Ветки стегают меня по лицу. Деревья словно встают на пути, мешая мне бежать, точнее проваливаться по колено в снег, выдёргивать ногу и едва не падать. Несмотря на полную луну, мне пришлось «включить» ночное зрение. Иначе не могу разглядеть цепочку следов, идущую в сторону от реки. К головной боли добавилось сильное жжение в глазах. Словно их забросали песком. Такого раньше не было. Я списываю это на холод и ледяной ветер, царапающий уже отмороженные нос и щёки.

Моё хриплое дыхание, наверное, разносится на десятки метров вокруг. По херу. Не время играть в прятки. Выродок не мог уйти далеко, даже имея фору минут в десять – пятнадцать.

«Только бы догнать тварь, – думаю я, – выбью из него всю дурь. Ещё бы живым в монастырь приволочь, чтобы хоть частично списать моё бездействие при нападении демонов».

Я правда не понимаю его задумку. Зачем он бежит в лес? Я бы на его месте уходил по реке, по льду, и следы незаметнее и бежать можно быстрее. Или он думает запутать погоню? Но от Яра всё равно не уйти. Догонит. Я теряюсь в догадках.

Внезапно ветер приносит обрывки слов. Останавливаюсь. Прислушиваюсь. Точно. Слух меня не обманул. Впереди кто-то разговаривает, причём сначала делается пауза, а потом раздаётся речь.

Вынув из-за пазухи отвёртку, я, стараясь не хрустеть снегом, медленно иду вперёд. Выродок не прост и надо быть начеку. Не хватало мне только получить чем-то по башке или нарваться на заточку. Теперь я ожидаю от него любого подвоха.

Шшш…

– Гнездо! Приём! Как слышно? Подтвердите получение информации!

Я не верю ушам, услышав характерный звук работы портативной рации. Я притаился за необхватным дубом. Ветвистый ствол разбит молнией надвое, отчего он похож на воздетые к небу руки. Приметное место. Рядом с дубом в снегу видна свежевырытая яма. Выродок стоит метрах в десяти от меня. За спиной мятый и покрытый снегом рюкзак. Видимо он его откопал. Ветер дует от Олега и поэтому он не услышал меня.

Шшш…

– Ворон, подтвэрждаю. Понел тэбя брат! Выбэраешься сам! Мы уходем. Конэц связи.

Я сразу узнаю этот хриплый голос с характерным акцентом. Это интонация Горца – опытного бойца одной из разведгрупп чистильщиков. Дюжий, лютый воин. Меня бросает в жар.

«Значит, выродок успел им всё рассказать о монастыре! – мысль, как молния, вспыхивает в голове. – И теперь Батя точно знает, где я».

Лихорадочно соображаю, что предпринять дальше.

«Выродка надо брать живым. Выпытать у него, где отряд и гасить сук, пока они не дошли до Убежища. Если судить по дальности действия рации, они не могут быть где-то далеко. Хитро придумали. Послали выродка на разведку. Самого убогого, а сами заныкались. Вот только где? Хотя, здесь по округе столько заброшенных домов. Сиди не хочу. Главное – не высовываться, жратвы взять побольше и…»

Щелчок передёргиваемого затвора заставляет меня отвлечься от мыслей. Я до зубовного скрежета, от боли, напрягаю зрение и вижу, что в руке у выродка пистолет. Так, дело осложняется, у него конечно не все пальцы есть, но стрелять он сможет. Выродок озирается по сторонам. Собирается уходить. Надо действовать. Сжимаю отвёртку как заточку. Жду, когда урод начнёт движение, чтобы бежать в такт его ходьбы.

Пора!

Срываюсь с места как ошпаренный, но не успеваю пробежать и пары метров, как урод, резко повернувшись, направляет на меня ПМ.

– Чего так долго, а Тень? – ухмыляется урод. – Я уже заждался тебя. Способности все профукал, как с этими фанатиками связался?

– А ты почему на стороне людей? – я пытаюсь потянуть время.

– У каждого своя причина, – шипит урод, – в чём моя – не твоё дело! Бросай отвёртку, а то продырявлю!

Я подчиняюсь его приказу. Медленно нагнувшись кладу отвёртку на снег, так чтобы она была на виду.

– Батя купил? – продолжаю я, пытаясь спровоцировать ублюдка.

Выродок смеётся, хотя его смех больше напоминает кряхтенье.

– Ты тупой еблан, Сухов, как и твои новые друзья, но это ненадолго. Ведь теперь, вы все сдохните!

К моему удивлению, урод с размаху швыряет рацию в ближайший ствол дерева. Она вдребезги разбивается. Следом в снег падает пистолет. Выродок срывается с места. Я, из-за страшной боли в глазах, пропускаю этот момент и с размаху получаю кулаком в челюсть. Валюсь в снег. Урод падает на меня, обрубками пальцев левой рукой прижимает шею, а правой начинает бить.

Раз!

Я точно получаю булыжником в скулу.

Два!

Перед глазами взрывается огненный фейерверк.

Три!

Рот наполняется кровью.

Выродок мутузит меня с чувством с толком, молча, явно вымещая давно накопленную злость. Он сильнее меня. Лихорадочно шарю рукой по снегу. Если я не найду отвёртку, то мне конец.

Есть!

Пальцы сжимают ребристую пластиковую рукоять. Коротким тычком, с силой, так, чтобы наверняка пробить плотную ткань куртки, втыкаю её ему в бок. Урод вскрикивает и вдавливает меня в снег.

– Ах ты, сука! – рычит он. – Я же обещал тебе, что удавлю!

Он наваливается на руку всем весом. Сдавливает мне шею. Я выдёргиваю отвёртку и, изловчившись, втыкаю её ещё раз. Силы на исходе, поэтому удар получается вялым, да и отвёртка короткая. Сразу до органов не достать. Выродок двигает мне коленом по яйцам. Меня пронзает острая боль от паха до живота, точно туда вонзили длинную спицу. Даже не могу кричать, только шипеть.

– Тварь! – орёт урод. – Зря ты не сдох тогда на кресте! Ты ещё не понял, что я выбрал билет в один конец и мне по херу, что со мной дальше будет! Зато мои будут жить!

Я хриплю. В глазах темнеет. У меня только один шанс убить его. Перехватив отвёртку, я вгоняю её остриё в ухо выродка. Поворачиваю под углом. Он истошно орёт. Я медленно давлю на рукоять, пока на меня не начинает капать кровь. Хватка урода ослабевает. Спихиваю его с себя. Пытаюсь отдышаться. Урод смотрит на меня мутнеющим взглядом. Из уха течёт струйка крови. В ночи она кажется чёрной.

– Ты… сдох…нешь… – шипит выродок.

Его губы расползаются в ухмылке, от которой мне становится жутко. Урод продолжает смотреть на меня. Часто дышит широко раскрытым ртом и наконец затихает.

Я встаю. Подбираю рюкзак. Осматриваю его. Набор невелик. Немного жратвы. Пара обойм для «макарова». Аптечка. Старая одежда. Не похоже, что этого хватит, чтобы дойти до Убежища. Я смотрю на мертвеца.

«Что же тебе пообещали, если ты согласился пойти на смерть? – думаю я. – Тоже спасал свою семью?»

Теперь уже всё равно. Я нарушил слово, данное священнику. Снова стал убивать. Похоже, это у меня получается лучше всего. Надо возвращаться. Оставляю рюкзак и пистолет рядом с телом Олега. Закидываю его снегом. Ухожу в ночь. Обратно. В монастырь.

– Отче, простите мне, ибо я согрешил, – я поднимаю глаза на священника.

Помимо меня, в келье за столом сидят Яр и Эльза. С момента как я вернулся в обитель, прошло около получаса. Старик внимательно смотрит на меня. Эльза и Яр молчат. Снаружи доносятся людские голоса. Слышится плач. Монастырь гудит как растревоженный улей.

– Всё это было предсказано, – нарушает повисшую тишину священник, – помнишь, я тебе говорил о пророчестве Алексия? Это испытание. Но тебя больше гложет не то, что ты сотворил, а то, что ждёт тебя впереди. Ведь так, Сергий?

Я киваю. Собираюсь с мыслями и быстро говорю:

– Мне нужно уйти от вас. Из-за меня вы в опасности.

– Я могу попытаться догнать разведгруппу, – бубнит Яр, – убить всех, пока они не дошли.

Я качаю головой.

– Олег специально разбил рацию, чтобы мы не могли выйти на них. Где их искать, тем более с такой форой по времени? Они могли разделиться или связаться с другой группой. Кто знает, как они провернули эту операцию. Даже если ты их найдёшь, нет гарантий, что дело выгорит. Надо исходить из худшего – скоро Батя узнает, где я, и вышлет карателей. Если я останусь с вами, будет бойня, а если…

– А если уйдёшь? – Эльза прерывает меня. – Ты думаешь, Колесников нас оставит в покое, если сказать ему, что тебя здесь нет? Ты на самом деле так считаешь, зная его?

– Нет, – тихо отвечаю я.

– Тогда, в чём вопрос? – удивляется Эльза. – Так и будешь всю жизнь бегать от судьбы?

– А что вы предлагаете? – я обвожу взглядом Яра, Эльзу и священника.

– Дать им бой, – говорит старик.

Мне кажется, что я ослышался. Я ожидал, что, когда вернусь, меня как минимум накажут за ослушание данному слову. А теперь весь разговор сводится к планированию обороны монастыря. У меня снова возникает забытое ощущение, что меня просто используют. Гоню его прочь.

– Вы представляете, сколько народа погибнет, и, скорее всего, зря, если мы попытаемся отразить атаку чистильщиков с огнестрельным оружием?! – я почти ору. – Это же самоубийство!

– На всё его воля! – священник поднимается из-за стола. Опирается руками на столешницу. Смотрит мне в глаза. – Разве ты ещё не понял, в чём заключается его мудрость? Что бы ты не предпринял, выход один – исполнить его волю и обрести судьбу!

Мне кажется, что я схожу с ума. Хочется орать от бессилия.

– Вспомни пророчество! – напирает священник. – Тот, кто однажды обитель спасёт, от братьев смерть отведя… Тот, кто однажды веру вернёт, огнём очищая тела! Это было сказано много лет назад. Ты думаешь, я не понимал, что последует за тем, как мы тебя спасём?! Как отправим за тобой Яра?! Что навлечём на себя гнев, как ты его называешь, Бати?! Маховик раскручивается с того дня, как тебя распяли на кресте и даже раньше. Ты просто шёл к этому событию несколько лет, а может быть и всю жизнь. Не мне судить об этом! Но ты должен верить! Иного не дано!

Священник часто дышит. Мне кажется, что всё это происходит не со мной. Какая-то параллельная вселенная, где всё, что бы ты ни сделал, приводит к одному.

– А в чём моё предназначение? – спрашиваю я. – Стать символом веры? Раз меня распяли, и я вроде как воскрес, то народ пойдёт за мной?

– Нет, – строго отвечает священник, – не замахивайся на крест, которой не сможешь нести! Нам нужен твой военный опыт, только и всего.

Я уже ничего не понимаю. Ещё недавно я слышал о том, что должен отречься от оружия, а теперь мне говорят, что война моё призвание. Недоумённо смотрю на священника, потом на Эльзу и Яра. Они молча смотрят на меня. Внезапно до меня доходит. Я вспоминаю слова священника о том, что, чтобы стать отверженным, нужно самопожертвование. Не иметь семьи. Привязанностей. Обретя в лице Авдия сына, я должен добровольно отречься от него. Я прокручиваю события последних дней и понимаю, что всё, что произошло, вело меня к этому дню. Я словно прошел через Чистилище. Скинул гнилую оболочку. Чтобы искупить былые грехи и стать тем, кто я есть на самом деле. Снайпером. Убийцей. Одиночкой. И в этом – моё освобождение от боли прошлого.

– А ради чего всё это? – не сдаюсь я. – Если вы знали, что всё так повернётся, то жили бы себе в мире. Зачем вам проблемы?

Священник внимательно смотрит на меня.

– Предлагаешь нам остаться в стороне? Сидеть здесь как мыши, пока ваши убивают людей? Сеют скверну? Тогда, чем мы лучше Колесникова? Равнодушие – это грех. Это – наш крест, наш долг и наше послушание в этом мире!

– Даже если цена – смерть?! – взрываюсь я.

– А ты не думай о цене – просто действуй, иначе спотыкнёшься и остановишься, – скрипит священник, – и хватит об этом! Утомил! Да или нет?!

Я часто дышу. Наверное, просто боюсь себе признаться, что все мои вопросы лишь ширма. Я уже давно всё решил…

– Мы сможем спрятать женщин и детей? – я вопросительно смотрю на священника.

– Есть катакомбы под монастырём, – отвечает он, – места всем хватит. Укроемся.

– Как думаешь, – задаёт вопрос Яр, – сколько у нас времени на подготовку?

– Сложно сказать, – подумав, отвечаю я. – Пока отряд дойдёт до Убежища. Расскажет всё Бате. Они решат сколько людей посылать, какое брать оружие. На чём добираться. Пешком они точно не пойдут.

– Задействуют транспорт? – Яр сжимает кулаки.

– Да, – киваю я, – у нас есть грузовики, БТР на консервации, гусеничный легкобронированный тягач. Горючка на хранении. Всё из «Гудка». Силы мощные. Это, не говоря об огнестрельном оружии, которого у вас нет.

– Да, силы мощные, – соглашается Яр, – так сколько по времени?

– Несколько дней, максимум неделя, – прикидываю я, – пока всё соберут, подготовят. Пойдут по дорогам, не по руслу реки. Придется расчищать шоссе от сгнивших машин, завалов. Кое-где мосты обрушились. Это – тоже время.

– Значит, нам надо прикинуть их путь и выслать разведчиков, – Яр смотрит на старика, – надо обсудить всё с отверженными.

– Да, собирайте сход, – приказывает священник.

– Это ещё не всё, – у меня в голове крутится мысль, – с арбалетами, копьями и мечами нам не выстоять против огнестрела. Нужно что-то помощнее.

– Мы уже говорили об оружии! – повышает голос священник.

– Только об обычном, – настаиваю я, – грешном, которое работает на порохе и из-за которого рухнул мир. Но у нас есть газ и баллоны. Как раньше говорили – очищающий от скверны огонь! Остаётся только придумать, как их закидывать, хотя бы на несколько десятков метров от стен монастыря.

– Смерть милостивая бескровная? – оживляется Эльза. – Так говорили инквизиторы, – поясняет она, видя наши недоумённые взгляды.

– Вроде того, – киваю я, – но бабахнет знатно.

– Сергий, что ты задумал? – хмурится священник.

– Вам же нужен мой опыт и знания, а кто из вас знает Батю лучше меня, а? – я обвожу всех взглядом. – Он попрёт напролом, а мы будем воевать как в средневековье, – развиваю я мысль, – главное удержать периметр стен и нам нужно что-то вроде катапульты, только более современный вариант, многозарядный. – Одна идея, засевшая в голову, когда я впервые увидел в работе паровой двигатель, вспыхивает ярким образом. – Мне надо с Николаем и Азатом об этом поговорить. Потом расскажу. И ещё, – я решаю действовать, – нам нужно больше вооруженных людей.

– Сколько? – спрашивает священник.

– Все, кто может воевать, – рублю я.

По лицу старика чувствуется, что у него в душе происходит борьба. С одной стороны, грех убийства, а с другой – желание выжить и победить.

– Согласен, – нехотя даёт разрешение священник. – Теперь ты понимаешь, Сергий, почему мы тебя выбрали?

Я киваю.

– Тогда за дело! – приказывает старик. – Но сперва еще одно. Давно тебе сказать хотел, Сергий, да все как-то откладывал, а теперь, вижу, время пришло. – Старик делает небольшую паузу, а потом резко чеканит: – Колесников тебе – не батя! Ни тебе, ни кому другому.

– Но… – начинаю я, однако настоятель резким взмахом ладони приказывает мне молчать.

– Сам подумай, – продолжает он, – ведь это слово на Руси всегда означало «отец». Недаром обычное уважительное обращение к священнику – батюшка. А Христос – Он наш Отец Небесный так же, как есть отец земной у любого человека, на земле рожденного. Отца надо слушаться и почитать, бояться его гнева, нельзя сомневаться в его мудрости и правоте, замышлять против него недоброе. И уж конечно, отца нельзя ненавидеть. Это у русского человека в подкорке зашито. Ваш Колесников – тонкий психолог, раз с самого начала приказал себя так именовать… Не спеши отвечать сейчас, просто подумай об этом на досуге. Об этом, и еще о том, что ты, Сергий, как и я, – сын Божий, коим и был с рождения. А раз земной отец твой умер, то нет для тебя боле отца иного. Есть только мужчина по имени Колесников – подлый, жестокий убийца, изувер, тиран. И бороться с такими – святой долг любого нормального человека. Если поймешь, что я прав, если освободишься от власти Колесникова в душе так же, как свободен ныне от нее телесно, тебе легче с ним ратоборствовать станет.

Яр одобрительно кивает. Эльза выглядит немного растерянной, так же, как и я сам, должно быть. А ведь прав настоятель. Все мы так сроднились с прозвищем главы Убежища, что оно почти заменило ему имя. И никто не задумывался особенно, почему он должен называть именно так именно этого человека… Впрочем, настоятель прав и в другом: для мыслей будет и более подходящее время. Сейчас же я чувствую, как начинает медленно раскручиваться маховик войны. Раз запустив, его уже не остановить. За разговором я не заметил, что глаза снова режет. Это уже не списать на холодный ветер. Часто моргаю. Это немного помогает утихомирить боль.

– Сергей, – окликает меня Эльза, – зайдём ко мне, разговор есть.

Мы все вчетвером встаём из-за стола. Выходим из кельи. Священник направляется к храму. Яр, бросив на ходу, что ждет меня через полчаса, в трапезной на сходе, выходит из братского комплекса. Мы с Эльзой выходим на улицу. Быстро, так, чтобы поменьше маячить на дорожке, проходим мимо сестринского корпуса к небольшому деревянному домику, где, как я слышал, до войны гостили посетители монастыря, и где теперь для неё выделена комната. Поднимаемся по скрипучим ступенькам. Эльза открывает дверь. Мы минуем коридор и, повернув налево, открыв ещё одну дверь, оказываемся в помещении. В полумраке вырисовывается простая металлическая кровать на пружинах, стол, шкаф, тумба и пара стульев. Окна заколочены досками и замазаны глиной вперемешку с соломой. Только сверху оставлена форточка, завешанная толстой тканью.

– Садись, – Эльза указывает на стул, – рассказывай, что у тебя с глазами!

– Режет, – отвечаю я, – и болят очень сильно.

– Такого раньше не было? – задаёт вопрос Эльза, зажигая газовый светильник.

Я мотаю головой.

– Нет, ночью началось, когда за выродком бежал, думал из-за ветра.

– Так больно? – Эльза направляет отражатель лампы на меня.

– Да! – жмурясь выкрикиваю я. – Убери! Жжет!

Старуха отворачивает лампу. В сумраке мне становится легче.

– Дай гляну, – Эльза, не дожидаясь ответа, обхватывает мою голову жилистыми ладонями. Заглядывает мне в глаза, затем пальцами раскрывает мне веки и долго вглядывается в зрачок.

– У тебя белки все полопались, красные, – Эльза садится на стул рядом со мной, – видишь хорошо?

– Да вроде, – неуверенно тяну я.

– Прочитай! – старуха протягивает мне книгу.

Я открываю её. Вглядываюсь в мелкие буквы. Они расплываются. Не могу разобрать, что там написано. Напрягая глаза, отодвигаю книгу от себя и текст, словно слова приобрели чёткость, с трудом, но можно разобрать. Я пытаюсь прочитать его и тут же шиплю от боли. Ощущение, что в глаза попала мыльная вода. Только гораздо ядренее, чем обычная. По щекам текут слёзы.

– Что со мной? – я утираю капли рукавом.

– Не знаю, я не офтальмолог, – злится Эльза, – но мне это не нравится. Подойди к окну. Открой занавесь и выгляни в форточку.

Я подчиняюсь, но едва я отдёргиваю ткань и пытаюсь посмотреть на улицу, где светит солнце, как острая пульсирующая боль пронзает глаза.

– Чтоб тебя! Не могу!

Я закрываю глаза ладонью. Становится легче.

– Я что, слепну?

– Ты просто переутомил глаза, им нужен отдых, – по голосу Эльзы чувствуется, что она не уверена. – Я сварю успокоительный отвар из трав, будешь прикладывать к глазам.

– Нет времени дурью маяться! – злюсь я. – Мне нужны очки, затемнённые такие, чтобы по улице ходить.

– А дальше что?! – повышает голос Эльза. – Маску сварщика напялишь?

– Если нужно, то надену! – взрываюсь я.

Криком я пытаюсь скрыть свой страх. Потерять зрение – означает стать обузой для всех, а это для меня хуже всего.

– Возьми мои, – Эльза протягивает мне круглые очки, похожие на две небольших консервных банки, в донца которых вставлены тёмные стекла.

– А ты?

– У меня запасные есть. Проверь, можешь в них на солнце смотреть.

Я надеваю очки, хотя они из-за закрытых боковин больше напоминают небольшую маску. Неуверенно подхожу к окну и открываю занавеску. Мир окрашивается сепией. Тусклый зимний солнечный диск, лучи которого ещё недавно жалили меня, теперь лишь слегка щиплют глаза.

– Годится!

– Ты только всё время в них не ходи, – предупреждает старуха, – а то глаза совсем ослабнут. Вечером загляни, отвар заберёшь.

– Угу.

Я собираюсь уходить, но передумываю. Смотрю на Эльзу и решаю задать ей вопрос, который мучает меня с момента убийства выродка.

– Ты знала, точнее «прочитала», что его заслали к нам?

– Кого?

– Штыря.

Эльза медлит с ответом. Барабанит ногтями по столу.

– Да, – нехотя отвечает Эльза.

Я не удивляюсь её ответу.

– А почему не предупредила?

Старуха отводит глаза, затем, точно вспыхивая, выпаливает:

– А ты представь, что бы было знай ты об этом! Сохранил бы тайну, или сразу захотел бы его убить, а? А другие, что бы предприняли? Он был нужен мне, чтобы сделать дело, рассказать Ба… Колесникову, где ты, провоцировать его, вот и всё. Круг замкнулся.

Я анализирую её ответ, машинально отметив запинку: похоже, после слов настоятеля старуха тоже переосмыслила свое отношение к предводителю наших врагов. А еще вдруг осознаю, что сам уже как-то незаметно все решил и больше никогда впредь не назову – просто не смогу! – Колесникова его прозвищем. Как и предсказывал священник, от осознания этого мне неожиданно становится легче. Широко улыбаюсь, попутно думая: чем больше времени я здесь нахожусь, тем больше убеждаюсь, что каждый преследует свою цель. Эльза хочет убить Колесникова. Я тоже и Митяя до кучи. Священник задумал очистить мир от зла, хотя бы частично, а заодно увеличить приход, если мы выиграем эту войну. Как ни посмотри, мы разные, просто движемся по дороге к одной цели.

Я встаю со стула. Ухожу. У двери останавливаюсь. Поворачиваю голову.

– Надеюсь, оно того стоило.

– Это мой грех, – отвечает Эльза, – и мне с ним жить, пока я сама не решу, как расплатиться за него!

Я киваю.

– Удачи!

Выхожу из комнаты и иду на сход, где мы решим, как воевать с карателями…

В дверь бокса Колесникова раздаётся стук.

– Игорь Владимирович!

Батя лежит на кровати, на спине, сложив руки на груди. Храпит. В боксе висит тяжелый запах алкоголя, смешанный с сигаретным дымом. На полу, под столом, валяется пустая бутылка из-под коньяка. Ещё одна, с незакрытой пробкой, стоит на столе среди консервных банок и распечатанных блоков галет.

– Игорь Владимирович!

В дверь барабанят настойчивее.

– Проснитесь! Горец вернулся!

Храп прекращается. Из-за двери доносится тихий скрип кроватных пружин. Батя продирает осоловевшие глаза, смотрит на круглые часы, закреплённые на стене. Стрелки показывают начало четвёртого утра. Колесников садится на кровать и обхватывает могучими руками голову. Несколько секунд пялится в пол, затем, точно стараясь перекричать тупую головную боль, стучащую молотками по затылку, орёт:

– Арсеньев! Твою мать! Какого хера?! Я же говорил не беспоко… – Батя осекается на полуслове.

Резко встаёт с кровати. Быстро подходит к двери. С лязгом сдвигает засов и, рывком распахнув створку, щурясь от света потолочных ламп, пялится на Дмитрия.

– Ты сказал, Горец вернулся?

– Ну да, – кивает эсбешник, – с отрядом.

– Штырь с ними?

Дмитрий, вместо ответа, озирается по сторонам.

– Я зайду?

– А… да, – Колесников отходит в сторону, – валяй.

Закрыв за Арсеньевым дверь, Батя, пройдя по комнате, плюхается на стул.

– Будешь? – Колесников, протянув руку за бутылкой, вопросительно смотрит на Дмитрия.

– Нет, – облизнув губы, отвечает эсбешник.

– А я плесну себе, – горлышко стучит по краю стакана, – а то башка гудит.

«Совсем старый сдал, – думает Арсеньев, озираясь по сторонам, – только и делает, что синячит или «марки» глотает. Еще месяц-другой такого режима, и можно будет брать его тёпленьким, – эсбешник старается отогнать крамольные мысли».

– Рассказывай! – приказывает Батя, опрокинув стакан в рот.

– Горец, они сейчас с группой в столовке наяривают, сказал, что всё сработало. Ваш план удался.

– Блять! Говори! Они нашли Тень?! – рявкает Колесников. – Что за привычка дурацкая, всё время сиськи мять! Говори по существу!

– Нашли, – тараторит Дмитрий, – он в монастыре. Там же и Эльза и ещё куча народа. Типа община верующих. Живут правда кучеряво, даже электричество есть. Газ как-то там из дерьма гонят. Свиней разводят, в теплицах зелень выращивают, и… – Арсеньев маслянисто улыбается, – баб там разных много.

– Ого! – присвистывает Батя, наливая ещё стакан. – Знал значит, паскуда, куда ныкаться! В тёпленькое местечко захотел. Поближе к толстым жопам!

– Там же и выродки с ними живут, – продолжает Дмитрий, – короче, идиллия. Рай на земле среди куч дерьма!

– Это всё Штырь рассказал? – Батя подпирает кулаком подбородок.

– Угу, – кивает Арсеньев, – по рации.

– Погодь! – Батя оживляется. – Это значит, он не с ними пришел?

– Неа, – Дмитрий, решив, что гнев Колесникова немного прошел, закидывает себе в рот галету, – по запасному варианту отработали. Он не смог к группе пробиться. Видимо, шли за ним. А он их не хотел подставлять.

– А если он нам туфту прогнал, а? Вдруг его взяли, и он сдулся. Теперь же не проверить?

– Не похоже, – Арсеньев качает головой, – смотри, по рации с группой не пытались связаться. Значит он, как и договаривались, её разбил. А так бы точно захотели, чтобы перехватить. Это раз! Второе. Он назвал точные цифры расстояний и количество построек на территории монастыря. Количество людей. Около трёхсот. Подробности разные. Если бы его взяли, то не стали бы такое рассказывать. Это три. Ну и четвёртое, – Дмитрий выдерживает паузу, – у них нет огнестрельного оружия!

– Чего? – кажется, что Батя протрезвел.

– Только холодное – арбалеты, копья, топоры.

– Это как?

– Да вот так! – смеётся Арсеньев. – По их вере нельзя пользоваться автоматами, пистолетами и прочей муйнёй! И бойцов, кто сражаться может, немного. Прям подарок для нас! Можно тёпленькими брать одним отрядом.

– Можно не можно, это ты бабкам рассказывать будешь! – злится Колесников. – А нам наверняка действовать надо, так, чтобы одним махом всех накрыть и с прибытком остаться.

– И?.. – тянет Дмитрий.

– Поднимаем всех! – Батя грохает кулаком по столу.

– То есть, всех? – удивляется Арсеньев. – Сколько всего отрядов пойдёт?

– Я сказал, всё что есть! – орёт Колесников. – Всех бойцов! Транспорт! Оружие! Всё! Здесь оставим лишь минимум для охраны!

– То есть, не пёхом двинем?

– Ты что, тупой?! – сатанеет Батя. – На колесах поедем! Или ты хочешь, чтобы я пешкодралом дотуда теребанился?! Всю технику вынимай из консервации! БТР, мотолыгу, грузовики с кунгами. Пулемёты. «Агээсы». Взрывчатку! Горючку из запасов доставайте!

– Так… мы сами, с чем останемся тогда? – тянет эсбешник. – Это же на крайний случай припасено!

– А это, он и есть, твой крайний случай! – шипит Батя. – Всех перебить надо! Выкорчевать эту суку и его друзей! Чтобы другим неповадно было!

Колесников рывком открывает ящик в столе. Достаёт ПМ и наставляет ствол на побледневшего Дмитрия.

– Это теперь моё личное. Всосал, мудила?

– По…нял… – эсбешник медленно, стараясь не делать резких движений, встаёт из-за стола.

– Держи меня в курсе, как подготовка идёт. Митяю скажи, чтобы лично всё контролировал. С него спрошу, а ты рулишь. Давай! Пошел! Бегом я сказал! В темпе работайте! В темпе!

Дмитрий выходит из бокса, думая о том, что главное для него в предстоящей операции, – остаться в Убежище…

– Назар! Чего там за движуха? – спрашивает боец в дождевике, повернувшись от окна на шум у входной двери квартиры, превращённой в наблюдательный пункт.

– Да жопа какая-то началась, Кваша! – цедит Назар, снимая респиратор и ставя «укорот» в углу комнаты. – Батя у себя заперся, наверное, опять бухает. Арсеньев злой как собака, всех спозаранку поднял вместе с начвором. Митяй всех пиздюлями гоняет. Несколько групп на точки, где ж/д склады, послали, где у нас транспорт на консерве стоит, чтобы проверили и заводили. Ещё ходоков на дальняки и на фермы отправили, чтобы всех чистильщиков отозвать. Типа по минимуму здесь остаётся. Остальные оружие готовят. Что-то крупное намечается. Какая-то операция, прям войсковая.

– Да ладно! – удивляется Кваша. – С чего это вдруг?

– Говорят, – Назар понижает голос, – Горец с разведотрядом вернулся с новостями.

– Тень нашли? – Кваша подаётся вперёд. – Живого?

– Угу, – кивает Назар.

– Вот те раз! – Кваша лыбится, обнажая неровный ряд гнилых зубов. – Живучий, падла!

– Это да, прям бессмертный, сука, – смеётся Назар. – А где Хлыщ? Он же с тобой должен сидеть.

– Да на крыше он, с «Тигром» заныкался, – машет рукой Кваша, – ему как «краба» сделали и запретили дальше района уходить, совсем чумной стал, старых друзей сторонится.

– Наверное, за другана своего переживает, – ржет Назар. – Пойду схожу за ним, его Арсеньев к себе вызывает, уж не знаю зачем.

– Давай, давай, порадуй падлу! – Кваша отворачивается к окну и продолжает смотреть, как по двору больницы туда-сюда снуют люди, неся в руках ящики, коробки и перекатывая бочки. Слышится приближающийся звук работы мощного двигателя. Боец, прильнув к стеклу, видит, как по улице Кирова, чадя сизым дымом, медленно едет темно-зелёный «Урал» с прикреплённым к бамперу тараном-отвалом, сваренным из металлических листов. Окна грузовика и кунга забраны частой решеткой. По бортам, от низа до крыши, приварены трубы-подножки, чтобы было удобнее взбираться наверх.

– Ты гляди, сразу завели! – присвистывает Кваша. – Хули, транспорт Апокалипсиса.

Взревев движком, грузовик заворачивает в открытые ворота больницы. Вокруг него суетятся бойцы в накидках и респираторах, закидывая в кунг ящики.

– Назар! Где вы там? Идите гляньте! – орёт Кваша.

Боец, поглощённый зрелищем, не замечает, как дверь в комнату бесшумно открывается и в помещение, держа в руке окровавленный нож, бесшумно входит Хлыщ. За плечами карабин. Разведчик, словно скользя по расстеленному на полу грязному потёртому ковру, подбирается к Кваше со спины. Чуть отведя левую руку назад, Хлыщ молниеносно обхватывает сгибом локтя шею бойца, одновременно втыкая нож ему в бок. Кваша, чуть повернув голову и таращась на Хлыща, хрипит:

– Ты… суа… ка…

Хлыщ продолжает всаживать нож, пока длинное лезвие не входит по рукоятку. По одежде Кваши струится кровь.

– Это тебе за падлу! – шипит разведчик, резко поворачивая нож.

Кваша харкает кровью и обмякает. Хлыщ выдергивает оружие. Боец, как куль с дерьмом, валится на пол. Не теряя ни секунды, разведчик обшаривает карманы трупа. Достаёт зажигалку, сделанную из пулемётной гильзы, и пачку самокруток. Закидывает ПМ, запасные обоймы и пару сигнальных ракет в рюкзак.

– Да, негусто, – Хлыщ, смотрит на АКС-74У в углу. Поднимает его. Затем выходит в коридор и, сняв с тела Назара, у которого перерезана шея, разгрузку с четырьмя автоматными магазинами, быстрым шагом спускается по ступеням вниз. Оглядевшись и убедившись, что его не заметили, Хлыщ тенью скользит вдоль здания, пока не исчезает в боковых дворах. Ему вслед смотрит ворона, сидящая на крыше многоэтажки, следя за тем, как человеческая фигурка бежит в сторону реки Пахры…

– Окститесь!

Перед утробно урчащей мотолыгой, с закреплённым спереди бульдозерным ножом, за которой стоит БТР-80 и растопырился «прокаченный» удлинённый УАЗ на здоровенных шипастых колесах, вынырнув откуда-то из-за угла ограждения больницы, возникает худая фигура в накидке до пят. Перед собой, на вытянутой руке, человек держит крест. Длинные спутанные волосы развеваются на ветру. Священник вглядывается в колонну, в которой стоят «Уралы», «шишиги» с кунгами и пара доверху нагруженных армейскими ящиками и бочками с горючим бортовых «КамАЗа».

– То, что вы задумали, это грех! Он всё видит! Вас ждёт смерть!

– Да дави его! Отойдёт, – раздаются голоса до зубов вооружённых бойцов, сидящих на броне «бэтээра». – Достал уже своим нытьём и проповедями!

Мотолыга, взревев движком, дёргается вперёд. Со стороны кажется, что на человека надвигается приземистое, металлическое чудовище, разинувшее клыкастую пасть. Священник стоит и не двигается прямо посередине дороги, преграждая путь технике. Тягач останавливается.

– Силантий! – дверь УАЗа хлопает. – Съебись отсюда на хер!

По подножкам лифтованного внедорожника спускается грузная фигура. Человек в противорадиационном костюме, с панорамной маской, подходит к священнику. На Силантия взирают стеклянные глаза Бати.

– Уйди с дороги, не мешай мне! – цедит Колесников.

Священник мотает головой.

– Я уже один раз позволил вам очернить его имя, когда вы распяли Тень. Второго раза не будет! Вы уже все прокляты! Прах убиенных вами взывает к покаянию! Только молитва позволит вам спас…

Силантий не успевает договорить, как грохает выстрел. В морозном воздухе повисает кровавое облачко. Священник падает в снег с простреленной головой. Батя убирает в кобуру пистолет Стечкина.

– Туда ему и дорога, – гундосит себе под нос Колесников. – А вы чего вылупились?! – рявкает Батя на притихших бойцов на броне. – Падали давно не видели? Поехали! И так, столько времени на сборы убили!

Пара чистильщиков порывается убрать труп с дороги, но их властным движением руки останавливает Колесников.

– Пусть валяется! Едем прямо по нему. Заодно и закапывать не придётся. Как он и хотел, прах к праху!

Батя садится в машину.

– Погнали! Хер ли ты там встал, урод! – кричит, высунувшись из окна УАЗа Митяй водителю мотолыги.

Бронированный тягач лязгает гусеницами и движется вперёд, размазывая по снегу тело Силантия. За ним, рыча дизелями, едут УАЗ, БТР и грузовики. Колёса вдавливают ошметки плоти в снег, который окрашивается бурыми разводами.

Вскоре колонна медленно, сбрасывая с дороги проржавевшие остовы автомобилей, поворачивает на улицу Орджоникидзе и направляется в сторону Симферопольского шоссе, на «бетонку», ведущую в Раменский район…