Глава 10
Теплоцентраль

Женя очнулся рывком, ощущая на губах сладкий привкус какого-то лекарства, очень знакомого, напоминающего о детстве.

На столе стоял ночник, накрытый полотенцем, рядом находились блистеры таблеток и несколько пузырьков. Узкая кушетка, на которой лежал юноша, была застелена чистой простыней, тело его укрыто колючим синим одеялом.

Боль отступила, на ее место пришла бесконечная усталость, очень хотелось спать.

Юноша заметил на тумбочке стакан воды и потянулся за ним. Пальцы были замотаны бинтами и не слушались. Женя приподнял одеяло и с удивлением отметил, что грязная одежда исчезла, он был тщательно вымыт, раны залиты зеленкой, на синяках заботливо нарисована йодная сеточка. Под ребрами была наложена повязка, заклеенная пластырем. Тело не чувствовало почти ничего, мучительный огонь внутри потух.

– Где я? – вслух спросил парень. За ширмой в другом конце комнаты послышался шорох, на свет вышла пожилая женщина в белом халате. Она улыбнулась, добрая, светлая, и на душе у беглеца потеплело.

– У друзей. Ты в убежище теплоцентрали. Меня зовут Катерина Николаевна, я врач. Добро пожаловать.

Теплоцентраль! Неужели он успел, добрался, неужели и вправду жив? Нужно скорее предупредить о надвигающейся опасности, пока не стало слишком поздно. Юношу вдруг затопило осознание непоправимой беды.

– Позовите ваше руководство! У меня срочная информация! – крикнул Женя, пытаясь встать с кровати.

– Ну-ну, тише, успокойся. Сейчас придет Алексей Владимирович, начальник бункера, вы поговорите. Только не пытайся встать, хорошо? – ласково попросила врач.

– Это очень важно, пожалуйста, дело не терпит отлагательства! – умоляюще воскликнул парень, схватив женщину за руки.

Она осторожно уложила его обратно на подушку, погладила по щеке и капнула в стакан несколько капель из темного пузырька.

– Не надо переживать, подожди еще минутку, выпей пока, успокойся.

– Вы не понимаете! – жалобно простонал юноша. – Может случиться беда!

Медик не успела ответить – дверь распахнулась, и в комнату вошел мужчина. Женя вскрикнул и закрыл лицо руками, на мгновение приняв его за полковника, но потом решился открыть глаза и понял, что обознался. На начальнике бункера был синий китель с двумя крупными золотыми звездами на погонах. Лицо – усталое, даже изможденное, карие глаза смотрят настороженно, с недоверием.

– И чего это ты так перепугался, товарищ? – невесело поинтересовался мужчина, не поприветствовав его. – Не шпион ли ты, часом?

Он сел на стул возле кровати, пристально взглянул на своего гостя.

– Рябушев задумал диверсию! Он роет туннель прямо к вашему бункеру, у него много оружия и рабы, они готовят удар и скоро нападут! – выпалил Женя.

Алексей Владимирович тяжело вздохнул, казалось, он был совершенно не удивлен страшной правдой, высказанной ему в лицо.

– Скажи мне что-нибудь новенькое, чего я не знаю. То, что полковник собирается на нас напасть, мне известно уже две недели. Мне гораздо интереснее, кто ты такой и откуда взялся.

– Неужели вы ничего не предпримете?! Вы не понимаете, Рябушев – страшный человек, он способен на такое… такое… – отчаянно крикнул парень.

Он попытался приподняться на локтях, но рухнул обратно, судорожно вдыхая воздух. Внутри заворочалась знакомая боль, Женя сжал живот руками и закусил угол подушки, чтобы не закричать.

К нему бросилась врач, осторожно отвела в сторону его ладони, не давая трогать повязку. На лоб легла влажная ткань, тихие ободряющие прикосновения женских рук помогли ему расслабиться и снова устроиться под одеялом.

– Алексей, тебе не стыдно? Парень только пришел в себя, он наш гость, а ты набросился на него! – укорила начальника медик.

– Ну, не ругайся, Катюх. А если шпион? – примирительно спросил мужчина.

– Да какой шпион, он с кровати встать не может! Еще час – и все, можно было бы памятник ставить. Я ему обезболивающее уже трижды уколола, а все без толку. Если Рябушев к тебе таких шпионов подсылает, то у него дела совсем плохи, – недовольно проворчала Катя.

– Я… послушайте… – тихо начал Женя, и оба замерли, ожидая. – Полковник готовит диверсию, у него там рабство, несчастные люди, заморенные голодом, забитые. Нужно же что-то сделать!

– Что-то сделать, – с горечью повторил Алексей. – Давай-ка, товарищ, мы с тобой сейчас выясним, кто ты такой и откуда свалился на нашу голову, а потом уже я тебе объясню, что к чему. Ну?

Женя выдохнул, пытаясь собраться с мыслями.

– Рябушев приговорил меня к смертной казни, – наконец, выговорил он связную фразу и вдруг затрясся в ознобе. На него лавиной нахлынули страшные воспоминания.

Катерина тревожно взглянула и засуетилась у столика за ширмой, набирая в шприц лекарство.

– Тише, тише, что ты, – успокаивающе заговорила она, подходя. – Давай руку. Это успокоительное, тебе станет полегче.

Парень в ужасе взглянул на женщину и забился в угол кровати, прижимая к себе одеяло, как спасительный щит.

– Нет! Не хочу, не надо! Не надо! – закричал он, пытаясь оттолкнуть руку врача.

– Успокойся! Успокойся, милый. Не надо бояться, ничего плохого я не сделаю. Дай руку, – Катя говорила ласково, негромко, как с ребенком. Юноша затравленно глядел на нее.

Медик осторожно выпростала его руку из-под одеяла и сделала укол. Женя дрожал и всхлипывал, но больше не сопротивлялся. Медик обняла его за плечи и уложила обратно. Начальник бункера молча смотрел на все эти манипуляции, но не вмешивался.

– Эк тебя, дружище, поломало, – наконец протянул он. – Я смотрю, Рябушев не теряет боевой хватки. Его умение запугивать людей по-прежнему на уровне.

Катерина коснулась локтя Алексея и отвела его в сторону. Ее приятное сопрано то и дело доносилось из-за ширмы.

– Оставь его. Еще немного – и мы бы его потеряли. Ответь на вопросы, которые ему не терпится задать, поговори, дай понять, что мы ему не враги. А потом будешь спрашивать. Думаю, паренек сам разговорится. Он так много перенес, я удивлена, как с такими травмами вообще можно жить.

Они вернулись к кровати больного, начальник сел, врач осталась стоять, готовая в любой момент оказать помощь.

– Ну что же, добро пожаловать. Меня зовут Алексей Владимирович, фамилия моя Вайс, кличка в кругах близких и не очень, как можно догадаться, Немец. Я – начальник бункера теплоцентрали. Это Катерина Николаевна, наш медик, – начал Алексей.

– Евгений Коровин, – коротко представился парень. Силы его покинули.

– Коровин? Сын Егора? Мать моя женщина, я же видел тебя в этом году на ярмарке, а сейчас не узнал! – пораженно воскликнул мужчина.

– Можно мне зеркало? – неожиданно попросил юноша.

– Есть только на стене… – пробормотала Катя, озадаченная внезапной просьбой.

– Я хочу встать. Можно?

С разрешения врача Алексей помог юноше подняться и подвел к большому зеркалу. Женя оглядел себя в полный рост и с трудом удержался от крика. Последний раз он видел себя три месяца назад, перед судьбоносной вылазкой за дневником, но сейчас из зеркала смотрел не он. Исхудавшее тело с выпирающими ребрами и ключицами, землисто-серая кожа, повсюду – полузажившие синяки и царапины, колени стерты в кровь и залиты зеленкой. На животе – белая повязка, заклеенная пластырем крест-накрест. Лицо… Лучше бы ему не видеть этого никогда. Глаза запали, обведенные чернотой, на скуле фиолетовый кровоподтек, губы – растрескавшиеся, запекшиеся коркой. Одного зуба не хватает. Волосы спутались и отросли почти до плеч, в них обильно проступила седина. Парень отшатнулся и едва устоял на ногах. Держать равновесие казалось почти непосильной задачей. Беглец позволил увести себя в постель и до подбородка натянул одеяло.

– Как я сюда попал? – наконец, спросил он.

– По счастливой случайности. Мои ребята вышли на задание в город и обнаружили тебя, лежащего в снегу в одной майке и джинсах. Как они перепугались, страшно представить. Ты еще дышал, но Катя говорит, еще час – и спасать было бы некого. Разведчики принесли тебя в бункер, сразу же отправили тебя в теплый душ отогреваться, а потом наши врачи осмотрели тебя и немедленно начали готовиться к операции. Катюш, объясни?

Медик присела на край Жениной кровати, сняла очки и завертела их в руках.

– Мне показалось, что у тебя внутри каток катался. Острый токсический гепатит, такое бывает от большого количества яда, общая интоксикация организма, даже без всяких исследований был виден воспалительный процесс. Нервные окончания работают на пределе возможностей, то, что для человека в норме – легкое прикосновение, для тебя по ощущениям – как удар. Сердце с трудом справляется с нагрузкой, все тело избитое, обморожение первой степени – в общем, казалось, тебе уже ничего не поможет. Мы экстренно сделали тебе операцию. Пришлось вырезать часть печени, увы, тут уж на что хватило наших сил. Немного интенсивной терапии, я вскрыла запас лекарств на экстренный случай. Трое суток ты лежал без чувств, практически в коме, мы не знали, выкарабкаешься ты или нет, а потом вот, очнулся. Сейчас – только обезболивающие уколы, успокоительное и глюкоза с физраствором. Есть тебе пока нельзя, хотя бы еще пару суток. Потом попробуем перевести тебя на бульон. У меня за плечами почти тридцать лет врачебной практики, а такое я вижу впервые. У меня складывается ощущение, что тебе ввели что-то типа очень сильного наркотика или яда, не задумываясь о последствиях. Может быть, когда тебе станет лучше, ты сможешь рассказать, что с тобой произошло?

«Живой… – вдруг с особенной ясностью осознал Женя. – Дошел, справился. А теперь что? Теперь полковник меня снова найдет – и тогда уже точно конец…»

Ему стало почти невыносимо смотреть в эти заботливые, полные искреннего сочувствия лица. Неужели с ними будет то же самое, что и со всеми его друзьями? Нет, страшно даже подумать об этом…

– Спасибо, – прошептал парень. – Но только… Зачем все это? Я дошел сюда, чтобы предупредить, но не ожидал остаться в живых. Если Рябушев нападет, вы даже не представляете, что он может со мной сделать. И со всеми вашими жителями.

Алексей хмуро взглянул на собеседника, нервно поскреб слегка заросший щетиной подбородок.

– Да знаю я, знаю. Только вот мы тут сидим и ждем неизбежности. Будем отстреливаться, пока не кончатся патроны или люди. У нас тут женщины и дети, так просто мы их воякам не отдадим.

– Рябушеву невозможно противостоять. Он – дьявол, – тихо и совсем безнадежно сказал Женя, закрывая глаза.

На него навалилась глухая, беспросветная тоска. Стоило ли ползти, стирая колени и локти в кровь? Здесь все известно и без него. Призрачная надежда на спасение с каждой минутой таяла, превращаясь в ничто. Не лучше ли было умереть в снегу, закрыть глаза навсегда, не мучиться, не рваться? Это лишь кратковременная отсрочка перед казнью. И тем страшнее умирать тому, кто уверовал в помилование.

– Ну-ну, перестань. Пока мы живы. И тебя воякам не отдадим. Ты ведь оттуда, да?

И парня вдруг прорвало. Он захлебывался рыданиями и говорил, говорил, говорил, выплескивая бесконечную боль в словах, а начальник убежища теплоцентрали и Катерина молча слушали, не решаясь перебивать. Несчастный вспоминал все. Страшные эксперименты Доктора Менгеле, бесправных пленников-рабов на нижнем ярусе бункера, укол транквилизатора, от которого потом стало невыносимо плохо, Марину, каждое ее предательство и каждое слово, оскаленную пасть мутанта, нависшую над ним среди заснеженной пустыни… Наконец поток эмоций иссяк, и Женя обессилено затих. Еще несколько минут в комнате стояла напряженная тишина, никто не решался заговорить первым, выслушав тяжкую исповедь.

– Вот оно как… – помолчав, пробормотал Алексей, растерянно перебирая в руках край простыни. – Утешитель из меня никакой, за этим к Катерине, но совет я тебе дам. Ты непременно должен встать на ноги и плюнуть в лицо Алексеевой и Рябушеву. Мы еще покажем им, кто кого.

– Почему все так? – жалобно спросил парень, уставившись в потолок. – Почему именно со мной все это произошло? Я никогда не желал никому зла, никогда не предавал друзей, не делал подлостей, так за что?

– Жизнь вообще редко бывает справедливой. Она всегда была такой, после Катастрофы ничего не изменилось. Есть сволочи, есть мученики и жертвы. Ты – из последних, – задумчиво сказал начальник.

– Вы ведь не военный, верно? – вдруг спросил юноша, глядя на потускневшие за много лет золотые звездочки на истертых погонах.

– Верно. Я – машинист, – кивнул Вайс.

Парень робко взглянул на него, не решаясь дальше задавать вопросы, – помнил, чем закончилось его излишнее любопытство в бункере полковника. Алексей улыбнулся и кивнул.

– Переучивайся, дружище. Ты больше не заложник, ты – гость. А гостям можно спрашивать, можно просить. Как только устанешь, скажи, оставлю тебя в покое.

– Не уходите! – искренне попросил парень. – Если вам не трудно, расскажите, как здесь устроена жизнь.

Немец поудобнее устроился в кресле и погрузился в воспоминания.

Свет фар затерялся за поворотом, и машиниста окружила темнота. Он вытащил из кармана фонарик, осветил уходящий вдаль туннель и перешел на бег, боясь не успеть.

– Конечно же, ни жену, ни родителей я больше не видел. И Димку-помощника – тоже. Надеюсь, они все еще живы, хотя стараюсь лишний раз не вспоминать о них, – грустно сказал начальник бункера, глядя Жене в глаза. Парень зачарованно слушал, и Алексей продолжил.

– А дальше случилось то, во что я до сих пор не могу поверить. Руководство теплоцентрали не спаслось, и люди почему-то приняли меня за главного, увидев форму и то, что я не поддался общей панике. Мирно и тихо все решили, что оставить меня у власти – неплохая идея, – усмехнулся Немец. – Начали налаживать жизнь. Как и везде, справлялись с трудностями, с болезнями. Рождались дети, умирали старшие, куда без этого. Потихоньку привыкли, как и все, таскали с поверхности все, что под руку подвернется, стреляли в мутантов, любили, страдали, смеялись и плакали. А три года назад у нас начал пропадать народ. Думали, что в городе новая дрянь завелась, но когда третья за два месяца экспедиция не вернулась, поняли – что-то здесь нечисто. И никаких следов, как сквозь землю провалились. А потом мы выяснили, что это происки полковника. Полгода назад пропал мой хороший товарищ Саня. Я до сих пор его вспоминаю, у него еще татуировка была на всю руку, дракон. Сашка все говорил, что его крылатый змей от любых монстров защитит, оберег такой. Но не защитил.

У Жени в памяти вспыхнула фигура мужчины с выцветшим изображением на руке. Он вместе со всеми стоял и по приказу надсмотрщиков смотрел, как наказывают Сергея.

– Он тоже там. У полковника в плену, – тихо сказал парень, стараясь не глядеть в лицо собеседнику.

Алексей прикусил губу и выдохнул.

– Я это знал с самого начала. Только вот верить не хотел.

– Простите…

– Не за что просить прощения. Ты – такая же жертва. Послушай, у меня к тебе будет просьба.

Евгений насторожился, не зная, чего ожидать. Вайс подозвал Катерину и что-то ей зашептал на ухо.

– Не стоило бы, но если ты настаиваешь, то да, это возможно, – ответила медик.

Начальник снова обернулся к парню:

– Я хотел бы попросить тебя рассказать всю историю перед моими подопечными. Выйти к ним, показать, что даже из лап Рябушева есть спасение. Ты – единственный, кому это удалось. Это поможет немного поднять боевой дух у народа. Я был до последнего уверен, что воякам до нас дела нет, но просчитался. Две недели назад я все-таки вычислил их шпиона, допросил с пристрастием и выяснил правду. Знать бы раньше… Но теперь поздно. Все в курсе, что готовится нападение, убежище существует в режиме чрезвычайного положения. Но очень хочется верить в лучшее. Ты поможешь мне немного подбодрить народ своим примером?

– Конечно же! – торопливо закивал Женя. – Конечно же. Но… От полковника нет спасения. Если он прорвется, это конец.

Алексей поднялся, заходил из угла в угол.

– У нас нет выхода, товарищ. Бежать нам некуда, ближайшие станции метро на Калужско-Рижской линии нежилые, а в Мытищах остались только мы и военные. Куда-то дальше? Зимой, по поверхности? Не выйдет. Знать бы раньше, можно было бы попробовать, но теперь до весны мы здесь заперты. Наши разведчики связывались с метро, ближайшая к нам Комсомольская занята коммунистами, воинствующей фракцией с жестким тоталитарным режимом, нам там места нет. Щелковская и часть синей линии до Измайловской и так перенаселена до предела. До Алтуфьево нам не добраться, очень нехорошие слухи ходят о пути туда. Бежать в неизвестность, в сторону области? Лучше уж сразу взять автомат и перестрелять всех женщин и детей. Я долго думал об этом. Но ситуация совершенно безвыходная. Поэтому мы возьмем автоматы и будем стоять насмерть, пока все не погибнем, или пока Рябушев не пойдет на переговоры. А там – время покажет. В конце концов, скоро праздник, я надеюсь, хотя бы его нам удастся пережить.

– Какой праздник? – удивленно спросил парень.

– Новый год, конечно же! – недоуменно ответил Немец. – Вы разве никогда не отмечали Новый год?

– У нас было не принято.

– Тогда тебе непременно надо это увидеть! Мы девятнадцать лет в ночь с тридцать первого на первое устраиваем торжество. Ребята притащили с поверхности огромный ящик елочных игрушек и искусственную елку, ее наряжают в общем зале. Знаешь, до Катастрофы я и сам к этому празднику был равнодушен, это жена суетилась – подарки, украшения… А теперь и я проникся, когда больше ничего не осталось. Такая вот грустная память, – горько улыбнулся Алексей.

В дверь постучали. Катерина выглянула в коридор и вернулась.

– Тебя вызывают, – сказала она с каким-то бледным и напряженным лицом. – К воротам.

– Ох, мать моя женщина, – недовольно проговорил начальник. – Ну, бывай, товарищ, поправляйся, еще зайду. Бона менте!

«Свой! Мытищинец. Бона менте. С добрыми намерениями. Боже, пожалуйста, сделай так, чтобы полковник не смог сюда добраться! Пусть эти люди будут счастливы!» – подумал Женя, с искренней верой и надеждой прося высшие силы о помощи. Но в душе росла тревога.

Вайс исчез за дверью, медик присела на стул возле кровати и улыбнулась.

– Ну, чего затрясся опять? Не бойся, тебя полковнику не отдадим. Если бы вояки прорвались, был бы сигнал тревоги, у нас это уже до автоматизма отработано, ночью разбуди – каждый на своем месте окажется. А пока что просто послушать, звуки становятся все ближе. Будем надеяться, ворота выдержат, – спокойно произнесла она. От озабоченности на ее лице не осталось и следа, эта мягкая и слабая с виду женщина великолепно владела собой.

– Тетя Катя… – парень обратился к ней совсем по-детски, но почему-то он никак не мог заставить себя называть ласковую и нежную Катерину Николаевну по имени-отчеству. Врач засмеялась и кивнула. – Скажите правду, мне сколько жить осталось?

– Ну, будешь за здоровьем следить – еще лет пятьдесят точно.

– Вы меня обманываете. Доктор Менгеле говорил, что… слово страшное… от болевого шока умереть, в общем.

Катя нахмурилась.

– Слушай ты больше этого шарлатана! Виделись мы пару раз, это ж надо так обращаться с людьми, будто все перед ним падать ниц должны. Эксперименты эти, тьфу, фашист! – негодовала она.

– Но вы сами сказали – гепатит, с печенью что-то. Он уверял, что я не жилец, что мне пару часов жить осталось. Я сюда еле дополз, от боли в глазах темнело. Я хочу знать правду.

Врач устало вздохнула, сжала его холодную ладонь в своих, теплых.

– Я была уверена, что ты не доживешь до рассвета, – наконец, призналась она. – И никто не знал, придешь ты в чувство или нет. Но оказать помощь мы были обязаны. Ты очнулся, это уже положительная динамика. Операция прошла более-менее успешно, насколько это вообще было возможно. Сейчас я ввожу тебе обезболивающие, пока тройную дозу, чтобы ты не падал в обморок от шока. Но потом придется немного помучиться. И ты мне сейчас пообещаешь, что будешь терпеть и карабкаться изо всех сил, ладно? И да, будет очень неприятно, я тебя предупреждаю сразу и честно, чтобы ты не пугался. Я буду рядом. Вместе мы обязательно справимся. Доктор Менгеле, редкостная сволочь, сознательно тебя отравил, он не мог не знать о том, какой эффект производит его препарат, но решил проверить окончательно на тебе. Мы же не хотим, чтобы он оказался прав, верно? Поэтому будем бороться. Ты обещаешь мне?

– Обещаю, тетя Катя, – серьезно кивнул юноша. Но вдруг погрустнел: – Все-таки, наверное, я бесполезный человек. И приношу одни неприятности. Если полковник узнает, что вы меня лечите, он будет в ярости и сделает с вами что-то ужасное. Я не хочу этого.

Катерина плеснула себе в кружку отвара из чайника, устроилась на стуле и внимательно посмотрела на него.

– Ты думаешь, если бы тебя тут не было, Рябушев помиловал бы старшего медика? Едва ли. Не смей себя винить. Полковник начал творить зверские вещи задолго до того, как ты вообще узнал, что происходит в их бункере.

– Я никчемный человек. И трус. Отец сказал бы, что вырастил тряпку. А мне страшно, и ничего с этим сделать не получается.

– Ты не трус, Женя, – мягко сказала женщина. – Ты бежал сюда, надеясь предупредить всех нас. Противостоял полковнику. Не испугался увести в неизвестность людей. Слабые, безвольные люди складывают лапки и плывут по течению.

– Но я не смог никому помочь! И спасал себя, в основном, – печально заметил Женя.

– Для этого тоже надо иметь немалое мужество. Ты никогда не поступал против своей совести, а в наше непростое время это уже подвиг, – улыбнулась Катя, поправляя ему одеяло.

– У вас есть бумага и карандаш? – вдруг спросил парень.

Женщина достала из стола несколько листов и протянула Жене. Тот присел на кровати и принялся за рисунок, неловко сжимая карандаш в перебинтованных пальцах. Врач молча читала книгу, не мешая ему. Наконец юноша закончил и протянул ей два листа.

На первом он талантливо изобразил ее саму, в белом халате и с кружкой чая в руках. С другого, как живая, смотрела Алексеева.

– У тебя талант. Женщина особенно хороша, кажется, она сейчас шагнет с листа, – похвалила его Катерина.

– Марина… Она мне очень дорога. Почему? Не могу объяснить. Я боюсь, что с ней что-то случится. Но она обещала мне встретиться в этом мире или в другом, – с грустью сказал Женя.

– Она намного старше тебя, предположу, что ты компенсируешь нехватку материнской заботы. Если я верно помню, супруга Егора Михайловича скончалась уже лет десять назад.

– Верно. Мама умерла, когда мне было шесть. Двенадцать лет прошло. Нет, Марина на нее не похожа. Но когда-то она сказала, что готова умереть за меня. И потом снова предала. Я никак не могу понять, на чьей же она стороне.

– Мир не черно-белый, он цветной и многогранный. Она может служить полковнику и быть искренне привязана к тебе. Порой долг берет верх над чувствами, но судя по твоим рассказам, Алексеева была честна, когда говорила, что хочет всеми силами тебя защитить. Она пыталась, но не сумела. Не держи на нее зла. Вообще, не нужно копить в памяти обиды. Прощать – великое умение.

На стене коротко звякнул телефон, Катерина поднялась и взяла трубку.

– Ясно, сделаю, – ответила она и обернулась к Жене. – Как у тебя настроение? Готов произнести пламенную речь, пока обезболивающие действуют? Я против этой затеи, ты на ногах не устоишь, но Алексей настаивает.

– Тетя Катя, я готов, правда, мне куда лучше! – горячо заверил ее парень, приподнимаясь на локтях.

Женщина с жалостью взглянула на него, но промолчала. Юноша попытался сесть, но не сумел.

– А вот самому вставать не разрешаю! – прикрикнула врач, выкатывая из-за ширмы инвалидную коляску. – Давай-ка мы с тобой оденемся и немного покатаемся, лады? Штаны не обещаю, да и куда их тебе, на все твои синяки да повязки, а вот халат выдам.

Она продолжала говорить, укутывая своего пациента, с внезапной силой приподняла его, пересадила в кресло на колесиках и укрыла пледом.

– Ну, вперед, к новым подвигам! – весело бросила женщина, выкатывая парня из кабинета.

– Может, я все-таки сам? – робко спросил Женя, стыдясь своей немощи.

– Ты ж не успокоишься, верно? – поинтересовалась Катя, останавливаясь перед ним. – Ну, тогда смелее, сделаешь пару шагов, там решим.

Парень собрался с силами и попытался встать, но колени задрожали, и на него навалилась такая слабость, что он пошатнулся и рухнул вперед. Медик заботливо подхватила его, не давая упасть, и помогла сесть обратно.

– Я понял, – устало кивнул юноша. Это бесполезное действие отняло у него все силы, даже говорить стало тяжело.

– Как почувствуешь себя хуже, сразу скажи, и без геройства, – попросила Катерина и покатила его по коридору.

Женя с любопытством разглядывал убежище. Казалось, бункеры конструкторского бюро и теплоцентрали строили по единому образцу. Те же бесконечные коридоры с дверями жилых комнат, оканчивающиеся лестницами, ведущими наверх и вниз. На душе потеплело от ощущения чего-то родного и знакомого.

– Выше у нас генераторная, оружейная, дезактивация, тут медпункт и спальни, на третьем этаже общий зал, четвертый технический. Нам в свое время повезло, в наследство от ТЭЦ досталась огромная цистерна с мазутом на поверхности. Умельцы протянули под землю трубы, теперь, если что и рванет, то нас не зацепит, а вот топлива запас такой, что еще надолго хватит, – поддержала разговор Катя, отвлекая пациента от мрачных мыслей.

После бункера военных здесь все казалось по-домашнему уютным и радостным. Здесь доверяли друг другу. Никакого конвоя у дверей, за простыми деревянными створками слышатся голоса и смех.

– А если что-то случится? Диверсия или пожар? У вас нет дежурных…

– Есть телефонная связь. Предательство у нас невозможно, в убежище царит справедливость и спокойствие. Да и сейчас все наше внимание направлено на военных.

– Тетя Катя, попросите Алексея выставить часовых у внешней двери. Он вас послушается. От полковника можно ожидать чего угодно, – тревожно произнес парень.

– Думаешь, нападут с двух сторон? – как-то слишком спокойно и по-простому спросила медик.

– Не исключено.

– Я скажу ему. Перестань себя накручивать, никто не знает, как оно сложится. Живи настоящим, успокойся и позволь другим подумать за тебя. Тебе это сейчас нужно, – мягко сказала Катя.

Впереди показалась лестница. Катерина постучалась в крайнюю комнату, оттуда выглянул молодой человек.

– Ребятки, помогите-ка мне нашего гостя вниз спустить, и сами давайте с нами, – улыбнулась женщина.

– Сделаем, Катерина Николаевна! – отозвался парень.

Он легко поднял почти невесомого Женю на руки, а его товарищ, вышедший вслед за ним, спустил коляску.

– Это ты от полковника сбежал? – поинтересовался он. Получил утвердительный кивок и протянул с восхищением: – Молоток. Уважаю!

Евгений вдруг повеселел. Искренняя радость, настоящие эмоции, без лжи и фальши. Жить настоящим. Ему подумалось, что если бы Марина оказалась здесь, то все могло бы сложиться иначе…

На третьем этаже было людно и шумно. Алексей приветственно помахал рукой с деревянной трибуны у стены, поднял мегафон и призвал собравшихся к тишине.

– Дорогие друзья! Все мы знаем, что полковник готовит план захвата нашего убежища. Нам нелегко в эти дни, но сдаваться не следует. Грядут большие перемены, но каждый из нас должен помнить о том, что надежда есть всегда. Мы положим все силы, чтобы не допустить падения нашего дома. Я хочу представить вам Евгения Коровина, человека, который доказал, что нет ничего невозможного! Полковник Рябушев приговорил его к смертной казни. Его приспешник Доктор Менгеле ввел несчастному яд, который медленно убивал его. Женю выбросили на поверхность умирать, но он, зная, что военные готовят диверсию, собрал всю свою волю и добрался до нас, чтобы предупредить. Он пережил страшные вещи, видел страдания друзей и близких, был предан и замучен нелюдями! Но он не сдался, до конца верил в спасение. Так и мы будем верить! Евгений выжил и будет жить, служа нам всем примером!

Пламенная речь начальника гулко разносилась под сводами зала, жители внимательно слушали, проникаясь торжественностью момента.

Женя оглядывался вокруг. Мужчины, женщины, дети. Все – чистые, опрятные, со спокойными и добрыми лицами. В глазах нет напряженного ожидания худшего, как на нижних этажах бункера военных, нет и самодовольно-кичливого выражения превосходства, как у свободных людей Рябушева. Они все – настоящие. И все верят в лучшее.

Стены зала – спокойного голубого цвета, в углу целый стенд с детскими рисунками. В противоположном конце на небольшом постаменте стоит наряженная елка. Столы покрыты простыми клеенками, полы вычищены до блеска. От всего этого уюта у юноши защемило сердце.

«Они не могут погибнуть. Не могут. Этого не случится. Они не станут жертвами экспериментов Доктора Менгеле! Не будут рабами полковника! Никогда! Пожалуйста, все высшие силы, какие только есть, защитите их!»

– Женя, тебе слово, – улыбнулся Алексей, отрывая парня от тяжелых мыслей.

– Я недавно попал сюда, но понял, что вы все для меня – друзья! И я надеюсь и верю, что все будет хорошо. Военные – страшная сила, и весь их бункер больше напоминает ад. Но мы непременно выживем и справимся. Бона менте!

– Бона менте! – прогремел хор голосов. – Ура Евгению! Рябушев, руки прочь от нашего дома!

– Видишь, мы все верим в чудо, – сказал начальник, но его голос прозвучал тоскливо.

– Вы не верите. И я не верю, – горько вздохнул Женя. – Но всегда остается надежда. И мы будем надеяться.

Алексей поджал губы, в его глазах промелькнула смертельная усталость.

– Ты теперь для них – символ. Если сюда просочится страх, мы дружно сойдем с ума от своей беспомощности, и тогда Рябушеву останется только передушить всех нас, как лисице в курятнике. Ну же, выше нос, не смей унывать. Мы пока еще живы, а значит, не все потеряно.

– Порой жизнь бывает хуже смерти, – печально ответил юноша, и у него перед глазами встали измученные лица заключенных полковника. Однако парень пересилил себя и с трудом улыбнулся.

– Я знаю. Но моя жизнь оборвется раньше, чем вояки прорвутся сюда и начнут творить свои черные дела. Пока я жив, им не пройти, – сурово ответил Вайс, давая понять, что этот разговор окончен.

Марина стояла у стены бывшей казармы, погруженная в мрачные мысли. Внутри было пусто, ни чувств, ни эмоций. Слезы кончились, и не осталось ничего.

Она не нашла тела Жени на поверхности. Снег замел все следы, чистое белое покрывало. Надежды не было. Женщина была уверена, что ее несчастный мальчик уже мертв.

«Зачем я здесь? Почему еще живу? Долг? Едва ли. Чему верить, кому молиться? Не знаю. Я запуталась, запуталась, потерянная, брошенная всеми маленькая девочка. Кто я такая? Не знаю. Почему служу полковнику? Не знаю. Существование по инерции, без всякого смысла. Это расплата. Пусть будет так. Ненавижу. Всех ненавижу, весь этот мир. Я не верю в людей. Лучшие погибли, остались те, кто выгрыз себе кусок хорошей жизни предательствами и жестокостью. Я переступила через себя. Пути назад нет, можно только пулю в лоб. Даже боли нет. И плакать не получается. Почему так? Не знаю. Ничего не знаю. Никого не могу защитить. Никому не в силах помочь. Меня больше нет».

Алексеева выдохнула и пошла по темному коридору к клетке, где были заперты подопытные Доктора Менгеле. В глубине души она знала, что увидит там. Но не хотела этого видеть.

Прошло двое суток с момента, когда заключенные остались одни. Те, кому оставили одежду, могли спасти жизнь своим товарищам. Но они не пожелали этого сделать.

Сквозь решетку на Марину затравленно смотрели двое. Остальные были мертвы. Все вещи умерших выжившие надели на себя и забились в разные углы, не пытаясь согреть друг друга, полные взаимного недоверия и ненависти.

– Почему? – тихо спросила женщина, не в силах смотреть на белые от холода трупы. – Вы могли спастись все. Почему вы не помогли товарищам?

Заключенные молчали, глядя исподлобья, совсем по-звериному.

– Почему?! – крикнула Алексеева, не в силах справиться с собой. – Вы же люди! Хомо сапиенс! Мы должны помогать друг другу, а вместо этого готовы перегрызть глотки! Все мы – монстры, и все сдохнем от собственной злобы!

Марина выхватила из кобуры пистолет.

– Не надо! – один из пленников попытался отползти, спрятаться за телами умерших сокамерников.

Раздались два выстрела. Теплая кровь задымилась на холоде. Женщина отвернулась и пошла прочь.

«Ты уже много лет палач. А палачам даже в средние века руки не подавали. И тебе никто не подаст, ты заслужила это. Расплачивайся, кайся! Тебе не смыть своих грехов!»

– Эксперимент провалился. Все образцы мертвы, – доложила Алексеева Доктору Менгеле, спустившись в бункер.

– Часовые слышали выстрелы, – подозрительно сощурился ученый.

– Добила выжившего, он уже не жилец, – спокойно сказала женщина.

– Я не давал тебе приказа.

– А я не давала вам разрешения вводить ваш транквилизатор моему пленнику, – она смотрела мужчине в глаза, не отводя взгляда.

– Да как ты смеешь! – взвился Геннадий. Казалось, он был готов броситься на нее с кулаками.

– Что вы мне сделаете? – насмешливо поинтересовалась Марина. – Прикажете убить, отправите на нижний ярус? Уязвим только тот, кто боится. Мне все равно.

Доктор Менгеле повернулся на каблуках и приказал часовому:

– Рябушева позови!

Спустя несколько минут явился и полковник. Гена, брызжа слюной, кричал о неповиновении и наказании, но Андрей Сергеевич был спокоен.

– Ну что? Зачем пристрелила образцы? – наконец спросил он, когда ученый успокоился.

– Потому что они были нежизнеспособны. Это – милосердие.

– Гене ты сказала другое. Это месть за твоего мальчишку?

– Пусть так. И что теперь? Расстреляете меня?

– Сдай-ка пушку, – беззлобно потребовал Рябушев.

Алексеева спокойно протянула ему пистолет.

– Боитесь, что я окончательно свихнусь и убью вас? Зря. Если я захочу вас убить, вас ничего не спасет. Бросите в карцер? Пожалуйста. Мне уже все равно.

Рябушев пристально посмотрел на нее, усмехнулся и вернул ей оружие.

– Не сомневаюсь в твоей лояльности, – бросил он. – Забавно, но ты убиваешь только тех, кого тебе жалко.

– Оказываю последнюю милость. А вас мне не жалко, можете не бояться, – презрительно бросила женщина и пошла прочь.

На нижнем этаже бункера было очень шумно и людно. Работы по расчистке туннеля были почти закончены, свободное население убежища занималось очисткой механизмов гермозатвора, но пока без особых успехов. За двадцать лет петли и приводы проржавели и не работали.

Марина торопливо шла через зал, стараясь не смотреть по сторонам. Ей наперерез бросился Олег Семенович. За полторы недели, проведенные у военных, он осунулся и казался совершенно несчастным.

– Андрей обещал моих людей на третий этаж, а сам сюда, так же нельзя! – залепетал он, пытаясь схватить женщину за рукав.

Она брезгливо отстранилась.

– И чего же вы от меня хотите? – нервно спросила Алексеева.

– Вы же можете с ним поговорить! Попросите Андрея, он обещал, мои люди мучаются здесь! – умолял толстяк. У него прыгали губы, трясся похожий на желе подбородок.

– А раньше ты чем думал? – раздраженно зашипела Марина. – Когда своих же людей Рябушеву отдавал в рабство? Продался, старая жаба, а теперь опомнился? Понял, что натворил?

– Но я же… Он обещал помощь… У меня не было выбора… – бессвязно оправдывался Рыбаков.

– Ты – дрянь, просто дрянь. Они все тебе верили, надеялись на тебя. Ты не их спасаешь, а свою шкуру. Знаешь, что скоро окажешься вместе с ними. Ты мне противен. Размазня!

– Пожалуйста, скажите ему, попросите, Андрей обещал, он обещал! – с мольбой воскликнул Олег. – Заложники были гарантией того, что со всеми остальными будут обращаться хорошо! Я хотел отделаться малыми жертвами, но меня обманули!

Женщине вдруг стало невыносимо противно. Это все оправдания, жалкие попытки успокоить свою совесть. Мужчине не хватало смелости признаться самому себе, что он совершил отчаянную подлость и прогадал, и Алексеева не испытывала к нему ничего, кроме отвращения.

– Уйди с дороги! – рявкнула Марина, отталкивая его протянутые руки. У нее внутри кипела ненависть, выжигая остатки чувств.

Она бросилась прочь. Силами заключенных удалось восстановить длинный, почти трехкилометровый туннель. Он казался бесконечным – серые своды, укрепленные деревянными распорками, под ногами хрустит бетонная крошка. По нему медленно катили последние, наполовину нагруженные тачки бледные и изможденные пленники. Через каждые два метра светила тусклая лампочка, разгоняя темноту. А эта черная труба все не кончалась. Наконец впереди послышались голоса, перед глазами выросла стальная стена гермоворот.

Здесь женщину встретил дежурный, отдал честь и доложил:

– Механизмы не работают. Придется взрывать. Просим пять дней на подготовку. В ночь с тридцать первого на первое можем начинать штурм.

Солдаты уже закладывали по периметру тротиловые шашки, соединяли их детонирующим шнуром. Вокруг слышались разговоры и даже смех, свободные жители из военных искренне верили в благую цель полковника и ждали начала атаки. Марина устало оглянулась вокруг. Захватчики, враги. Каждое их действие – это шаг в пропасть.

– Доложите Рябушеву. Продолжайте работы.

Алексеева отвернулась. Она уже приняла свое решение и где-то в глубине души приговорила этих людей.

В медпункте остро пахло лекарствами и хлоркой, но к этому привычному запаху неуловимо примешивался дух болезни. Немец поморщился и вдруг подумал, что смерть приходила и стояла в изголовье кровати, оставив после себя едва заметный флер.

– Ну, как ты? Катя сказала, тебе совсем плохо было? – сочувственно спросил Алексей, присаживаясь на стул у постели Жени. – Хотел пригласить тебя на праздник. Сегодня Новый год. Все ждут, на третьем этаже накрыли столы.

Юноша справился с тошнотой и заставил себя открыть глаза. Ему было совсем худо.

– Я пас, извините. Мне нехорошо.

– Да вижу, совсем зеленый весь. Я попрошу ребят тебя не тревожить.

Последние несколько дней в кабинет врача было настоящее паломничество. Почти каждый житель убежища хотел лично познакомиться с беглецом и выразить свое расположение. А Жене с каждым днем становилось все хуже. Боль то накатывала волной, то отступала, оставляя усталость. Не было сил даже поднять голову от подушки. На сгибах локтей уже не было живого места от капельниц и уколов. Все свои страдания парень переносил в сознании. Порой ему удавалось забыться коротким тревожным сном, и тогда Катерина запирала дверь на ключ, не пуская посетителей. Парня мучили кошмары. Он просыпался с криком, бледный, взмокший, и долго пытался понять, где он находится и что происходит. Визиты обитателей теплоцентрали стали для него настоящим спасением. В разговорах он отвлекался от мучений искалеченного тела, а душевная теплота на некоторое время избавляла от кошмаров. Говорить было тяжело, молчать – еще хуже. По крайней мере, в компании друзей исчезал страх, ставший для беглеца постоянным спутником на много недель.

– Не надо, пусть приходят, мне приятно, – слабо улыбнулся юноша. – Что слышно со стороны вояк?

– Да черт их знает, затихли, гады. Прослушка работает, если что-то случится, будет сигнал. Не к добру они там затаились, – Вайс поежился, отгоняя нехорошие мысли.

– Передайте всем мои поздравления с Новым годом, – перевел тяжелую для обоих тему парень.

– Непременно. Жаль, что ты не сможешь присутствовать. Время без пяти десять, скоро надо будет идти. Катя сказала, что с тобой останется.

– Не надо, я спать буду, пусть идет на праздник, – вяло отмахнулся Женя. Где-то в глубине души ему очень хотелось, чтобы врач осталась с ним.

– Держись, дружище. Скоро будешь как новенький, – ободрил его Немец.

Женя не успел ответить. Снизу донесся гудок сирены, громкий и жуткий, предвещавший беду. Вайс вскочил, выругался сквозь зубы и вылетел из кабинета.

Алексей бегом спустился на нижний этаж. Мужчины с автоматами строились рядами за баррикадами из мешков и досок, женщины – дежурные по плантации торопливо поднимались наверх. Никакой паники, четкие, слаженные действия, отработанные за минувшие три недели несколько раз.

– Что там? – начальник принял у дежурного автомат и тревожно взглянул на гермоворота.

– Оттуда был сигнал готовности. Ждем.

– Попали. Неужели будут взрывать? Ребята, беруши готовь! Шпиона сюда!

Алексей торопливо шагал вдоль укреплений, раздавал последние указания. А в воздухе почти физически ощущалось напряжение и предчувствие кошмара.

Двое вооруженных мужчин вывели в зал пленника. Он был избит до неузнаваемости, сломанная рука безжизненно болталась на перевязи. Его подвели к веревке, свисавшей с потолка, поставили на стул и надели на шею петлю. Разведчик полковника даже не сопротивлялся, замученный и безразличный. Когда того требовал долг, Вайс умел быть жестоким. Его методы зачастую оказывались такими же садистскими, как у самого Рябушева. Только вот… пытки пленного были для начальника ТЭЦ скорее исключением из правил.

– За шпионаж и доносительство трибунал бункера Теплоцентраль приговаривает тебя к смертной казни через повешенье. Давай, ребят!

Шпиону не дали даже последнего слова, один из мужчин выбил стул у него из-под ног. Осужденный несколько раз конвульсивно дернулся в петле и остался висеть. Алексей недобро взглянул на него и отвернулся.

– Ну, вот и обезврежен агент Рябушева. Много информации слил. Вот такой вот подарочек полковнику на Новый год. Сволочь, время какое выбрал, а? Знал же, гад, что мы в этот день празднуем, решил еще больнее ударить. Посмотрим, кто кого.

Защитники убежища заняли боевую позицию, и теплоцентраль замерла в ожидании худшего. Было тихо, слышалось только напряженное дыхание. Взгляды были устремлены на тяжелые створки гермоворот.

Взрыв прогремел оглушительно громко. Взметнулось пламя, раскаленный воздух пронесся ударной волной, сметая все на своем пути. Казалось, все убежище вздрогнуло, с потолка посыпалась бетонная крошка. Огромный, казавшийся нерушимым, гермозатвор еще несколько секунд постоял, будто задумавшись, и рухнул вперед с адским грохотом. Многие не удержались на ногах и упали на пол. Некоторые так и не сумели подняться, контуженные, оглушенные, потерявшие ориентацию в пространстве.

Сквозь столбы пыли в лицо защитникам ударили мощные прожектора, и в их свете вперед двинулись черные силуэты.

– Огонь! – крикнул Алексей, передергивая затвор автомата. Начальнику чудом удалось удержаться на ногах и остаться в сознании. – Огонь!

Но выстрелы не прозвучали. Ребята в панике смотрели на безоружных, пошатывающихся людей в серой форме с номерами на груди, и узнавали.

– Это же наши! Смотрите, Саня, это Саня! – раздались выкрики.

Военные гнали на баррикады заключенных, бывших жителей теплоцентрали.

– Огонь! – надрывался Вайс.

Он видел то же, что и все. Это их друзья. Те, кто столько лет жили с ними бок о бок, а потом считались пропавшими без вести. Впереди шел Сашка, мужчина заметил на его руке знакомую татуировку. Раньше его друг всегда касался изображения в трудные мгновения, но сейчас он этого не сделал. Он не мог не бояться, шагая вперед под пулями. Но этот пустой взгляд, лицо, не выражающее ничего… Нет, это уже был не человек. «Мать моя женщина, что же вояки сделали с тобой, дружище?! Это не ты, только пустая оболочка. Прости меня, друг!» – горько подумал Алексей, прицеливаясь. Выдохнул. На смену боли и тоске вдруг пришла ярость.

– Рябушев, сволочь, ты за это ответишь! – выкрикнул Немец. – Огонь!

Раздалась автоматная очередь, и его друг упал, истекая кровью. Послышались выстрелы, жалкие, одинокие. Защитники не смогли стрелять в своих товарищей. Смотрели в ужасе, позабыв все наставления и инструкции, и будто не слышали приказов.

Сзади, из-за спин заключенных, показались лучшие бойцы бункера военных. Пулеметным огнем они загнали жителей теплоцентрали за баррикады и медленно брали их в кольцо.

– Там наши женщины, дети! Стреляйте же, мать вашу! – кричал Алексей, на мгновение показываясь из укрытия. Он мазнул очередью по нападавшим, но промахнулся, не задел никого. Над головой свистнул смертоносный свинец, заставляя его сесть обратно.

Ребята будто оцепенели. Такого никто не ожидал. Расстреливать своих же было выше их сил. Каждая секунда тянулась медленно, но все же бесконечно быстро. Черные фигуры нападавших неумолимо приближались, скрываясь за спинами пленников, как за живым щитом. Десять шагов. Пять. Кольцо сомкнулось.

– Оружие на землю! – гаркнул командир отряда. – Вы окружены.

Алексей опомнился и поспешно выстрелил. Один из солдат упал. А за ним упал и начальник теплоцентрали, вскрикнул и забился на земле, сжимая простреленную ногу.

Защитники медленно поднимали руки, сдаваясь на милость победителям. Бункер был взят штурмом в течение жалких десяти минут. Командир был тяжело ранен, бойцы бросали автоматы. Это означало полную и безоговорочную капитуляцию.

Полковник Рябушев в своем идеально чистом кителе осторожно пробирался через завалы, за ним верной собакой следовала Марина.

– Конец игре. Ваше убежище захвачено, – Андрей Сергеевич сверху вниз смотрел на поверженного врага.

Вайс плюнул ему под ноги и выругался.

– Чтоб тебе сдохнуть, тварь, – процедил он.

– Разве так сдаются и просят пощады? – насмешливо поднял брови мужчина.

Немец снова выругался, морщась от боли.

– Этого в камеру. Мы еще побеседуем.

– На шпиона своего посмотри, – с трудом выговорил Алексей, кивая в сторону повешенного.

Сквозь пыль и белый свет прожекторов покачивающийся на веревке силуэт казался кадром из фильма ужасов.

– Я догадывался, что мой агент обезврежен. Признаю, ты оказался умнее, чем Коровин, и принципиальнее, чем Рыбаков. Похвально. Впрочем, ты проиграл, Немец. Уведите его, – бесстрастно сказал Рябушев, казалось, нисколько не удивленный происходящим.

Спустя пару минут после того, как зазвучала сирена тревоги, в кабинет вбежала растрепанная, встревоженная Катерина.

– Началось. Не бойся. Все будет хорошо, – она заставила себя улыбнуться, глядя на перекошенное от страха лицо Жени.

Женщина подскочила к шкафу, непривычно суетливая, достала оттуда комплект одежды.

– Давай-ка. На случай всяких непредвиденных обстоятельств, – медик помогла юноше приподняться, надела на него рубашку и брюки.

Вдруг стены убежища содрогнулись, Катерина не удержалась на ногах и упала на колени, но тотчас вскочила. Юноша вцепился в край кровати побелевшими пальцами. Его затрясло от ужаса, в глазах была паника.

– Ну, вот и все. Взорвали наши ворота. Остается теперь надеяться на Алексея с ребятами, – голос женщины прозвучал безнадежно. Казалось, она перестала верить в чудесное спасение.

Катя подбежала к двери и закрыла замок. Деловитая, с поразительным самообладанием. Ее выдавали только дрожащие руки и нервные движения.

– Сможешь встать? Давай, – она подхватила Женю за плечи и помогла подняться с кровати. – Сюда, в шкаф. Если прорвутся, тебя они не найдут, я попробую их отвлечь.

– Тетя Катя, как же вы? – жалобно спросил парень. У него не было сил даже на то, чтобы удержаться на ногах, о сопротивлении не могло быть и речи.

– Даст бог, пронесет. А тебя я полковнику не отдам, пока сама жива. Бона менте…

Врач помогла юноше сесть и захлопнула дверцу шкафа.

– Веди себя тихо, – попросила Катерина, устраиваясь за столом. Она надела очки и углубилась в чтение. Медик казалась образцом спокойствия. Какая же в ней была внутренняя сила, чудесным образом сочетавшаяся с небывалой внешней мягкостью и добротой.

Женя закусил губу, чтобы не застонать. У него в глазах снова все темнело и плыло, под повязкой знакомо разгорался огонь.

«Только бы они не прорвались. Только бы не прорвались. Нет. Пожалуйста, пусть полковник уйдет, пусть не найдет нас…» – мысленно молился беглец, едва не теряя рассудок от ужаса. Если Рябушев снова доберется до него, это конец.

Потянулись томительные минуты ожидания. Юноша покачивался на волнах боли и слушал часто колотящееся сердце.

В коридоре послышались крики, мольбы о помощи. Завизжала женщина. Визг оборвался, загрохотали тяжелые шаги.

Хлипкая деревянная дверь медпункта содрогнулась от удара. Замок не выдержал, старые петли всхлипнули, и створка распахнулась. Сквозь щель в шкафу парень видел, как в кабинет вошли два солдата полковника. Женя вжался в стенку и старался не дышать.

Катерина невозмутимо приподняла очки.

– Что-то ищете, молодые люди? – спокойно поинтересовалась она.

– Ну ты, поговори мне еще! – рявкнул один из них, направляя автомат на женщину. – На выход! Миха, обыщи тут все.

Медик хладнокровно поднялась из-за стола, закрыла книгу и встала посередине комнаты, взглянула с холодным достоинством, как истинная хозяйка, на незваных гостей.

– Здесь ценные медикаменты, вы не посмеете громить мой кабинет, – со скрытой угрозой в голосе произнесла она.

– Заткнись, – прикрикнул военный. Он без замаха ударил врача по лицу и за руку поволок из кабинета.

Второй солдат открывал шкафы один за другим, перевернул легкую ширму, стол, на пол посыпались и разбились склянки.

Женя зажал рот руками и неслышно всхлипывал. «Уходите, пожалуйста, уходите!» – умолял он, чувствуя, как внутри ворочается раскаленная спица. Ему казалось, еще мгновение, и он сойдет с ума от этого безнадежного ожидания. Тяжелые шаги слышались все ближе.

– Молодой человек, вы лично должны проводить меня к вашему командованию, я старший медик и буду иметь серьезный разговор с товарищем Рябушевым! – окликнула его Катя, тщетно пытаясь вырваться. Она проявляла поразительное самообладание, не кричала, говорила спокойно и ровно.

– А ну заткнись, – зарычал ее конвоир и снова залепил ей звонкую пощечину. Голова врача мотнулась в сторону, и сразу стало видно, что внутренний ее стальной стержень заключен в слабое женское тело.

Второй военный распахнул дверцы шкафа.

– Ну-ка, что это у нас тут? – протянул он, за шиворот выволакивая скулящего от боли юношу.

Катерина изо всех сил оттолкнула солдата, от неожиданности тот разжал руки. Медик бросилась к своему пациенту и закрыла его собой.

– Это мой больной. Я не позволю вам его трогать, – тихо, но очень жестко сказала она.

– Катя, не надо, – прошептал Женя, пытаясь подняться. Ему это удалось, он стоял, опираясь на стену, и пошатывался от слабости.

– Миха, давай их сюда, – опомнившийся вояка направил на пленников дуло автомата.

Женщина сделала шаг назад.

– Через мой труп.

– Кончай ее, – равнодушно отдал приказ солдат.

Миха схватил Катерину за волосы и дернул, врач упала, и тотчас же раздался выстрел. Женщина всхлипнула, жалко и обреченно. На белом халате расползалось алое пятно.

– Тетя Катя! – Женя застонал, упал на четвереньки и пополз, но его вновь подняли за воротник рубашки и выволокли из медпункта.

Парень задыхался от боли, его рвало кровью, но конвоиры не давали ему остановиться, тащили по коридору, пинками заставляли подняться на ноги, когда пленник падал.

Юноше казалось, он видит один и тот же кошмарный сон, и никак не может проснуться. Он – снова узник полковника. Снова больно и жутко, мелькают перед глазами стены и бетонный пол, расплывчато и туманно, его побоями заставляют встать.

В общий зал на третьем этаже согнали все оставшееся население убежища. Трибуну, с которой раньше говорил Алексей, теперь занял полковник. Накрытые столы казались горькой издевкой после всего, что произошло в последний час. А до Нового года оставалось сорок минут. Елку сбросили с постамента, любовно храненные двадцать лет игрушки разбились и сверкали разноцветными осколками в свете ртутных ламп. Женщины, заплаканные, молчаливые, стояли у стен, прижимая к себе всхлипывающих детей, тихонько уговаривали их потерпеть. Даже самые маленькие понимали, что случилась беда, и затихли в ожидании. Мужчин согнали в кучу, вокруг стояли часовые с автоматами, готовые стрелять в любой момент. И апофеозом безграничной жестокости, для всеобщего назидания, в центре зала лежало тело ребенка с аккуратной дырочкой от пули во лбу.

«Будь ты проклят, Рябушев! Будь ты проклят!» – в бессильной ярости думал Женя. Он видел страшную картину смутно, плохо соображая, что происходит, но одно понимал ясно: то, что сделал полковник, было вне категорий добра и зла. В душе зрела ненависть. Она отрезвляла, на мгновения вытесняла боль.

Солдаты подтащили его к трибуне. Юноша поднял голову и увидел ее…

На лице Марины на мгновение отразился суеверный ужас. Она взглянула на пленника широко раскрытыми глазами, и в них была буря чувств. Ей казалось, она увидела призрак, тень из преисподней.

– Этого не может быть… – потрясенно выговорила женщина, бледнея.

Андрей Сергеевич взглянул со своего импровизированного трона, на пару секунд потерял свою обычную невозмутимость, отшатнувшись, но быстро совладал с собой.

– Не верю глазам своим. Чудесное воскрешение из мертвых, надо думать? Ты третий раз остаешься в живых, хотя давно должен был умереть. Заговоренный ты, что ли? Я поражен, – спокойно сказал он, но голос мужчины предательски дрогнул.

– Будь проклят, – процедил Женя. Солдаты отпустили его, он не устоял на ногах и упал. Но, лежа на полу, поднял полный отчаянья и злости взгляд на своего мучителя и повторил: – Будь проклят!

– А дела твои совсем плохи, как я погляжу, – издевательски протянул полковник. – Еще раз отправить тебя на поверхность умирать, или все же пристрелить для надежности, а? Ты ж у нас почти великомученик, в огне не горишь, в воде не тонешь, и даже отрава Доктора Менгеле тебя не берет.

– Оставь его, – тихо сказала Марина, опускаясь на колени рядом с пленником. – Ты уже подписал ему смертный приговор, второму не бывать.

– Ну-ну, сейчас мы не будем с этим разбираться. В камеру его. А Немца приведите, нам нужно побеседовать.

Алексеева коснулась ладонью пылающего лба юноши. Его мучил страшный жар, несчастный едва сдерживался, чтобы не закричать в голос от боли. Он с мольбой взглянул на женщину, ища спасения. Марина ободряюще сжала его руку: «Я с тобой! Потерпи!»

– Нужен врач. Кто-нибудь, кроме Доктора Менгеле, может оказать ему помощь? В убежище есть врач? – вслух спросила она.

– Они убили ее… Катю… медика… – прошептал Женя, закрывая глаза.

– Ты мне нужна здесь, – окликнул женщину полковник. Она с ненавистью взглянула на него, но промолчала.

Часовые попытались поднять парня на ноги, но он не смог идти сам. Его уносили на руках, и Марина с тоской смотрела ему вслед. Принятое тогда, на поверхности, возле клетки с убившими друг друга образцами Геннадия решение крепло, женщина всем своим естеством желала казни мучителям.

Женю бросили в камеру, грубо, как тряпичную куклу, и он замер лицом вниз, даже не пытаясь пошевелиться. Тот же конвой выволок в коридор Алексея, его тоже пришлось тащить, пленник не мог наступить на простреленную ногу. Он стиснул зубы от боли, но не издал ни звука. Гордый, сильный. В сумасшедшем мире после Катастрофы такие долго не живут.

Бывшего начальника теплоцентрали привели в его же кабинет, где вольно расположился Рябушев. Полковник развалился в кресле, победитель и хозяин, и снисходительно взирал на побежденных.

Вайса приковали наручниками к стулу, мужчина вытянул раненую ногу, нервно поерзал на жестком сидении и уставился на Андрея. Ему было до слез обидно видеть, как в его комнате устраивается чужак.

Здесь все было подобрано до мелочей, насколько это было возможно. Простой стол, на нем – металлический стакан для канцелярских принадлежностей, несколько папок, недопитая чашка чая – мучительное напоминание, ее даже не успели убрать. Еще каких-то жалких полтора часа назад здесь все было иначе, все готовились к празднику, счастливые, живые. Но не сейчас. Сражение окончено, время сложить знамена. И от этой мысли становилось больно до крика. У стены – открытый сейф, с другой стороны – диван, покрытый пледом. На нем устроился Олег Семенович, как всегда несчастный и жалкий, в углу изваянием замерла Марина, неподвижная и мрачная.

Рябушев скрестил руки на груди, обвел глазами окружающих.

– Ну-с, все здесь. Итак, в Мытищах остался всего один бункер под моим командованием. Господа бывшие руководители в сборе. Жаль, Егор Коровин не дожил до этого знаменательного момента, скончался вчера, не приходя в сознание. Кстати, совсем забыл! С Новым годом, товарищи. Он начался с великого события, а значит, грядет новая эпоха для выживших. Алексей, позволь представить мою помощницу, Марину Александровну, она очень помогла мне во время экспериментов.

– Я в курсе, кто эта женщина. Евгений рассказал мне все, – сквозь зубы выговорил Немец.

– Забавно, вы с такой ненавистью смотрите на меня, неужели Женя относится ко мне так же? – поинтересовалась Алексеева, на пару мгновений возвращаясь к реальности.

– О предателях не отзываются иначе, – бросил пленник. Женщина сжала губы в укоризненную линию и отвернулась, было видно, что ее сильно задело сказанное.

– Ну что же, мнение о моей верной помощнице мы услышали. Кстати, зря ты так. Марина – не сволочь, она просто сняла с себя ответственность. Впрочем, все равно. Наверное, ты уже в курсе, что за эксперименты проходят у нас под руководством Геннадия, известного как Доктор Менгеле. Тебе стоит брать пример с Олега, он согласен на все мои условия, склоняет своих бывших подчиненных к сотрудничеству и не пытается мне препятствовать. Думаю, ты сильно облегчишь жизнь тем, кто много лет выполнял твои приказы, если мы станем одной командой, а не врагами, – усмехнулся полковник.

– Никогда. Рыбаков – безвольный слизень. Он с самого начала кланялся тебе в ноги, все двадцать лет. Отдал своих людей в заложники, в рабство, надеясь на твое благородство, но чем ты ему отплатил? После этого ты думаешь, что я добровольно выдам своих тебе на растерзание?! – со злостью воскликнул Вайс.

– Добровольно? – Рябушев насмешливо приподнял брови. – Твоей доброй волей тут уже никто не интересуется. Вопрос стоит так: либо ты сотрудничаешь со мной, либо умираешь.

– Можешь подписывать расстрельный приказ, – бесстрастно кивнул мужчина.

– О, наивно думать, что тебя ждет расстрел. Ваш с Алексеевой ненаглядный Женечка не рассказал вам, куда отправляются те, кто меня не слушается? Даже Марина поняла выгоду сотрудничества со мной. Тебе некуда бежать, здесь те, кто верил тебе двадцать лет. Неужели ты не хочешь облегчить их судьбу? – с фальшивой ухмылочкой спросил Рябушев.

Алексей устало повел плечами, избегая смотреть на полковника.

– Ты думаешь, я поведусь на твой блеф? Моих людей уже ничто не спасет. Мы проиграли. Но никто из моих ребят не сдастся на милость победителя после того, что мы видели. Ты брал в плен наших друзей, вероломно ловил их во время экспедиций, а потом замучил и пустил живым щитом под пули! – с болью выкрикнул он.

– Ты уверен, что никто не сдастся на милость победителя? – вкрадчиво спросил Андрей Сергеевич. – Запускайте.

Кабинет мигом заполнился народом. Жители теплоцентрали, мужчины, молодые парни, женщины и девушки. Они смотрели на своего бывшего начальника с жалостью, но тотчас отводили глаза, не в силах выдержать его полного отчаянья взгляда.

– Эти люди присягнули мне на верность. Сразу же, – отчеканил Рябушев.

Алексей на несколько мгновений забыл, как дышать. Он не хотел верить, но это было правдой. Слишком многие. Слишком.

– Это треть населения бункера. Те, кто не проявил лояльность сразу, могут не рассчитывать на привилегированное положение. Часть станет обслуживающим персоналом, часть отправится в лаборатории. Ну так что насчет сотрудничества? Я надеялся, что ты поступишь так же благоразумно, как твои подчиненные, – насмешливо заметил полковник.

– Никогда, – Вайс справился с шоком и снова казался спокойным. – Я видел, что ты сделал с бедным Женей. Я видел твоих заключенных, фактически рабов, которых ты держал, как скотину, устроил почти что концлагерь. Эти люди свой выбор сделали. И я их больше не знаю.

Ему хотелось кричать. «Разве не вы поддерживали Женю, не вы скандировали толпой – Рябушев, руки прочь от нашего дома? Не вы ли замирали в ужасе, когда такие же пленники шли на дула автоматов? Вы сдались, не попытавшись сражаться! Трусы! А может быть… каждый из вас куда разумнее меня…»

– Jedem das seine, – пожал плечами Рябушев, жестом приказывая сдавшимся выйти. – Впрочем, позволь занять твое внимание еще на несколько минут. Ты же всегда жил во имя великих целей, иного тебе не позволяли амбиции. Так вот, ради выживания всего человеческого рода мы пришли сюда.

– Ради выживания ты разрушил то, что создавалось годами! Ты держал людей в рабстве, мучил, убивал, издевался над ними, ставил опыты! – казалось, Алексей окончательно потерял самообладание.

– Не смей перебивать, – раздраженно бросил Андрей Сергеевич. – Так вот. Доктор Менгеле сумел воспроизвести и доработать уникальный препарат – пластохинон, эс-кей-кью. Думаю, ты уже в курсе, что это такое. Мы решили вводить его всем выжившим и самим себе ради того, чтобы через несколько лет свободно выйти на поверхность. Для этого мы собрали всех жителей Мытищ в одном месте. Два бункера, соединенные туннелем, позволят нам спокойно прожить эти годы, не боясь нехватки ресурсов. Мы построим новое общество, классовое, как это было в Индии, разделим всех людей на замкнутые касты, которые будут воспроизводить сами себя. Когда поверхность станет нашей, мы заново отстроим города, а те, кто первыми начал принимать пластохинон, станут величайшими правителями этого мира. Да что там, богами для тех, кому мы позволим присоединиться к нам. Самые верные и преданные получат все. Идеальная система подчинения поможет нам построить такое общество, которого еще не видела земля! Те, кто пойдут против нас, умрут, они отказываются от прогресса, и им не место в нашей обновленной вселенной!

Глаза полковника лихорадочно блестели, он искренне верил в то, что говорил.

– Ты – сумасшедший! Больной! – в ужасе прошептал Вайс, глядя в почти безумное лицо Рябушева.

– Нет, Немец. Сумасшедшие – те, кто отказывается вступить с нами на путь обновления. Это гениальное открытие, пластохинон замедляет старение, спасает от радиации, он способствует регенерации. Человек – по-прежнему царь природы, но только новый человек, а не тот, который зарылся под землю и возится там, сражаясь за остатки пищи и медикаментов. Вскоре мы выйдем к свету полноправными хозяевами поверхности! Марина – наш первый экспериментальный образец. Она не боится радиации, мы смогли сделать из нее супермутанта в человеческом облике. Скажи!

Алексеева зябко поежилась, сложила руки на груди.

– Это факт. Доктору Менгеле удалось запустить реверсную мутацию, и я снова стою перед вами в полном рассудке, – бесцветным голосом сказала она, погруженная в свои мысли. Ей порой казалось, лучше бы разум к ней не возвращался никогда. Верить куда легче, чем думать. Ей хотелось верить. Только чему? Впереди была темнота – ни ориентиров, ни целей, ничего. Впрочем, и терять тоже было нечего.

– Бред и чушь! Вы оправдываете свои зверства великой целью! – бросил Алексей, отворачиваясь.

– Мы строим идеальную систему для выживших, – парировал полковник.

– Систему унижения и рабства! – сверкнул глазами Немец, дернувшись в наручниках.

– Зато мои люди по первому приказу пошли в бой и победили. А твои стояли, как бараны, глядя на заключенных, пока ты орал «Огонь, огонь!» У них эмоции взяли верх. В моей системе слово командира – закон, оно превыше разума и чувств, важнее жизни. И судя по тому, что не я, а ты сейчас сидишь прикованным к стулу с простреленной ногой, моя система все-таки работает лучше.

– Тебе просто повезло в этот раз, – процедил Вайс, с ненавистью глядя на мужчину. – Ты – лжец и негодяй, и я не верю ни единому твоему слову. Можешь не рассчитывать на мою капитуляцию. Только смерть.

– Бери пример с Олега. Ты ведь верен мне, товарищ? – перебил его Рябушев.

Рыбаков торопливо закивал, потея и краснея.

– Конечно же, конечно! Вы же позволите моим людям стать высшей кастой? Мы всегда верили, всегда были преданными!

– Посмотрим, – уклонился от ответа полковник. – Впрочем, Немец, даю тебе двое суток на раздумья, исключительно памятуя о том, что ты раньше был начальником этого бункера. Уведите.

– Не смейте вовлекать моих людей в свои эксперименты! – крикнул мужчина, пока конвой тащил его к двери. – Ты ответишь за все свои злодейства, Рябушев! Твои же верные слуги сожрут тебя, когда ты проявишь слабость!

– А я не проявлю, – негромко заметил Андрей Сергеевич, усмехаясь своим мыслям.