову и долго протяжно ору, словно пытаясь докричаться до небес. Вскоре позади меня раздаются тихие шаги.

– Сергий!

Я вздрагиваю и оборачиваюсь на голос священника. Старик подходит ко мне и обнимает. Я чувствую, как он сотрясается от рыданий.

– Теперь… ты понял… – всхлипывает старик, – всю мудрость его замысла?

В этот момент у меня в голове словно вспыхивает пламя. Я знаю, что должен сделать потом, после. Киваю. Затем спрашиваю:

– Кто выжил?

Старик берёт меня за руку.

– Идём, нас ждут.

Мы шагаем по снежному насту. Священник ведёт меня к церкви, из которой раздаётся гомон множества голосов. Мы поднимаемся по ступеням. Становимся на крыльцо. Я кладу пятерню на посечённую осколками толстую кирпичную кладку. Прислоняюсь к ней. Она пахнет дымом и гарью. Прочная. Не обрушилась при взрыве. Раньше умели строить. Заходим внутрь. Чувствую на себе десятки пар глаз. Храмовники смотрят на меня. Ко мне кто-то подходит. Ощупывает моё израненное лицо. По запаху узнаю Ольгу – слепую старуху, с которой я встретился в трапезной. Он тихо шепчет:

– Сергий, теперь ты один из нас…