Лучи тусклого солнца пробиваются даже сквозь затемнённые очки. Глазам больно, но терпимо. По двору монастыря быстрым шагом и бегом снуют люди – мужчины, женщины, старики и дети. Каждый выполняет работу – катят автопокрышки, несут мешки с песком, которые на веревках, перекинутых через блоки, поднимают на стены и сторожевые вышки, доски, пучки арбалетных стрел, копья и топоры. Слышится звон оружия. Стук от работы молотков и пил. Крики. Голоса. Обитель похожа на растревоженный улей, но паники нет. Все знают, что делать.

Я смотрю на необычное орудие, поставленное прямо напротив центральных ворот монастыря. Установка одновременно похожа на огромную средневековую пушку на деревянном лафете и многоствольный пулемёт Гатлинга. Рядом со мной, опираясь на костыли, стоит Николай. Он старается перекричать шум от работы молотов, которыми орудует пара дюжих молодцев, вбивая недалеко от ворот в мёрзлую землю скрещенные друг с другом колья, вытесанные из бревен – что-то вроде противотанковых «ежей».

– Азат! – окликает мутант кузнеца, который здоровенной плашкой нарезает резьбу на трубе. – Когда будет готово?

Татарин поворачивает голову. Глядит на разложенные на земле фитинги, переходники, муфты и утирает пот со лба.

– Скоро уже, ещё закрепить опоры осталось и так, по мелочи.

Нам всем не терпится испытать арт-установку.

– Хорошо трубы «энкатешные» разного диаметра друг в друга плотно входят и прочные, – продолжает Азат, – как знал, что пригодятся. А у тебя всё готово? – Татарин глядит на Николая.

– Да, – мутант смотрит на паровой двигатель, стоящий рядом с пушкой на салазках, который мы с трудом, с помощью «лошадей», перетащили из ангара в центр монастырского двора, – развести пары и будет давление.

– Понял, – кивает Азат, – скоро увидим, чего вы там напридумывали.

Мы с Николаем переглядываемся. Точное устройство моей идеи – паровой пушки, родилось во время обсуждения плана обороны монастыря. Понимая, что против огнестрельного оружия не попрёшь, мы решили обстрелять колонну чистильщиков газовыми баллонами, которые заправлены смесью метана и воздуха. Николай сказал, что если закачать в ёмкости смесь в пропорции на одну часть метана десять частей воздуха, то рванёт не хуже снаряда.

Само поворотное орудие состоит из шестиствольного блока – четырёхметровых труб, закреплённых на оси, сваренной из нескольких колёсных дисков от грузовиков. Для скорострельности блок вращается хитроумной цепной передачей. В ствол – толстостенную трубу, через перепускной клапан под большим давлением подаётся перегретый пар от паровозного котла. Он давит на трубу меньшего диаметра, вставленную в первую, к концу которой прикреплён газовый баллон, обмотанный промасленной ветошью. К редуктору газового баллона прикрепляется резиновый шланг с заглушкой. Редуктор открывается, и газововоздушная смесь заполняет трубку. Получается что-то вроде запала. Надо только перед выстрелом зажечь факелом ветошь. Секунд через тридцать резиновая трубка прогорает, смесь метана и воздуха взрывается и провоцирует подрыв газового баллона. Бабахает так, что стальную ёмкость выворачивает наизнанку как розочку, а осколки с воем секут стволы деревьев.

Мы сначала проверили идею, присоединив к предохранительному клапану сброса избыточного давления парового двигателя трубу с пустым баллоном. Стреляет, точнее выплёвывает заряд по навесной траектории метров на сто. А если поддать пару, то и дальше. Осталось только после того, как соберём установку, точно отметить то место на дороге, ведущей в монастырь, куда долетают баллоны перелетая через стену, чтобы знать, когда открывать огонь. Для обслуживания агрегата нужно пять человек. Николай с помощником – кочегаром, контролирует работу парового двигателя. Азат командует расчетом пушки – заряжающим – Петром, вставляющим с подставки трубы с газовыми баллонами в стволы и, как мы его назвали, – поджигальщиком Гришей – парнем лет восемнадцати, который должен по команде, прежде чем татарин откроет перепускной вентиль, успеть запалить ветошь.

Пока я ещё раз прокручивал в мозгу принцип работы паровой пушки, снаружи монастырской стены слышится конское ржание.

– Отмыкай! – кричит воин с арбалетом с вышки. – Яр вернулся с кем-то!

Ворота, которые мы дополнительно укрепили брусом и металлическими листами, скрежеща створками по мёрзлой земле, открываются. Во двор врываются трое всадников. Пластовни, стуча копытами по льду, останавливаются возле нас. Конники – Яр и Данила спешиваются. В руках Яра я вижу огнестрельное оружие – «укорот» и хорошо мне знакомый по резному прикладу карабин «Тигр». За спиной третьего сидит ещё один человек, связанный и с мешком на голове.

– Вот взяли, – бурчит Яр, – шел по реке, говорит что к нам, предупредить тебя, – гигант внимательно смотрит на меня, – сказал, что Колесников собирает отряд чистильщиков и скоро будет здесь.

Меня словно что-то колет под сердце. Смутная догадка. Нас окружает толпа. Люди смотрят на нас. Тихо переговариваются.

– Снимите с него мешок! – тороплю я.

Данила быстро развязывает пленника. Вынимает кляп у него изо рта.

– Хлыщ? – кричу я, не веря своим глазам. – Живой!

Подбежав, я помогаю разведчику спуститься с «лошади».

– А что… со мной станется, – устало отвечает Хлыщ, – вот только… укоротили немного… как ты исчез, – Хлыщ показывает левую руку, на которой не хватает трёх пальцев.

– Митяй сделал?

– Да. «Краба» показали. Но идея Бати. Вот смог сбежать и узнал кое-чего, – Хлыща ощутимо пошатывает.

– Пойдём, согреешься и поешь, обопрись на меня, – говорю я Хлыщу, – Яр, Николай, – обращаюсь я к бойцам, – мы будем в трапезной. Данила, скажи Эльзе, что нужна её помощь.

Парень кивает и срывается с места, припадая на одну ногу. Мы с Хлыщом проходим сквозь толпу. Идём по натоптанной дорожке. Молчим, каждый думая о своём.

– И это ваш план обороны?! – Хлыщ, греясь возле буржуйки, обводит недоумённым взглядом сидящих за столом – меня, священника, Яра, Эльзу, Николая, Азата и дюжего мужика – Дмитрия, старшего над отверженными. – Выставить бойцов с холодным оружием на стенах и башнях монастыря против огнестрела?

Я киваю.

– Да!

– Да вы отмороженные на хрен! – кипятится Хлыщ. – Самоубийцы чертовы! Вы хоть знаете, сколько сюда едет карателей?! Батя всех поднял!

– Бог поможет нам! – рявкает священник. – Но только если мы и сами поможем себе.

– Это как? – удивляется Хлыщ.

– Сергий, – священник смотрит на меня, – расскажи ему.

– Наше преимущество в их самонадеянности и упертости Колесникова, – начинаю я, – они не думают, что получат отпор. Уверен, Штырь успел рассказать, что у нас нет даже ружей, поэтому мы для них лёгкая добыча. Смотри, – я начинаю говорить быстрее, – к монастырю, – ставлю на стол тарелку, – ведёт только одна дорога, – черчу пальцем по доскам. – С одной стороны река с крытыми берегами, – я хлопаю ладонью по столешнице, – а с другой поля и частный сектор с заборами. Загонять туда машины они не станут. Застрянут. Поэтому они двинут по дороге, – веду пальцем к тарелке. – Справа и слева от дороги деревья, стоят плотно, получается «бутылочное горлышко», – я пододвигаю к тарелке два стакана, – стены монастыря высокие, крепкие, метр кирпича. Колесников ненавидит меня до блевотины. Они точно станут ломать ворота, чтобы скопом ворваться в монастырь. Значит двинут всю технику. Встанут кучей. Это его ошибка. Тут мы их и накроем залпом из пушки. Потом станем расстреливать выживших из арбалетов. Главное – не высовываться. Если сломают ворота, упрутся в ограждение из брёвен. Его только бульдозером ломать. «Бэтээр» встанет. Только расчёту орудия придётся стоять до последнего, чтобы, опустив стволы, жахнуть по ним прямой наводкой. Будем сражаться как встарь при обороне крепостей.

– Гладко стелешь, Серый, – Хлыщ усмехается, – а как оно на самом деле будет? Они могут остановиться метрах в пятистах, а ворота штурмовать мотолыгой и передовой группой. Тогда вы раскроете свою вундерваффлю раньше времени. Плакало ваше преимущество, а этого делать нельзя. У вас есть запасной план? Если дело с пушкой не выгорит, вас всех из пулемёта посекут. Забыл, что на БТР стоит КПВТ? Он же стену прошибет!

– Значит, нужно сделать так, чтобы они скопом двинули на нас, – вворачивает Дмитрий. – Раззадорить их.

– Надо сразу Колесникова валить, – грохает Яр, – тогда они точно пойдут все разом.

– А ты думаешь он сунется в первых рядах? – язвит Хлыщ. – Эээ… нет. Эта тварь будет стоять и смотреть издалека. Да и как ты это сделаешь, если вокруг него столько бойцов будет? Тебя же грохнут сразу!

– Это моё дело как его убить, – Яр равнодушно смотрит на Хлыща, – справлюсь.

– А сколько машин всего идёт? – я решаю изменить вектор разговора.

– Точно не скажу, я же рванул раньше колонны, – отвечает Хлыщ, – но, судя по разговору на «фишке», Батя решил поднять всех, – Хлыщ обводит нас взглядом. – БТР они точно возьмут, – ты помнишь, – Хлыщ мне подмигивает, – тот, который мы из «Гудка» забрали. Мотолыга будет работать как машина разграждения, расчищая путь, ну… и ещё грузовики для бойцов. Как-то так.

– Что у нас по времени? – я пытаюсь сообразить, через сколько каратели появятся здесь.

– Не знаю, – качает головой Хлыщ, но они точно пойдут по «бетонке», – это километров девяносто. Как я понял, раз вы меня взяли на подходе к монастырю, вы уже караулите их?

– Да, – говорит Дмитрий, – мы отправили несколько групп, дежурить на разных дорогах. Если что, успеют нас предупредить. У них приказ в бой не вступать.

– Если они едут по «бетонке», – предполагаю я, – там много старых машин, их придётся растаскивать, останавливаться, объезжать, ещё мосты разрушенные. Это займёт время. Так что, по нынешним временам, умножай расстояние на десять. Итого ориентир – пара дней. Может быть три, если сломаются или машины заглохнут. Это в лучшем случае. Но мы успеем подготовиться.

– Это конечно всё хорошо, только, – Хлыщ недобро ухмыляется, – как вы собираетесь им противостоять. У них огнестрел, техника, даже если бойцов примерно поровну, но у вас только холодное оружие. И на кой ляд вы раскидали по двору старые покрышки?!

– Хлыщ! – рявкаю я. – Угомонись со своим базаром! Ты не в Убежище! И покрышки не раскидали, а положили. Если ты заметил, он лежат от ворот и дальше, вроде как направление задают. Мы их подожжем перед атакой чистильщиков, получится дымовая завеса. Когда каратели пройдут через ворота, а они пройдут, они в дыму будут плохо ориентироваться.

– Так и вы тоже! – кричит Хлыщ.

– Нам надо вынудить их вести близкий бой, чего тут непонятного! – злится Яр, словно он разговаривает с малолетним ребёнком. – Дым нам на руку будет. Им сложнее стрелять, а нам проще подойти и рубить. Если что, в дыму скрыться можно, отойти, перегруппироваться! Церковь, постройки укроет, прицельно стрелять сложнее станет.

– Понял, – кивает Хлыщ, – а сирену противовоздушную тоже врубите?

– Не язви! – сатанею я. – Сам знаешь, что это сработает!

– У нас еще резерв в засидке останется, – добавляет Дмитрий, – на крайний случай.

– Это типа ополченцы, которым вы раздали оружие? – лыбится Хлыщ. – Не разбегутся при первых выстрелах?

– Они знают, за что сражаются, – режет священник, – вера укрепит их дух, не побегут!

– Ну, у нас ещё ты есть, – я смотрю на Хлыща, – стрелять сможешь?

– Куда я денусь, – смеётся разведчик, – семь пальцев хватит, чтобы должок Митяю вернуть.

– А как тебя зовут в миру? – неожиданно спрашивает священник. – Что это за мерзкое прозвище такое Хлыщ?

Мой друг внимательно смотрит на старика. Я опасаюсь, что Хлыщ сейчас что-то выдаст.

– Меня зовут Хлыщ, – цедит разведчик, – на том и останемся, так ведь, Тень? – Хлыщ переводит взгляд на меня. – Я не один из вас и уходить в монастырь не планирую. Повоюем и уйду. Точка!

– Ты уверен? – священник испепеляет взглядом Хлыща.

– Уверен! – лыбится Хлыщ. – Я не верю в вашего бога! Ведь даже если нас начнут резать на куски, он не спустится с неба и не поможет нам!

Хлыщ часто дышит. Сжимает и разжимает пальцы на изуродованной руке. В трапезной повисает пауза. В тишине слышно, как трещат дрова в печке.

– Ты можешь не верить в него, – тихо говорит священник, – но он верит в тебя, а большего мне не надо. И закончим на этом!

Старик встаёт. Мы следуем его примеру. Священник, Яр и Дмитрий направляются к выходу из помещения. Я, искоса посмотрев на Эльзу, которая точно находится где-то далеко, иду вслед за ними. Меня дёргает за плечо Хлыщ.

– Тень! – шипит он. – Хоть ты-то с ума не сошёл?! Ты же понимаешь, что у нас нет шансов, даже если за ножи возьмутся от мала до велика!

– Тогда почему ты здесь? – я чувствую, как меня охватывает злоба.

– Лучше сдохнуть, пытаясь выиграть бой, чем сидеть в углу, – режет Хлыщ, – может мне повезёт, и я грохну Митяя.

– Тогда, – я тычу друга кулаком в грудь, – ты сам ответил на свой вопрос.

Хлыщ кивает. Мы выходим. Я замечаю, что Эльза, внимательно слушавшая наш разговор, быстрым шагом направляется в сторону конюшен. Шипя от боли в глазах я, нацепив очки и бросив Хлыщу: «Жди меня здесь!», – бегом догоняю её.

– Ты куда?

Старуха оборачивается. В её ледяных глазах отражаются солнечные лучи. Она часто дышит. Изо рта валит пар.

– Мне нужно, – начинает она, – закончить одно старое дело, проведать кое-кого.

Я теряюсь в догадках, думаю и наконец меня осеняет:

– Расчленителя?! – выкрикиваю я.

– Тише! – шипит Эльза. – Если мне повезёт, у вас будет резерв, только… – она берёт меня за руку, – ты помнишь наш недавний разговор, обещай мне, что исполнишь мою волю!

– Чего?

– Просто обещай, – упорствует Эльза, – что мои слова, что бы не случилось, станут для тебя законом!

Я уверен, что Эльза что-то задумала, но расспрашивать её, если она сама не захочет рассказать, бесполезно. Проходили уже. Я киваю.

– Вот и хорошо, – Эльза чуть улыбается, – а теперь иди. Вам нужно готовиться. Время не ждёт!

Она пристально смотрит мне в глаза. Порывается меня обнять, но видимо передумывает. Мне кажется, что она прощается со мной.

– Хорошо, – нехотя выдавливаю я.

Эльза уходит. Я, проводив её взглядом, подхожу к Хлыщу. На его вопрос, чего задумала эта ведьма, я просто машу рукой, мол не до этого сейчас. Мы направляемся в сторону площади. Дел невпроворот. Мне ещё надо потренироваться со стрельбой из арбалета. Как сказал Яр, если умеешь хорошо стрелять, то не важно, какое у тебя оружие, значит сумеешь и из него шмалять. Врал конечно, но слабая надежда – это лучше, чем ничего…

По смотровой площадке на колокольне семенит короткими ножками карлик. Андрий ходит туда-сюда. Щурясь от яркого солнца он, приставив руку к глазам, смотрит то на русло реки, то на дорогу, то на лес.

«Холодно-то как, – карлик хлопает себя по бокам, – если меня скоро не сменят, то точно заболею! – Андрий, привлеченный грохотом запущенного парового двигателя, переводит взгляд вниз, на монастырский двор, который одновременно напоминает строительную площадку и декорации фильма о средневековье. – Опа! Завели! – дозорный старается хоть что-то рассмотреть в плотных клубах черного дыма, стелящегося над землёй. – А ну-ка, чего у них получилось?»

Карлик перегибается через невысокое ограждение из металлических прутьев и видит, как Николай, Азат и еще три человека, суетясь и подбадривая себя выкриками, заряжают паровую пушку баллоном с газом. На расстоянии метров в десять толпится возбуждённо гомонящий народ. Слышатся команды:

– Готов?

– Готов!

– Пары?

– Есть!

– Готовсь!

Азат берётся за вентиль, быстро вращает его, а затем смыкает пальцы на трубе, приваренной к перепускному клапану.

– Пли! – Николай машет рукой.

Азат дергается рычаг. Слышится свист и, под восторженные крики толпы, из ствола вылетает труба с примотанным к концу газовым баллоном. Андрий провожает его полёт взглядом и видит, что он падает метрах в пятидесяти от стен, прямо на обочину дороги.

Люди снова суетятся вокруг пушки. Поворачивают станину, вносят поправки.

– Ещё чутка! Ещё! – отдаёт команды Азат, следя как несколько парней и мужиков с помощью длинного деревянного рычага передвигают пушку.

– Стоп! Перезарядка!

Пётр с помощью Гриши вставляет в ствол ещё один заряд, затем ещё и ещё, пока не заполняют все шесть стволов. Азат вращает цепную передачу, блок со стволами нехотя вращается, пока верхний не занимает положение прямо напротив перепускного механизма. Слышится щелчок надвигаемой муфты.

– Прибавить давление!

– Готов?

– Максимум!

– Огонь!

Татарин снова дергает рычаг. Свист сменяется нарастающим громким звуком шшш…рых!.. Андрий видит, что заряд летит намного дальше и падает посередине дороги.

– Сделали-таки! – восклицает Андрий. – Черти, сделали! – дозорный, забыв о послушании и грехе ругательств, едва не пускается в пляс на площадке, но вовремя опомнившись и опасаясь, что снизу увидят, как он себя ведет, Андрий тихо добавляет: – Ну, теперь мы им покажем! – карлик потрясает маленьким кулачком в воздухе и, оправив телогрейку, по размерам больше подходящую ребенку, продолжает следить за дорогой. Он видит, как из ворот, опираясь на палку, выходит Эльза, ведущая под уздцы двух пластовней.

– Куда это старая направилась? – спрашивает сам себя Андрий, провожая взглядом фигуру, запахнутую в длинную серую накидку.

Пройдя метров двадцать, Эльза садится на покорно, по её команде, опустившегося на колени животное-мутанта. Ударив пластовня в бока, старуха в клубах снега во весь опор скачет по дороге. Вскоре она пропадает из вида, а вслед ей, минут через десять, доносится мощный взрыв выпущенного из паровой пушки и разорвавшегося на дороге полностью снаряженного газового баллона…

Кап, кап, кап – слышится в отдалении. Под низким сводом пещеры горит факел. В воздухе пахнет гнилью, кровью и дымом. Неясные тени мечутся по каменным стенам. Кажется, что это призраки затеяли непонятную игру. Из бокового прохода доносятся неясные голоса, всхлипы, стоны, крики. Заброшенные каменоломни, ставшие приютом для племени людоедов, живут своей жизнью. В пещере сидят двое. Эльза поднимает глаза, смотрит на Расчленителя.

– Это твое последнее слово? – спрашивает старуха.

– Да… – тяжко выдыхает мутант. Видно, что ему тяжело говорить из-за едва затянувшейся раны на левой скуле. – Это ваша война, не наша. – Расчленитель проводит левой рукой по лезвию пилы, примотанной к культе правого предплечья.

– Ты уверен?

Каннибал, угрюмо посмотрев на Эльзу, кивает.

– Ты мне как мать, но не сейчас, наше время ещё придёт.

– Оно уже наступило! – горячится Эльза.

Расчленитель мотает головой.

– Я знаю, почему ты просишь меня об этом. Из-за него! – мутант растирает скулу. – Но ты забыла, что он убил моего сына!

– Бог дал, бог взял, – цедит Эльза.

– Ваш бог, – рявкает Расчленитель, – не мой!

– Но ты не тронешь его! – приказывает старуха. – Да?

Расчленитель, раздувая ноздри, громко сопит.

– Хорошо, – выдавливает он.

– Ты помнишь, как мы с тобой выживали после того, как меня выгнали из убежища, а я забрала тебя у тех несчастных, живущих на окраине Подольска в подвале? – заходит с другой стороны старуха. – Как мы жили с тобой в Северово в бункере? Как я учила тебя разговаривать и читать? И как потом, когда припасы закончились, мы ушли сюда в пещеры, позвав за собой всех, кого выбросил Колесников?

– Да, – еле слышно отвечает Расчленитель.

– Как тебя потрепали псы и мне пришлось отпилить тебе руку?

Мутант кивает, живо вспомнив, как много лет назад он подростком, но уже выше на голову обычного человека, вернулся полуживой с поверхности, потеряв почти весь отряд из выродков. И как из-за начавшейся гангрены Эльза отрезала ему правую руку.

Образы прошлого. Отгрызенные пальцы, почерневшая плоть, покрытая частой сеткой вздувшихся бордовых вен. Расчленитель знал, что если бы он не засунул в раскрытую пасть огромного пса руку, клыки псины сомкнулись бы на его шее. Та заминка, пока кобель рвал руку, позволила воткнуть нож ему в грудь. Выбор, который предопределил судьбу. Даже несмотря на умение Эльзы и повышенный болевой порог, мутант, каждый раз вспоминая ампутацию, вздрагивает. Как из тумана доносится шепот Эльзы.

– Сначала я сломаю тебе кость, а потом отпилю сухожилия и мышцы. По-другому нельзя. Не с этим инструментом, что у меня есть.

В мозгу Расчленителя сами собой появляются одна за другой страшные картинки. Рука, зажатая в расщелине между двух камней. Резкий удар булыжником по предплечью. Хруст. Крик. Накатывающая огненной волной боль, которую не может заглушить выпитая бутылка водки. Эльза говорит о том, что нельзя терять сознание. Затем перетягивает руку каннибала резиновым жгутом, чуть повыше предплечья, кладёт её на квадратный валун и начинает пилить обычной пилой по дереву.

Вжик!

Зубья вгрызаются в плоть. Мутант, закусив ворот куртки, стонет. По камню течет вязкая кровь. Пахнет тухлым мясом.

Вжик! Вжик!

Полотно пилы ускоряется. Рука уже отпилена до середины и разрез становится все шире, напоминая раскрывающуюся щель рта. В ране белеют перерезанные сухожилия, тёмно-красные мышечные волокна, показывается кость.

Вжик!

Пила врубается в камень. Отпиленная кисть падает на землю. Расчленитель смотрит на конечность, как на ненужный предмет. За те дни, пока рука безумно ныла из-за гангрены, он испытал такую боль, что уже хотел отгрызть её, лишь бы прекратить мучения.

Эльза торопится, быстрыми стежками зашивая руку, стягивая края раны суровой нитью, продетой в большую иглу. Мутант, шипя от боли, но уже другой, которую можно выдержать, смотрит на пилу и шепчет Эльзе:

– Потом примотай её ко мне. Она забрала мою руку и закалена в крови. Теперь мы с ней одно целое.

Эльза кивает, что-то тихо напевая, что-то похожее на колыбельную.

– Шшш… засыпай скорее ты, засыпай, и видь только хорошие сны…

Видение прошлого, было и прошло.

– Тебе не разжалобить меня… мать! – неуверенно добавляет Расчленитель. – Лучше уходи!

Эльза встаёт.

– Я знала, что так и будет. Но круг должен замкнуться, – старуха пристально смотрит в огромные бездонные глаза мутанта, – обещай мне, что ты прочтёшь это послание, – Эльза протягивает Расчленителю свёрнутый вдвое клочок бумаги, – но только, – предупреждает старуха, – после того как взойдёт солнце. Обещаешь?

– Да, – кивает Расчленитель, – что в нём?

– Узнаешь, мне пора уходить, – Эльза поднимается. Идёт к выходу. Останавливается. Повернув голову, она бросает:

– Дашь мне провожатого? Из тех, кто посмышлёней и порасторопнее. Дорога длинная, а я что-то себя не очень хорошо чувствую. Как доедем до монастыря, я его отпущу.

– Бери Бурлака, – тихо говорит Расчленитель, – знаешь его, такой с горбом, скажешь я приказал, а теперь уходи, ещё увидимся.

Эльза, глядя в глаза Расчленителя, порывается что-то ему сказать, но задумавшись, уже у выхода, глухо бросает:

– Позаботься о Цербере, если что, а то он сидит там у входа, а мне его нельзя с собой брать. Монастырские его не любят, а тебя он к себе подпускает.

Эльза, не дожидаясь ответа, уходит, словно растворяясь во мраке бокового прохода. Расчленитель комкает бумагу в руке. Сидит. Ждет. Факел догорает. Когда до рассвета остаётся час-другой, мутант теряет терпение. Разворачивает бумагу. Глаза бегут по скупым строчкам, наскоро нацарапанным карандашом. Едва закончив читать, Расчленитель вскакивает с места. Поднимает руку с пилой вверх. Под свод пещеры несётся гортанный вопль, в котором слышится:

– Эль…за!..

По дороге, отчетливо видимая в лучах восходящего солнца, медленно ползёт вереница техники. За мотолыгой, которая сталкивает бульдозерным отвалом с дороги ржавые кузова автомобилей, на небольшом расстоянии едет БТР, УАЗ и несколько грузовиков. Один из них – «Урал» с кунгом, тащит за собой на тросе бортовой «КамАЗ». Колонна чадит сизым дымом. Надсадно урчат мощные движки. На броне «бэтээра» сидят бойцы в ОЗК, брониках и противогазах. Стволы автоматов глядят на дорогу пустыми зрачками надульников. Чистильщики ждут, каждую секунду готовясь отразить любое нападение. Башня бронетранспортёра время от времени вращается из стороны в сторону, следя за шоссе и показавшимся лесом спаренными пулемётными стволами КПВТ и ПКТ.

Вскоре колонна въезжает в поворот. По обе стороны дороги плотной стеной теснятся деревья. Посередине шоссе, прислонившись спиной к остову автобуса, стоит одинокая фигурка, запахнутая в серую накидку. Заметив машины, она поднимает руку. Колонна останавливается. Фигурка, что-то крикнув, опираясь на палку, идет вперёд. Подойдя к мотолыге, фигурка останавливается, внимательно следя, чистильщиками. Вскоре дверь «козла» распахивается, и спустившись по подножкам на дорогу, в снег прыгает грузный человек в защитном костюме с панорамным остеклением противогаза.

Он идёт не торопясь. Следом за ним, держа ссутуленную фигурку на прицеле «Грозы», ступает широкоплечий боец. Пара подходит ближе. Останавливается. Смотрит. Что-то спрашивает. Фигурка, осторожно достав из-под полы накидки, бросает в снег обрез двуствольного ружья, затем срывает капюшон балахона и маску респиратора. На ветру развеваются длинные седые волосы. Пронизывающий ветер доносит возбуждённую речь. Слышатся слова:

– Ты… сука!

– …где он?

– …далеко ещё?

Фигурка машет головой. Грузный человек замахивается и со всей дури бьёт кулаком в лицо женщины. Эльза падает. Раздаётся команда:

– С собой её!

Митяй легко подхватывает бесчувственную старуху на плечо. Несёт её, идя вслед за Колесниковым. Открывает заднюю дверь внедорожника и швыряет Эльзу на пол УАЗа. Снова ревут движки, и вереница техники скрывается за поворотом. Тяжелые хлопья снега быстро заметают следы от колес и гусениц, покрывая дорогу и остовы машин белым саваном. Едва техника скрывается из вида, на дорогу выбегает сгорбленная фигурка потрошителя с ружьём в руках. Бурлак пристально смотрит на шоссе, наклоняется, подбирает обрез, а затем, словно спохватившись, срывается с места и бежит в лес, где его поджидает пара привязанных к деревьям пластовней…

– Яр, ты чего говоришь? – я смотрю на мутанта, сидящего напротив меня на мощном табурете, сколоченном из бруса.

Мы находимся в келье гиганта. Я ещё ни разу здесь не был, и, судя по разговорам в монастыре, Яр не отличается гостеприимством. Мутант почему-то решил позвать меня к себе, и теперь смотрит не мигая. Его лицо похоже на застывшую маску.

– Сначала пообещай, а потом продолжим!

– Ты к чему ведешь? – я ёрзаю на стуле.

Яр вместо ответа встаёт, подходит к лежаку, который застелен шерстяным одеялом, и развязывает котомку, из которой доносится недовольное ворчание.

– Ну, Лад! – шепчет Яр. – Иди сюда! Познакомлю тебя с нашим другом, – гигант вытаскивает…

Я многое слышал о странном маленьком существе – брате Яра, которого он всегда таскает с собой, но то, что я увидел… У мутанта непропорционально огромная, для тела младенца, голова, которая покрыта кожистыми складками. Одет он в подобие замызганного костюмчика для детей. На ткани угадываются бурые пятна крови. Из-под низких надбровных дуг на меня смотрят широко распахнутые глазёнки с небесно-синими зрачками. Яр ставит Лада на стол. Мутант сразу садится, поджимая под себя кривые ножки. Протягивает ко мне руку с маленькими когтистыми пальчиками. Я жму её в ответ, удивляясь той силе, с которой кроха обхватывает мою ладонь.

– Он всё понимает, – быстро говорит Яр, – только плохо говорит. Ты не смотри, что он как ребёнок, он не дебил, умный, только по-своему.

Лад внимательно смотрит на Яра и улыбается. Затем открывает рот, в котором видны острые иглы зубов.

– Дя… – тянет мутант и хлопает в ладоши.

– Ходить ему сложно, поэтому всегда таскаю его с собой, – улыбается Яр. – Мы такими уродились с ним, близнецы, – гигант неожиданно задирает рубаху и показывает мне длинный огромный шрам, идущий по правому боку от пояса и до подмышки, – мать умерла при родах, а нам повезло, выжили, нас только кожа связывала, органы все свои. Вот что природа учудила, – Яр внимательно смотрит на меня, – я рассказываю это только тебе. Еще правда отец-настоятель и Эльза знают, – гигант закатывает рукав. – Видишь?

Я смотрю на запястье, покрытое шрамами – отметинами от небольших зубов.

– Ладу кровь нужна. Мы не знаем почему. Немного, но регулярно. Без неё он чахнет. Кровь животных не подойдет, – опережает мой вопрос Яр, – только человека.

– Для чего? – я много что видел в этом мире, но с опаской смотрю на Лада.

– Организм требует, – отвечает Яр, – да ты не боись, он не вампир, – гигант улыбается, – он сам не пьёт, ночью не шатается и солнца не боится. Просто дать надо и много не берёт, в меру.

– А простую еду ест?

– Да обожди ты с едой! – волнуется Яр. – Потом расскажу! Главное, – гигант смотрит на Лада, – он, когда пьёт кровь, делится с тобой своей силой.

От этих слов у меня по спине бегут мурашки. Но я не подаю вида, что испугался.

– У него в слюне содержится какой-то особый фермент, – объясняет Яр, – он сам не болеет и тебе не даст. Раны после укуса быстро заживают. Выносливость появляется. Силища страшенная, словно ты на допинге. Можешь отмахать пару дней без отдыха и сна и потом отходняка не будет. Это пробовать надо, так не объяснишь сразу. Словно в тебя что-то вселяется. Ты думаешь, почему я такой – всё он. – Яр смотрит на брата. – Не в смысле роста, а в общем – живучести, способностей. В крайнем случае, если тебя ранили, можешь его крови немного себе перелить. Даже если серьёзное что, оклемаешься. Только Лад после этого очень сильно болеет, поэтому делать это, только если выбор стоит – жить или умереть. Понял?

Я киваю.

– А так он харчит всё подряд, что ни дашь слопает и поговорить можно, когда привыкнешь к тому, что он лопочет, а температура у него всегда повышенная. Это нормально. Мы мерили – за сорок градусов, поэтому, наверное, к нему микробы не пристают, дохнут.

Яр раскатисто смеётся. Я слушаю его и никак не могу взять в толк, зачем он это всё мне рассказал. Думая об этом я не сразу замечаю, как моей щеки касаются пальчики Лада. Меня точно бьёт током и одновременно обдаёт жаром. Усилием воли заставляю себя не отстраниться от него. Я смотрю в глаза мутанта и не вижу в них злобы или горести – отметки людей этого мира. За страшным отталкивающим ликом скрывается что-то такое, что заставляет тебя верить, что ещё не всё потеряно.

– В общем, я вижу вы скорешились, – Яр улыбается, – ведь так, Лад?

Мутант лыбится, одновременно пытаясь снять с меня темные очки. Я нацепляю их на него отчего он становится похож на персонажа из фильмов про постапокалипсис.

– Ты так и не ответил на мой вопрос, – я настойчиво смотрю Яру в глаза, – зачем мне всё это знать?

Яр резко серьёзнеет. На скулах играют желваки. Видно, что ему трудно говорить.

– Короче, – мнётся Яр, – если со мной что случится, то я надеюсь, что он останется с тобой.

Я качаю головой.

– Дурацкая идея, – рублю я, – что с тобой может случиться? Ты же как заговорённый! Так и будете вместе.

– Обещай! – настаивает Яр. – Ну?

– Обещаю, – нехотя выдавливаю я.

– Слово даёшь?

– Даю!

– Тогда, – Яр протягивает мне руку, – скрепим договор, – Он вытаскивает из-за пояса нож. Надрезает ладонь себе, потом мне. Мы жмём руки. Мне кажется, что мои пальцы попали под пресс, но я терплю боль.

– Вот и ладно, – говорит Яр.

Гигант открывает котомку и ждет, пока Лад залезет в неё.

– А что у тебя с глазами? – неожиданно спрашивает Яр.

Я, напялив очки, открываю рот, чтобы сказать, что без них они жутко болят и слезятся, как снаружи раздаётся удар в колокол. Затем ещё и ещё. Печальный звон набата разносится над монастырём. Мы с Яром переглядываемся. В голове проносится мысль: «Началось!». Мы бежим на площадь, где уже собирается толпа.

Протиснувшись сквозь народ, я подхожу к Даниле. Парень и пластовень, на котором он прискакал в монастырь, тяжело дышат. Бока «лошади» ходят как кузнечные мехи.

– Они… – задыхается Данила, – едут… очень много машин… максимум два-три часа, и они будут здесь…

Моё сердце начинает учащённо биться. Я стискиваю ложе арбалета. Смотрю на людей. Их волнение передаётся и мне, ведь никто из нас не знает, доживёт ли он до вечера…